Глава 50
«Пульс»
Мир стал слишком чётким.
Как будто кто-то подкрутил резко до максимума. Каждая пылинка в воздухе, каждый шорох халата, каждый вдох— всё звенело, как натянута струна.
Я проснулась раньше будильника. Солнце только касалось подоконника, а я уже знала: сегодня всё будет иначе. Не хуже. Не лучше. Просто— слишком. Пальцы дрожали, когда я заваривала кофе. Не от слабости— от избытка. Энергия лилась через край, будто тело не вмещало меня. Таблетки отца действовали.
Слишком хорошо.
Я почти летела на работу.
На перекрестке застряла на красном и вдруг поймала себя на том, что считаю удары сердца— один, два, три, четыре... ровно восемьдесят восемь в минуту. Быстрее чем обычно. Я улыбнулась. Значит жива. Закинув в себя две таблетки, я насвистывая замысловатую мелодию, поехала дальше.
На работе всё шло идеально. Руки двигались быстрее, чем мысли. Скальпель слушался, как продолжение пальцев. Каждая деталь тела под микроскопом складывалась в узор.
Я чувствовала себя не врачом— творцом.
Когда Гарет зашёл, я даже не заметила. Он стоял у двери, наблюдая.
—Ты сегодня как на адреналине,— сказал он, подходя ближе.— Всё в порядке?
— Как никогда лучше,— ответила я, улыбнувшись.
— Просто мозг наконец включился в полную силу.
Он нахмурился.
— Ева, ты точно принимаешь только назначенную дозу?
— Гарет, пожалуйста,— закатила я глаза. — Не начинай. Мне хорошо, понимаешь? Не тревожно, не страшно, не пусто. Просто.... спокойно и ясно.
Он вздохнул и опёрся на край стола.
— Иногда "слишком ясно"— тоже симптом.
— Иногда это признак прозрения.
Наши взгляды встретились. Его— теплый, мой— острый, как лезвие.
Он хотел сказать что-то ещё, но я опередила.
—Не смотри на меня так, я не схожу сума. Просто.. вижу больше, чем обычно.
— Что именно ты видишь?
Я улыбнулась, чуть склонив голову.
— Связи. Совпадения. Там, где вы их не замечаете.
Гарет нахмурился чуть сильнее.
— Это о чём сейчас?
— О работе,— коротко ответила я, убирая скальпель. — Вот что ты видишь сейчас на столе? обрати внимание на угол разреза, об остроте инструмента. Всё идеально чисто. Слишком.
— Ева...
— Не начинай,— перебила я мягко. — Просто проверь отчёт. Там всё ясно.
Он вздохнул, будто хотел что-то сказать, но передумал.
— Хорошо. Только, пожалуйста, не забывай отдыхать. Ты выглядишь... слишком напряжённо.
Я улыбнулась.
— Гарет, я впервые за долгое время чувствую, что жива.
Он кивнул, но в его взгляде промелькнула тревога.
А я отвернулась— что бы он не видел, как сильно мне нравилось это ощущение. Когда в крови звенит ток, когда каждая мысль летит со скоростью света, когда кажется что истина уже где-то рядом, стоит лишь дотянуться.
Позже, когда я осталась одна, я достала блокнот. Пальцы дрожали— не от усталости, от темпа.
Я записала:
"Мир стал слишком громким. Но, может, это не шум. Это просто пульс."
Вечер упал на город как тонкая серая вуаль.
Я вернулась домой — уставшая, но будто от танца, не от работы. Всё казалось лёгким, почти прекрасным: отражения в окнах, свет фонарей, собственное дыхание. Я чувствовала, как кровь пульсирует в кончиках пальцев, будто музыка играет прямо под кожей. Телефон завибрировал.
Гарет.
— Ты дома? — голос спокойный, но в нём слышалась та нотка, которую я уже знала: тревога, замаскированная под заботу.
— Да. В порядке, — ответила я, доставая бокал и наливая вино. — Живая, как никогда.
— Ты... не выглядела сегодня как в порядке.
— Гарет, ты слишком много думаешь.
— Профессия обязывает.
— А меня профессия учит, что мёртвое не думает вовсе. Так что я, пожалуй, выиграла.
Он тихо выдохнул.
— Можно я заеду? Просто... хочу убедиться, что ты не работаешь снова до ночи.
— Ты как отец, честное слово.
— Твой отец бы не звонил. Он бы уже стоял под дверью с анализами.
Я усмехнулась.
— Хорошо, приезжай. Только без нотаций.
Когда Гарет пришёл, я стояла на кухне. Музыка — медленная, вязкая, с тем низким басом, что пробирает до костей. На столе — листы, карандаши, обрывки записей. На одной из страниц — глаза.
Десятки глаз. Разных. Живых, мёртвых, без век, со слезами.
— Ты... рисуешь? — осторожно спросил он.
— Не я. Они сами.
— Они?
Я повернулась.
— Мысли. Или руки. Я не знаю, Гарет. Просто... иногда кажется, что я вспоминаю то, чего не было.
Он шагнул ближе.
— Ты снова не спала?
— Спала. Даже ела. Даже улыбалась. Разве плохо?
Он смотрел на меня, и я видела в его взгляде страх. Не за себя — за меня. Этот страх был липкий, человеческий.
— Ева, ты на грани. Это заметно.
— На грани чего? — улыбнулась я. — Понимания? Озарения?
— Переутомления, — твёрдо сказал он.
— Я вижу это слишком часто, чтобы ошибиться.
— А я впервые чувствую, что вижу правильно. Понимаешь? Все эти смерти, все эти детали — они складываются. Они не хаос. Это чья-то музыка, Гарет. Только я наконец слышу её.
Он молчал. Потом тихо сказал:
— Ты пугаешь меня.
Я подошла ближе. Почти касаясь его лица, прошептала:
— А вдруг это и есть смысл? Пугать тех, кто спит.
Он отступил на шаг.
— Завтра ты не идёшь на работу. Это не просьба.
— Пф... Ты теперь мой начальник или нянька?
— Тот, кто не хочет найти тебя в таком же состоянии, как тогда, у двери.
Внутри что-то дрогнуло — не вина, нет. Что-то вроде нежности. Он говорил как человек, которому не всё равно. И от этого становилось больно. Я отвела взгляд.
— Хорошо, Гарет. Один день отдыха.
— Один день, — повторил он. — И без таблеток.
— Ты не мой психиатр.
— К счастью, — усмехнулся он.
— Потому что тогда я бы точно тебя не вытащил.
Когда дверь за ним закрылась, я снова повернулась к рисункам.
Глаза на бумаге смотрели прямо на меня. И вдруг мне показалось, что один из них — живой.
Мигает. Медленно. Настойчиво.
Я не испугалась. Просто улыбнулась. И прошептала:
— Значит, ты всё-таки видишь меня.