Глава 11 Габриэль Марков
— Что ты проговорила, Лола? — переспросил я, повернувшись к дочери лицом.
— Я не собираюсь отнимать у него жизнь, — произнесла она неестественным тоном, глядя на меня ничего не выражающими глазами.
— И с чего вдруг такие заявления? — приподняв её подбородок, осведомился я.
— Не лезь, отец, это касается только меня! — сквозь сжатые зубы прошипела Лола.
— Лола, взгляни на меня, — я постарался говорить мягче, осознавая бесполезность давления в данный момент. — Что случилось? Ты можешь мне рассказать всё.
Она отвела глаза, и я заметил лёгкую дрожь в её плечах. Что-то мучило её, что-то очень важное. Моя Лола, обычно такая искренняя и полная энергии, сейчас выглядела отстранённой, словно запертой в себе.
— Я не расскажу тебе, папа, — отчеканила дочь, крепко обняв себя руками.
Присев на корточки, я попытался поймать её взгляд.
— Лола, я твой отец. Я всегда буду рядом с тобой. Независимо от обстоятельств, я окажу тебе поддержку. Просто откройся и расскажи, что случилось.
В ответ она лишь молчала, крепче обхватывая себя руками. Я ощущал, как между нами возникает барьер, стена, воздвигнутая из страха и непонимания. Необходимо было действовать, найти способ пробить её молчание. Но как? Надавить – не вариант, а излишняя нежность может отпугнуть.
Я пристально смотрел на неё.
— Лоли... — прошептал я.
— Папа? — слёзы ручьями текли по её щекам.
— Объясни, почему ты отказываешься отнять жизнь у Лиама? — переспросил я тихо.
— Не скажу... — упрямо прошептала она, и голос её задрожал.
— Дочь, в чём причина? — спросил я, начиная выходить из себя.
В ответ – тишина.
— Да почему, черт возьми, ты, идиотка, не хочешь прикончить его?! — взревел я, окончательно потеряв самообладание.
— Да, потому что я люблю его отец! — воскликнула она, резко поднявшись с дивана, но тут же, осознав смысл сказанного, замолчала, прикрыв рот ладонями.
— Что... что ты сказала? — переспросил я, мой голос был полон обжигающего гнева, а взгляд, направленный на дочь, казался пронизывающим холодом. Я отказывался верить услышанному.
Ее глаза наполнились слезами, а ладони, все еще прикрывавшие рот, дрожали. В комнате повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь ее прерывистым дыханием и глухим стуком моего сердца. Я ждал, не сводя с нее взгляда, словно хищник, замерший перед прыжком.
Она медленно опустила руки, и я увидел на ее лице смесь страха и отчаяния.
— Я не знаю, почему я.... я полюбила именно его отец.... — голос ее был тихим и дрожащим, словно осенний лист на ветру.
Я не мог поверить ни единому ее слову. Ложь. Все это – наглая, мерзкая ложь, призванная прикрыть ужасную правду. Мой мир, который я так тщательно строил, рушился на глазах, погребая под обломками все, что мне было дорого.
— Не смей лгать мне! — прорычал я, делая шаг к ней. — Я хочу знать правду!
Она отшатнулась, словно от удара, и слезы градом покатились по ее щекам.
— Папа, поверь мне, я не лгу тебе! Я его правда люблю!
Слово «папа» врезалось в меня, как осколки стекла. В голове зашумело, и я отступил на шаг, хватаясь за спинку кресла, чтобы не упасть. Любовь? Она говорит о любви? После того как взялась за это задание? Моя Лола? Бред!
Я смотрел на ее заплаканное лицо, на эти огромные, полные отчаяния глаза, и что-то внутри меня надломилось. Ярость, клокотавшая во мне еще минуту назад, начала угасать, сменяясь горьким разочарованием и тяжелой, давящей болью. Неужели я настолько отдалился от своей дочери, что не заметил, как она влюбилась? Неужели я был настолько слеп, что не увидел, как она страдает?
— Любишь? — хрипло переспросил я, опускаясь в кресло. — И ты думаешь, что эта... любовь оправдывает твою ложь? Оправдывает все те тайны, которые ты от меня скрывала?
Она молчала, опустив голову. Слезы продолжали литься, но теперь в них сквозило не только отчаяние, но и какой-то странный вызов. Она любила его. И, похоже, готова была сражаться за свою любовь. Но готова ли была она сражаться против меня? Против своего отца?
Тишина в кабинете стала почти осязаемой, давящей на барабанные перепонки. Я смотрел на Лолу, пытаясь прочесть в ее взгляде хоть что-то, кроме боли и упрямства. Но видел лишь отражение собственной растерянности и страха. Страха потерять ее, страха осознать, что я уже ее потерял.
— Лола, — начал я, стараясь говорить спокойно, — послушай меня. Я не хочу тебе зла. Я просто хочу понять. Понять, что происходит.
Она подняла голову, и наши взгляды встретились. В ее глазах больше не было слепого отчаяния. Там горел огонь. Огонь юности, страсти и... решимости.
— Это не важно, — тихо ответила она. — Важно то, что я люблю его. И я не позволю тебе встать у нас на пути.
Эти слова прозвучали как приговор. Я почувствовал, как мир вокруг меня начинает рушиться. Моя дочь, моя маленькая Лола, готова была пойти против меня ради какой-то эфемерной любви. И я не знал, что делать.