Мой личный ворон

Квартира Банчана была такой же, как и он сам — безупречной на поверхности, но с хаосом в потаенных углах. Панорамные окна открывали вид на ночной Сеул, сверкающий, как рассыпанные бриллианты. Внутри царил строгий минимализм: дорогая мебель, стерильный порядок, но на массивном дубовом столе рядом с ноутбуком лежала стопка бумаг с кривыми краями, а на полке среди дизайнерских безделушек стояла затертая до невозможности виниловая пластинка — свидетельство другой, непарадной жизни.

Банчан стоял у окна, спиной к комнате. В руке он сжимал тяжелую хрустальную стопку с коньяком. Он не обернулся, когда Чанбин, пропахший холодом и сигаретами, вошел в кабинет. Дверь закрылась с тихим щелчком.

— Садись, — бросил Банчан без предисловий. Его голос был ровным, но в нем чувствовалось стальное напряжение.

Чанбин остался стоять посреди комнаты, засунув руки в карманы куртки. Он чувствовал себя подростком, вызванным к директору. Это раздражало.

— Три дня, Чанбин, — Банчан медленно повернулся. Его глаза, обычно излучавшие деловую харизму, сейчас были холодными и усталыми. — Три дня ты водишь хороводы вокруг этой куклы. Отчетов нет. Результата нет. Мне начинают звонить и задавать вопросы. Неприятные вопросы.

— Цель не простая, — отрезал Чанбин. — Она ведет себя нелогично. Провоцирует.

— Нелогично? — Банчан искажающе улыбнулся. — Он модель, Чанбин. Его работа — выглядеть красиво и не отсвечивать. В чем сложность? Подойти и нажать на курок. Или ты забыл, как это делается?

Он подошел к столу, поставил стопку. Его пальцы нервно барабанили по столешнице.
—Может, тебе напомнить, почему ты вообще здесь стоишь? А не гниешь где-нибудь в канаве в Тондэмуне? Тот долг… долг твоего отца… он не просто так прощен. Ты орудие. Орудие не должно задавать вопросы. Оно должно выполнять функцию.

Чанбин сжал кулаки в карманах. Старая язва, память об отце-пьянице, сдавшем сына в расплату за свои долги, заныла с новой силой.
—Я сделаю свою работу.
—Сделай. И быстро. — Банчан посмотрел на него с внезапной, странной грустью. — Иначе за тебя это сделает кто-то другой. И мне это не понравится. Мне не нравится терять хороших сотрудников.

В его тоне прозвучало что-то, отдаленно похожее на заботу. Это было хуже, чем прямая угроза. Чанбин кивнул и, не прощаясь, развернулся к выходу. Он понимал — его время истекло.

---

В это же время в маленьком, уютном кафе с запахом свежей выпечки и молотого кофе Сынмин сидел напротив Хёнджина. Последний щелкал фото в инстаграм, выбрав самый выгодный ракурс для своего скандально-красивого лица.

— Смотри, какой оттенок помады, — Хёнджин протянул телефон Сынмину. — Я бы умер за такой цвет. А ты как, все еще в своем вечном нюде?

Сынмин молча отпил из своей чашки эспрессо. Горькая жидкость обожгла горло. Он почти не спал с той ночи в парке. Лицо горело.
—У меня нет настроения для обсуждения помад, Хёнджин.

— О, конечно, — Хёнджин фальшиво надулся. — У нашего принца опаньки. Опять весь в своих великих тайнах. Устал от бремени славы?

В его голосе звенела ядовитая зависть. Они начинали вместе, но Сынмин улетел в стратосферу, а Хёнджин остался на уровне «известного в узких кругах».

— Просто жить надоело, — тихо и с надрывом сказал Сынмин, глядя в окно на спешащих людей.

Хёнджин замер на секунду. Искренность в голосе друга была редкой и, как он знал, ценной монетой.
—Найди себе развлечение. Нового поклонника. Вон тот бармен на тебя смотрит как загипнотизированный. Или… — он понизил голос, играя с соломинкой в своем мохито, — … может, тот тип в черном, что за тобой второй день хвостом ходит? Я его вчера у спортзала видела. Симпатичный, если промылить пару шрамов.

Сынмин вздрогнул. Он не знал, что Хёнджин видел Чанбина.
—Не обращай на него внимания. Охранник новый.
—Охранник? — Хёнджин язвительно рассмеялся. — С такими-то глазами? Он на тебя смотрит не как на работодателя, дорогой. Он смотрит на тебя как… голодный волк на кусок мяса. Опасно. Интересно.

Сынмин резко встал.
—Мне пора. У меня съемка.

— Конечно, беги, — Хёнджин сладко улыбнулся. — Не забудь улыбнуться для камеры.

Как только Сынмин скрылся за дверью, улыбка с лица Хёнджина исчезла. Он достал телефон, нашел номер под именем «Стервятник Джисон» и быстро набрал сообщение:
«Есть сочный кусок. Наш принц в глубокой депрессии. Упоминал, что жить надоело. Видел, как за ним следит крутой парень в черном, не похожий на охрану. Пахнет большим скандалом или чем-то серьезнее. Держи в курсе. Цена, как обычно?»

Он отправил сообщение и заказал еще один коктейль. Предательство было таким же привычным, как утренний кофе.

---

Феликс вышел из клиники с свертком бумаг в дрожащих руках. Конверт был тяжелым, несоразмерно своему содержимому. Он прошел пару кварталов и сел на скамейку в скверике, залитом тусклым солнцем. Пальцы плохо слушались, когда он пытался разорвать конверт.

Врач был вежлив, но непреклонен. Слова крутились в голове: «прогрессирующая кардиомиопатия», «существенный риск», «необходимость срочного вмешательства», «дорогостоящая операция».

Он вытащил листок с заключением. Цифры, графики, медицинские термины, которые складывались в один простой приговор. Его сердце, такое большое и доброе, готово было его подвести.

Феликс закрыл глаза, запрокинув голову на спинку скамейки. Он вспомнил, как вчера Сынмин, бледный и молчаливый, принес ему домашнюю ттокпокки, сказав: «Ты выглядишь уставшим, поешь». Сынмин, который сам был на грани, всегда находил силы позаботиться о нем.

А что он мог сделать для Сынмина? Ничего. Только быть тихим, наивным Феликсом, который верит в лучшее. Но лучшее не наступало. У Сынмина были свои демоны, а у него — это хрупкое, разбитое сердце.

Он спрятал бумаги обратно в конверт и сунул его в самую глубь рюкзака. Потом достал телефон. Нашел номер Сынмина. Написал: «Привет! Как ты? Может, встретимся вечером? Я приготовлю тот суп, который ты любишь».

Он должен был держаться. Хотя бы ради тех немногих, кто ему дорог. И надеяться, что его собственное сердце не подведет в самый неподходящий момент. Пока он скрывал свою боль, мир вокруг него сжимался, становясь все опаснее и холоднее. А тени сгущались, готовые поглотить всех сразу.