Игра в Перемирие

Тишина особняка Банчана после отъезда гостей была гулкой, но странно умиротворяющей. Воздух еще хранил запах пиццы, смешанный с дорогим парфюмом Сынмина и легким шлейфом пороха от Чанбина. Феликс стоял в прихожей, наблюдая, как Хёнджин натягивает свою кожаную куртку с преувеличенной небрежностью.

— Ну что, солнышко, домой? — Хёнджин щелкнул воротником, его янтарные глаза блестели устало, но довольным огоньком. — Или останешься ночевать в лавандовом святилище?

Феликс покачал головой, ловя на себе тяжелый, невысказанный взгляд Банчана, стоявшего у лестницы.

— Нет. Пойдем с тобой.

Банчан лишь кивнул, пальцы сжали перила чуть белее.

— Машина ждет, — Чанбин открыл тяжелую входную дверь, впуская ночную прохладу. Он бросил последний взгляд на Феликса – быстрый, оценивающий.

Прощание было коротким. Сынмин, утаскивая сонного Джисона за руку (Минхо шел сзади, его рука покровительственно лежала на пояснице музыканта), орал что-то про "лучшую субботу в жизни, даже без стрельбы". Чонин растворился в темноте без слов, лишь планшет светился в его руках как маячок.

В лимузине Хёнджина:

— Отец, — Хёнджин сказал в телефон, глядя в ночное окно. Его голос был лишен привычной насмешливости, почти деловит. — Банчан передает: "Ошибка признана. Извинения". Да, официально. Нет, не под дулом. Да, серьезно. — Пауза. Хёнджин усмехнулся. — Принял? Хороший мальчик. Спокойной ночи, папочка.

Он бросил телефон на сиденье.

— Ну? — Феликс поднял бровь.

— Принял. Как бизнес-предложение, — Хёнджин пожал плечами. — Старый хрен знает, когда отступление — лучшая тактика. Особенно когда у противника… — он ткнул пальцем в грудь Феликса, — такое секретное оружие.

Феликс не ответил. Усталость накрывала его волной. Алые губы все еще горели, напоминая о дне, полном абсурда. Он достал из кармана влажную салфетку (спасибо Сынмину, вечно снабжающему всех ненужными вещами) и начал энергично тереть губы. Красные разводы остались на белой бумаге.

— Эй, — Хёнджин нахмурился, наблюдая. — Зачем стираешь? Красиво же было.

— Кринжово, — проворчал Феликс, чувствуя, как кожа губ растягивается под грубым движением. — И липко.

— Дай сюда, — Хёнджин выхватил у него салфетку. Его движение было резким, но прикосновение к подбородку Феликса – удивительно мягким. Он заставил Феликса повернуться к себе. — Сиди смирно. Ты только размажешь, как клоун.

Его пальцы, обычно такие жестокие и уверенные, двигались осторожно. Он одной рукой придерживал подбородок Феликса, другой – методично, уголок за уголком, стирал остатки помады влажной салфеткой. Его дыхание пахло кофе и чем-то острым, близкое лицо в полумраке машины казалось сосредоточенным, почти нежным. Янтарные глаза не сводили с губ Феликса.

— Готово, — прошептал Хёнджин, откидываясь назад. Его пальцы еще секунду задержались на щеке Феликса. Потом он швырнул испачканную салфетку в сторону. В салоне повисло напряженное молчание, нарушаемое только шумом двигателя.

— Спасибо, — пробормотал Феликс, глядя в темное окно. Его губы горели уже не от помады, а от прикосновения.

— Феликс. — Голос Хёнджина был тише, глубже, лишенным привычной иронии. Феликс обернулся. Хёнджин смотрел на него прямо, его безумный блеск сменился чем-то… незнакомым. Тяжелым. Настоящим. — Я люблю тебя.

Слова повисли в воздухе, как нож, занесенный для удара. Не признание. Констатация факта. Как цвет неба или вкус крови.

Феликс замер. Сердце бешено заколотилось где-то в горле. Не от страха. От шока. От невыносимой нелепости. Любит? Этот псих? Меня?

— Ты… — он не нашел слов.

— Да, я, — Хёнджин усмехнулся, но в усмешке не было злобы. Была усталость. И что-то вроде обреченности. — Безумный, опасный, конченый ублюдок. И я люблю тебя. Не как игрушку. Не как трофей против братца. Просто… так. — Он резко отвернулся, глядя в свое окно. — Теперь знаешь. Можешь смеяться. Или бежать.

Феликс не смеялся. И не бежал. Он смотрел на резкий профиль Хёнджина, на напряжение в его плечах. На руку, лежащую на сиденье между ними – сжатую в кулак. Этот человек, залитый кровью и безумием, только что сделал самое уязвимое, что мог.

— Я… не знаю, что сказать, — честно выдохнул Феликс.

— Ничего не говори, — Хёнджин махнул рукой, не оборачиваясь. — Просто… ложись спать. Со мной. В одной комнате. Как вчера. Без вопросов.

Машина остановилась у особняка Хван. Феликс молча вышел, молча последовал за Хёнджином внутрь, мимо каменных лиц охраны. Они поднялись в комнату Хёнджина. Тот скинул куртку, футболку, оставшись в джинсах. Его торс с татуировками казался еще массивнее в полумраке.

— Ванная свободна, — бросил он, падая на кровать лицом вниз.

Когда Феликс вернулся из ванной, Хёнджин уже лежал на боку, спиной к нему, но место рядом было свободно. Феликс лег, стараясь не дышать. Через минуту Хёнджин повернулся. Его рука нащупала Феликса в темноте, легла на талию – не как вчерашнее владение, а как якорь. Притянула ближе. Спина Хёнджина прижалась к его груди.

— Спи, солнышко, — прошептал Хёнджин, его голос был глухим от подушки. — Сегодня… было пиздец как странно.

Феликс закрыл глаза, чувствуя тепло спины Хёнджина, его ровное дыхание. Запах кожи, татуировочной мази и чего-то дикого. Люблю тебя. Слова горели в темноте ярче любой помады. Он не ответил. Просто прижался лбом к лопатке Хёнджина и позволил усталости унести себя.

Особняк Банчана. Кабинет.

Банчан сидел за восстановленным дубовым столом. Перед ним – отчеты, цифры, схемы сделок. Но его взгляд был пустым. Он видел не бумаги, а лавандовые обои. И губы Феликса, лишенные алой краски, когда тот уходил.

— Чанбин. Вино. Красное. То, что с холмов Тосканы.

Чанбин, стоявший у окна, кивнул без слов. Через минуту на столе стоял бокал темно-рубиновой жидкости. Банчан отхлебнул, морщась. Он ненавидел вино. Любил только черный кофе и виски. Но сегодня требовалось что-то… другое.

— Что он делал? — спросил Банчан вдруг, глядя в бокал. — С ним. После того, как уехал.

Чанбин знал, о ком речь.

— Вернулись в особняк Хван. Хёнджин… помог ему стереть помаду. — Чанбин сделал паузу, выбирая слова. — Аккуратно. Потом… сказал, что любит его.

Банчан замер. Бокал в его руке чуть дрогнул. Рубиновое вино колыхнулось, как кровь.

— Любит? — он произнес слово с отвращением, как яд. — Этот псих?

— Его слова, — Чанбин пожал плечами. — Феликс не ответил. Лег спать. Рядом с ним.

Тишина сгустилась, наполненная невысказанной яростью и… болью. Банчан опрокинул бокал вина одним глотком.

— Идиот. Оба идиота. — Он резко встал, начал мерить кабинет шагами. — Любовь… Что он понимает в любви? Хаос? Боль? Владение?

— Возможно, больше, чем мы, — тихо сказал Чанбин.

Банчан остановился, удивленно глянув на него. Чанбин избегал его взгляда, что-то лихорадочно листая на своем телефоне.

— Что ты там пялишь? — рявкнул Банчан.

Чанбин вздрогнул, чуть не выронив телефон.

— Ничего… Рабочие сообщения…

— Врешь, — Банчан был рядом за два шага. Он выхватил телефон из рук Чанбина. Экран горел ярко. Банчан прочитал заголовок открытой вкладки браузера:

"[Омегаверс] Лед и Пламя: Альфа Чанбин и его Маленький Омега Феликс"

Под заголовком – откровенный текст: "...Альфа Чанбин прижал дрожащего омегу Феликса к стене, его клыки скользнули по маркирующей железе на хрупкой шее... 'Ты мой', - прошипел он, чувствуя, как сладкий запах страха и желания омеги сводит его с ума..."

Банчан замер. Его лицо выражало полное, абсолютное недоумение.

— Что… что это за хуйня? — он уставился на Чанбина, который покраснел до корней волос.

— Это… фанфики, — пробормотал Чанбин, отворачиваясь. — Вымысел. Просто… читаю иногда.

— Про нас? — Банчан тыкал пальцем в экран. — Про тебя и… Феликса? Альфа? Омега? Клыки? Маркирующая железа?! — Его голос повышался с каждым словом.

— Да! Вымысел! — Чанбин попытался выхватить телефон, но Банчан отстранился, листая текст дальше с растущим отвращением и любопытством.

— "Альфа Банчан наблюдал из тени, его черные глаза горели ревностью, пока его правая рука заставляла его маленького омегу стонать..." — Банчан прочитал вслух, и его лицо исказилось гримасой чистого шока. — Я?! В этом?! С тобой?! И с ним?! Это… это извращение!

— Я знаю! — Чанбин схватился за голову. — Просто… забудь! Отдай телефон!

Но Банчан не отдавал. Он листал дальше, его брови все выше поднимались на лоб.

— Они… они там постоянно… — он искал слово, — спариваются? На разных поверхностях? С рыком и клыками? И… узлами?! Что за узлы?!

— Биологический вымысел в омегаверсе! — выпалил Чанбин, готовый провалиться сквозь землю. — Фикция!

Банчан замолчал. Он уставился на экран, читая сцену, где "Альфа Чанбин" нежно строил гнездо для своего "беременного омеги Феликса" из одеял и его свитеров. Его лицо было комично-серьезным.

— Это… — он начал, потом остановился. Посмотрел на Чанбина. — Это то… как бывает? В… нормальных отношениях? Без пистолетов и трупов?

Чанбин замер.

— Иногда. В вымысле. Да.

Банчан медленно опустился в кресло, все еще держа телефон. Он проскроллил еще немного, его жесткие черты смягчились чем-то похожим на наивное любопытство.

— Покажи мне еще. Эту… фикцию.

Чанбин ахнул.

— Ты серьезно?

— Да. — Банчан ткнул пальцем в экран. — Хочу понять. Как этот… альфа Чанбин. Он… не пугает его. Он строит гнезда.

Так, в глухую ночь, в кабинете главы мафиозного клана "Страй", два опаснейших человека города погрузились в чтение фанфиков по омегаверсу. Чанбин, красный как рак, объяснял основы динамики "альфа/омега", маркировки, течки и "заботливых альфачей". Банчан слушал с сосредоточенным видом стратега, изучающего вражескую территорию, периодически вставляя:

— А клыки обязательны?
— Этот "узел" – это физиологично?
— Почему омега Феликс всегда плачет? Он слабый?
— Если я альфа… почему в этом фанфике я только смотрю и ревную?

Тем временем. Путь Сынмина домой.

Сынмин плыл по ночным улицам на крыльях к-поп блаженства. В наушниках гремел яркий бит Stray Kids, и он подпевал во весь голос, вытанцовывая на пустынном тротуаре:

— "БАНГ! БАНГ! БАНГ! Чанбин-а, ты мой мечты-и-и!" — он крутанулся, воображая микрофон, и не заметил выступающий корень дерева.

— ОЙ! БЛЯЯЯ—!

Его нога подкосилась. Розовые волосы мелькнули в воздухе. Он полетел вперед, прямо на темную фигуру, вынырнувшую из-за угла с планшетом в руках. Чонин!

Сынмин врезался в него грудью. Чонин, всегда устойчивый, на этот раз не удержал равновесия под внезапной атакой вьющихся волос и размахивающих рук. Они рухнули на асфальт вместе – Сынмин сверху, Чонин снизу. Наушники Сынмина вылетели, оглушительная музыка смолкла. Планшет Чонина отлетел в сторону, экран треснул.

— Ох, черт! Чонин! Прости! Я…

Сынмин попытался оттолкнуться, но его колено уперлось во что-то мягкое между ног Чонина. Тот ахнул, не звуком, а резким выдохом. В этот момент Сынмин, теряя баланс, инстинктивно схватился за плечи Чонина и…

Их губы столкнулись.

Жестко. Неуклюже. Зуб Сынмина стукнулся о губу Чонина.

Они замерли. Сынмин широко раскрытыми глазами смотрел в близкое, обычно скрытое капюшоном лицо Чонина. Его глаза, такие острые и наблюдательные, были распахнуты от чистого, абсолютного шока. Они дышали друг в друга, смешав запахи кофе Сынмина и озона от планшета Чонина.

— Боже мой, — прошептал кто-то сбоку.

Сынмин отдернулся как ошпаренный. Чонин лежал неподвижно, на его нижней губе выступила капелька крови.

На краю тротуара стояли Минхо и Джисон. Они шли за Сынмином, видя его танцы, и стали свидетелями всего падения и… поцелуя. Джисон смотрел с открытым ртом. Минхо – с каменным лицом, но его рука сжала плечо Джисона.

— Э-это не то, что вы подумали! — завопил Сынмин, вскакивая и отряхиваясь, его лицо пылало ярче волос. — Я упал! Он… он подвернулся! Это был несчастный случай! Чонин, скажи им!

Чонин медленно поднялся. Он вытер тыльной стороной ладони кровь с губы. Его глаза скользнули с лица Сынмина на Минхо и Джисона. Потом он молча поднял треснувший планшет, стряхнул пыль, сунул в рюкзак.

— Вероятность подобного столкновения: 0.003%, — произнес он ровным тоном. — Факт столкновения губ: подтвержден. Категория: "несчастный случай".

Он поправил капюшон, скрыв лицо, и пошел прочь, не оглядываясь.

— Чонин! Подожди! Я заплачу за планшет! — крикнул ему вдогонку Сынмин, потом обернулся к окаменевшим Минхо и Джисону. — Вы же видели! Я не хотел! Это он…

— Он тебя поцеловал? — тихо спросил Джисон, его глаза все еще были огромны.

— НЕТ! Я ЕГО! НО НЕ НАРОЧНО!

Минхо хмыкнул. Впервые за вечер на его лице мелькнуло что-то похожее на едва уловимую улыбку.

— Случайный поцелуй с Чонином. Редкий трофей, Сынмин. Береги.

Он взял Джисона под руку и повел дальше, оставив Сынмина одного на тротуаре, с пылающими щеками, разбитыми наушниками и ощущением, что мир окончательно и бесповоротно сошел с ума. А где-то там, в темноте, Чонин прижимал окровавленную губу тыльной стороной ладони, и его острый мозг впервые за долгое время анализировал не данные, а странное, теплое чувство на месте удара.