Дом, которого нет
От лица Аделины Левченко.
Говорят, дом — там, где тебя ждут. А если тебя нигде не ждут… тогда, наверное, ты просто идёшь на работу.
Я жила одна. В доме, который когда-то казался живым— с шумом, запахами, спорами, папиными рассказами, как он однажды поймал щуку голыми руками, и мамиными пирогами, что почти всегда подгорали снизу.
Теперь — тишина.
Где раньше был смех, теперь только эхо шагов и пустых комнат.
Папа давно уехал. Сначала якобы в командировку. Потом — «просто подальше». А мама… мама начала разрушаться изнутри, ещё до развода. И разрушать меня заодно.
После их развода она приезжала время от времени. Иногда с надменной улыбкой. Иногда — с виски в руке.
— Сколько можно жить в доме этого ублюдка? — бросала она, как нож.
— Это мой дом. И папин, — всегда отвечала я спокойно.
— Я не хочу, чтобы ты жила среди этих стен. Поняла?!
— Мне плевать, чего ты хочешь.
Иногда она действительно выгоняла меня — просто, потому что могла.
Но я всё равно возвращалась. Потому что он — мой отец. А она… она просто женщина, которая мне когда-то родила жизнь.
Я шла в участок. Спокойно, с планшетом под мышкой и телефоном в руке, прокручивая в голове утренние сводки по делу “Серых”. Саша крутился в мыслях — словно песчинка, попавшая под веко. Незаметная, но мешающая моргать.
Девушка повернулась на громкие диалоги.
— Ты чё, Парадеевич, с головой не дружишь?
— Я сказал — СЗАДИ! А ты?! Ты что, тупой?!— Он мог тебя убить, а ты с открытым затылком стоял, как витрина!
Я замерла у двери в служебную зону. Слишком громко, чтобы не услышать. Слишком знакомый голос, чтобы пройти мимо.
Я остановилась. Сделала пару шагов ближе. Из-за приоткрытой двери донеслось:
— Ну, я… Я почти поймал. Почти, понял? Почти не считается, да?
— Нет, Парадеевич, не считается! У тебя повязка на башке, а не медаль за храбрость!
— Ну… зато теперь есть повод жалеть меня.
Я прикусила губу.
Честно? Я бы рассмеялась, если бы не стало так... странно щемить внутри.
Открыла дверь.
Он сидел на стуле, в пол-оборота к начальнику. Голова перемотана. Плечи чуть сутулые. Вид уставший. Губа слегка свешена, будто он реально обижен, как щенок, которого отчитали за испорченную обувь.
Корнеев стоял над ним, красный от злости, руки в боки, как у строгой училки в младших классах.
Я не выдержала.
— Всё в порядке? — спросила я тихо, входя.
Они оба повернулись. Саша застыл.
— Тебе, кажется, по голове попали, не в сердце. Так что выживешь, — я скрестила руки.
— Зато ты пришла,—он приподнял бровь— А говоришь — работа, встречи, занята…
— Ты идиот, — пробормотала я.
Я отвернулась, делая вид, что смотрю документы на столе, но внутри всё уже успело перевернуться.
Потому что, какого чёрта, Парадеевич.
Ты всё ещё умеешь попадать в самое сердце. Даже когда ты в бинтах.
Я вышла, оставляя мужчин в их вечной мужской разборке. Последнее, что донеслось сквозь приоткрытую дверь — хлопок по плечу и голос Корнеева:
— В следующий раз, Парадеевич, не останься без головы, а то я тебя уже не штопать поеду, а закапывать.
Я усмехнулась, не оборачиваясь.
Саша, блин.
Шла по коридору — быстро, чтобы не остановиться, не подумать, не залипнуть снова в эти его глаза. Саша, чёрт бы тебя побрал. Сколько лет прошло, а ты всё ещё умеешь хреново попадать в нужное место в моей голове.
Сворачиваю, уже почти у себя — и врезаюсь прямо в чужое плечо.
Резко. Почти грубо.
— Осторожней, — знакомый голос.
Блядь. Куертов.
Вот кого я точно не хотела видеть сегодня.
Какого чёрта ты тут вообще?
— Влад... — сказала я тихо, почти сквозь зубы.
Он стоял, как всегда — ровный, важный, будто вечно в суде, даже когда просто здоровается.
Смотрит — сдержанно, спокойно, чуть с ухмылкой.
Вот прям такой весь... правильный мудак.
— Ты теперь тут? — спросила я.
— Недавно взяли, — коротко кивнул он. — Ты же знаешь, я в этом шарю.
Да, знаю. Шарит он. В компьютерах, в схемах, в чужих мозгах. А вот с людьми — глухо, как в подвале.
Когда-то мы попробовали. Ну, знаешь — два отличника решили встречаться. Пара месяцев. Молча, по расписанию. Поняли — не то. Разошлись. Без драмы. Без боли.
Но теперь... теперь он снова тут, и опять мозолит глаза.
— Увидимся, — кивнул он.
— Надеюсь, нет, — бросила я и пошла дальше.
Плевать, что это грубо. Не хочу быть вежливой.
Не сегодня.
Не после того, как увидела Сашу с перемотанной башкой и этой... блядской улыбкой, будто он доволен, что его чуть не убили, но Адель на него посмотрела.
Этот город, эти стены, этот участок…
Всё снова тянет меня назад, как дерьмовая лента, что приклеилась к ботинку.
А я будто снова та девчонка с растрёпанными мыслями и отцовской любовью в рюкзаке.