«Зеркальный триумф»

Тяжёлые дубовые двери распахнулись, и Розэ шагнула в дом, в котором каждое эхо шагов звучало, как приговор. Её отец ждал её в кабинете. За массивным столом, с высоко поднятой головой, он выглядел не просто хозяином дома — властителем её судьбы.

Она сделала реверанс, привычный с детства, и молча опустила глаза.

— Садись, — его голос был холодным и строгим.

Розэ послушно села на край кресла, скрестив руки на коленях. Отец изучал её несколько мгновений, словно взвешивая, с чем пришла дочь и с чем уйдёт.

— Я слышал, — начал он медленно, — что ты не справляешься с обязанностями жены. — Его слова были как нож. — Ты позволила себе... слабость. Сентиментальность. А в вашем браке нет места чувствам.

—Что? Как ты узнал?... спросила она немного дрожа. —У меня есть свои люди, которые оповещают меня всему что ты делаешь.— Да как ты мог! Когда же настанет время, когда ты прекратишь контролировать все, что касается меня и моей жизни!? —Зло крикнула девушка но а отец яростно произнес

—Только тогда, когда меня не станет.—Возвращайся к мужу, и веди себя, как настоящая мудрая и покорная жена!

Розэ молчала. Губы сжаты в тонкую линию, сердце билось так, что казалось, его слышит весь кабинет.

— Ты вышла замуж не ради себя, а ради нашей семьи. Ради нашего имени. — Он встал, обошёл стол и остановился прямо перед ней. — Мужчина, с которым ты живёшь, ждёт от тебя дисциплины и серьёзности. И ты дашь ему это. Хочешь ты того или нет.

Розэ подняла взгляд. Наивная мягкость в её глазах ещё теплилась, но отец своим холодным взором давил, будто вытравливая последние искры.

— Ты будешь женой так, как нужно нам. Без капризов. Без жалоб. Ты должна быть рядом с ним, выглядеть безупречно и помнить, что брак — это оружие. А оружие должно быть наточено.

Слова вонзались в сердце, но Розэ не позволила себе дрогнуть. Она лишь кивнула, чувствуя, как внутри неё впервые зарождается то самое холодное упрямство, которое отец хотел от неё видеть.

Она вышла из кабинета не той, кем вошла. Иллюзия домашнего тепла разрушалась быстрее, чем она успевала понять. Сегодня дома ждет серьезный разговор с Чон Чонгуком.

ВЕЧЕРОМ

Вечер застал их дома. За окном медленно сгущались сумерки, и в гостиной горела лишь одна лампа. Чонгук сидел в кресле с бокалом виски, равнодушно листая какие-то документы. Розэ вошла, не спеша, и остановилась напротив.

— Нам нужно поговорить, — её голос прозвучал твёрже, чем он привык слышать.

Чонгук чуть приподнял бровь, но продолжил рассматривать бумаги.
— Слушаю.

— Ты упрям, — сказала она резко. — Ты никогда не пытаешься услышать меня. Ты не хочешь идти на компромисс.

Он поднял на неё взгляд — спокойный, холодный, будто её слова его вовсе не задели.

— Компромисс? — переспросил он. — В браке, который изначально сделан по расчёту?

— Именно! — в её голосе впервые прорезалась сталь. — Ты всё время прячешься за этим словом — «формальность». Для тебя это не имеет значения. Но для меня... — она запнулась, губы дрогнули, и тут же она сжала кулаки. — Для меня это жизнь. Я живу рядом с тобой, я исполняю роль, которую от меня все требуют. А ты ведёшь себя так, будто я пустое место.

Чонгук отставил бокал и медленно поднялся. Между ними повисло напряжение, острое, как натянутая струна.

— Ты ошибаешься, — произнёс он низким голосом. — Мне не всё равно. Но если я начну искать «компромиссы», как ты называешь это... я потеряю то, что для меня важнее всего. Контроль.

Он сделал шаг ближе, и теперь их разделяли лишь сантиметры.
— А контроль — это единственное, что удерживает нас обоих от хаоса.

Розэ выдержала его взгляд, и впервые не отвела глаз. Внутри неё уже не было той мягкой наивности — только холодная решимость доказать, что она тоже имеет право на слово.

Его лицо оставалось бесстрастным, но внутри слова Розэ отозвались эхом, которое он пытался заглушить. «Для тебя это не имеет значения... Для меня это жизнь...» — повторял он про себя, словно издеваясь над самим собой.

Она стояла прямо перед ним, с холодным взглядом, и впервые Чонгук почувствовал, что теряет почву. Обычно её молчание делало его сильнее. А сейчас её упрёки раз за разом били в самые уязвимые места.

Он сжал челюсти, чтобы не выдать ни малейшей эмоции. Но внутри горело.

«Она права. Я упрям. Я сам загнал нас в эту клетку, где нет места ни теплу, ни доверию. Я хотел разрушить иллюзию — а теперь сам задыхаюсь от пустоты.»

— Ты многого требуешь, — сказал он наконец, голосом спокойным, почти ледяным. — Слишком многого.

Но в груди было совсем не холодно. Там колотило раздражение — на неё за то, что осмелилась обвинять, и на себя за то, что её слова попали в цель.

Розэ не отвела взгляда.
— Я требую хотя бы уважения.

Это добило его. Ему хотелось закричать, что он уважает её больше, чем кого-либо, что именно поэтому держит дистанцию, чтобы не разрушить её вместе с собой. Но он молчал. Он не имел права показать слабость.

Вместо ответа Чонгук резко отвернулся, забрал со стола бокал и одним глотком осушил остатки виски.
— Разговор окончен, — бросил он.

Но уходя, он впервые в жизни ощутил, что проиграл — не спор, а её.