товарищ

Утро следующего дня ознаменовалось двумя новостями. Первая расползлась по лагерю одним будоражащим словом: «контрнаступление». Вчерашняя стычка с немцами подтвердила подозрения командования насчёт расположения врага. По словам бывшего на собрании Стаса, с рассветом их 5-ой гвардейской танковой армии был отдан приказ на разведку — выяснить чёткое расположение, силы и, по возможности, планы противника.

— Передовые и разведывательные отряды уже выдвинулись, — поделился Шеминов. — В нескольких километрах отсюда находится пара совхозов, в случае успеха остановка скорее всего будет там. А нашему батальону, парни, на подмогу идти завтра. Глобальная задача — ликвидация вклинившихся фашистских войск для развития дальнейшего наступления и разгрома белгородско-харьковской группировки немцев. Вот такие пироги.

В этом, собственно, и заключалась вторая новость. Приготовления к грядущему походу начались немедленно. Лагерю предстояло сменить позицию, дел было невпроворот; поэтому обеденного перерыва все ждали с затаённым нетерпением. Антон сам несколько часов помогал с погрузкой боеприпасов, а отдохнуть присел, только когда Серёжа Матвиенко его лично отчитал и прогнал, памятуя о недолеченной травме товарища. Недовольно сопя, Шастун закурил неподалёку от кухни, где уже вовсю благоухали щи.

Обедали, как всегда, всем экипажем. Антон уже привычно наблюдал за уплетающим свою порцию Арсением, зная, что, поев, Попов обязательно пойдёт к раздаче поблагодарить повара. Он делал так после каждого приёма пищи. Что служило мотивацией — воспитание или горький опыт ленинградца — было неизвестно, но сияющий повар всякий раз потом втюхивал Арсению добавку. Тот вежливо отказывался. Лёха Щербаков над ним за это подтрунивал. Но Арсений его игнорировал. Он вообще после недавнего происшествия редко шёл на контакт с однополчанами. Вне боя Антон видел его ночью в землянке да возле полевой кухни днём. В остальное время Арсений где-то пропадал и почти всегда находился то чистящим орудия, то чего-нибудь загружающим или разгружающим, то копающимся в танке, то роющим траншеи или (время от времени) могилы, то перетаскивающим снаряды на пару с Матвиенко, то околачивающимся возле лагерного «клуба» — наскоро собранной избёнки, где творчески настроенные солдаты готовили концертную программу в часы передышек. Как-то раз Антон даже застукал его на месте стирки: Арсений помогал растапливать бочку, в которой дезинфицировали обмундирование и травили вшей. Словом, Попов был везде. Шастун видел чудовищные круги под его глазами и задавался вопросом: а спит ли он вообще? Когда Антон просыпался утром, Арсения в землянке уже и след простывал. Серёжа всё это не одобрял, но ворчал лишь изредка. Стас и вовсе махнул рукой — видимо, пытался поговорить, да без толку. Шастун тоже намеревался побеседовать с Арсением, но его самого загружали делами, а Попов умело избегал всех сразу.

К исходу дня атмосфера в лагере установилась гнетущая. Только и разговоров было, что о завтрашнем наступлении. За внешним предвкушением каждый прятал липкий страх и мандраж, противно свербящий где-то в груди. Новобранцы скрывали волнение особенно плохо. Как всё сложится? Может, мы? А может, нас? А может, завтра вообще обойдётся без боя? На войне ведь неровен час. А жить хочется всем… Ну, почти всем.

Арсений ушёл с ужина непривычно рано. Хоть он был тот ещё актёр, Антон нутром чуял его беспокойство — как и беспокойство всех, если уж на то пошло. До войны Шастун не ценил свою проницательность, но на фронте переосмыслил и активно её использовал. Сейчас, когда Арсений наверняка отправился в землянку, Антон был уверен, что трогать его не стоит.

Сергей задумчиво ковырялся в своём котелке, а Стас отвлекал товарищей рассуждениями о стратегиях, когда к их тройке подошёл высокий солдат казахской наружности. Позади него маячил Щербаков.

— Доброго вечерочка, Нурлан, — поприветствовал казаха Шеминов, похоже, догадываясь о причине подхода.

— Доброго, — ответил солдат приятным баритоном и улыбнулся. — Ребят, мы там собраться хотим, посидеть, песни попеть — развеяться, в общем. А то больно все смурные ходят, надо парней подбодрить. Присоединитесь? Может, песни кто хорошие знает? Старые, новые или из своих мест, например…

— Конечно присоединимся, Нурик! — просиял Матвиенко. — У нас даже солист есть. Он, правда, уже смыться успел, но я его из землянки вытурю, обещаю.

— Отлично! Тогда подходите через полчаса к клубу. Если с солистом помощь понадобится — зовите.

С этими словами он удалился. Щербаков поспешил следом: оставаться с Серёжей в одиночку он благоразумно избегал. Антон же недоверчиво взглянул на Матвиенко:

— Думаешь, Арс согласится? По-моему, он немного не в настроении.

— Согласится, — заявил Сергей, проглатывая остатки ужина. — Надо его в настроение вернуть. Сам ведь себя мучает, а по брошенному искусству скучает. Или ты думаешь, он просто так возле клуба ошивается? Тянет его в самодеятельность, как пить дать. Надо только пнуть хорошенько, чтоб одумался.

— Насильно в рай не тянут, — глубокомысленно изрёк Стас. — Впрочем, Арсений совсем пропадёт, если будет и дальше себя так грузить, а нам это точно не на руку. Надо человека из болота вытаскивать.

Антон вспомнил до жути потухший взгляд Попова, но промолчал.

В итоге он решил оставить уговоры Арсения Серёже и, окончив трапезу, отправился вместе с Шеминовым к месту сбора. Там уже было много народу: сидели кто где, а перед самой избой расположился гармонист и несколько солдат, собравшихся выступать. Один из них настраивал гитару. Вообще в клубе водилось довольно много инструментов и даже патефон — его берегли как зеницу ока вместе с оставленными кем-то пластинками. Была даже одна трофейная, с немецкими песнями. Солдаты развлекались тем, что танцевали под неё друг с другом вальс. Выходило забавно.

Через четверть часа перед бойцами предстал Нурлан: его смоляная чёлка красиво падала на глаза, и он не менее красиво поминутно её поправлял (Шастун понятия не имел, зачем подметил это). А ещё Стас сообщил, что фамилия у Нурлана — Сабуров, и что он является кем-то вроде главы этой художественно-самодеятельной истории. Прибыл Нурлан из Казахской ССР, из маленького селения на берегу Иртыша. В бою он был блестящ так же, как в самобытном пении — это подтвердили крики «браво», которыми солдаты встретили Нурлана, хотя тот ещё даже не открыл рот.

Причину Антон быстро понял. Нурлан затянул какую-то народную песню. Его глубокий тембр звучал так завораживающе, что суть доходила даже через непонятные слова национального языка. Когда Сабуров закончил, ещё несколько секунд стояла тишина; потом все зааплодировали, требуя продолжения. Но Нурлан скромно улыбнулся и произнёс:

— Друзья, спасибо вам, но у нас тут не менее талантливые товарищи имеются. Тамби, заводи!

Рядовой Масаев, к которому он обратился (Антон знал про него от Серёжи: Тамби был механиком-водителем в экипаже Сабурова), дал знак гармонисту. Большая часть присутствующих тотчас узнала мотив и принялась подпевать.

Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене,
Там каждый думал о своей любимой или о жене…

Но я не думал ни о чём,
Но я не думал ни о чём,
Я только трубочку курил с турецким горьким табачком,
Я только трубочку курил с турецким горьким табачком.

Следующий куплет вдруг всколыхнул в Антоне пласт давно похороненных воспоминаний: десятый класс, выпускной, девчонка в коротком платьице в горошек…

Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Что сердце девичье своë давно другому отдала,
Что сердце девичье своë давно другому отдала.

Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Чтоб утолить печаль свою и чтоб пресечь нашу вражду,

Чтоб утолить печаль свою и чтоб пресечь нашу вражду…

Потерявшись в мыслях, Шастун заметил пробирающихся по рядам Серёжу с Арсением. Видимо, Матвиенко всё же победил — Арсений хоть и хмурился, но на поющих поглядывал с интересом. В какой-то момент выражение его лица изменилось, и Антон интуитивно понял: Попов вслушался в слова песни, и они в нём что-то пробудили.

«Я уже лет пять как разведён. Это закрытая тема».

Видно, не одному Антону довелось столкнуться с несовершенством женского пола.

А импровизированный концерт продолжался. Неожиданностью для всех стал Лёша Щербаков. Он придумал целый юмористический монолог и рассказывал его добрых десять минут, приправляя анекдотами про фрицев, так что под конец все валялись от хохота — даже Попов нет-нет, да одобрительно усмехался. В финале монолога Лёха с наигранным удивлением объявил: «Спасибо за внимание, уважаемая публика, но неужели вы не выписываете “Мурзилку”? Я же оттуда все шутки украл!» Это вызвало ещё больше смеха, и Шастун подумал, что люди, всё-таки, страшно сложные существа: чтоб докопаться до сути, надо с десяток масок сначала снять.

— Эй, гитара с гармошкой! — вдруг раздался зычный оклик где-то в отдалении. — А ну давай мою любимую!

Солдаты завертели головами, ища обладателя голоса, и кто-то воскликнул:

— Илюха, да ладно!

Это был Серёжа. А к клубу действительно подходил старший сержант Илья Макаров. Откуда он взялся, пока было неясно, но знакомые у него здесь точно водились: гармонист с гитаристом под хлопки собравшихся понятливо завели отрывистую мелодию, сначала по-черепашьи медленную. Илья вышел на «сцену» и неторопливо задвигался с таким смаком, что все одобрительно загудели. Матвиенко, сообразив, что к чему, подскочил и с возгласом «Эх, давай, Илюха!» выбрался к нему. Спустя пару мгновений музыка ускорилась, и вот Илья с Серёжей уже вовсю отплясывали «цыганочку», да так лихо, что даже неуклюжему Антону захотелось присоединиться. Оторвать взгляд было невозможно. Не прошло и двух минут, как к плясунам вылез сам Стас Шеминов и на удивление прытко подхватил танец. Шастуну оставалось только хохотать, переглядываться с Арсением и наслаждаться действом. Попов к танцующим не собирался, но Антон был уверен на все сто: этот скрытный жук и не такое вытворять умеет. Разве что не заставишь его.

«Цыганочка» завершилась феерично под гиканье Матвиенко и оглушительные овации. Тяжело дыша, Серёжа и Стас наконец обнялись со старым другом. На вопрос о том, какими судьбами он тут оказался, Илья с улыбкой ответил:

— Да меня послали приказ с командирским пакетом на машине доставить, я же в соседней роте теперь. Заехал вот, передал, а тут вы веселитесь — дай, думаю, ворвусь эффектно. Получилось?

— А то! — фыркнул Сергей. — Ты нас хорошенечко встряхнул. Надолго заехал-то? Останешься посидеть?

— Рад бы задержаться подольше, но мне в ночь обратно надо, — качнул головой Макаров. — А пока, конечно, посижу, погляжу, что вы тут могёте.

— Думаю, сильно раззадориваться уже поздно, — заметил Нурлан. — Давайте что-нибудь протяжное? У кого что есть?

— Арс! — вдруг командным тоном воззвал Серёжа. — А ну давай сюда! Нурик, это тот самый солист, я его всё-таки приволок.

Арсений немного стушевался под взглядами бойцов. «О, так это ж ты в эшелоне пел!» — неожиданно сказал кто-то. Попова начали узнавать. Арсений тяжело вздохнул и украдкой посмотрел на Антона. «Давай», — одними губами прошептал тот, ободряюще улыбаясь.

— Надо подыграть тебе, браток? — спросил гармонист, когда Арсений прошествовал на пустую площадку перед клубом.

— «Соловьёв» сможешь?

— Не вопрос! Тамби, у нас там балалайка где-то была…

Все притихли. Арсений вздохнул, прикрыл глаза… И запел.

— Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят,
Немного пусть поспят.

Уже во второй раз за время знакомства с Арсением Шастун почувствовал мурашки. Так силён, чист и высок был Арсеньев голос, что на ум Антону почему-то пришёл тот самый соловей, что одиноко пел в ночь возвращения в лагерь раненного Алёши.

— Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна —
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют,
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи…

Тамби с Нурланом начали тихонько поддерживать мелодию, низко вторя словам песни.

— Но что война для соловья!
У соловья ведь жизнь своя.
Не спит солдат, припомнив дом
И сад зелёный над прудом,
Где соловьи всю ночь поют,
А в доме том солдата ждут…

На последней фразе голос Арсения чуть дрогнул, а сам Попов крепко зажмурился. Антон буквально физически прочувствовал его боль и понадеялся встретиться с ним взглядом, чтобы поддержать, но Арсений глаз не открывал. Дальше он запел с надрывом — громко и почти отчаянно.

— А завтра снова будет бой, —
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, не долюбив,
От наших жён, от наших нив;
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят,
Немного пусть поспят.

Финальная нота призрачным эхом отзвенела под фоновый бас Нурлана с Тамби. На несколько мгновений повисла тишина. Казалось, никто не знал, как реагировать и уместно ли будет хлопать. Арсений открыл глаза и первым делом почему-то посмотрел на темнеющее небо, а лишь потом на собравшихся. Пауза очевидно затягивалась.

— Арс, ты потрясающий.

Антон сказал мысль прежде, чем подумал её, но жалеть об этом не стал. Фраза прозвучала довольно одиноко во всеобщем молчании; тем не менее, бойцов она заставила очнуться. Некоторые из них даже повставали с мест, чтобы пожать Арсению руку, похлопать, что-то сказать. Последним подошёл Нурлан:

— Арс, это действительно было невероятно. Сам так поёшь или учился где-нибудь?

— Я актёр, в театре служил, — меланхолично сообщил Арсений, улыбнувшись уголком губ. — Но, по-моему, я вам тут немного не ту атмосферу нагнал… Простите.

— Искусство для того и существует, чтобы человек мог излить душу. Я давно не видел, чтобы кто-то делал это так честно, как ты, — возразил Сабуров. — Не извиняйся. Я уверен, благодаря тебе каждый из нас вспомнил о чём-то личном. И о доме тоже. Разве это не важно?

Раздались поддерживающие возгласы. Арс обвёл всех благодарным взглядом и вдруг предложил:

— Кто-нибудь имеет что-то против стихов?

После многочисленных «конечно, нет!», «валяй!» и «давай, Арс!», Арсений расправил плечи и начал читать.

— Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…

И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!

Стихотворение Блока волной отнесло Антона на десять лет назад, в родную воронежскую школу на урок литературы, к которой он испытывал особый трепет. Разумеется, не только из-за направленной в их класс от райкома комсомола молоденькой преподавательницы. Эти строчки Антон учил усердно, с чувством, потому что они дышали неизведанной тоской и мужеством, духом сражений, свободы и любовью к Родине. «На поле Куликовом» взволновало юношеское воображение Шастуна так, что он даже читал его потом на утреннике в честь дня пионерии — а теперь Арсений с актёрским профессионализмом воскресил в Антоне те забытые эмоции. Вообще весь сегодняшний вечер в нём что-то воскрешал. Искусство на многое способно. Всплывшее воспоминание пробудило и детское предвкушение отъезда на фронт — ведь поэты веками так красиво описывали войну, она должна быть прекрасна в своей кровопролитности, это же во имя благого дела! Героизм, подвиги, отвага… Но чем больше Антон воевал, чем больше видел смертей, тем сильнее рушились его иллюзии.

Война в первую очередь страшна. В этом заявлении нет слабости или трусости, это факт. Война противоестественна. Противоестественно то, как улыбчивый шутник Ванька Абрамов из первой эскадрильи с перекошенным, залитым кровью лицом выбирался из подбитого самолёта и умер в агонии прежде, чем подоспел врач. Противоестественно, что провожавший молодожёнов в счастливое супружество тамада Матвиенко теперь водит танк и отбирает жизни. Противоестественно, что юная Оксана вместо того, чтобы ходить на танцы и наслаждаться медовым месяцем с мужем, бросается в пекло атаки вытаскивать на себе раненых и потом не спит ночами, ассистируя вместе с Ирой Кузнецовой на операциях. Противоестественно, наконец, то, что Арсений, у которого была большая счастливая семья, теперь одиноко скитается по стране в поисках своей погибели — ему некуда возвращаться. Так что же прекрасного в войне? Разве после такого можно сказать, что искусство подражает жизни, описывает правду? Скорее, это жизнь подражает искусству. Человек старается хоть как-то её приукрасить, подбодрить себя, облегчить долю; отдаться иллюзиям, лишь бы реальность не растоптала окончательно.

Концерт продолжался ещё часа два. Затем дали отбой. Антон, Серёжа, Стас и Арсений ещё успели пообщаться с Ильёй, прежде чем тот крепко обнял каждого из них, в очередной раз высказал своё восхищение Попову, пожелал удачи в предстоящих боях и с возгласом «Будем жить, ребята!» направился к машине, чтобы вернуться в свою часть и с рассветом двинуться в наступление. Уже по пути в землянку Антон заметил Иру с Оксаной и несколько девушек-санитарок. Кажется, они тоже присутствовали на концерте, да Шаст их как-то проглядел. Оксана приветливо махнула ему рукой, Ира улыбнулась, и Антон улыбнулся в ответ. Но подходить желания не было: хотелось спать. Поэтому, добравшись до землянки, Шастун сначала выкурил папироску и завалился на нары, жаждая как следует выспаться. Серёжа и Стас беседовали вполголоса, ещё некоторое время сидя у буржуйки. Что до Арса, он опять куда-то пропал. Постепенно разговоры стихли: Матвиенко с Шеминовым улеглись. И только к полуночи дверь воровато скрипнула, впуская внутрь последнего обитателя землянки, с которой им предстояло завтра навсегда расстаться.

Еле слышные шаги замолкли рядом с койкой Антона. Открыв глаза, он увидел в полутьме перед собой лицо Арсения. Тот с места не двигался и как-то задумчиво глядел на Шастуна, будто перекатывая слова на языке.

— Хороший ты человек, Антон, — ни к селу ни к городу прошептал он.

Шастун ничего не успел сказать: Арсений едва ощутимо коснулся пальцами его плеча и сразу залез к себе.

Снаружи запел соловей.
Примечания:
Упомянутые песни ищите в плейлисте, сегодня разместила ссылку на него в шапке работы) Если что, вот она: https://open.spotify.com/playlist/3BnJ0ckgXCSxc43x3DRuES?si=d9xiQfgDRfCtp9yWodbizA&utm_source=copy-link&dl_branch=1