товарищ

В тот вечер было решено заночевать в хуторе. Вскоре после того, как многострадальная гусеница была починена, к переводящим дух бойцам подъехал грузовик Красного Креста. Из него выглянула незнакомая санитарка и крикнула:

— Раненые есть?

Стас указал на Арсения. Тот сидел на земле вытянув ногу и слушал подбадривания Шастуна, пристроившегося рядом. Санитарка выпрыгнула из машины, подошла к ним. Оперативно осмотрев рану под наскоро наложенным бинтом, она подытожила:

— Ну, с этим мы быстро справимся. Кости не задеты, мышцы — дай бог. Проедешься в медсанбат, там достанем пулю. Её даже невооружённым глазом видно, калибр мелкий. Рану промоем, сошьём, да и всё.

— Мне можно будет сразу вернуться обратно? — поинтересовался Арсений.

Санитарка хмыкнула.

— Интересный ты. Люди обычно подольше в лазарете остаться просятся, а ты назад рвёшься. Можно, конечно… Но ходить тебе эта рана помешает, будешь хромать. Ты в экипаже кто?

— Заряжающий.

— Напряжённая работёнка. Посмотрим, что доктор скажет. Ну давай, поднимайся.

С помощью санитарки и Антона Арсений встал на ноги и, поддерживаемый под руки, прошествовал к грузовику. Изнутри слышались стоны. За приоткрытой дверцей мелькнули чьи-то окровавленные, обожжённые, перебинтованные руки, ноги, головы… Долго рассматривать раненых Антон не стал. Только помог Попову забраться в кузов, обнадеживающе подмигнул ему и махнул рукой, когда машина тронулась с места.

Как выяснилось, большинство хуторян успели эвакуироваться ещё до оккупации. Услышав, что фриц близко и вот-вот займёт селение, многие ушли в лес: по окрестностям гулял слух о партизанах, совершающих набеги на немецкие позиции. Тех же, кто не успел скрыться или был пойман, заставили работать на офицерский состав. Он обосновался в бывшем клубе. Теперь от этого строения остались одни руины. А от «обслуги» — лишь шесть человек от первоначального количества. Трое девчат, одна дородная крестьянка да двое мужчин: один хромой, второй старик. Спас их этим утром калечный парень. Как только начался бой и фашисты всполошились так, что им было не до пленников, хромой собрал товарищей по несчастью и схоронился вместе с ними в погребе. Когда всё утихло, бедолаги вылезли из своего укрытия; а увидев красноармейцев, расплакались. На всех шестерых были следы побоев. Особенно досталось девушкам: их, очевидно, использовали не только для хозяйственных нужд. Мать одной из девчат, крестьянка, всё никак не могла успокоиться и голосисто рыдала в гимнастёрку комбата, восхваляя «солдатиков», что спасли их грешные жизни.

Когда горемык спросили, что сталось с другими жителями, они рассказали о тех самых гипотетических партизанах. Потом о расстрелянных пленных. Затем старик, кряхтя, повёл солдат к пепелищу на окраине хутора. Оказалось, то раньше была конюшня. Рядом стоял плохонький домик со слепыми окнами и закопчёнными стенами.

— Это хата моя, — сказал старик, грустно поводя рукой, — только я уж в ней не живу. Тяжело. В пепелище конюшни-то прах односельчан покоится. Немного их было… Детишки, жинки, Лёвка-еврей… Всех пожгли.

Шокированные красноармейцы постягивали шлемофоны с пилотками в знак памяти.

На ночь танкистов распределили по уцелевшим хатам. В каждую набилось по три-четыре экипажа — остальным пришлось довольствоваться танками. Экипажу Антона посчастливилось занять вполне приличный домишко. Стас выхлопотал его, сославшись на рану Арсения и необходимость какой-никакой, но кровати. Хату они делили с экипажами Нурлана Сабурова и молодого кабардинца Эмира Кашокова. В последнем числился Лёха Щербаков, и перспектива спать рядом с Матвиенко его, надо сказать, не особо вдохновляла.

За несколько часов до отбоя Антон отлучился на поиски махорки. Вечер был страсть как хорош: закат полыхал в темнеющем небе, воздух был тёплый, но свежий от ветра, в кустах стрекотали сверчки. Часом ранее усилиями полевой кухни и местных девчат во главе с матерью-крестьянкой был организован солидный ужин. Для полного счастья сытому и разморенному Антону не хватало лишь хорошего перекура.

Впрочем, какое тут счастье… Так, временное спокойствие. Этот день закончился победой, но завтрашний скрыт пеленой неизвестности. Наступление только началось, и им освобождать ещё не один такой хуторок. Минуты как сейчас, Антон, можно сказать, коллекционировал. Эти крохи времени, когда жизнь кажется прежней… Вот птицы поют, вот сверчок прыгнул, вот солнце садится. Тут девчонка воду из колодца несёт, там песни застольные распевают — тишь да гладь. И не хочется вспоминать, что буквально днём на этих улицах небо не было видно из-за дыма, земля рвалась под снарядами, свистели пули, гибли люди; а потом выжившие рыли ту же самую землю: надо было хоронить товарищей. Среди них нашёл покой и старший сержант Илья Макаров.

На обратном пути Антон наткнулся на Серёжу. Тот как раз сидел возле свежей братской могилы и невидящими глазами смотрел на фанерную звезду, воткнутую в земляной холмик.

— Хорошее Илюшке место досталось, — не оборачиваясь сказал Сергей, когда Антон тихонько к нему присоседился. — Считай, в родных краях, и земля мягкая, глинистая. Знаешь, как мы с ним познакомились? Этот обалдуй в бане случайно бочку с ледяной водой на меня опрокинул. Я отфыркиваюсь, все ржут, а он вокруг скачет, извиняется. Так и подружились. Добрый человек был… Сам из себя богатырь, а мухи не обидит. Свой колхоз любил вспоминать, матушку. Каково-то ей будет про смерть сына узнать…

Серёжины брови надломились. Он закрыл лицо рукой, опустив голову.

— У меня ведь тоже мать одна в Армавире осталась. Письма пишет… Э-эх, что ж за судьба такая проклятая!

Серёжа запрокинул голову и отчаянными глазами уставился в небо. Антон сочувствующе положил руку ему на плечо, с такой же болью устремив взор на могилу. Если подумать, Илья столько небольших, но важных вещей для него, бывшего лётчика Антона Шастуна, сделал. Благодаря ему Антон не чувствовал себя так одиноко в первый день в учебной части, познакомился с Серёжей, впервые заметил Арсения…

Погружённые в свои мысли, бойцы посидели в молчании ещё немного.

— Хочешь закурить? — предложил Антон.

— Рад бы, да не курю. И пить не предлагай — не пью.

— В самом деле?

— Ага. Мать мне ещё мелким пацаном предложила: «Выпей первую рюмку со мной, чтоб я хоть знала, какой ты у меня дурак, когда пьяный». Так мне разом пробовать перехотелось. На всю жизнь отбило желание.

— Как же ты свадьбы вёл? Неужели напоить не пытались?

— Пытались, ясен пень. Но если я в чём-то твёрд, переубеждать бесполезно. Не люблю алкоголь и точка, — Серёжа глянул по сторонам и собрался встать: — А вот стаканчик водки и краюшку хлеба найти, чтоб Илью помянуть, это надо. Пойду пройдусь, что ли.

И он пошёл вперёд. Антон заметил, какими поникшими были его плечи, а шаг тяжёлым, грузным. Да Серёжа и нёс на себе груз — потерю.

Не смей ни к кому привязываться на войне. А если привязался — держись.

Серёжа посмел. И он держался. Но часть его умерла там, на поле боя, которое стало для его друга кладбищем.

***

Антон сидел возле покосившегося заборчика перед хатой и курил, когда в конце улицы показалась санитарская машина. Ехала она медленно, словно что-то выискивала. Как только фары высветили лицо Шастуна, грузовик вдруг прибавил ходу и остановился, поравнявшись с Антоном. Тот поднялся на ноги.

Из кабины водителя выпрыгнула девушка.

— Здравствуй, Антон.

Ира Кузнецова на ходу улыбнулась ему, направляясь к кузову. Оттуда уже выбирались Арсений и Оксана. Антон даже не стал удивляться: не было сил. В целом, нетрудно догадаться, что, узнав, в чьём экипаже пациент, девушки вызвались подбросить его до части.

— Привет, девчата, — ответно улыбнулся Антон. Оксана уже висела у него на шее, пока Ира придерживала оставшегося без опоры Арсения за руку.

— Живо-о-ой, — промурлыкала Оксана и крепко чмокнула Шастуна в щёку. — Мы с Иркой, когда Ляйсан Альбертовна Арсения привезла, так и обмерли. Думали, с тобой тоже что-то случилось… Но Арсений всё объяснил. Ой, дай я тебе про его ранение объясню, чтоб в курсе был, — девушка отпустила Антона и деловито глянула на Попова. — Доктор пулю вынул. Она не задела ничего особо важного, так что рана заживёт скоро, если её не тревожить. Поэтому следи, чтобы Арсений в ближайшее время не геройствовал, а то швы разойдутся и…

— Видимо, Стасу и Серёже придётся туго, — прыснул Шастун, лукаво подмигнув Арсению. — Двум из четырёх членов экипажа нельзя напрягаться. Да у нас не танк, а санаторий!

Арсений фыркнул и закатил глаза.

— Кстати, как твои ноги, Антон? — спросила Ира. Кажется, она вложила в эту фразу какой-то намёк, но Шастун из-за утомлённости не смог сообразить, что к чему.

— Да ничего, пока ходят. А много раненых сегодня было?

— Не очень, — мотнула головой Оксана. — Пустяки, я бы даже сказала. По сравнению с Прохоровкой в начале июля уж точно. Помнишь, Ир?

Та молча вздохнула.

Антон и Арсений переглянулись. Эти хрупкие на вид девушки уже успели повидать на войне больше них. Не то чтобы Шастун за год службы в авиации не насмотрелся всякого, но здесь — по-другому. Антон для себя понял одно: на земле страшнее, чем в небе.

Ира смотрела на него как-то грустно, с полуулыбкой. Антону стало не по себе. Что он опять упускает?

— Вы… — пробормотал он. — Вы, может, хотите зайти? Мы там товарища помянуть хотели… Серёжа Матвиенко чай где-то надыбал…

Будто это не было их тайной надеждой, девушки, сообщив, что задержаться смогут не более чем на час, согласились. Антон двинулся было к хате, но Арсений удержал его за рукав: сделал глазами знак, что дам положено пропускать первыми. Антон решил довериться его джентельменским познаниям и притормозил, заодно подставив товарищу своё плечо в качестве опоры.

Появление девчат вызвало среди собравшихся великое оживление. «Просим-просим», — расплылся в улыбке Лёша Щербаков. Стас сразу подбоченился и галантно пожал руки обеим девушкам. Серёжа тут же кинулся накрывать стол: он умудрился достать где-то целый самовар. Тамби Масаев на пару с Рустамом Саидахметовым так бурно, по-кавказски, выражали свою радость гостьям, что спустя пять минут щёки Иры с Оксаной вовсю пылали от пёстрых комплиментов. Тихие радист Ваня Усович и заряжающий Артур Чапарян скромно улыбались в углу. Совсем юный Илюша Соболев бросился искать табуретки, а самый старший из присутствующих, сержант Батрудинов, чинно кивнул со своего места и вернулся обратно к записям в потрёпанном журнале. Нурлан с Эмиром отреагировали проще и естественнее всех — просто тепло поздоровались и пригласили к столу.

— А мы к вам вот, с хорошей новостью, — смущённо проговорила Оксана, вертя головой от одного мужчины к другому. — Доктор вашему Арсению вернуться разрешил…

— Да вы и сами по себе неплохая новость! — перебил её Щербаков. — Я бы даже сказал, радостно-тревожная…

Девушки захихикали, а Лёше пришлось заткнуться под хмурым взглядом Нурлана.

— Оксана, как ваш муж? — поинтересовался Стас, сделав акцент на слове «муж» и испепеляюще зыркнув на Лёху.

— Поправляется потихоньку, спасибо.

— Ирина, а вы тоже из медсанбата, значит? — Щербаков как ни в чём не бывало повернулся ко второй гостье. — Как это я мог вас сразу там не заметить… Наверное, трудитесь много?

— Не покладая рук, — улыбнулась Кузнецова. Антон заметил до странного озорное выражение в её глазах, а потом зеркальное — в глазах Лёши. Но наваждение быстро прошло. Ира поискала взглядом Антона и сказала уже громче: — Мальчики, вы бы лучше встретили своих товарищей как следует! Мы-то здесь так, случайно…

— Да чего мы там не видели!.. — хохотнул неугомонный Лёха, и буквально спустя секунду ему пришлось ретироваться под мечущим молнии взглядом Серёжи.

Антон, всё ещё с Арсением под рукой, растерялся. Отчего-то он чувствовал себя здесь лишним. Что-то было фальшивым, неправильным… Что? Вроде, обыкновенные посиделки. Вдобавок Шастун был твёрдо уверен, что Арсений не хочет сейчас внимания. По виду, тот думал примерно о том же. Не сговариваясь, они синхронно сделали шаг к ближайшей лавке и уселись, не проронив ни слова.

— Вы это чего? — недоумённо спросил Стас. Занятый самоваром Серёжа смерил их молчаливым взглядом, но ничего не сказал.

— Это… Это всё, конечно, хорошо, — пробормотал Антон, — но у нас тут вроде как повод есть.

Он многозначительно посмотрел на гранёный стакан с положенным на него сверху кусочком хлеба. От конструкции узнаваемо тянуло спиртом.

Все тотчас притихли, словно опомнились. Оксана с Ирой замялись в неловкости. Остальные подтянулись, поправляя ремни и снимая с голов пилотки; Серёжа извлёк из-под стола прозрачную бутыль. Где-то нашлись разнокалиберные ёмкости для напитков, и вот все собравшиеся (кроме Серёжи и девчат) стояли со ста граммами в руках и выжидающе смотрели на Матвиенко.

— Ну, — глухо произнёс он, — вот и прощаемся мы с тобой, Илюшка. Ты был хорошим товарищем. Заботливо и внимательно относился ко всем, кому посчастливилось иметь с тобой знакомство. В бою у тебя всегда всё ладилось, машина слушалась, потому что ты верил в своё дело и знал, за что сражаешься. За мать, за Родину. За друзей. Ты любил жизнь. Она тебя тоже любила… И пускай ты жил мало, ничтожно мало для такого доброго человека, свои двадцать пять лет ты прожил достойно и честно, трудясь на благо своей страны. Отечество не забудет тебя, Илья. И мы не забудем. Отомстим проклятым тварям за то, что они с тобой сделали, выгоним с родной земли! Спи спокойно. Твоя совесть чиста. За тебя!

На последних словах Серёжа уронил голову на грудь, силы у него кончились. Однополчане тихо повторили «за тебя» и разом осушили стаканы. Ира и Оксана задумчиво глядели в дощатый пол: младшая санитарка украдкой вытирала слёзы. Серёжа скорбно смотрел на гранёный стакан с краюшкой хлеба. Выражение лица у старшего сержанта было такое, словно Илья должен был вот-вот появиться из этого стакана, как джин из лампы, и крикнуть своё раскатистое: «Эй, ребятки, чего это все такие мрачные? Давайте-ка цыганочку танцевать!» Глупо, наверное, но Антон отдал бы всё на свете, чтобы услышать со стороны двери этот знакомый добродушный бас.

Ещё некоторое время все молчали. Потихоньку завязались разговоры: Стас начал вспоминать жизнь с Серёжей и Ильёй в их бывшей роте. У Нурлана и Тамби тоже нашлись истории, связанные с Макаровым; Антон, в свою очередь, рассказал, как Илья подошёл к нему на станции и заговорил, без усилий расположив к себе. Один Арсений не подавал голоса. Он был погружён в свои мысли. Антону то и дело казалось, что Попов вообще не здесь, не с ними, а где-то далеко, в закоулках своего загадочного сознания.

Потом стали пить чай. Вернее, чаёвничали гостьи, Серёжа, Нурлан, Эмир и Арсений — остальные налегли на бутыль, что Матвиенко добыл своими хитроумными путями. Разговор пошёл бойчее, Тамби захотел спеть; и ещё долго в залитой светом керосинки светёлке звучали протяжные песни. Прошло уже больше двух часов, а девушки всё сидели, позабыв про время. Антон с сожалением посмотрел на свою третью рюмку водки, но всё-таки собрал волю в кулак и отставил рюмку от греха подальше.

Он осознал, что время близится к отбою, когда его плеча вдруг коснулась голова Арсения. Оказалось, тот просто-напросто заснул. Будить не хотелось, поэтому Антон посидел ещё чуть-чуть и послушал «Бьётся в тесной печурке огонь» в исполнении Оксаны. Она пела тоненько и взволнованно, но как раз это делало песню правдивее. Несложно было заметить, что юная сержантка покорила всех без исключения.

Наконец, Шастун легонько толкнул Арсения в бок. Тот встрепенулся, и Антон успокаивающе прошептал:

— Тихо, тихо. Давай-ка я тебя в кровать отведу, а то на моём плече спать не шибко удобно.

Арсений смутился и хотел было извиниться, но Антон молча помог ему подняться и, стараясь не привлекать внимания, направился в соседнюю комнатку. Во всей хате помещения было три: сени, большая светлица и этот закуток, служивший хозяевам спальней. Антон посадил Арсения на кровать, аккуратно стянул с него сапоги, расстегнул форменный ремень и отложил его в сторону.

— Спасибо, — пробормотал Арсений.

Если Антону и остальным танкистам удалось помыться в обнаруженной недалеко от бывшего клуба бане только к вечеру (воду из единственного колодца таскали, по ощущениям, лет сто), то с Арсения грязь и копоть смыли ещё в медсанбате. Теперь привычная бледность делала его лицо похожим на призрак в лунном свете, льющемся в крохотное оконце. Глаза казались совсем прозрачными. Антону бы уйти… Но вместо этого он сел на край постели и устремил взгляд в чернеющую за окном ночь.

— Обратно не пойдёшь? — сонно спросил Арсений. В его тоне не было упрёка, скорее усталость.

— Не хочется, — признался Антон.

— А я бы пошёл. Там хорошо. Душевно. То, что тебе сейчас нужно.

— Почему это?

— Потому что ты любишь людей.

Шастун удивился такому заявлению и неуверенно посмотрел на Попова.

— А если мне там… странно?

— Некомфортно?

— Не то чтобы… Не знаю. Просто здесь спокойнее. И ноги ноют, всё равно расслабиться не дадут.

— Ты же ходил в лазарет утром. Чем-нибудь помогли?

— Чёрт! — хлопнул себя по лбу Антон. — Точно, мне ведь Ира мазь дала! Я её в аптечке, в танке оставил. Придётся сходить.

— Сходи, — пробормотал в подушку Арсений. — Только учти, Ира за тобой пойдёт.

— Это почему?

— Потому что она весь вечер тебе глазки строила, а ты тугодум-тугодумом.

— В смысле тугодум-тугодумом?

Арсений приоткрыл глаза и утомлённо посмотрел на Антона.

— В прямом. Иди давай.

И Шастун пошёл. Незаметно прокравшись мимо друзей, он выскользнул на улицу и направился к танку. Мазь нашлась там же, где он её оставил — между остатками бинтов, которыми днём перевязывали Арсения. Сунув склянку за пазуху, Антон выбрался из машины, но не успел он закрыть люк, как снизу раздался голос:

— Ты куда это пропадаешь всё время?

Возле гусеницы стояла Ира. Другие уже собрались во дворе: видно, девушки всё же опомнились и засобирались к себе, а парни вышли их провожать, пока Шастун возился в танке.

— Да я вот про мазь вспомнил, — Антон спрыгнул на землю и встал перед Кузнецовой, неловко одёрнув форму. — Внутри оставил.

— Жаль вашего друга, — вдруг сказала Ира соболезнующим тоном. — Я помню, как он танцевал вчера на концерте. Никогда прежде такого удальства не видала.

— Да, танцевал он хорошо, — поддакнул Антон, не зная, что ещё ответить. Ира знала Илью слишком плохо, чтобы с ней его обсуждать.

Они смотрели друг на друга долго, не говоря ничего. Антон уже начал отсчитывать про себя секунды молчания: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… А потом Ира вдруг прильнула к его губам — быстро, страстно, даже как-то отчаянно. Антон опешил, застыв на месте с механически закрытыми глазами.

Кузнецова отстранилась довольно скоро. Обхватив руками его щёки, она зашептала:

— Прости меня, Антош. Неужели ты не видишь ничего? Я думаю о тебе постоянно. Как только услышала, что боец из твоего экипажа ранен, чуть с ума не сошла от волнения. А ты весь вечер меня не замечаешь, не смотришь даже! Знаешь, как это убивает? Не мучь меня, прошу… — Ира приникла к самому его уху, зарываясь пальцами в волосы и горячо дыша в висок. Шастун на автомате положил руки ей на талию. — Я люблю тебя, понимаешь? Как увидела, так и полюбила. Мы на войне, миленький, и тут каждый час дорог… Поэтому я не могу уйти сейчас, ничего не сказав. Ты веришь мне?

— Я… — Антон в шоке уставился в глаза напротив, когда ему дали продохнуть. — Я не знаю, что ответить. Для меня это всё ново.

— Правда? — вскинула брови Кузнецова. — Тебя, должно быть, окружали совсем бесчувственные девчонки. Ты ведь такой… такой… Не знаю, как объяснить. Ты очень мне дорог. Скажи, ты… мог бы ответить тем же?

— Ну… ты… нравишься мне, — промямлил Антон, чувствуя себя нелепым пятиклашкой. — Извини, у меня к ночи язык заплетается и мозги набекрень.

— Ничего. Подумай на досуге. И знай: вы сражаетесь за Родину, а мы — за ваши жизни. Так что я всегда рядом. Может быть, эта мысль убережёт тебя в бою.

Нежно мазнув губами Антону по щеке, Ира развернулась и пошла к компании, пылко комментирующей всю эту сцену издали. Шастуну потребовалось ещё немного времени, чтобы прийти в себя, после чего он двинулся туда же.

Прощались бурно: танкисты звали девчат в гости, просили не забывать их и грозились специально подцепить пулю, чтобы оказаться поближе к ним (это Рустам ввернул такое заявление). Серёжа и Стас отдельно поблагодарили санитарок за Попова. Антон стоял в сторонке и во все глаза смотрел на Иру. Та мило улыбалась солдатам, но поминутно кидала на него игривые взгляды. Антон не знал, что думать. На самом деле, он хотел спать. Вынуть бы всю эту кашу хаотичных чувств из головы и отложить куда-нибудь на лучшие — невоенные — времена.

Как только грузовик тронулся, Антон выудил из кармана старенький портсигар. Нужно было успокоиться. То ли Серёжа со Стасом приструнили парней, то ли те оказались достаточно тактичны, чтобы его сейчас не трогать, но довольно скоро Шастун остался в желанном одиночестве. Танк возвышался огромной железной горой посреди двора. Антон прислонился к его боку и глубоко затянулся, выпуская дым в ночь.

— Ну, старина, — обратился Антон то ли к танку, то ли к себе, — и что ты на всё это скажешь? Во дела… С Нинкой такого не было. Хотя нынче и время другое, в любой момент могут убить — так и помрёшь, не полюбив. В целом-то Ирка хороша. Хороша ведь? И признавалась, кажется, искренне. А я что? Либо я чёрствый сухарь, либо просто ответить не могу. Правда… ёкнуло что-то внутри от её слов и прикосновений. Ты же видел? — он положил руку на холодный машинный борт. — Может, это любовь и есть? Я в таких делах неопытный.

— Может, и есть… — бормотал Шастун уже себе под нос, докуривая вторую цигарку и отлипая от борта. — Да уж, — Антон грустно посмотрел на безмолвный танк, — проку от тебя в таких разговорах никакого. Мало ли что там Арс городил про «поговори с машиной»… Ерунда какая-то.

В окончательно смятённых думах Антон направился к хате, успев краем глаза заметить в тёмном окошке быстро скрывшееся лицо. «Не спит», — эта мысль почему-то обрадовала, и Шастун прибавил шагу.

В общей комнате яблоку было некуда упасть. Кто-то лежал на лавке, кто-то натащил соломы, кто-то довольствовался шинелью, но пристроиться двухметровой туше здесь точно было негде.

— Антон, — раздался сонный голос Стаса, — давай к Арсению, тут места нет.

— Мои поздравления с победой на любовном фронте! — не удержался Щербаков и тут же охнул: с ближайшей лавки ему прилетел в одно место Серёжин сапог.

Антон зашёл в маленькую светёлку. Арсений лежал на кровати и на вид спал. Только Шастун на этот спектакль не повёлся.

— Ты всё видел, да?

Арсений открыл глаза. В полутьме Антон разглядел, что он слегка улыбается.

— Мне не спалось.

— Ну-ну, — Антон добродушно хмыкнул и принялся стягивать с себя ремень вместе с гимнастёркой.

Баночку с мазью он поставил на пол подле кровати. Арсений с интересом скосил на неё глаза.

— И что это?

— Ира сказала, эта мазь при регулярном использовании поможет снять боль.

— Хм, — издал неопределённый звук Арсений и замолк.

Антон разделся до рубахи и нижнего белья, опёрся на трухлявый комод у стены, откупорил склянку и стал методично втирать гелеобразную субстанцию в места бывших переломов. Попов лениво наблюдал за этой процедурой из-под полуприкрытых век.

Мазь приятно холодила кожу. Ноги ныли. Антон думал. «Не смей ни к кому привязываться…» Не смей. Он ведь уже проходил это — Дрон, Журавль и Илья ещё свежи в памяти. Если терять товарищей так больно, то насколько же больно терять родных и любимых?

— Арс, — шёпотом позвал Шастун.

— М-м?

— Скажи, логично ли я рассуждаю. Если мы с Ирой продолжим видеться таким… образом, я, наверное, какое-то время буду счастлив. Но если одного из нас убьют, второй сойдёт с ума от горя. Так ведь? Стоит ли тогда оно того?

Арсений повернул к нему голову и долго смотрел, не отвечая.

— Ты её любишь?

— Честное комсомольское, не знаю. Я тебе ещё сутки назад говорил, что не готов ни к чему такому.

— Скажи ей об этом.

— Но это её ранит.

— Тогда попытайся понять, что ты чувствуешь. Я могу лишь предупредить, что насильно ты себя полюбить не заставишь. Мысли вроде «надо перетерпеть, и наладится» — иллюзия. Если чувств нет сразу, то их и не будет. А на обмане счастья не построишь.

— Значит, ты мне ничего не посоветуешь?

— Этот вопрос можешь решить только ты.

Антон раздражённо вздохнул. Арсений прав, как ни крути. Закончив с мазью, Шастун сунул склянку в свёрнутую форму, чтобы не забыть утром, натянул штаны и разлёгся на полу. В качестве подстилки он использовал покрывало, которое нашлось в ящике комода, а вот одеяла придумать не смог. Впрочем, было не так уж холодно.

Однако заснуть Антон не сумел. Либо мазь ещё не начала действовать, либо по иной причине, но ноги продолжали отвратительно ныть. А отдыха хотелось страшно. Извертевшись, Антон сел и глухо застонал.

— Что, болят? — спросил Арсений.

Он в самом деле никогда не спит?

— Как я от этого устал, Арс… Ну что мне делать?

— А что именно ноет? Мышцы?

— Да вроде того.

— Залезай-ка сюда.

— Чего?

— Залезай-залезай. Во-первых, лучше, чтоб они были в тепле. Во-вторых, ты пробовал разминать или массировать?

— Пробовал, но ни черта не помогает.

— Это потому что сам, скорее всего. Давай-ка я.

Антон заинтригованно пробрался к нему на кровать и устроился у заднего борта. Арсений подобрал здоровую ногу под себя и взялся за чужую лодыжку.

— Ну конечно, ледяной весь.

Он стал аккуратно разминать правую икру через штанину. Пальцы у Арсения были прохладные, но действовали умело. Очень скоро Антон уже сидел откинувшись на борт и зажмурив глаза в чистом блаженстве.

— Ты где так научился?

— Я полон неожиданностей, — пробурчал Попов, не отрываясь от своего занятия.

Его руки подбирались к коленям, и вот тут Антон немного напрягся. Колени были его слабым местом. Не то чтобы в детстве его кто-то бил или делал туда уколы, просто эта часть тела отличалась особой чувствительностью. Антон никому не давал к ней притрагиваться (кроме матери и врачей), считая колени слишком интимной и уязвимой зоной.

Но пока Шастун об этом думал, ладонь Арсения уже легла на правое колено. Антон невольно вздрогнул и распахнул глаза. Арсений, заметив движение, поднял взгляд — и всё понял.

— Неприятно? Не волнуйся, я не буду касаться.

И он убрал руку. Шастун мысленно выдохнул, хотя всё ещё слегка нервничал. Но неприятный осадок мгновенно выветрился, стоило Арсению перейти выше. Антон едва не задохнулся, когда тот стал проминать кожу совсем уж близко к откровенным частям бёдер, однако мучение длилось недолго. Пройдясь по всей длине ног напоследок, Арсений объявил:

— Всё. Ну что, как ощущения?

— Действительно стало легче, унялось, — просиял Антон и благодарно улыбнулся: — Спасибо.

— Всегда пожалуйста. А теперь дай мне то покрывало, а себе возьми одеяло.

— Уверен?

— Мы с тобой вроде как не супруги, чтоб под одним спать, — усмехнулся Попов. — К тому же мы тут вдвоём не уместимся.

Антон покорно сделал, как попросили.

— Ты-то как себя чувствуешь? — спросил он, бросив обеспокоенный взгляд на забинтованную ногу Арсения.

— Сносно. Спокойной ночи, Шаст.

С этими словами Попов отвернулся к стене.

Антон же заснул спустя пять минут после того, как вернулся в свою импровизированную постель.
Примечания:
Что ж, понеслась. Надеюсь, вам понравилось)) Спасибо огромное всем, кто ждёт, комментирует и остаётся со мной, я вас люблю! 🤗❤🥺