Глава 14: Послушная дочь, прилежная жена
Дом наполнился новой тишиной. Но это уже не было то уютное молчание, когда Розэ тихо напевала себе под нос или забывалась в книжках. Теперь в её движениях чувствовалась холодная решимость.
Она вставала рано — раньше Чонгука. Завтрак был на столе ровно к его пробуждению: идеально поджаренные тосты, кофе крепкий, но не горький, ровно в той мере, как он любил. Всё аккуратно разложено, как будто из-под руки опытной хозяйки.
Днём она занималась домом. Строгий порядок царил в каждой комнате — даже там, где Чонгук никогда не заходил. Она вычищала всё до блеска, словно пытаясь стереть не только пыль, но и саму память о своей прежней мягкости и наивности.
Вечером его ждала ужин — горячая еда, сервировка, свечи, безупречно выглаженная скатерть. И сама Розэ — собранная, в строгом платье, с идеальной осанкой. Не девушка, а образец жены, о которой мечтал её отец.
Чонгук первое время молчал, наблюдая. Он не мог не заметить перемен: в её глазах больше не было прежнего света, а улыбка исчезла совсем. Всё, что осталось — отточенная роль, которую она исполняла безукоризненно.
— Ты изменилась, — однажды сказал он, когда она молча подала ему тарелку.
Розэ чуть вскинула подбородок.
— Я просто стараюсь быть хорошей женой, — её голос звучал спокойно, но за этим спокойствием скрывался лёд.
Чонгук почувствовал, как что-то кольнуло в груди. Он ведь сам хотел этой холодной дистанции... но почему теперь от неё невыносимо пусто в доме?
В ГОСТЯХ У РОДИТЕЛЕЙ
Когда Розэ снова переступила порог отцовского дома, всё было иначе. На этот раз она вошла не робкой девочкой, а собранной, сдержанной женщиной. Освещённый кабинет встретил её знакомым запахом табака и кожаной мебели.
Отец поднял голову от бумаг и долго смотрел на неё. В его взгляде не было привычного раздражения — только испытание.
— Ты пришла, — произнёс он медленно. — И, вижу, кое-что изменила.
Розэ спокойно сложила руки перед собой.
— Я поняла, чего вы ждёте от меня. И я стараюсь. Дом в порядке. Муж получает всё, что ему нужно. Я выполняю роль.
В её голосе не было дрожи, не было ни одного лишнего оттенка. Только холодная решимость.
Отец встал, подошёл ближе, обошёл её так, будто оценивая, и наконец произнёс:
— Вот так. Так и должно быть. — Его губы дрогнули в подобии улыбки, очень редкой для него. — Ты становишься той женщиной, которая нужна не только Чонгуку, но и нашей семье.
Он положил руку ей на плечо — тяжёлую, властную, но в этот раз в этом прикосновении не было холодной угрозы. Там сквозила гордость.
— Ты меня радуешь, дочь. Помни: мягкость — это роскошь. А сила — это то, что оставляет след.
Розэ кивнула. Внутри её что-то болезненно сжалось, но она не позволила себе дрогнуть. Она знала: впервые отец смотрит на неё не как на слабую и наивную девочку, а как на равную.
И это признание грело её сильнее любых слов поддержки, которых она когда-то ждала напрасно.
ДОМА
Розэ вошла в дом тихо, словно ветер, который скользнул сквозь дверь и растворился в тишине. На ней было строгое платье, волосы аккуратно собраны, в руках — небольшая коробка с документами, которые ей передал отец. Ни следа усталости, ни тени эмоций.
Чонгук сидел в гостиной, как обычно — в кресле с бокалом. Но, увидев её, он заметил перемену сразу: осанка прямая, шаги уверенные, лицо холодное, будто вырезанное из мрамора.
— Ты поздно, — сказал он, не скрывая раздражения.
— У отца дела, — коротко ответила Розэ. Она сняла пальто и повесила его так аккуратно, словно от этого зависела её жизнь.
Чонгук наблюдал за ней. Когда-то её присутствие в доме было мягким — она приносила тепло, даже если сама того не осознавала. А теперь её движения напоминали отточенные жесты опытной хозяйки, лишённые всякой спонтанности.
Она вошла на кухню, поставила чайник, достала посуду. Всё — чётко, безупречно, словно заранее просчитанный ритуал.
— Ты изменилась, — сказал он, и голос прозвучал глухо.
Розэ остановилась, но не повернулась к нему.
— Нет, — произнесла она спокойно. — Я просто научилась быть такой, какой от меня ждут.
В её голосе не было ни обвинения, ни боли. Только ледяная отрешённость.
Чонгук ощутил, как внутри всё сжимается. Он ведь сам хотел этого — хотел, чтобы она перестала питать иллюзии, перестала искать тепла там, где его нет. Но почему-то сейчас её холодность ранила его сильнее, чем когда-либо прежде её доверчивая наивность.
Он опустил взгляд в бокал, но вкус виски вдруг показался горьким до тошноты.