Встреча с прошлым

Прошел месяц после того, как лабиринт, казалось, смирился со своей ролью, вернувшись к предсказуемым движениям стен. Но за этой видимостью стабильности скрывалось тревожное затишье. Лифт, главный источник надежды на связь с внешним миром и пополнение ресурсов, оставался неподвижным и безмолвным. С каждым днем эта тишина все сильнее давила на глэйдеров, напоминая о их отрезанности и необходимости адаптироваться к новым обстоятельствам.

В ответ на этот кризис, глэйдеры сплотились, направив все свои усилия на обеспечение собственной выживаемости. Сельское хозяйство стало приоритетом номер один. Каждый росток, каждая капля воды имели ценность, а уход за растениями превратился в ритуал. Небольшое стадо животных, прежде довольствовавшееся относительной свободой, теперь находилось под строгим контролем, их благополучие стало залогом будущего пропитания. Даже Лес, вечно мрачный и неприступный, подвергся изменениям. В отчаянной нужде глэйдеры начали вырубку деревьев, добывая строительные материалы и освобождая пространство для новых посадок, тем самым вторгаясь в его вековую тишину.

В этом новом, суровом мире расцветали личные связи. Ньют и Дафна, будто два осколка, нашедшие друг друга в хаосе, стали верными друзьями. После изматывающих пробежек по лабиринту они находили утешение в долгих беседах, делясь мыслями и переживаниями. Дафна так же направила свою энергию на поддержку своего брата Чака. Узнав о насмешках, которым он подвергался из-за лишнего веса, она поначалу была готова дать отпор обидчикам, но по просьбе Чака передумала. Вместо этого она разработала для него тренировочную программу, и к всеобщему удивлению, Чак начал преображаться, теряя вес и обретая уверенность.

Но не только дружбой и взаимопомощью жил Глэйд. Страсти кипели не хуже прежнего. Джейн, обуреваемая ревностью, устроила Терезе настоящую сцену, угрожая ей расправой, если та осмелится приблизиться к Томасу. Тереза, казалось, оставалась невозмутимой, а Томас, пытаясь уладить конфликт, долго уговаривал Джейн оставить ее в покое. После долгих уговоров Джейн, скрепя сердце, согласилась на перемирие и даже помирилась с Терезой, но подозрительность к новенькой никуда не исчезла.

В то же время, Джейн нашла утешение в общении с Минхо. Они стали близкими друзьями, проводя бессонные ночи в разговорах о личных проблемах. Однажды Джейн всетак призналась Минхо в любви. Об их отношениях знали лишь самые близкие: Ньют, Дафна и Томас. Для остальных обитателей Глэйда их связь оставалась тайной. В общем, месяц был полон событий.

Утро в Глэйде начиналось с привычной рутины, которая служила своеобразным якорем в этом хаотичном мире. Джейн и Дафна, словно заведенные часовые механизмы, просыпались задолго до того, как первые лучи солнца касались каменных стен. Их утренняя тренировка была не просто способом поддержания физической формы, а скорее ритуалом, отгоняющим остатки ночных кошмаров и подготавливающим к новым испытаниям. Час интенсивного бега и сто двадцать отжиманий – это было их личное противостояние безысходности, их способ доказать, что они все еще контролируют хоть что-то в этом безумном месте.

Затем они направились в новую столовую, предвкушая сытный завтрак. Это было особенно приятно после вчерашней вынужденной вылазки в лабиринт, после адреналина, пропитавшего каждую клетку тела. Столовая гудела, как растревоженный улей, наполненная голосами, стуком посуды и общим ощущением нервного возбуждения. Несмотря на условия, все больше напоминающие каторгу, в сердцах глэйдеров теплилась неуловимая искра довольства. Опасность, как ни странно, сплачивала. В этом замкнутом мирке, окруженном угрожающими стенами лабиринта, многие нашли настоящих друзей, товарищей, на которых можно было положиться в трудную минуту.

Алби, как мудрый и дальновидный правитель, сумел структурировать хаос, царивший в Глэйде, разделив всех на пять жизненно важных категорий. Строители, под бдительным надзором Галли, возводили укрепления, следили за порядком и поддерживали инфраструктуру. Они были столпами этой хрупкой цивилизации. Ухаживающие за животными и огородом, трудились не покладая рук, чтобы обеспечить Глэйд пропитанием. Каждый росток, каждое выращенное растение было победой над безысходностью. Повара, Фрайпан и Уинстон, настоящие волшебники кухни, умудрялись колдовать над скудными запасами, каждый раз пытаясь удивить глэйдеров новым, пусть и незамысловатым, блюдом. Их кулинарные эксперименты были маленьким островком нормальности в этом безумном мире. И, конечно, бегуны – Дафна, Джейн, Томас и Минхо – авангард Глэйда, отважно сражавшиеся с гриверами, в отчаянной надежде найти ключ. Они были символом надежды, бесстрашно бросаясь в лабиринт каждый день. Каждый, от мала до велика, знал своё место и свои обязанности. С девяти утра и до закрытия врат лабиринта, жизнь в Глэйде кипела во всех уголках.

Алби, словно высеченный из камня, был краеугольным камнем жизни в Глэйде. Его суровая справедливость была не просто правилом, а необходимостью, единственным способом удержать этот хрупкий мирок от распада. Проверки, которые он проводил, напоминали скорее хирургическое вмешательство, нежели формальный осмотр. Он выявлял малейшие недочеты, словно чувствовал их нутром, и если находил, пощады не было. Три дня в кутузке, где лишь голые стены служили компанией и голод грыз утробу, были карой, внушавшей страх и порождавшей ответственность. Эта участь не миновала даже Галли, чьи строительные навыки были не очень хорошими. Обнаруженные Алби недочеты в его работе, пусть и исправленные, не освободили Галли от наказания. Это стало наглядным уроком для всех: в Глэйде нет неприкасаемых, и только безупречное исполнение долга гарантирует выживание.

Распорядок дня был строг и подчинен ритму Лабиринта. Кормили дважды, словно готовя к битве – утром, перед тем как бегуны исчезали в его утробе, и вечером, когда измотанные они возвращались. Один день в неделю давал передышку, а раз в две недели Глэйд преображался. Костер становился сердцем праздника, вокруг которого Глэйдеры забывали об усталости и страхе. Настойка Галли, крепкая и обжигающая, разливалась рекой, подстегивая веселье и стирая границы между ними. Но даже в эти моменты Алби оставался верен себе. Он не пил, не танцевал, не поддавался всеобщей эйфории. Его глаза, острые и внимательные, выискивали малейшие признаки беспорядка, а руки всегда были готовы оказать помощь. Он был не только лидером, но и медиком, хранителем их здоровья и благополучия.

Вопреки всему, Глэйд, словно упрямый росток, пробивался к свету. Он рос и развивался, благодаря неустанному труду его обитателей и, конечно, благодаря твердой руке Алби. Каждый день давался им с трудом, каждый успех был выстрадан, но упорство и дисциплина, привитые Алби, постепенно превращали это некогда враждебное место в подобие дома, в оазис надежды в самом сердце Лабиринта.

Солнце щедро заливало поляну, согревая траву и лица собравшихся. Дафна и Джейн, наскоро проглотив остатки завтрака, устремились сюда, чтобы насладиться редким моментом покоя. Однако, для Джейн этот покой был омрачен зрелищем, представшим перед ней – Томас увлеченно беседовал с Терезой, а та, кокетливо прикрывая рот ладошкой, заливалась смехом.

– Томас идиот. Влюбился в эту... чучундру, – процедила Джейн сквозь зубы, не отводя взгляда от брата. В ее голосе сквозила неприкрытая ревность и раздражение. Дафна, не обращая внимания на бурю, клокочущую в подруге, направилась к Чаку, расположившемуся неподалеку, и увлеклась с ним разговором. Джейн же осталась стоять, словно пригвожденная к месту, сверля взглядом Томаса и Терезу.

Внезапно она почувствовала легкий тычок в бок. Она подскочила от неожиданности и, обернувшись, инстинктивно слегка ударила Минхо по плечу. Несмотря на всю свою силу, удар она намеренно смягчила. На ее лице, вопреки внутреннему раздражению, промелькнула слабая улыбка.

– Так лучше, а то постоянно хмуришься, – проговорил Минхо с лукавой улыбкой.

Они опустились на землю. Джейн, недолго думая, положила голову Минхо на колени, а тот, оперевшись руками о землю, откинулся назад.

– Не, ну, а чо он с этой Терезой? Это невозможно! Видите ли, он работал с ней и лучше ее знает, а я что? Нет, рассказать мне его шуточки! Или они у него такие тупые, что только эта прошмандавка может с них посмеяться? У него не может быть плохого чувства юмора, он все-таки мой брат, – выпалила Джейн, не в силах сдержать накопившееся негодование.

Минхо усмехнулся, наблюдая за ее бурной реакцией.

– У тебя самооценка выше стен лабиринта, – поддел он ее.

Она вскинула на него взгляд, в котором смешались удивление и вызов. Увидев довольное лицо Минхо, Джейн слегка усмехнулась в ответ.

– Кто бы говорил, – парировала она, намекая на его собственное непомерное самомнение.

Дафна, словно кошка, грациозно приземлилась рядом с Чаком на прохладную землю, тут же с лукавой усмешкой ткнув его в бок:

– Ого, Чак, а ты, кажется, неплохо подрос вширь! Скоро тебя в дверь не пропихнешь!

Чак, и без того немного подавленный мрачной обстановкой лабиринта, насупился, словно на него вылили ведро ледяной воды.

– Вообще-то, я похудел, - буркнул он, отворачиваясь.

Дафна, видя, что перегнула палку, тут же принялась за дело. Ее пальцы, словно маленькие юркие зверьки, принялись щекотать его под ребрами. Чак сначала задергался, пытаясь вырваться, но вскоре сдался под натиском сестры, разразившись звонким, искренним смехом, который эхом разнесся по поляне.

Перестав щекотать, Дафна приобняла брата одной рукой, прижимая к себе. Чак, словно маленький котенок, тут же воспользовался возможностью, положив голову ей на плечо. Несколько мгновений они сидели молча, наслаждаясь близостью друг друга и теплом, которое они дарили друг другу.

– Помнишь ли ты что-нибудь о родителях, Чак? - тихо спросила Дафна, нарушая тишину. Не дожидаясь ответа, она продолжила, погружаясь в воспоминания, словно открывая старый, запыленный сундук. – Мама... она всегда пахла лавандой и свежеиспеченным хлебом. А папа... он рассказывал нам такие невероятные истории 

Голос Дафны дрожал от нахлынувших воспоминаний.

– А помнишь колыбельную, которую мама пела нам почти каждую ночь? - она сделала паузу, словно собираясь с духом, а затем начала тихонько напевать:

– Спи, мой маленький, глазки закрой,
Усни под сказочный лунный покой.
Звёзды на небе сияют в тиши,
Сны сладкие пусть посетят малыши.
Пусть ангелы нежно тебя берегут,
От бед и тревог в эту ночь отведут.
Спи крепко, мой зайчик, не нужно грустить,
Я буду рядом тебя любить и хранить.
Затихли все птицы, уснул и весь мир,
Пусть сон твой будет как нежный эфир.
А завтра проснёшься с улыбкой опять,
И новый день будем вместе встречать.

Пока она пела, на ее глазах стали медленно наворачиваться слезы, обжигая щеки. Дафна быстро отвела взгляд от Чака, отвернувшись в сторону холодной, безжизненной стены лабиринта, боясь, что брат увидит ее слабость.

Чак, не заметив ее слез, восхищенно произнес:

– У тебя красивый голос, Дафна. И колыбельная очень приятная. Жаль, я совсем не помню родителей...

В его голосе звучала легкая грусть, но он быстро взял себя в руки, стараясь казаться сильным и невозмутимым. Он мог и не помнить родителей, но он знал, что у него есть Дафна, и этого было достаточно.

Тереза, облокотившись на корявое дерево, внимательно слушала рассказ Томаса. Его голос, обычно ровный и спокойный, сейчас искрился азартом, в глазах плясали озорные огоньки.

– А помнишь, как однажды мы решили, что нам жизненно необходимо узнать, что там в кабинете Авы Пейдж? - начал Томас, понизив голос, словно они сейчас, годы спустя, все еще совершали преступление. Тереза покачала головой, но в ее взгляде появилось любопытство. – Ну, мы прокрались туда, как профессиональные шпионы, честно! Все тихо, на цыпочках… И тут, бац! Я случайно задеваю эту дурацкую чашку. Она вдребезги! А ты начала плакать! Ну, не просто плакать, а рыдать, как будто мир рухнул! Я пытался собрать осколки, склеить их… знаешь, как в мультиках показывают. Естественно, ничего не вышло. И вот мы стоим, окруженные осколками, ты ревешь, я в панике думаю, как нам свалить отсюда живыми. – Томас сделал театральную паузу. – И тут появляется Дженсон!

Тереза невольно вздрогнула, представив ледяной взгляд помощника Авы Пейдж.

– У меня чуть сердце в пятки не ушло. Но ты, Тереза! Ты была гениальна! Ты сквозь слезы выдавила что-то про жуткую боль в животе! А я, подхватив тебя под руку, начал убеждать Дженсона, что срочно веду тебя к врачу!

Тереза рассмеялась, прикрыв рот рукой.

– Он, представь себе, поверил! Мы вышли, дрожа от страха, и всю ночь не могли уснуть. А на утро… нас вызвали в главный зал и показали запись с камеры! Нам было так стыдно! Но хуже всего было то, что все эти ученые, взрослые люди, просто валялись на полу от смеха! Оказывается, мы выглядели как два идиота, попавшихся на месте преступления!

Тереза продолжала смеяться, представляя эту картину. Она действительно ничего не помнила, но рассказ Томаса был настолько живым и ярким, что она словно сама пережила этот момент. Когда смех утих, она посмотрела на Томаса с благодарностью.

– Ты… ты потрясающе рассказываешь, Томас. У тебя определенно талант к этому. Прямо настоящий сказочник! - искренне похвалила она, и в ее словах не было ни капли лести.

Поляна гудела жизнью: смех, обрывки разговоров, дружеские поддразнивания – обычный выходной после тяжелой недели работы. Но для Ньюта все это было лишь фоном, размытым пятном за фигурой Дафны. Он стоял чуть в стороне, прислонившись к хижине, и незаметно наблюдал за ней. В ее движениях, в том, как она отбрасывала со лба непослушную прядь волос, в ее улыбке, которой она одаривала других глэйдеров. Ньют знал каждый ее жест, каждую мимическую морщинку вокруг глаз, когда она смеялась по-настоящему. Его сердце болезненно сжималось от этого знания, от понимания того, что он знает ее так хорошо, а она возможно видит в нем лишь друга.

Алби подошел бесшумно, застав Ньюта врасплох. Легкий испуг пробежал по телу Ньюта, как будто его застукали за чем-то запретным.

– Вы же вроде друзья, – произнес Алби, и в его голосе чувствовалась какая-то легкая ирония, словно он задал вопрос, ответ на который уже знал.

– Да, – подтвердил Ньют, стараясь придать своему голосу непринужденность, но в глубине души он знал, что это лишь маска, призванная скрыть бушующие внутри чувства.

Алби кивнул в сторону Дафны, которая сейчас оживленно жестикулировала, что-то рассказывая Чаку.

– Мне кажется, ты ей тоже нравишься.

Ньют снова посмотрел на нее, и на этот раз взгляд его был полон тоски. Он обреченно вздохнул, признавая правду, которую так упорно пытался от себя скрыть.

– Мы просто друзья.

Алби тихо посмеялся, в его смехе не было злорадства, скорее понимание и сочувствие.

– Ну-ну, – произнес он, подталкивая Ньюта в плечо. Зная, что больше ничего не может сказать, он развернулся и направился к вышке, оставляя Ньюта наедине со своими непростыми чувствами. Его слова эхом отдавались в голове Ньюта: "Мне кажется, ты ей тоже нравишься." Надежда вспыхнула на мгновение, но тут же была заглушена страхом отказа и желанием сохранить хотя бы дружбу с Дафной.