товарищ

— Арс, бронебойным, танк в окопе на высоте, тысяча сто, с коротких, огонь!

— Выстрел!

— Антон, от командования что-нибудь слышно?

— Пока нет!

— Ай, чёрт!..

Стас съехал немного вниз, держась за голову. Его висок обагрился кровью.

— Живой?

— Всё в порядке, царапина… Серёжа, жми, родимый!

— Цель подбита! Выпрыгивают… С гранатами ползут, гады!

— Ничего, Арс, молодец. Шаст, давай по ним!

— Есть!

Застрекотал пулемёт.

— Отлично, Антоха! — Стас снова высунулся в люк. — Отступают! Парни, отступают!
mrqz.me

— Антон, что передают?

— Погоди немного, Серёжа… Возвращаемся! Товарищ командир, приказ!

— Ну слава богу, — выдохнул Шеминов, вытирая пот и счастливо улыбаясь. — Дали фрицам прикурить. Арс, да сядь ты уже…

Танк пробирался по неровной земле назад в лагерь. Тремя часами ранее там прозвучал сигнал тревоги: из леса с востока неожиданно появились немцы. Рота советских танкистов заняла оборонительную позицию. Бой был напряжённый, но фашистов удалось отогнать назад. К счастью, их было не так много, да и с «Пантерами» и «Тиграми» в этот раз пронесло.

По прибытии на место солдаты стали постепенно выбираться из своих машин. Многих новичков тошнило от впервые совершённых убийств. Старшие товарищи понимающе похлопывали их по спинам, подбадривая и поздравляя с «боевым крещением».

У Антона это бой был далеко не первый. Бой в целом, то есть. Но в танковом сражении он был точно таким же новичком, как остальные. И не зря тряслись сейчас руки, отпуская рукоятку пулемёта и стягивая с головы наушники со шлемофоном, стучал в висках пульс, с трудом прокачивали воздух лёгкие. Ощущение было похоже на испытанное в первом воздушном бою — только тогда Антона ещё и вырвало от стресса. Благо Димка был рядом, уберёг от насмешек «стариков». Сейчас было полегче — но всё же… Чёрт, а ведь получилось же. Антон смог. Выдержал. Справился.

Стас с Серёжей вылезли первыми. Шастун проверил напоследок приборы и тоже развернулся к люку, но тут заметил в кресле Арсения. Тот продолжал сидеть на месте, вцепившись в пустую гильзу от снаряда.

Если Антона просто потряхивало от нервов и перевозбуждения, то его по-настоящему трясло. Сквозь чёрные разводы копоти было видно, как Попов мертвецки бледен. Руки ему, похоже, вообще свело судорогой, потому что пальцы сжимались до побелевших костяшек. Дышал Арсений поверхностно и очень часто, на вид до обморока ему оставалось совсем немного.

— Арс? — позвал Шастун. — Эй, ты как?

Тот, ожидаемо, не ответил.

— Посмотри на меня, — аккуратно затормошил его Антон. — Посмотри! Всё позади. Ты в безопасности. Сейчас нужно выбраться на воздух, хорошо? Дыши глубже. Давай, раз, два…

Арсений повиновался, хоть и не без труда. Мало-помалу Антону удалось поднять его с сиденья и водрузить на лестницу. Сверху уже ждали Стас с Сергеем: когда Попов наконец вылез из люка, они помогли ему спуститься на землю. Ноги его держали плохо.

Никто ничего не комментировал. Что тут скажешь? Когда ты всю жизнь был порядочным гражданином, ходил на любимую работу и духовно развивался, бросить всё и начать убивать — странно. Абсурдно. Но реально. Чудовищные обстоятельства вынудили мирного человека взять в руки оружие и идти в бой. А на войне — как на войне.

Пока молодняк очухивался кто где, опытные бойцы буднично проверяли машины и проделывали с ними необходимые манипуляции. Новобранцев приходилось выдёргивать из ступора и жёстко привлекать к делу, чтобы долго в себе не копались. Впрочем, не все новички пребывали в таком состоянии. Один солдат с кривоватым носом ходил среди них с показным спокойствием, презрительно закатывая глаза. Не обошло его внимание и Арса. Тот по-прежнему не мог прийти в себя и находился под присмотром Стаса, пока Серёжа и Антон занимались танком.

— И зачем только неженки на фронт тащатся, — послышался голос кривоносого бойца, — если воевать нормально не могут? Сидели бы дома со своими бабами, пользы больше бы было. На боеспособность полка ведь влияют…

Арсений отмер и посмотрел на солдата с таким выражением лица, будто тот отвесил ему пощёчину. Затем медленно встал с земли.

— Рядовой Щербаков, твоих замечаний тут никто не спрашивал! — отрезал Стас. — Для воспитательных работ в полку есть начальники. Лучше дело себе найди, что как неприкаянный бродишь?

— Так я факты говорю, — возразил Щербаков, свысока глядя на Арсения. — Что это такое? Ты не мужик, что ли, контролировать себя не можешь?

— Что происходит?

Серёжа и Антон только что закончили с машиной и теперь подходили к ним, вытирая руки о комбинезоны.

— Да я про дружка вашего говорю, — пояснил Щербаков. — Ладно молодые пацаны, но тут взрослый человек. Какой пример он остальным подаёт?

— Тебе-то от него чего надо? — начал закипать Сергей.

— Лично мне ничего. Но я за общественность переживаю. Такие кадры подрывают боевой дух. Если за всё это время он не научился сохранять здоровый рассудок, то уже и не научится. Пускай дома сидит, раз такое дело, всем же лучше будет…

— А если у него нет дома?! — рявкнул Серёжа.

Щербаков недоумённо запнулся. Арсений вытянулся струной и резко отвернулся — его ладони сжались в кулаки. Все притихли.

— А если семьи у него тоже нет? — продолжал Сергей. — Если их всех убило бомбой в Ленинграде? Если ему некуда возвращаться? Если он голодал два года, как собака? Может он себя не контролировать?

Крики Серёжи привлекли внимание всех, кто был неподалёку. Солдаты поглядывали то на него, то на застывшего каменным изваянием Арса, то на виновника перепалки.

— Я… так я просто… — забормотал Щербаков, краснея. — Просто сказал… выразил опасения… соображения озвучил…

— Катись ты к чёрту со своими соображениями! — выплюнул Матвиенко.

Ситуация стала максимально неловкой. Большинство слушающих поспешили вернуться к своим делам, храня деликатное молчание. Антон бросил наблюдать за спорщиками и смотрел теперь только на напряжённую спину Арсения.

Спустя одну минуту, которая, по ощущениям, тянулась целый час, Попов всё-таки развернулся. В его глазах плескалось такое отчаяние, что все невольно потупили взоры.

— Ну зачем ты… — выдавил из себя он, глядя прямо на Серёжу.

Ни слова больше не сказав, Арсений стремительно пошёл прочь. Стас посмотрел ему вслед и накинулся на Матвиенко:

— Вот кто тебя за язык тянул?

Антон не стал дожидаться конца разборки: он мог точно предположить, куда направился Попов. Оставив товарищей и всё ещё переваривая выданную Сергеем информацию, Шастун двинулся к землянке своего экипажа.

Арсений действительно оказался внутри. Он сидел на нижних нарах, зарывшись лицом в ладони. Антон сначала испугался, что Попов плачет; но, когда тот отнял руки от лица, понял, что ошибся.

— Пожалуйста, не говори сейчас ничего, — глухо попросил Арсений.

Шастун молча прошёл вперёд и сел напротив, приготовившись терпеливо ждать. Арсению потребовалось несколько минут. Слёз у него в глазах не было, хотя губы подрагивали. В конце концов он взглянул на Антона и надломленным голосом произнёс:

— Ну давай, расспрашивай.

— Арс… — растерявшись, пробормотал Антон. — Я не… Если тебе тяжело, не рассказывай.

— Да нет, пора бы уже поговорить с кем-то кроме Серёжи. Рано или поздно это всё равно бы всплыло, — пожал плечами Арсений.

Но Антон так и не смог набраться духу заговорить. Арсений начал сам:

— В общем… Я не знаю, сколько тебе известно о происходящем в Ленинграде, но знаю, что в газетах ни черта не пишут. Там голод. Страшный. Зима сорок первого — сорок второго покосила, наверное, половину населения. Меня, как ни странно, спас уход из театра. Труппу распустили в конце ноября, когда норму выдачи хлеба снизили до 125 граммов для иждивенцев и люди стали повально умирать — на улицах, во дворах, на лестничных площадках…
mrqz.me

Арсений остановился, задумавшись. Антон смотрел на него во все глаза, не веря тому, что слышит.

— Одним словом, та зима выдалась трудной. Ещё и морозы… Было неизвестно, сколько займёт формирование новой труппы и будем ли мы вообще работать, поэтому я устроился на завод. Очень вовремя. Рабочим выдавали продовольственный паёк получше: я приносил его домой и делил на всех. Родители к тому времени почти не выходили из квартиры, а у сестры была маленькая дочь, так что все внешние заботы ложились на меня. Воду принести, дрова, карточки отоварить… Сестра тоже это иногда делала, но я ей не давал — она плохо переносила голод. А племяннице нужны были здоровая мать и молоко. Мы договорились, что сестра отвечает за эвакуацию семьи во время воздушной тревоги, пока меня нет.

Арсений снова перевёл дух.

— Так удалось продержаться год. В этом январе прорвали блокаду — норму пайка увеличили, стало чуть легче. Но голод всё равно плохо сказался на нас всех. Время от времени я ночевал на заводе, иногда давали еду за сверхурочные. И вот… Было начало марта. Пятое число. Я в очередной раз остался спать на работе. Сестру об этом предупредил ещё утром, хотя в последнее время старался находиться дома чаще: отец с матерью были совсем плохи. Ночью началась бомбёжка. Обычное дело. Из убежища удалось выйти только под утро. Я сразу отправился домой. Такие моменты я ненавидел больше всего — когда не знаешь, уцелел твой дом или нет, успели ли родные спрятаться. Ну, и… пришёл прямо на пожар. Внутри у меня всё оборвалось. Я бросился к бомбоубежищу, встретил соседку — а она… она сказала, что сестру мою с родителями и племянницей не видела. Я вернулся к дому, там вытаскивали из-под завалов убитых… И… Оказалось, они не успели выйти. Я их нашёл. Всю семью. Мёртвых.

Силы Арсения иссякли. Он уронил голову на руки, уперевшись локтями в колени, и зарылся пальцами в волосы. Тело его содрогалось от беззвучных рыданий, но Антон видел: глаза по-прежнему были сухими.

— Арс… — только и смог вымолвить Шастун.

— Мой завод производил танки, — звенящим голосом продолжал Арсений. — Поэтому я достаточно хорошо в них разбирался. В городе меня больше ничего не держало. И оставаться я не мог. Так что при первой возможности я пошёл в военкомат и попросил зачислить меня в танковые войска. Волокиты последовало много, у меня ещё с самого начала войны была бронь артиста, обязанного участвовать в поддержании духа. Потому и не мобилизовали. И с завода не хотели отпускать — мужчины там на вес золота. Но я не мог иначе.

— Значит, тоже не мог? — тихо переспросил Антон, вспоминая собственные слова из их прошлого разговора.

Арсений поднял голову.

— Да. По личным мотивам.

Они застыли на неопределённое время, уставившись друг другу в глаза. Такого потухшего взгляда Антон ни у кого не видел. Попов, казалось, захлёбывался собственной болью. И Антон бы вполне понял, если бы Арсений дал волю слезам.

— Почему ты не плачешь? — озвучил он свои мысли. — Я же вижу, тебе плохо. Не стесняйся, тут никого нет.

— Не могу, — прошептал Арсений. — И тогда не мог. На коленях по камням перед телами ползал, трясся, и не мог. Душевный блок, наверное. Так же как с улыбкой. Но её ты и у других ленинградцев не встретишь.

Антон старался смотреть на него как можно менее жалостливо, зная, как тот это не любит. Но что ещё можно испытывать к человеку, который пережил такое? Который потерял вообще всё? Арсений выглядел разбитым, подавленным, настолько страдающим, что Шастун просто не представлял, что тут можно сделать.

— Арс, — наконец произнёс он, — мне очень, очень жаль. Правда. Я… Я никак не могу помочь, да?

— Никак, — подтвердил Попов и повесил голову.

Оба замолчали, каждый погрузившись в свои мысли.

— Я так устал, Антон, — вдруг сказал Арсений, впервые назвав его по имени. — Так устал… Догадываешься, зачем я пошёл на фронт?

Шастун предпочёл не отвечать. От мысли о том, что Арсений добровольно ищет смерти, ему стало очень не по себе.

— Неужели нет совсем ничего, что могло бы тебя удержать?

— Что, например? — горько усмехнулся Арсений. — Небось, желание защищать Родину? Я и семью-то уберечь не смог.

— А жены у тебя нет? Друзей?

— Я лет пять как разведён. Это закрытая тема. А друзья погорюют и забудут, не таким уж важным человеком я был в их жизнях.

— Какое право ты имеешь за них решать? — возмутился Антон.

— Идёт война. Разве смерть здесь такое большое дело?

Шастун лишь вздохнул. Арсений посидел ещё немного, потом медленно поднялся на ноги.

— Надо бы помыться. Ты тоже весь грязный…

Не дожидаясь ответа, он побрёл к двери. Антон встал следом, но подумал, что закончить разговор так будет неправильно.

— Арс!

Тот нехотя обернулся. А дальше Антон сам не знал, что на него нашло. Он преодолел разделяющее их расстояние, сгрёб Арсения в охапку и крепко прижал к себе, боясь, что этот несчастный действительно вознамерился подставиться под пулю в ближайшем бою.

— Пожалуйста… Пожалуйста, не губи себя. Знаю, я младше тебя и могу чего-то не понимать, но я верю, что в жизни всё может наладиться…

Руки Арсения едва-едва коснулись его спины.

— Антон, я же говорю, у меня ничего не осталось. Никого. Смысла больше нет.

— Тогда обрети что-нибудь, ради чего будет хотеться жить! — горячо произнёс Шастун. — Влюбись, что ли… Тут полный медсанбат санитарок, кто-то достойный точно найдётся…

Арсений ничего не ответил. Через пару секунд Антон отстранился: лицо у Попова было удивлённое и слегка растерянное.

В этот момент их прервали. Дверь землянки распахнулась, и внутрь ворвался Серёжа Матвиенко, с порога восклицая:

— Арс, дружище, прости, погорячился я!..

За ним в помещение вошёл Стас. Заметив Шастуна, он шепнул:

— Пойдём, там баню топят. Я Сергея отчитал, пускай вдвоём поговорят. Это ж надо так…

Антон последовал за ним на выход, напоследок оглянувшись на Арсения. Тот, выслушивая Серёжу, послал ему озадаченный взгляд.

***

Тем вечером Антон стоял на дежурстве, раскуривая папиросу и поёживаясь от ночной прохлады. В голове всё ещё звучал душераздирающий рассказ Арсения. Шастун даже представить не мог, что бы почувствовал, если бы мама и сестра в Воронеже вдруг погибли. Наверное, тоже потерял бы всякое желание жить.

Судя по всему, Антон был чуть ли не единственным после Серёжи человеком, которому Арсений поведал о случившемся. Это как будто накладывало часть ответственности за чужую жизнь. Шастун всегда проникался проблемами других людей: иногда это мешало, но чаще создавало ему репутацию хорошего друга. В подобных вопросах Антон обычно полагался на интуицию. Похоже, пришло время вновь к ней прислушаться.

Он постарается быть рядом. Просто быть рядом. Иногда этого бывает достаточно.

Где-то вдалеке послышался возглас. Насторожившись, Шастун на всякий случай вскинул винтовку и присмотрелся. По траве на подходе к лагерю кто-то полз.

— Я свой! Кто-нибудь! Пожалуйста…

Не опуская оружия, Антон молча дал знак второму дежурному занять его место и осторожно двинулся на голос. Вскоре он смог разглядеть бойца в рваном комбинезоне: солдат, очевидно, был ранен, потому что одна из его ног волочилась тяжёлым грузом.

— Кто это? — требовательно крикнул Антон, всё ещё держа винтовку наготове.

— Сержант Алексей Сурков! Моя жена — санитарка здесь, в медсанбате, она может подтвердить. Братец, прошу тебя, помоги!
Примечания:
Очень интересно узнать ваше мнение о главе! 🙏🏻

Посвящается Кате: моя смерть на твоей вине