Мой личный ворон

Квартира Сынмина была такой же, как и он сам на публике — безупречной, холодной, похожей на интерьерный журнал. Дорогой минимализм, в котором не жили, а позировали. Воздух пахнал стерильной чистотой и едва уловимыми нотами его любимого парфюма — удушающе прекрасного аромата, который он ненавидел.

Сегодня здесь пахло иначе. Горячим, наваристым супом, чесноком и имбирем. Запах был живым, грубым и невероятно уютным. Его создавал Феликс, возившийся на огромной сияющей кухне. Он напевал что-то под нос, а его светлые волосы падали на лоб, пока он крошил зелень. Картина домашнего спокойствия, которая резала Сынмина по живому.

Сынмин сидел на барном стуле, наблюдая за ним. Он пришел сюда, как на плаху, после разговора с агентом. Тот кричал о статье, о репутации, о деньгах. А он смотрел в окно на темнеющий город и думал только об одном — о взгляде человека в черном, который обещал конец.

— Почти готово! — Феликс обернулся, и его лицо озарилось широкой, искренней улыбкой. Но Сынмин, привыкший видеть маски, заметил главное — тени под глазами были гуще обычного, а в уголках губ таилась тонкая ниточка боли. — Говорил же, мой суп тебя вылечит от любой хандры.

Он разлил суп по пиалам. Его руки дрожали, когда он ставил одну перед Сынмином. Едва заметно, но Сынмин это уловил. Он всегда замечал дрожь в других — это был его собственный постоянный спутник.

— Феликс, — тихо начал Сынмин, не притрагиваясь к еде. — Ты видел ту статью?

Улыбка на лице Феликса погасла.
—Видел. Чушь собачья. Джисон просто стервятник. Не обращай внимания.

В статье, вышедшей утром, под заголовком «За стеклянной улыбкой «Лица Сеула»: депрессия, суицидальные наклонности и опасные связи», умело смешали правду и ложь. Воспоминания «друга из близкого круга» о том, что Сынмину «жить надоело», соседствовали с туманными намеками на «таинственного преследователя». Это была работа Хёнджина. Сынмин узнал его ядовитый почерк.

— Они не совсем врут, — опустив глаза, сказал Сынмин. — Насчет того, что жить надоело.

Феликс резко поднял на него взгляд.
—Прекрати! Не говори так!

— Почему? Это правда. — Сынмин поднял глаза, и в них было то самое бездонное отчаяние, которое так поразило Чанбина. — Я устал, Феликс. Я устал просыпаться с улыбкой. Ложиться с улыбкой. Быть товаром. Мне надоело это лицо. — Он провел пальцем по своей щеке, как будто хотел его стереть.

— У всех нас есть проблемы, Сынмин! — голос Феликса дрогнул. Он схватился за край стола, чтобы скрыть дрожь в руках. — Ты не один!

— А что с тобой? — вдруг спросил Сынмин, его взгляд стал острым, наблюдательным. — Ты бледный. Ты похудел. Твои руки трясутся. Что скрываешь?

Феликс отшатнулся, как от удара. Его наигранная жизнерадостность рассыпалась в прах.
—Ничего… Просто устал.
—Врешь, — тихо, но твердо сказал Сынмин. — Ты же всегда учил меня быть честным. Так будь честен сейчас. Со мной. Пожалуйста.

Слезы выступили на глазах у Феликса. Он сдался.
—Сердце… — прошептал он. — Оно… пошаливает. Но ничего страшного! — попытался он снова улыбнуться, но получилось жалко. — Скоро все наладится.

Сынмин смотрел на него, и в его собственом отчаянии появилась новая, страшная нота — страх за другого. Единственного, кто оставался настоящим.
—Боже… Феликс…

В этот момент его телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера. Всего две слова: «Я рядом».

Это был он. Ворон.

И странное спокойствие опустилось на Сынмина. Решение было принято. Он устал бороться. Устал бежать. Если конец неизбежен, пусть он будет на его условиях. И пусть это избавит таких, как Феликс, от необходимости видеть, как он разваливается на части.

— Мне нужно идти, — Сынмин встал. Его движения были плавными, почти отрешенными.
—Куда? Сынмин, останься!
—Мне нужно решить один вопрос. — Он посмотрел на Феликса с бесконечной нежностью. — Береги себя. Пожалуйста. Ты… ты единственное, что имеет значение.

Он вышел, оставив Феликса одного с остывающим супом и нарастающим ужасом.

---

Чанбин стоял в тени напротив подъезда Сынмина. Он отправил сообщение и теперь ждал. Как дурак. Он нарушил все правила. Он не спал ночами, думая о нем. О том, как тот смотрел на него в парке — с вызовом и мольбой одновременно. Он ловил себя на том, что ищет в интернете его старые съемки, не для изучения привычек, а просто чтобы смотреть на его лицо.

Это было хуже, чем слабость. Это была одержимость. Он, киллер, начал тайно влюбляться в свою цель. Само слово «любовь» вызывало у него отвращение. Но другого он подобрать не мог. Его тянуло к Сынмину, как мотылька к огню. Он хотел быть рядом, даже если это означало сгореть.

Он видел, как Сынмин вышел из подъезда. Один. Без охраны. Он был в простом черном пальто, воротник поднят. Он не побежал, не испугался. Он медленно прошел по улице и свернул в сторону безлюдного парка у реки. Это было приглашение. Явное.

Сердце Чанбина бешено заколотилось. Он понял, что это конец. Либо он выполнит приказ сейчас, либо… Либо его карьера Ворона закончится. А вместе с ней, возможно, и жизнь.

---

Банчан сидел в своем кабинете, потягивая виски. На столе перед ним лежала старая, пожелтевшая фотография. На ней он, лет десяти, и его младшая сестра, Сора. Она смеялась, обняв его. Ее убили. Случайно. Пуля, предназначенная их отцу, крупному игроку на теневом рынке, настигла девочку на пороге их дома.

Убийцу так и не нашли. Но Банчан знал. Знать — было его работой. Заказ отдал влиятельный человек, чью политическую карьеру мог разрушить их отец. Этим человеком был отец Ли Сынмина.

Он не мог тронуть политика. Слишком могущественный. Но он мог забрать у него самое дорогое. Его идеального, прекрасного сына. Его наследника. Его «Лицо Сеула».

Он смотрел на фотографию Соры. Его милая, невинная сестренка. И лицо Сынмина, такое же невинное и прекрасное, вызывало в нем не ненависть, а ледяную, неумолимую ярость. Это была не просто работа. Это была месть. Медленная, изощренная. Он хотел, чтобы отец Сынмина почувствовал ту же боль, что и он.

И теперь его лучший киллер, его Ворон, медлил. И Банчан догадывался почему. Он видел отчеты. Видел, как Чанбин смотрит на Сынмина. Не как на цель. А как на человека.

«Глупец, — подумал Банчан, отпивая виски. — Любовь — это роскошь, которую не могут позволить себе такие, как мы».

Он поднял телефон. Набрал номер другого исполнителя. На всякий случай. Если Ворон окажется слишком слаб, найдется тот, кто будет сильнее.

---

Сынмин стоял на пустом берегу, глядя на черную воду. Ветер трепал его волосы. Он ждал. Он слышал за спиной шаги. Тяжелые, уверенные. Он не оборачивался.

— Ты пришел, — просто сказал он.

Чанбин остановился в двух шагах от него. Он достал пистолет. Рука не дрожала. Но внутри все было перекорежено.

— Почему ты не бежишь? — хрипло спросил он.

Сынмин медленно обернулся. Его лицо в лунном свете было бледным и прекрасным, как у умирающего ангела.
—Потому что я ждал тебя. Потому что я хочу, чтобы это сделал ты.

Их взгляды встретились. В глазах Сынмина не было страха. Было облегчение. Приглашение.

Чанбин поднял пистолет. Дуло смотрело прямо в лоб Сынмина. Палец лег на спусковой крючок.

Он смотрел в эти глаза. И понял, что не может. Не может убить последнее, что заставило его мертвое сердце биться чаще.

Он резко опустил руку.
—Черт возьми! — его голос сорвался на крик, полный ярости и отчаяния. — Черт возьми, Сынмин!

Пистолет со стуком упал на мерзлую землю. Чанбин сделал шаг вперед, схватил Сынмина за лицо и притянул к себе. Их губы встретились в поцелуе, который был не нежностью, а схваткой. В нем была вся накопившаяся боль, злость, страх и та запретная, пожирающая страсть, что свела их вместе.

Сынмин не сопротивлялся. Он отвечал с той же яростью, впиваясь пальцами в кожаную куртку Чанбина, как будто боялся, что тот исчезнет.

Когда они наконец оторвались друг от друга, дыхание сбилось у обоих.
—Теперь ты мой сообщник, — прошептал Сынмин, прижимаясь лбом к его плечу. — Ты не можешь меня убить. Теперь ты должен меня защищать.

Чанбин обнял его, чувствуя, как тонкое тело под пальто дрожит. Охотник и жертва исчезли. Остались только двое потерянных мужчин на краю пропасти, которую сами же и вырыли. И петля, затянувшаяся на шее у Чанбина, оказалась сплетена не из колючей проволоки, а из бархата и отчаяния.