Глава 51
«Художник»
Я сказала Гарету, что останусь дома. И действительно осталась— ровно до следующего утра.
Проснувшись, я быстро собралась, выпила кофе и таблетки . Мне потребовалось десять минут на то, что бы одеться и накрасить губы блеском.
Клинику отца, я знала до мелочей. Этот запах— смесь антисептиков, старых стен и чего-то неуловимо сладкого , будто растворённая в воздухе боль— это всегда действовало на меня по особенному. Не пугало.
—Ева?— кивнула мне медсестра, увидев меня.
—Отец у себя?
—Да, но он сейчас на конференции по видеосвязи,—сказала она, обернувшись и посмотрев на лестницу.
—Нечего, я подожду его в общем зале,- улыбнувшись , я пошла вдоль стен.
Он снова сидел у окна.
Тот парень— «художник», как его между собой называли сотрудники.
Солнечный свет падал на его лицо, делая кожу почти прозрачной.
Он рисовал пальцами— на стекле. Молча, как будто разговаривал с кем-то за гранью.
—Привет,— сказала я, приближаясь.
—Привет, доктор смерть,— ответил он без улыбки.
—Почему смерть?
—Ты ведь тоже говоришь с мёртвыми. Они тебя слушают.
Я села напротив.
На столе — листы. Рисунки. Грубые, небрежные, но в них было движение. Живое.
На одном— тень с крыльями.
На другом— лицо, наполовину закрытое рукой.
На третьем — женщина. Голая, но не в смысле тела— в смысле души.
— Можно?–я взяла один рисунок. Он кивнул.
—Это ты?– спросила я, глядя на портрет женщины.
Он усмехнулся.
— Нет. Это ты. Просто раньше.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Откуда ты знаешь, какая я « раньше»?
— Он рассказывал.
— Кто «он»?
Парень откинул голову, глаза расширились.
— Он всегда приходит ночью. Когда тихо. Когда стены дышат. Он садиться сюда — показал пальцем на соседний стул. — И говорит мне, что нужно рисовать.
— И что ты рисуешь?
— То, что он не может тронуть.
— Он?
— Убийца,- сказал он спокойно. — Он делится со мной, доктор смерть. Ему нужно, что бы кто-то видел его музыку.
— Музыку?
— Кровь– это тоже ноты. Просто ты их не слышишь.
Я сглотнула.
Мир вокруг, будто стал плотнее. Воздух гуще.
— Почему ты думаешь что он реален? Может, это просто часть твоей болезни.
Он резко поднял глаза:
— А ты уверена, что моя болезнь – не просто другой способ видеть правду?
Я замерла.
Он продолжал:
— Я знаю, где он был. Я знаю, как пахнет его дом. Я знаю, как он дышит, когда стоит над телом.
— Откуда?
— Потому что я – его зеркало.
Он снова повернулся к окну и провёл пальцем по стеклу– тонкая линия, как порез.
— Он сказал, что ты тоже услышишь.
—Что я должна услышать ?
Он посмотрел прямо на меня, скривил губы в чуть чудаковатой улыбке.
— Себя.
В этот момент дверь в общий зал открылась.
— Ева?– голос отца.
Я обернулась.
Он стоял в дверях, серьёзный, хмурый.
— Мы можем поговорить?
Я встала, но прежде чем выйти, обернулась к парню.
Он подмигнул.
— Осторожнее, доктор смерть. Художники видят слишком много.
В коридоре отец говорил слишком тихо, но холодно.
— Я же просил не приближаться к нему. Он опасен.
— Пап, он просто говорит.
— Он говорит всегда одинаково, прежде чем пытается вскрыть себе вены , чтобы «выпустить музыку».
Я молчала.
— Ева,— он сжал переносицу, устало. — Он здесь уже четыре года. И, пожалуйста, не ищи смысла в его бреду. Эти люди видят мир через трещины.
— А если в их трещинах правда?
Папа посмотрел на меня строго, почти с болью:
— Это не курорт, Ева. Здесь люди больны. Пожалуйста, с ними проводиться ежедневная робота. Не тревожь его разум.
Его слова отбивались во мне тяжестью.
Но в голове всё ещё звучало:
« Он сказал, что скоро ты тоже услышишь»
Я посмотрела на отца, чувствуя как мир наклоняется.
И впервые подумала:
А если безумие— это не болезнь? А форма искусства?