товарищ

Военный лагерь никогда не спит целиком. Тут и там бродят часовые, дотлевают костры; горит окошко вечно бодрствующего медсанбата. Вот и сейчас кое-где слышалось копошение, хотя было ещё по-рассветному тихо. Выбравшись покурить, Антон уселся на облюбованный выступ (последняя возможность, как-никак) и огляделся.

За лесом занималась заря. Широкое небо раскинулось над опушкой светло-голубым куполом, испещрённым остатками бледнеющих звёзд. Громко, на все лады пели птицы. Шумела листва. Антону подумалось о деревне, куда он в детстве приезжал к бабушке с дедушкой на лето: мальчика поднимали рано, с первыми петухами. Здорово было сидеть на крыльце, где всегда пахло кошкой, древесиной и переспелыми яблоками, попивать чай из жестяной кружки и высматривать почтальона, чтобы успеть заглянуть в рубрику анекдотов, прежде чем тащить дедушке свежий номер «Колхозной правды». А потом — гонять целый день с пацанами на великах, удить рыбу в речке, купаться, возиться в огороде, строгать с дедом деревянные фигурки в сарае… А по вечерам слушать пение селянок и засыпать под едва различимое бормотание бабушки, молящейся в углу втайне от мужа.

Антон прошёлся взглядом по танкам невдалеке, выискивая свой. Тот обнаружился быстро, но, к немалому удивлению Шастуна, его верхний люк был распахнут настежь — это было странно, поскольку никто из экипажа не мог уйти спать, не проверив машину. Чуя неладное, Антон потушил папиросу, встал и направился к танку.

Изнутри слышалась возня. Стараясь не шуметь, Шастун проворно влез наверх, к отверстию, заглянул в него и увидел… Арсения. На четвереньках. Лицом в угол.

— Ты чего здесь делаешь? — удивлённо обратился Антон к пятой точке товарища (ввиду невозможности узреть лицо).

Арсений вздрогнул и чуть не ударился затылком о покатый потолок.

— Чёрт, Шаст, ты чего пугаешь? — вопросом на вопрос ответил он. — Я тут… вот… Тьфу, в разведчики что ль иди, с тобой удар хватить можно…

— Ну, уж извини, странно в пять утра наблюдать открытую боевую машину и ни души вокруг.

— Да говорю же, вот, — Арсений с трудом развернулся и поднял руку с зажатой в ней половой тряпкой. — Всё равно подъём скоро.

— Так ты уборку затеял? — с тайным облегчением выдохнул Антон. — Что, внутренний интеллигент проснулся?

— Ну а чего в грязи сидеть, не свиньи же, — проворчал Арсений, наклоняясь обратно. — Чем раньше начать, тем легче отмывать. Будем хоть относительно цивилизованные люди.

— Вот это ты юморист, конечно, — прокомментировал Шастун, с неопределённым выражением лица наблюдая задранную кверху филейную часть чужого тела. Помолчав, он добавил: — Ты вообще спал?

— Да, — коротко отозвался Попов. — А ты зачем так рано встал?

— Не спалось. Наступление не каждый день бывает.

— И то верно.

Следующие полминуты слышалось только трение тряпки о днище танка и плеск воды в ведре. Постояв немного, Антон предложил:

— Давай я тебе помогу, что ли.

Арсений пожал плечами. Шастун спрыгнул внутрь: его длинное тело осталось почти наполовину торчать из люка.

— Есть вторая тряпка?

— Да, я сменную захватил.

— Ого, — присвистнул Антон, склонившись над слоем грязи внизу. — Неужели это мы столько натоптали?

— А представляешь, что после нескольких боёв будет? Лично я так воевать отказываюсь.

— Ой, смотрите-ка, — хмыкнул Шастун, начиная елозить тряпкой по днищу. — А тебе, наверное, как в «Войне и мире» надо? В камзольчике, там, щеголять, небом Аустерлица любоваться, предаваться философским думам…

— Ты читал Толстого?

— Я что, настолько не похож на прилежного школьника? — усмехнулся Антон. — Представь себе, литературу я любил не меньше, чем физику. Вчера вот под твоё стихотворение ностальгировал.

— И как тебе?

— Я же говорил — потрясающе! Ты очень здорово читаешь. Все были впечатлены…

— Да нет, я про само стихотворение, — смущённо перебил Арсений, а Антон победно улыбнулся.

— Стихотворение замечательное. Я его как раз недавно вспоминал. Машинально, правда, всего одну строчку… Ноги покоя не давали.

— По-моему, Серёжа уже раз десять советовал тебе показаться доктору. Антон, это не шутки. Сходи сегодня, пока не поздно.

— Боязно мне к врачу соваться, — признался Шастун, выжимая тряпку. — Вдруг опять непригодным оклеймят и выпрут в тыл…

— Не пойму я тебя никак, — покачал головой Арсений. Антон подхватил:

— А я тебя. Где ты целыми днями пропадаешь? Зачем столько работы на себя взваливаешь? Помогать везде и всюду, конечно, похвально, но надо бы и для боя силы приберечь…

— «Вдруг война, а я уставший»?

— Да я ведь не про это, — Антон опустил тряпку и посмотрел на Арсения. — Зачем ты себя так изводишь?

— Почему ты думаешь, что я себя извожу? — возразил Попов, тоже прекратив драить.

— Потому что… Чёрт, ну ты видел себя в зеркало? Синяки эти всё время, бледный… Зачем? Ну зачем?

— Я не могу сидеть без дела.

— Хорошо, если тебе на себя плевать, подумай о нас. Твоё физическое состояние напрямую влияет на боеспособность, а значит, на боеспособность всего экипажа. Что прикажешь делать, если ты грохнешься в обморок, а мы останемся без заряжающего? Из пулемёта вражеские танки щекотать?

— Антон, я знаю свой предел, — холодно произнёс Арсений. — В этом плане можете не волноваться.

Шастун смерил его недоверчивым взглядом. Что-то тут всё же не так.

— Но мы волнуемся, Арс, — тихо возразил он. — Неужели ты не видишь?

Арсений вздохнул и прикрыл глаза.

— Что вам от меня нужно? Тебе, в отдельности. Почему ты вообще со мной нянчишься?

— Потому что не могу смотреть, как человек обрывает все связи с миром и старательно лезет в могилу.

— И что же ты мне советуешь делать?

— Жить!

— Зачем?

Антон замялся. Арсений смотрел так пронзительно, будто действительно надеялся на ответ.

— Ну… Ты сам должен решить.

— Думаешь, я не пытался? Не искал, за что зацепиться? Полгода прошло. А я по-прежнему не понимаю, почему я всё ещё здесь.

— Работа тебе отвлечься помогает, что ли?

— Работа помогает мне не сойти с ума. Больше всего, Антон, я боюсь остаться наедине со своими мыслями. Выматываясь физически, я хотя бы чувствую, что жив и что-то да могу. Сил думать не остаётся. А в бою я даже судорог в мышцах от напряжения не замечаю: стоит задача, надо выполнять. Так что, если правда хочешь сделать доброе дело, оставь меня в покое.

Следующие пять минут оба драили днище в полной тишине. Антон направил злость от обиды в вымывание грязи, но её будто нарочно становилось только больше. Через некоторое время тесниться в кабине стало совсем неудобно: начали парни в противоположных углах и встретились, так сказать, на середине, осознав это лишь соприкоснувшись друг с другом.

— Ну и как теперь? — задал риторический вопрос Антон.

— Ты мог бы вылезти, а я продолжить мыть, — предложил Арсений.

— Ещё чего.

— Что тебя не устраивает?

— Твоё переутомление.

— Это всего лишь уборка.

— А днём будет всего лишь наступление. С чего тебе вообще ударило в голову убираться? Неужели первой мыслью после пробуждения было «надо вымыть танк»?

— Я давно хотел, просто время было не выкроить. А за машиной надо ухаживать. Тогда будет слушаться.

Антон в недоумении изогнул бровь.

— Чего?

— Ну, танк — он как лошадь, — пробормотал Арсений, скрывая розовеющие щёки. — С ним надо общий язык найти. Тогда и в бою друг друга чувствовать будете. Разве у тебя с самолётом не так?

— Я… ну… нет, конечно, подобное отношение присутствовало, но это же просто железо, инструмент для применения собственного мастерства. Я любил свой самолёт, но мы так не… сближались. На это механики есть. А танк мне вообще, если помнишь, не по душе.

— Потому тебе в нём и неуютно. А ты попробуй найти плюсы. Поговори с ним, не знаю… Танк надёжный, он принимает на себя удары, тебя защищает…

— Возможно, со временем я это оценю, но сейчас мне кажется, что ты уже малость бредишь, — Одержимость Арсения техникой начала Антона не на шутку беспокоить. — Я предпочитаю разговаривать с людьми.

— Зато машина не предаст и никому твои секреты не разболтает, — пожал плечами Арсений. — И терять её легче.

На это возразить было нечего. Шастун плюхнул тряпку в ведро, отполз к стенке и уселся к ней спиной, вперив взгляд в задумавшегося Арсения.

— Знаешь, — медленно проговорил Антон, — а я, пожалуй, и правда схожу к доктору. У меня там вроде как свои люди появились.

Арсений тоже опустил тряпку в воду, которая уже давно из прозрачной превратилась в чёрную.

— Оксана? Я слышал про ранение Алексея.

— Да, она… И ещё одна санитарка там есть.

Арсений поднял голову. Как показалось Антону — чуть резвее, чем хотел.

— Что, наконец переключишь внимание с меня на кого-то подобающего? — с оттенком иронии произнёс Арсений.

— Да нет, — Антону почему-то захотелось спрятать глаза, — просто она меня точно отсюда не выгонит. Но вообще-то я подумал, что и ты мог бы к ней приглядеться. Хорошая девушка.

— Я? — начавший было ухмыляться Попов аж застыл от удивления.

— Ты, — повторил Шастун.

— Э-э-э… К девушке, которая проявила внимание к тебе?

— Ну да, — Антон исподлобья глянул на собеседника. — Совестно, конечно, но не до неё мне. Всё равно с девчонками никогда не ладится.

— В каком смысле?

— В коромысле, — передразнил Антон, на секунду закрыв лицо влажными ладонями. Говорить на эту тему не хотелось. Ворошить прошлое — тем более.

— Что-то когда-то случилось, — догадливо предположил Арсений.

— Допустим.

— Что, не нравится, когда лезут в душу? — с намёком на победную улыбку поинтересовался Попов.

Антон мгновенно вскинулся.

— А вот и расскажу! У нас… У нас в классе была одна девчонка — Нинка. Я долго не обращал на неё внимания, но потом был выпускной. Она выглядела… неожиданно. Очень красиво. Платье это в горошек, косы как-то по-особенному заплела… Ну, друзья и толкнули меня пригласить её на танец. Я пригласил, а Нина, к моему удивлению, согласилась. Сколько мы танцевали, не помню. Она ещё смеялась так заразительно, хотя шутки у меня были не ахти. Ну, а потом… поцеловались, — Шастун потёр горящее ухо. — Всё быстро завертелось, мы стали гулять, в кино ходить, на лодках кататься, всё такое… Хорошее было лето. По осени я поступил в лётную академию, и видеться мы стали реже. В один прекрасный день я решил сделать сюрприз: нарвал возле аэродрома цветов и пришёл к её дому. Только хочу дверь подъезда открыть, как слышу из-за неё Нинкин голос — и ещё один, мужской, тоже знакомый. «А твоему Антохе про нас не донесут?» «Ой, да он мне всё равно надоел! Несуразный, одержимый своими самолётами, шутит глупо… Мне кажется, он своё небо любит больше, чем меня». И выходят. А тут я. Нинка аж застыла, Руслан — наш бывший одноклассник — в руку ей от растерянности вцепился. До сих пор ту картинку в голове вижу. Я таким дураком себя чувствовал… Всё, что дальше помню, — я сунул Нинке цветы, развернулся и ушёл. Вот, собственно, и вся история. Довольно банальная. Но спроси меня тогда, что бы я выбрал, — Нинку или небо — я бы правда ответил «небо». А в итоге предали меня оба, — грустно улыбнулся Антон, кивнув на свои ноги.

Арсений смотрел на удивление понимающе. На лице даже не было злорадства, хотя в их недоперепалке оно было бы уместно.

— Значит, с тех пор ты женщинам не веришь?

— Вроде того.

— Ну, тут я тебе одно могу сказать, — поджал губы Арсений. — Бежать от любви плохая идея. Может, тебя предадут ещё раз, а может, ты встретишь свою половинку и будешь счастлив всю жизнь. Дело не в результате, а в эмоциях, впечатлениях, переживаниях — как хороших, так и плохих. Этот опыт тебя развивает и помогает не совершать одни и те же ошибки. Пока ты не извлечёшь урок из неприятной ситуации и не примешь его, лучше не станет. Вдруг эта санитарка — твоя судьба? Рискни довериться. Нет гарантии, что тебе не сделают больно снова. Рассчитывать приходится только на себя. Прислушайся к ощущениям, и поймёшь, твой человек или нет.

— Арс, — протянул Антон, — вот ты вроде не в первый раз даёшь дельные советы. Почему же ты сам им не следуешь?

Арсений глядел на него ещё несколько мгновений. Потом опустил глаза, да так ничего и не сказал.

— Ты упоминал, — продолжил Шастун, намекая, — что разведён.

Арсений невесело усмехнулся:

— Откровение на откровение, значит? Ну, разведён. Это запутанная история. В общих чертах она выглядит так: мы с супругой встретились, полюбили друг друга, поженились. Потом с моей стороны произошёл один казус… Я всеми силами старался его загладить, делал всё, что жена хотела. Но она настолько охладела ко мне, что даже не стеснялась флиртовать с другими мужчинами. Я ломал себя, перебарывал, терпел все упрёки и насмешки, но вернуть былую любовь не получилось. Так и разошлись.

По виду Арсения было ясно, что больше он ни в какие подробности Антона не посвятит. Да большего и не требовалось: несчастная любовь — она и есть несчастная любовь. Но Шастун на войну не за любовью пришёл, если уж так подумать.

— Ладно, давай домоем эту несчастную кабину и пойдём уже, — Антон подполз обратно к ведру и вынул из него весьма плачевно выглядящую тряпку. — Сейчас подъём будет.

Они управились примерно за полчаса. Об общем сборе их оповестила голова Серёжи Матвиенко, в скором времени заглянувшая в танк и поначалу в недоумении уставившаяся на пыхтящих от натуги товарищей:

— Честное слово, не сунься я внутрь, решил бы, что кто-то из солдат тут с девкой развлекается…

Антон прыснул. Разъяснять ситуацию Сергею он оставил Арсения одного, сославшись на необходимость посетить лазарет.

Схватив в землянке свои немногочисленные пожитки, подкрепившись кашей и предупредив Стаса, Шастун двинулся к медсанбату. Иру Антон нашёл возле одного из грузовиков, куда сносили раненых. При виде визитёра девушка просияла. Но, прежде чем она успела что-либо сказать, на Антона сбоку напрыгнула худая фигурка с возгласом:

— Антон, как я рада тебя видеть!

Шастун с трудом отлепил от себя Оксану, дивясь её воодушевлению, и улыбнулся.

— Здравствуй, Оксан. Как Алёшка себя чувствует?

— Всё в порядке, идёт на поправку! — ответила та. — Ещё чуть-чуть, и будет как новенький. Он так страдает, что не может пойти в атаку вместе со всеми… И что я буду там, а он нет.

— Обещай беречь себя, пожалуйста, — сердце у Антона ёкнуло при взгляде на милую девчушку, улыбающуюся ему так открыто. — Но за наши жизни я спокоен: в случае чего ты нас на тот свет не пустишь, верно?

— Только попробуй на больничную койку загреметь! — пригрозила Оксана. — Чтоб все вернулись целыми и невредимыми, понятно? Я уж поспособствую.

— Как прикажете, командир! — Шастун поднял руки в капитулирующем жесте.

Оксана довольно кивнула и, звонко чмокнув Антона в щёку, убежала к соседней машине помогать с медикаментами. Ира всё это время терпеливо стояла рядом. Антон подошёл к ней и, наконец, выговорил:

— Здравствуй.

— Привет, — Ира предпочла объятиям смущённое рукопожатие. — Ты по делу или просто так?

— Честно говоря, я тебя об одолжении попросить хотел, — Антон в неловкости почесал затылок. — У меня ноги после травмы ноют, не дают спать. Ты не могла бы их быстренько осмотреть? Может, мазь какая от этого есть…

— Хм, — Ира деловитым взглядом окинула его ноги. — Ну, идём со мной. Только придётся поторопиться, скоро выдвигаться. Мы прямо за вами, а у нас раненые ещё не все погружены…

Лазарет был уже почти пуст. Заведя Антона в укромный уголок, Ира приказала ему снимать штаны. Испытывая двоякие ощущения, Антон повиновался. Ира с профессиональным беспристрастием ощупала его длинные конечности, попросила сделать несколько движений, согнуть так и сяк, расспросила про характер боли и отчего она, по его мнению, возникает. В конце концов Кузнецова велела надевать штаны обратно и объявила:

— Что ж, очевидных повреждений нет. Боль правда, скорее всего, от большой нагрузки. Постарайся не перенапрягать ноги. Из мазей могу предложить тебе вот что, — Она помахала перед носом Шастуна стеклянной баночкой. — Используется при реабилитации. За секунду боль не снимет, но при регулярном использовании поможет. Если совсем невмоготу будет — приходи, вколем обезболивающее посерьёзнее. В общем, главное, береги себя. Во всех смыслах.

Ира тепло посмотрела на своего пациента. Антон взял мазь: пальцы при этом неизбежно соприкоснулись с пальцами девушки. Поколебавшись, он задержал руку у Ириной ладони и неуверенно её перехватил.

— Спасибо.

Ира улыбнулась.

— Всегда пожалуйста.

— Кузнецова, где ты ходишь? — послышался оклик со стороны двери. — Некогда тут шашни разводить, выезжаем!

— Иду! — крикнула Ира, и они с Антоном поспешили на выход.

Скомканно попрощавшись с санитарами, Антон заторопился к однополчанам. Уже совсем рассвело: наступление вот-вот должно было начаться.

— По машинам!

Результат полуночных трудов было видно плохо, но Шастун всё равно ощущал некоторое удовлетворение. Ещё на подходе к танку Антон заметил Арсения, прислонившегося к холодной броне и что-то бормочущего себе под нос.

— Выглядит, как умалишённый, да? — прокомментировал взявшийся рядом из ниоткуда Серёжа. — Ты не вини его, Шаст. Арс в военном деле зелёный совсем, и что бы он не говорил, ему страшно. В бою нужен «якорь», чтобы верить, что выживешь. Вот Арс и выбрал танк. А что уж этой вере помогает — приметы, ритуалы, ещё чёрт знает что — неважно. Главное, у человека надежда есть. Без неё нам никуда. Вон, глянь на Стаса, — Шеминов рассеянно почёсывал щёку, ожидая команды от начальства. — Он утром побрился. А если воин бреется, значит, он надеется. Смекаешь?

Матвиенко ободряюще улыбнулся Антону и, похлопав его по лопатке (выше не дотягивался), направился к экипажу.

«По машинам!» — два коротких слова, за которыми несколько часов дороги и настороженного затишья. Ползущие вперёд танки ворочали башнями, словно принюхиваясь. Командиры поминутно выглядывали из люков и всматривались в горизонт. Где-то там, в неизвестности, прятались немцы.

— У нас курс на хутор Красный Октябрь, — сообщил Антон. Рация назойливо трещала в ухо. — Почти всё население ушло в партизаны ещё до оккупации. Задача: вытурить фрицев и освободить местных… Если они там есть.

— Принято.

К этому времени небо затянуло тучами. Начал накрапывать дождь.

— Выше нос, ребята! — подмигнул товарищам Стас. — Как там было: «Для всей планеты наш Октябрь Великий зажёг свечи счастливую зарю». А мы…

— …идём в Красный Октябрь, — закончил за него Арсений, задумчиво начищая боеприпасы.
Примечания:
Не люблю моменты выгорания, но иногда они случаются. Прошу прощения за длительное ожидание! Соскрести мозги в кучу не так-то просто)

P.S. Кто узнаёт в главе отсылочки, тот молодец :3