4.
— джуни? — сонхва просыпается со странным чувством — как будто должен что-то сделать, кому-то помочь, и вообще — даже с легкой пустотой, как будто у сущности мамы-птицы забрали птенца.
он оглядывается и почти сразу натыкается на спящего под боком хонджуна. улыбается и накрывает кима пледом, заботливо подтыкая.
мама-птица ликует где-то внутри, грея внутренности фантомным теплом, как будто стремясь согреть прохладную тушку рядом.
сонхва тянется довольно и отпивает из чашки еще не остывшее какао, задумываясь о времени. наверняка прошел уже час или больше — обычно сны пролетают быстро и незаметно в реальном времени, но на настенных часах только без одиннадцати минут восемь, почти то же время. пак даже решает, что пока он не будет будить спящую под боком смерть — только пьет какао, листая ленты социальных сетей, перебирая шелковистые прядки выбивающейся алой челки.
у них еще много времени.
хонджун приоткрывает глаза только через полчаса, тут же жмурясь от света гирлянд и поднимая голову с плеча сонхва, сначала заглядывая в дисплей телефона, а уже после, не найдя ничего интересного, блуждая сонливым взглядом по комнате.
— ты уютно устроился... — только и может произнести хонджун, потягиваясь, чуть не падая с дивана. — давай поиграем? обычно лула оставляет в своих коттеджах игры.
— ты знаешь владельца этих домиков? — хонджун только кивает, деловито топая к лестнице, с трудом забираясь, радостно крича уже сверху, найдя коробку с играми.
" " "
— тут все на финском... — сонхва обреченно вздыхает. и он уже собирается отставить игру, но хонджун выдергивает у него из рук коробку и, пробежав взглядом по строчкам, объясняет правила, попутно ставя фишки на поле. — я не думал, что ты знаешь этот язык, — удивленно тянет старший, когда ким замолкает.
— ты думал, я просто так, не зная здешнего диалекта, живу в общине? — хонджун усмехается только, кидая кубик и ходя первым.
сонхва обгоняет почти сразу, вырываясь вперед, с каждым ходом замечая, как хонджун все сильнее и сильнее кусает губы.
но он же не будет так волноваться из-за какой-то игры?
ближе к финишу сонхва уже не так уверен в моральной устойчивости хонджуна к проигрышам — тот сидит молча, иногда даже не следя за игрой, где-то ошибаясь и ходя
меньше, так и норовя уйти еще дальше от финишной черты.
для себя брюнетрешает, что не может на это смотреть — когда кубик очередной раз катится под кровать, говорит, доставая, не выпавшее «шесть», а «три». смерть даже недоверчиво просит повторить, отсчитывая ход, попадая на «стрелку» и обгоняя сонхва на несколько делений, сразу же, на следующий ход, самостоятельно выбивая такую нужную шестерку.
хонджун выигрывает — буквально сияет — нимб становится ярче — и почти прыгает на пака, валя на ковер, обнимая. но потом, опустив голову тому на плечо, тихо говорит:
— можно другую игру? — старший только удивленно хмыкает, крутя в руках одну из фишек, — я не хочу, чтобы ты проигрывал.
— но ведь ты расстроишься, если проиграешь?
— я просто не хочу, чтобы ты проигрывал. это настолько сложно? пошли. — он встает с бедер под чужое картинное сдавленное сипение и призывно манит за собой, к коробке с играми, — их здесь еще много, — он улыбается, слыша смешок со стороны сонхва и как тот идет следом, садясь рядом. хонджун сразу же забирается на чужие колени. даже сидя на полу, как за соломинку хватается.
и они еще долго будут смотреть игры, ким будет смеяться, пытаясь объяснить основы финского языка и что тот почти не похож на английский. и они так и не выберут игру, понравившуюся и сонхва, и хонджуну. так же, вместе, они складывают «ходилку», как обозвал ее хонджун, и спускаются вниз, думая почти синхронно, без лишних сейчас слов направляясь к холодильнику.
уже через несколько минут они редко переговариваются, уплетая шоколадный торт, почти одновременно тянясь к чашкам с глинтвейном, отпивая и принимаясь за новый кусочек — начиная с воздушного крема и заканчивая последним коржом.
— джуни, — тихо зовет пак, тыкая смерть в бок кончиком вилки, — тут остался последний кусочек. — звучит наигранно трагически.
— мы же не будем резать его? это жестоко, — смерть почти шепчет это, чуть ли не с испугом смотря на старшего, снова забираясь на сонхва, пытаясь защитить остаток понравившегося с первого взгляда торта.
— что ты... почему ты всегда лезешь мне на колени? — но сонхва не спихивает, только придерживает, чуть-чуть качая.
— я не знаю. наверное, я к тебе привязываюсь, — хонджун улыбается и льнет ближе, обнимая, наверное, подсознательно ища тепло, успев замерзнуть за то время, которое они были на первом этаже.
— так что мы с ним сделаем? — пак все еще смотрит вопросительно на ластящуюся смерть. — оставим в живых?
— оставим в живых? — хонджун повторяет задумчиво. — да! — но тут же хмурится. — но мы же съели всю его семью.. может и его доесть? чтобы чтобы ему не было одиноко?
— хорошо. — сонхва соглашается без промедления легко рассекая кусочек на две половинки. но, подумав, он двигает и свою часть киму, уже почти доевшему крем. — ты мне нравишься. — задумчиво соскребает с подложки остатки, усмехается от абсурдности ситуации и проходится немного нервно языком по губам, — хотя мы и знакомы всего только четыре часа. — теперь хонджун хихикает, отвечая тихое «ты мне тоже», откидываясь на старшего, удовлетворенно выдыхая.
— но я из-за тебя объелся, — стонет тихо и ложится на сонхва, прикрывая глаза — тот перехватывает его поперек живота, осторожно придерживая. — теперь я не смерть с косой, а шарик.. — обреченно хнычет и слабо бьет ладошкой руку старшего - тот только смеется. – ..шарик с косой.. — ким замолкает на некоторое время, смотря на огонь, кажется, задумываясь о том же, о чем думал недавно и сонхва — если бы у язычков пламени были мысли, они бы тоже сейчас сидели рядом и смотрели на пустой камин, задумчиво потягивая глинтвейн, который бы самолично подогревали. хонджун мотает головой, отгоняя странные мысли, и снова поворачивается к модели. — хен, — он собирается секунды с мыслями, — а переспать через четыре часа после знакомства — это очень плохо?
— смотря из-за чего ты хочешь это сделать.
— ну, ты красивый, — хонджун даже загибает пальцы, — довольно забавный, с тобой уютно, я знаю, что ты не сделаешь мне больно, и ты отдал мне свой кусочек торта. этого ведь достаточно?
— для тебя настолько важно последнее? — ким только кивает несколько раз и для большей уверенности еще и увукает тихо. — ты даже не упомянул мое состояние в денежном плане.
— я не многому придаю большое значение, но со мной еще никогда не делились. только лула. — хонджун улыбается немного грустно, почему-то надеясь, что сонхва не увидит, и ерзает, ища удобное положение, наконец успокаиваясь только когда смог лечь удобно и не передавливая никому ничего.
— то есть ты не берешь в расчет ни мою профессию, ни всего из этого следующего?
— мне не важно это, я волне могу обеспечить себя и лулу, а у этой старушки будут запросы повыше, чем у короля норвегии [норвегия считается одной из богатейших стран, цены там соответствующие. правда. то есть в россии, например, йогурт стоит порядка пятидесяти-шестидесяти рублей, а там - около ста, если переводить с крон на рубли.], — конечно же, хонджун промолчит про бессонные ночи на работе - он только улыбнется немного устало и потянется, отпивая из чужой чашки глинтвейн.
— но она же сдает коттеджи?
— ну да. большая часть доходов уходит на воду, отопление, посуду, мелочи для уюта. потом продукты...
— не продолжай, — сонхва морщится и тоже отпивает, разжав пальцы хонджуна., вцепившегося в его чашку. смерть же послушно замолкает, теперь беря свой напиток, грея пальцы о теплые стенки. — ты замерз? — несколько раз кивает, заставляя пака улыбнуться, наблюдая за дергающимся из стороны в сторону хвостиком. — ты странный. — брюнет хмыкает, но обнимает, кутая в края огромного пледа.
— ты тоже. не боишься смерти, спокойно позволяешь сидеть на коленях, делишься вкусным тортом и смеешься над моими волосами.