товарищ

Что ж, начинаем новый этап)
«Дорогой мой товарищ Дима,

Надеюсь, у тебя всё хорошо и ты находишься в добром здравии. Пораскинула война нас в разные края, придавила бесчисленными боями, но не было ни дня, чтобы я не думал о тебе. Как твои дела? Есть ли весточки от Кати с детьми? Какие настроения в полку, далеко ли находитесь?

Расскажу про свой быт. Сегодня 15-е августа, и за месяц, что я здесь, много чего успело произойти. Про бои говорить нечего — все они похожи; замечу лишь, что сил в танке затрачивается много больше, чем в истребителе. Причём сил не столько физических, сколько эмоциональных. Я полагаю, это из-за того, что в кабине самолёта ты один, отрезанный от остальных, а в танке с тобой ещё три человека: вы видите, чувствуете друг друга, и дыхание у вас одно на четверых, поэтому ощущения волей-неволей удваиваются. В конце июля, в бою за хутор N, было у нас одно происшествие. Танку перебило гусеницу. Чинить её вылез Арсений — под самые пули, рискуя собой. Признаюсь тебе честно, невыносимо боязно мне тогда сделалось… Страшно за него — ведь экипаж семья, и за каждого ты переживаешь, как за себя. А зная Арсения, всякое могло случиться. Он у нас из Ленинграда, я тебе писал об этом. Хороший человек — слишком хороший, чтобы бездарно пропасть. Отчаянный. Полгода назад у него трагедия произошла, вот он на фронт и уехал. Смерти ищет.
mrqz.me

Как может человек хотеть погибнуть, Дима? Мне не дано понять. Надеюсь, что и не пойму, не испытаю на себе. Ведь жизнь — чертовски хорошая штука, хоть ты что о ней думай. Случаются беды, без них не сдвинуться с места, когда сердце глухо к миру вокруг; но ведь добрых моментов намного больше, и дурак человек, если не хочет их замечать. Я Арсения не осуждаю. Ему, чтобы выбраться, помощь нужна, хоть он и не просит. Это не моё дело, Дима, но не должен он сдаваться!.. Если он в свою жизнь не верит, то моей веры хватит на нас двоих. Арсений не рассказывал о своей боли никому, кроме Серёжи и меня. А мою природу ты знаешь: через себя всё пропускаю. Больно мне за него. Помочь хочу, а чем? В том бою я его спас. Арсу ногу ранило, а он после этого попёр на фрица врукопашную, едва богу душу не отдал. Но благодарности за свой подвиг я всё-таки дождался. Смею утверждать, что теперь мы стали друзьями.

Есть у меня ещё одна новость. Я вроде как любовь нашёл, санитарку Иру Кузнецову. Она меня сама поцеловала. Такие слова говорила… Ты помнишь Нинку и наверняка знаешь, как сложно мне сходиться с женщинами? Так было долгое время, но с Ирой всё как-то само получилось. Я даже заметить не успел. Честно признаться, поначалу совсем не знал, что делать. Арс посоветовал решать самому, потому что никого другого это не касается. Я и решил.

Знаешь, Дима, быть обласканным — такое забытое чувство. Словно из другой жизни. Чувствовать женскую заботу, мягкость, знать, что тебя ждут. Это даёт силы воевать. Одно меня гложет: боюсь слишком привязаться. Мучаюсь мыслью, что сойду с ума, если она погибнет, и себя же в этом обвиню. Не пользуюсь ли я тогда Ирой, чтобы утолить свои потребности и только? Ведь это нечестно! Мне с ней хорошо, но совесть не даёт покоя, мол, я даю ей непомерно мало. Спросишь, люблю ли? Я до сих пор не могу себе ответить. Вот уже какая неделя пошла. Сколько боёв было (мы освободили ещё два населённых пункта), сколько ночей, а во мне тишина. Как выйти из тишины, Дима? На войне её ведь априори быть не может, а меня окутала так, что — увяз. Словно я сижу в танке и не могу выбраться. Снаружи пекло, пожары, бой кипит, мне же хоть бы хны. Так и сгорю заживо. Кто мне люк откроет? Кто покажет, где она, любовь, как её надо чувствовать?

Ты не подумай, Ире я благодарен. Ира много для меня делала и делает. Она мне дорога. Мазь вот для ног посоветовала, действительно стали реже ныть. Арсений как-то раз предложил сделать прямой массаж, так на самом деле помогло. Теперь практикуем с Ирой, когда минутка выдаётся. Одним словом, запутался я, Дима, блуждаю в дебрях и живу, будто машина автоматическая. Знаю, что так нельзя. Спастись можно только любовью к жизни, каждому её моменту. Мы на войне либо забыли, что надо успевать жить, либо начали переоценивать мгновения, причём не те. Запрещаем себе бояться, выворачиваем душу наизнанку, лишь бы не беспокоила, лишь бы поменьше чувствовать, потому что невыносимо это — жить среди смерти. А где же тогда наша жизнь? Мы отложили её до лучших времён, но не можем избавиться от вопроса: когда, если не сейчас? Так и вытаптываем сапогами пыль из дороги, не думая, и душой умираем прежде, чем тело настигнет пуля.

Мне так много хочется с тобой обсудить! Так не хватает твоей мудрости, поддержки старшего товарища! Я очень соскучился. Мы успели очистить от немца весь восточный берег р. Северский Донец, а с тобой так и не свиделись. Теперь уж почти к Харькову подошли. Где ты, друг?

Очень жду твоего ответа.

Антон»

***

— Кому пишешь? Диме?

Арсений сорвал травинку и сунул в рот, присаживаясь рядом в тенёк под деревом.

— Ага.

— Много же у тебя внутри накопилось.

У Антона в руках было штуки три листа размашистой рукописи.

— Я в последний раз ему писал ещё тогда, в казарме учебной части. Ответа так и не получил. Может, почтальон нас просто не нашёл. Я, признаться, маленько переживать начинаю.

— А что чувствуешь? Жив он?

— Димка-то? Да не может быть иначе. Он опытный лётчик. И мне бы кто-нибудь сообщил, случись что. Хотя бы его жена Катя.

— Ну, значит, и волноваться не резон, — спокойно подвёл итог Арсений, жуя свою травинку и глядя в небо. — Тебя Ира искала.

— Что? — встрепенулся Антон, сворачивая письмо. — Когда, где?

— Да она уже обратно в медсанбат убежала.

— Как? Чего же вы не сказали ей, где я?

— Так мы и сами не знали. Ты тут спрятался в роще, попробуй укажи ей нужную берёзу. Но ты не переживай, Стас составил Ире компанию.

— В каком смысле? — резковато уточнил Антон.

— Успокойся, — Арсений предупредительно хмыкнул. — Они просто болтали. Ты думаешь, почему она так быстро попрощалась?

— Когда-нибудь я с этим всем окончательно рехнусь, — драматично вздохнул Шастун и откинулся головой на ствол берёзы, под которой сидел.

— Ну, что ж ты так, бери пример с меня. Я вот перестал волноваться.

— С каких это пор?

— С тех самых, когда ты заявил, что «пистолет-пулемёт Шастуна» будет всегда меня защищать.

— Я не соврал, между прочим.

— Я и не спорю. Только соберусь на тот свет улизнуть — ты опять тут как тут, приходится мне жить и мучиться. Палач ты, Антон, совсем сочувствия не имеешь.

У Арсения в последнее время привычная угрюмость преобразовалась в какой-то мрачный сарказм. С того дня в Красном Октябре прошло уже две с половиной недели и втрое больше боёв. Антон за этот период успел явиться к Ире в медсанбат и молча принять её в свои объятия, знаменуя согласие быть вместе; Серёжа продолжал шпынять Щербакова, которому вся эта ситуация била по самолюбию, а Стас с отеческой теплотой глядел на создавшуюся пару и всё расспрашивал Антона о дальнейших планах. Ира плотно вошла в жизнь Шастуна: счастливыми были часы, что они проводили вместе. Кузнецова чувствовала, когда Антон от неё уставал, когда ему требовался отдых, когда его надо было поддержать или отвлечь от тяжёлых мыслей. Антона устраивало то, что видеться с девушкой удавалось нечасто: боевые обязанности крали время, которое можно было провести вдвоём. Ночи были сладки, но иногда Антон не знал, куда деться от нежности, которую Ира дарила ему в изобилии. Он не мог отделаться от тянущего ощущения, что всё это временно и может в любой момент оборваться, рассыпаться, как карточный домик. Стас называл Иру их оберегом, потому что — чистое везение — экипаж оставался в живых даже в самых опасных передрягах, умудряясь притом сохранять машину. К прочим страхам у Антона добавился новый: потерять эту удачу.

Однако не менее крепко и куда более неожиданно вошёл в жизнь Антона Арсений. Возможно, самопожертвование и отвага Шастуна произвели на Попова такое впечатление, а может быть, он сам стал потихоньку возвращаться к жизни (Антон боялся загадывать наперёд). Так или иначе, Арсений был с Антоном всегда, когда не было рядом Иры: просто и незаметно, тихо, ненавязчиво. Антон боялся его спугнуть. Они разговаривали больше, чем до этого, вместе обслуживали танк, ходили добывать еду, и каким-то образом экипаж разделился: были Стас с Серёжей, где Матвиенко в силу своего благодушия выслушивал пространные речи Шеминова, и Антон с Арсением — оба осторожные, принюхивающиеся друг к другу. Арсений сам пару раз уберегал Антона от беды. Однажды Шастун едва не наступил на мину во время осмотра местности: если бы Арсений не отпихнул его в сторону, закончилось бы всё плачевно. Антон от стресса даже обнял его в порыве благодарности — второй раз за время их знакомства.

Что до боевой обстановки, операции в целом продвигались успешно. К концу июля войска вышли к рубежам, которые занимали до перехода в наступление немцев. Стратегическое наступление силами Воронежского и Степного фронтов началось третьего августа. Пятого числа был освобождён Белгород, седьмого — Богодухов. Четыре дня назад Советы перерезали железную дорогу Харьков-Полтава, и теперь Красная армия уверенно двигалась вперёд: освобождать Харьков.

Нынче выдалась небольшая передышка перед дальнейшим походом. Все готовились, занимались своими делами. Антон решил написать письмо Диме, вестей от которого действительно не было с начала июля. Тревога поселилась в душе Антона только недавно, и то он не желал верить в худшее, однако жажда узнать хоть что-нибудь о друге снедала его с каждым днём всё больше. Шастун подумал: если в ближайшую неделю Позов не ответит, Антон напишет Кате в Воронеж.

Серёжа понемногу оправился после смерти Ильи. По Матвиенко вообще сложно было сказать, в каком состоянии он находится: свои обязанности Сергей выполнял исправно, травил шуточки, внимательно относился к каждому члену экипажа и роты. У него всё было для других. Антон иногда задавался вопросом, припасено ли у Серёжи что-то для себя? Заботиться об окружающих похвально, но надо и меру знать.

Последнее особенно касалось лейтенанта Шеминова. Шастун благодарил его за внимание, но Стас не отставал от него с расспросами про Иру. Антон даже ревновать не мог — всё это выглядело забавно, будто Стас первая сваха на селе. Однако надо отдать ему должное: с обязанностями командира Шеминов справлялся отлично. У экипажа всегда было, где по-человечески переночевать. Если делать это приходилось на открытом воздухе, Стас отдавал танковый брезент товарищам, а сам ютился в кабине, в своём кресле. Общими усилиями танк всегда был в должном состоянии, экипаж — накормлен и полон сил. Стас умел грамотно распределить задачи между своими подчинёнными. Например, Серёже давали спать больше других, потому что от самочувствия и умелости водителя зависела судьба остальных. У Арсения снаряды всегда были начищены и готовы к использованию, у Антона — образцово налажена связь, пулемёт заряжен. Словом, всё по уставу. Стас любил порядок — и в деле, и в головах. Радел за всех не меньше Серёжи, и за это к нему прилипло прозвище: батька, батя. Если слишком уж надоедал, то «атаман». Почему атаман? Все вопросы к Матвиенко и песне про казака и комиссара, которую он как-то раз напевал себе под нос.

— Арс, — позвал Антон, наблюдая за журавлиным клином в небесах, — как думаешь, скоро война кончится?

Арсений ответил не сразу.

— Не знаю, Шаст. Я теперь вообще ничего не знаю.

— Это как?

— Да так… Много думаю. На душе странно.

— Отчего?

— Сложно сказать. Бывает, трепыхнётся что-то внутри, а потом умрёт, замолкнет. Знакомо тебе такое?

— Нет, — честно признался Шастун, удивляясь непривычной открытости товарища.

— Ничего, может, ещё испытаешь.

— Уж не просыпается ли в тебе тяга к жизни?

Арсений приподнялся на локтях, выплюнул травинку, пристально посмотрел на Антона. Долго смотрел, изучающе. Потом вздохнул.

— Рановато нам для таких разговоров.

Антон не стал давить. Вытащил махорку, бумагу, соорудил самокрутку и зашарил по карманам в поисках спичек.

— Держи, — неожиданно изрёк Арсений, вынимая из нагрудного кармашка целый коробок.

Антон изумлённо уставился на Попова, принимая спички.

— Ты ведь не куришь, — сказал он, подпаливая кончик папиросы.

— Зато ты куришь, — пожал плечами Арсений, забрал коробок и спрятал обратно.

— Какой ты у меня внимательный, — в тоне Шастуна сквозила ирония, но взгляд светился признательностью. — Спасибо.

Они посидели ещё немного и вскоре двинулись обратно в расположение. Атмосфера была сонная: батальон отдыхал. Серёжа дремал на траве рядом с танком. Стас сидел у борта, записывая что-то в свой кожаный блокнот. Когда его спрашивали, что это за книжица, Шеминов расплывчато отвечал: «Для партийного отчёта». Что это означало, никто не понимал до конца.

— О, вот вы где, — сказал он, подняв взгляд и увидев двоих бойцов. — Где ходите-то? Шаст, тебя Ира искала.

— Арсений уже сказал.

— Может, сходишь к ней в медсанбат? — Стасу действительно было дело до всего. — Арсу всё равно надо на перевязку. Прогуляетесь вместе.

— Мы с Арсом или я с Ирой? — иронично уточнил Шастун, но Шеминов пропустил реплику мимо ушей. Арсений почему-то снова вздохнул.

— Пойдёшь? — спросил он, обращаясь к Антону.

Тот кивнул, и они побрели меж танков и отдыхающих экипажей к лазарету. Нога причиняла Арсению всё меньше хлопот, но по-прежнему изредка кровоточила и болела. Вероятно, заживление происходило бы быстрее, не выкладывайся он на полную во время боя, но Попов по-другому не хотел. Так же, как и Антон, в общем-то. Они оба сражались на два фронта: с фашистами и собственной немощью.

Антону нравилось с Арсением молчать. Ира любила рассуждать и не всегда замечала, что Антон не в настроении её слушать. А Арсений словно жил на каких-то высших вибрациях: так тонко он улавливал состояние Антона и знал, когда можно побеседовать, а когда стоит побыть в тишине. Они притирались друг к другу медленно, очень медленно — но верно. Антон ещё очень мало знал о своём скрытном товарище. Это его устраивало: меньше вероятность привязаться. Спокойное партнёрство, в котором каждый знает, что лезть к другому бесполезно. Беспокойство охватывало, только когда одному из них грозила опасность — поднимало голову грызущее, отчаянное желание спасти. В остальное время оно было притупленным, и Шастун просто свыкся с этим ощущением, как с неотъемлемой частью реальности. Арсений избрал себе в качестве «якоря» танк; Антон — Арсения. Не Иру, как ни странно. Хотя она на это место претендовала.

В силу походных условий медсанбат теперь находился в нескольких широких шатрах довольно далеко от основной части. Раненых за время последних боёв прибавилось, поэтому работы у санитаров — тоже. Ирка не жаловалась, но Антон каждый раз замечал тени под её глазами. От этого девушку хотелось приласкать ещё больше. Между деревьями были натянуты верёвки с сушащимися на них бинтами, тряпками и нижним бельём, в палатки входили и выходили медсёстры — кто с тазами, кто с утками.

— Девчата, не подскажете, где Ира Кузнецова? — окликнул Антон группу девушек, занятых стиркой.

Те захихикали, с интересом разглядывая его, и указали куда-то за палатки:

— Она на реке стирает, там ищи.

Антон посмотрел на Арсения.

— Что ж, мне туда, а тебе внутрь, получается. Встретимся на этом месте через полчаса?

— Вам хватит? — усмехнулся Арсений. — Ладно, герой-любовник, иди.

Ира обнаружилась на берегу лесной речки с кипой кровавых тряпок в тазу. Присутствие Антона она заметила, когда находящиеся с ней санитарки вдруг начали шептаться и стрелять глазами ей за спину. Антон подготовился: сорвал по пути несколько диких цветов и связал подобранной с земли ниткой в импровизированный букет.

Ира заулыбалась, утерев лоб рукой в мыльной пене.

— Здравствуй, — проговорила она, пока подружки проворно собирались, чтобы сменить место стирки.

— Здравствуй, — улыбнулся Антон и протянул ей цветы.

Ира вытерла руки о передник, взяла букетик и влюблённо посмотрела в глаза. Затем поцеловала, привстав на цыпочки: Антону эта деталь казалась особенно трогательной. Встречаться с Ирой было приятно. Их роман походил на что-то не вполне допустимое в военном строе, но оттого вдвойне притягательное, резко контрастирующее с обстановкой вокруг. В поцелуе Антон увлёк Иру в тень деревьев, подальше от посторонних глаз.

Через полчаса надо было прощаться: время поджимало. Арсений уже ждал на лужайке перед самым большим шатром. Компанию ему составляла Оксана, что-то радостно щебечущая, пока Попов глядел на неё с нежно-печальным выражением лица. Он как-то раз обмолвился Антону, что Оксана напоминает ему сестру, погибшую в Ленинграде.

Традиционно облобызавшись с Сурковой, Антон кивнул Арсению: пора. Тот с его помощью поднялся с земли и стал прощаться с Оксаной, которая обняла его с особенным трепетом. Иногда Антону очень хотелось узнать, о чём они разговаривают во время перевязок, — больно задумчивым Попов возвращался с них.

На обратном пути Арсений исчерпал свой лимит ровной ходьбы: уже на середине они двигались непозволительно медленно. Шастун закинул его руку себе на плечи, помогая идти. День клонился к вечеру. Ночью командование планировало вылазку на небольшое село в нескольких километрах отсюда — последний занятый немцами населённый пункт. Основной расчёт делался на пехоту, но танки должны были обеспечить надёжное огневое прикрытие. Начальство спешило: отступая, фашисты проводили тактику «выжженной земли», поэтому атаковать требовалось неожиданно и как можно скорее, пока посёлок с его жителями не стёрли с лица земли. По данным разведки, шансы на это пока имелись.

Вдруг слева, за полосой кустарника, Антону почудилось шевеление. По спине пробежал холодок. Шастун заставил Арсения остановиться, лихорадочно соображая, что делать.

Сквозь птичье пение ветер донёс до слуха тихий, еле-еле уловимый щелчок затвора.
Примечания:
Чемпион мира по интригам в действии 😜