Глава 10 Лола
Уже третий день я плела кружева интриг вокруг Лиама Ларина, моя миссия: не просто покорить его, но и раздробить его дерзкое сердце на осколки, заставить молить о забвении, о проклятии, недостойном человека, стремящегося к счастью.
Рассвет прорвался сквозь шторы вместе с визгом уведомлений. «Отец-мафия» снова на связи. Едва веки разомкнулись, как я, словно хищник, бросилась к телефону, чувствуя, как паутина долга стягивает мои движения.
— Игра началась, — прошептала я, готовясь танцевать на краю пропасти, где ставки – чужая жизнь и моя собственная свобода.
Пока мое внимание было поглощено письмом от отца, взгляд невольно упал на часы на экране телефона. На дисплее высветилось 07:07 утра.
«Раз отец пишет в такой ранний час, вероятно, случилось что-то важное и требуется мое немедленное присутствие в офисе», – промелькнула мысль, и тут же, словно в подтверждение, пришло еще одно сообщение от него.
«Немедленно приезжай в мой офис я распоряжусь, чтобы секретарша принесла нам по чашке кофе».
Без колебаний я моментально поднялась с кровати, умылась, привела в порядок постель и, быстро переодевшись, собралась.
«Выезжаю из своего временного жилища, сажусь на мотоцикл и мчусь к тебе, отец», – напечатала я и, отправив сообщение, схватила ключи от мотоцикла. Мгновенно оказавшись на улице, я направилась к мотоциклу на стоянке, расположенной недалеко от моего убежища, где я временно проживаю во время выполнения заданий.
Рев мотора разорвал утреннюю тишину, словно крик яростного зверя, выпущенного на свободу. Мотоцикл, словно взбесившийся конь, рванул с места, унося меня навстречу неизвестности, словно стрела, выпущенная из лука судьбы. Ветер, словно ледяные иглы, колол лицо, но я не обращала на это внимания, мои мысли были уже в офисе, в кабинете отца, где, словно в центре паутины, плелись нити предстоящих событий.
Дорога, словно змея, вилась между домами, а я, словно тень, скользила по ней, обгоняя сонные автомобили. Каждая секунда казалась вечностью, каждая мысль – ударом молнии. «Время – деньги», — как говорил мой отец, и сейчас каждая минута промедления могла обернуться катастрофой.
Подъехав к офисному зданию, я припарковала мотоцикл и, словно вихрь, ворвалась внутрь. После того, как я вошла в здание и поднялась на лифте на требуемый этаж, я двинулась в сторону кабинета отца. Остановившись перед дверью, я постучала три раза, довольно громко, и в ответ услышала резкое «Входите». Немедленно после этого я вошла внутрь.
— Я прибыла так быстро, как только смогла, отец, — сказала я, направляясь к черному кожаному дивану, — ты желал меня видеть?
Марков старший был занят разбором документов, сидя за внушительным столом.
— Да, хотел, — ответил он холодным голосом, — присаживайся.
Я плавно опустилась на черный диван, затем закинула ногу на ногу и подперла щеку рукой.
Отец нажал кнопку на специальном телефоне и отдал распоряжение:
— Елена, принесите, пожалуйста, две чашки кофе ко мне в кабинет.
Я молча наблюдала за ним. Ожидание повисло в воздухе, как наэлектризованная гроза перед первым раскатом грома. Кабинет отца всегда давил на меня своим безмолвным величием: темное дерево, тяжелые шторы, приглушенный свет, словно скрывающий в углах чужие секреты. Здесь принимались решения, определявшие судьбы, плелись интриги, достойные пера Шекспира. Я чувствовала себя здесь незваной гостьей, бабочкой, залетевшей в паутину власти.
Дверь бесшумно отворилась, и Елена, его неизменная тень, внесла две чашки кофе. Она поставила их на низкий столик передо мной, не поднимая глаз, и так же бесшумно исчезла, оставив нас наедине. Я взяла чашку, чувствуя, как горячий фарфор обжигает пальцы.
— Итак? — спросила я, сделав маленький глоток. Кофе был крепким, как объятия удава.
Отец откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы в замок. В его глазах, холодных и острых, как лед, отражался отблеск настольной лампы.
— У нас серьезный разговор, дочь. Разговор, который может изменить все, — словно говорили они. И я знала, что сейчас начнется игра, в которой я лишь пешка на шахматной доске, расчерченной его амбициями.
— И о чем же нам надо с тобой серьёзно поговорить? — спросила я ровным голосом, пригубив кофе.
Марков-старший словно примерз к креслу, медля с ответом целую вечность. Минута тянулась, как резина, пока он, казалось, взвешивал каждое слово.
Я бросила на него взгляд исподлобья.
— Не тяни, — прошипела я сквозь стиснутые зубы, — знаешь ведь, как меня бесит это молчание. — Глаза мои буравили его, не отпуская ни на секунду. Внутри меня уже тлел костер ярости, готовый вспыхнуть в любой момент.
— Я принял решение скостить тебе время на выполнение миссии, — прогремел его голос, словно гром среди ясного неба. Отец выдержал зловещую паузу.
От этих слов, словно от удара молнии, я едва не захлебнулась кофе, судорожно хватая ртом воздух.
— Что?!
Изумление пронзило меня, словно кинжал.
— Почему?! — воскликнула я, голос мой взлетел до небес.
Марков-старший бросил на меня взгляд исподтишка, сквозь ледяную призму своих бесцветных глаз. Я застыла, как парализованная, не в силах вымолвить ни слова.
— Так повернулась судьба, — отрезал он, словно гильотиной, не утруждая себя объяснениями.
Я осторожно водрузила чашку на поднос, словно хрустальную вазу, принесенную Еленой.
— Но, па...
Он оборвал меня властным жестом, подняв ладонь, словно непреодолимую стену – «Ни слова!». Я замолчала, словно приговоренная к вечному молчанию, ожидая, что еще обрушится на меня.
— Лола, — обратился он ко мне тоном, лишенным всякого тепла, и я подняла на него глаза.
— Да?
Он посмотрел на меня, словно оценивая, и, глубоко вздохнув, произнес:
— Вместо трех недель, которые начали тикать с момента получения задания, у тебя осталось шестнадцать дней. — И вновь тишина, словно зловещая тень, накрыла кабинет.
Лиам
Я проснулся, когда солнце уже клонилось к полудню. Разомкнув веки, словно выныривая из сонного омута, потянулся к телефону. Бесконечный скроллинг социальных сетей, и сквозь пелену утренней лени вновь проступает её образ. Лола... Нежная, хрупкая, словно фарфоровая статуэтка. В ней есть что-то беззащитное, что-то, что с неумолимой силой магнита притягивает меня. Хочется быть рядом, утонуть в глубине её кошачьих глаз, любоваться робкой улыбкой, трогающей её губы...
«Стоп!» — встревоженный голос разума пронзил полусонное состояние. — «Что с тобой происходит, парень?» — прозвучал вполне резонный вопрос, заставивший встрепенуться. Она мираж в пустыне моей однообразной жизни, оазис надежды в бескрайнем море рутины. Но стоит ли тянуться к этому призрачному счастью, зная, что оно может оказаться лишь зыбучими песками, поглощающими без остатка?
Голос разума не умолкал, твердя о призрачности мечтаний, о хрупкости иллюзий.
Она – как бабочка-однодневка, порхающая в свете твоей симпатии. Сегодня она рядом, а завтра – лишь воспоминание, пыль на крыльях былого восторга. И я, словно мотылек, обреченный лететь на пламя, не в силах сопротивляться влечению.
Борьба между разумом и чувством разгоралась с новой силой, подобно пожару в сухой траве. С одной стороны – страх обжечься, потерять себя в водовороте страсти. С другой – жажда любви, голод по нежности, стремление обрести смысл в этом хаотичном мире.
И я замер на распутье, словно путник, стоящий перед выбором: вернуться в привычную тьму одиночества или рискнуть и шагнуть навстречу свету, пусть даже опасному и обманчивому. Выбор, который определит мою дальнейшую судьбу, выбор, который, возможно, сломает меня или вознесет к вершинам блаженства.
Сердце билось в груди, словно пойманная птица, отчаянно рвущаяся на волю. Каждый удар отдавался эхом сомнений, толкал то в бездну отчаяния, то в небеса надежды. «Любовь – это не тихая гавань, а бушующее море», – шептал голос внутри, предостерегая от шторма, что может разразиться в моей душе.
И все же, я решил довериться инстинкту, как слепой доверяет поводырю. «Будь что будет», — пронеслось в голове, и я сделал шаг навстречу миражу. Пусть это будет зыбучий песок, пусть поглотит меня без остатка. Лучше сгореть в пламени страсти, чем тлеть в пепле безразличия.
Она оказалась ближе, чем я думал. Ее глаза, как два глубоких озера, манили своей бездонностью. В них я увидел отражение своей души, израненной и уставшей, но все еще способной любить. И в этот миг я понял, что готов рискнуть всем ради этой искры надежды, ради этого призрачного счастья.
И пусть говорят, что «любовь слепа», я готов ослепнуть навсегда, лишь бы видеть ее. Пусть это будет лишь иллюзия, я утону в ней, как в самом прекрасном сне. Ведь даже в самом обманчивом свете есть искра истины, искра, которая может зажечь огонь в моей душе.
Лола
— Но почему так мало времени, отец? — вырвалось у меня, несмотря на все усилия скрыть растущее возмущение.
Он закрыл глаза, словно от боли, и затаил дыхание.
«ты не узнаешь во мне хрупкую девчонку
Я не достанусь тебе просто так
Ты умрешь, прежде чем скажешь слово
Милый, я говорю тебе что ты дурак
Вся твоя жизнь-лишь игра...
Моя улыбка маска
Это не ухмылка, а оскал...
Я вижу, ты боишься меня»
В голове, назло моменту, закружились строчки из песни одной легкомысленной исполнительницы, словно отражение моей собственной непоседливой натуры.
— Лола, — голос отца прозвучал резко, обжигающе, как удар хлыста. Его взгляд, ледяной и беспощадный, буравил меня насквозь.
— А? — отозвалась я, с запозданием осознав, что пропустила все его слова мимо ушей.
Он тяжело выдохнул, и в этом выдохе прозвучала усталость, разочарование и какая-то обреченность.
— Ты ведь не слушала? — почти шепотом спросил он, бессильно закрыв глаза.
Я почувствовала, как щеки начинают гореть от стыда. Он прав, я не слушала. Вновь увлеклась полетом собственных мыслей, не удосужившись вникнуть в то, что он пытался мне сказать. А ведь это наверняка, было важно. Чувство вины навалилось тяжелым грузом.
— Прости, — пробормотала я, опуская глаза. — Что ты говорил?
Отец молчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Я видела, как играют желваки на его лице, как напряжены плечи. Ему было тяжело говорить. Что-то важное ускользало, и я, сама того не желая, способствовала этому.
— Неважно, — наконец произнес он, отворачиваясь к окну.
— Забудь.
Эти два слова прозвучали как приговор. Я понимала, что сейчас он отдалится, закроется в себе, и пробить эту стену будет невероятно сложно. А может быть, и вовсе невозможно. И все из-за моей легкомысленности, из-за моей вечной склонности витать в облаках.
В горле застрял ком. Мне хотелось подойти к нему, обнять, сказать что-то важное, что-то, что могло бы залечить эту внезапно возникшую трещину. Но я стояла, как парализованная, не в силах пошевелиться, зная, что любое мое движение, любое слово может только усугубить ситуацию.
— Разрешено ли мне уйти? — спросила я незнакомым тембром, приподняв бровь в вопросе.
В ответ была тишина.
— Папа.
— Проваливай! — прорычал он, даже не взглянув на меня, и его руки сжались в кулаки так сильно, что вздулись вены.
Я поднялась с огромного черного кожаного дивана и намеренно громко застучала каблуками, демонстрируя отцу решимость уйти. Переступив порог его кабинета, я впервые позволила себе то, чего раньше не могла — захлопнуть дверью с силой.
— Похлопай еще, — донесся до меня приглушенный и равнодушный голос отца. Мне было совершенно наплевать.
Громкий хлопок двери, словно взрыв, прокатился по всему этажу, но я не сбавила темп. Гнев, клокочущий внутри, подавил страх и вечное чувство самобичевания. Впервые я чувствовала себя не беспомощным ребенком, жаждущим похвалы, а зрелой личностью, борющейся за свою независимость.
Я проигнорировала озадаченные взгляды секретарей и охраны, скользнув мимо них. Они привыкли видеть меня смиренной и тихой дочерью своего всесильного отца. Но сегодня всё иначе. Сегодня я ставлю себя на первое место.
Добравшись до лестницы, ведущей вниз, я полетела по ступеням, слегка касаясь перил рукой. Я спускалась так быстро, как только позволяли ноги. Внезапно в голове возник его образ... его угольно-черные волосы, глаза цвета морской волны и ослепительная белоснежная улыбка, которая словно сияла. Я сбавила скорость. Сердце бешено заколотилось, словно после изнурительного забега, душа трепетала, а щеки вспыхнули румянцем.
Ноги словно приросли к ступеням. Зачем я бегу? От него? К нему? Осознание настигло внезапно: я бегу от клетки, которую сама себе построила, но ключи от нее держит лишь один человек – он. Тот, кто одним взглядом способен заставить меня забыть обо всем на свете.
Я остановилась, глубоко вдохнула и выдохнула. Нужно собраться. Хватит бежать от своих чувств. Хватит прятаться за маской покорности и безразличия. Я должна признаться себе, чего я действительно хочу.
Повернувшись, я медленно пошла обратно вверх. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустом лестничном пролете. Гнев утих, уступив место решимости. Я найду его. И скажу все, как есть. Пусть будет, что будет.
Дойдя до кабинета отца, я замерла у двери, собираясь с духом. В голове проносились сотни фраз, но ни одна не казалась подходящей. В конце концов, я просто постучала. Один раз, уверенно и громко.