Глава 63
«Безмолвный хор»
Мы оставили машину за километр от смотровой площадки— дальше дорогу заносило снегом, и колёса только буксовали. Воздух был хрустящим, плотным, словно сам не хотел нас впускать туда, куда мы шли.
Снег скрипел под ботинками. Каждый шаг наверх давался тяжело— и физически, и морально. Холодный воздух резал горло, дыхание вырывалось облаками.
Ада молчала. Её лицо было полузакрыто шарфом, но глаза— настороженные, тревожные. Я шла первой, держа руку в кармане, где холодный метал пистолета был почти не ощутим, но всегда рядом— как обещание, приговор.
Когда мы поднялись на верх, город раскинулся под нашими ногами, как гигантское панно из мерцающих огней. Всё казалось нереальным — слишком красивым, что бы быть живым.
И именно на этом фоне стояли они.
Манекены.
Десятки— может, сотни.
Бледные, застывшие, как публика без лиц.
Они стояли хаотично, будто кто-то пытался создать из них сцену — или похоронное шествие.
Некоторые были абсолютно голые, другие— обмотаны лоскутами ярких тканей, словно кто-то вырезал куски из чужих жизней. На паре—старые маски. На одном— пиджак, похожий на тот, что носят клоуны в цирке.
Все молчали. И даже ветер будто бы стих, что бы не нарушать их мёртвую гармонию.
—Господи,— прошептала Ада, схватив меня крепче за руку. —Это... что это?
—Его выставка,—ответила я хрипло. —Это его « легендарная картина».
Я шагнула вперед, вглядываясь в лица манекенов. Некоторые были помечены— красными мазками, как от кисти, но краска уже подсохла. Всё было похоже на кровавую бойню.
На снегу следы. Свежие. Человеческие.
—Он был здесь,— прошептала я, чувствуя как внутри сжимается желудок. — Совсем недавно.
— Ева, давай уйдем,— Ада прижалась ближе ко мне, озираясь по сторонам. —Пожалуйста. Это не место...
Я не ответила. Я виляла между манекенов, чувствуя себя частью их немого хора. Вдруг что-то блеснуло у основания перил. Наклонившись я заметила — сережка, висящая капелька жемчуга.
Сердце ухнуло вниз.
—«Когда заиграет музыка»— прошептала я, всматриваясь в огни города.
И словно в ответ— где-то вдалеке, за спиной, тихо, почти не слышно, включился динамик.
Первые аккорды старой мелодии поплыли по холодному воздуху.
Ада всхлипнула и обернулась— но никого. Только звук, запущенный кем-то заранее. Музыка становилась громче, заполняя пустоту. Манекены будто оживали в ритм — в каждом отблеске света на их пластиковых телах, мерещилось движение.
Я стояла неподвижно, вслушиваясь. И вдруг меня осенило— эта мелодия уже звучала у меня в голове раньше. В детстве. Когда отец ставил пластинку в гостиной.
Тот же ритм, тот же мотив.
Я медленно повернулась к Аде — и впервые за всё время, мне стало по настоящему страшно.
Потому что теперь я понимала: всё это — не просто игра убийцы.
Это спектакль.
И сценарий, похоже, писали гораздо раньше, чем я думала.
Я остановилась по центру площадки, когда музыка вдруг изменилась — в мелодию вплелось что-то механическое, чужое, словно скрежет по струнам.
Ада судорожно обернулась и замерла.
—Ева...— прошептала она. — Там, кажется кто-то есть.
—Где?
—Вон, между деревьями.
Я всмотрелась — среди тёмных стволов действительно мелькнуло движение. Сначала— просто тень. Потом— очертание фигуры.
Высокий мужчина.
Он шёл медленно, неровно, будто тащил тяжесть.
А потом мы увидели — он нёс девушку. Светловолосую . Её голова безжизненно откинута назад, а волосы, золотистые, практически светятся на фоне снега.
—Боже...— выдохнула Ада. — Она...
Я схватила её за руку, резким движением потянув на себя.
—Тихо!
Мы юркнули за ряды манекенов, присев между пластиковых тел. Снег под коленями обжигал, дыхание застревало в горле.
Музыка всё ещё играла, приглушая шорохи, но фигура всё приближалась— шаги становились всё отчетливее.
Через щель межу манекенами я видела, как мужчина остановился у самого края площадки. Поставил девушку на снег.
Выпрямился.
Несколько секунд стоял неподвижно — как один из манекенов, только живой.
Потом тихо, почти ласково , провёл рукой по её волосам. И поднял свой взгляд — прямо в ту сторону, где прятались мы.
Я замерла. Дыхание исчезло. Музыка оборвалась на полуслове.
Мир застыл.
Остался только холод.
И ощущение, что следующий звук — будет нашим последним.