Игра в Перемирие

Ночь была кошмаром. Каждый раз, закрывая глаза, Феликс чувствовал жгучее прикосновение губ Банчана на щеке и видел его пустые, всевидящие глаза. Он ворочался на узкой кровати, простыни сбились в комок, подушка была мокрой от пота. Рассвет застал его с красными, воспаленными веками и головой, тяжелой, как свинец. На пары идти не хотелось, но оставаться в четырех стенах, пропитанных страхом, было еще хуже.

Университет встретил его гулким шумом коридоров. Феликс пробирался сквозь толпу, как зомби, не видя лиц. Он рухнул на стул в аудитории, положив голову на холодную поверхность стола. Мир плыл.

— Место свободно?

Голос прозвучал прямо над ухом — хрипловатый, с нарочитой сладостью. Феликс даже не пошевелился. Хёнджин. Не сегодня. Пожалуйста, не сегодня.

Но Хёнджин уже сидел рядом, развалившись на стуле, его длинные мелированные волосы пахли дорогим табаком и чем-то диким. Он что-то говорил — про скучную лекцию, про то, как Феликс бледен, как ему нужен отдых, может, прогулка? Феликс слышал слова как сквозь вату. Они ударялись о его сознание и отскакивали, не оставляя следа. Его веки слипались. Адреналин страха окончательно выгорел, оставив пустоту и невыносимую усталость.

Темнота.

Феликс провалился в беспамятный, тяжелый сон прямо за столом.

Когда он смутно начал осознавать себя, то почувствовал необычное тепло и тяжесть на плечах. И запах — дорогой кожа, табак, тот самый дикий, звериный аромат Хёнджина. Феликс приоткрыл глаза. На нем лежала черная кожаная куртка Хёнджина. А сам Хёнджин сидел рядом, подперев голову рукой, и смотрел на него. Не насмешливо. Не нагло. С каким-то... странным, почти нежным любопытством.

Феликс резко поднял голову, сбрасывая куртку.

— Что...?

Аудитория была пуста. Пары кончились. На часах — перерыв. Рядом, у двери, стояли Сынмин, Джисон и Чонин. Сынмин смотрел на Хёнджина с открытым ртом, его розовые волосы казались еще ярче от шока. Джисон прятался за Чонина, широко раскрыв глаза. Чонин наблюдал, как всегда, непроницаемо, но его пальцы быстро двигались по экрану планшета.

— Проснулся, солнышко? — Хёнджин ухмыльнулся, поднимая свою куртку. — Спишь, как младенец. Мило.

— Я... — Феликс растерянно огляделся. — Почему вы не разбудили?

— А зачем? — Хёнджин пожал плечами. — Спал же красиво.

Феликс встал, чувствуя, как кровь приливает к лицу от смущения и остатков страха. Он бросился к выходу, к друзьям.

— Ликс! Ты в порядке? — Сынмин схватил его за руку. — Этот... этот псих... он...

— Я знаю. — Феликс потянул его за собой. — Уходим.

— Феликс.

Голос Хёнджина остановил его у выхода из аудитории. Он стоял, перекинув куртку через плечо.

— Поговорим? Пару минут. Вон там. — Он кивнул в сторону туалета в конце коридора.

— Нет.

— Это важно. — Взгляд Хёнджина стал серьезным, безумный блеск в янтарных глазах притушился. — Правда.

Феликс колебался. Сынмин сжал его руку.

— Не ходи.

— Я... быстро. — Феликс вырвал руку. Что-то в тоне Хёнджина задело его. Не угроза. Почти... просьба?

Туалет был пуст. Хёнджин запер дверь на задвижку.

— Слушай, — он повернулся к Феликсу, отбросив напускную легкость. — Я знаю, что ты обо мне думаешь. Псих. Угроза. Опасный ублюдок. Может, так и есть. — Он усмехнулся без веселья. — Но тебе... я зла не желаю. Честно.

Феликс молчал, напряженно глядя на него.

— Я вижу, как ты дрожишь. Как боишься. Твоего братца. Всех. — Хёнджин сделал шаг ближе. — Я тоже знаю, что такое страх. И что такое клетка. Только моя была позолоченной.

— Что ты хочешь? — прошептал Феликс.

— Вырваться. И... может, помочь тебе вырваться. Хочешь? Покатаемся? Просто... подышим воздухом. Без вопросов. Без прошлого.

Иррациональное желание согласиться охватило Феликса. Уехать. Хоть ненадолго. От Банчана. От страха. От этой духоты.

— ...Хорошо.

Черный внедорожник Хёнджина рванул с места, как зверь, сорвавшийся с цепи. Он мчался по ночным улицам, окна были опущены, холодный ветер бил в лицо, забирая дыхание. Музыка — какой-то тяжелый, агрессивный электроник-метал — ревела из салонных колонок. Хёнджин сидел за рулем расслабленно, одной рукой, его лицо освещалось неоном уличных вывесок. Он не говорил ни слова. Феликс закрыл глаза, позволяя ветру и грохоту музыки смыть хоть часть напряжения.

Они выехали на пустынную набережную, где фонари горели редко, а с реки тянуло сыростью.

— Красиво, да? — Хёнджин сбросил скорость. — Тишина. Темнота. Можно подумать, что ты один во всем...

Выстрел прозвучал как хлопок лопнувшей шины. Стекло со стороны водителя взорвалось дождем осколков.

— БЛЯДЬ! — Хёнджин рефлекторно рванул руль в сторону, пригнувшись. Внедорожник вильнул, шины завизжали.

Феликс вжался в сиденье, паралич страха сковал тело. Стреляют. В нас стреляют.

Еще выстрел. Пуля ударила в крышу над Феликсом, оставив вмятину.

— Сиди ниже, сука! — заорал Хёнджин, резко тормозя и выключая фары. Он рванул ручник, машину развернуло. Из темноты, из-за бетонных блоков, вышли трое. В черном. С пистолетами. Они шли уверенно, целясь.

Хёнджин выхватил из-за пояса свой тяжелый пистолет, высунулся в разбитое окно, открыл ответный огонь. Грохот оглушил Феликса. Он зажмурился, слыша только бешеный стук собственного сердца и дикий рев Хёнджина:

— КОЗЛЫ! Я ВАС ПЕРЕЕБУ ВСЕХ!

Пули свистели вокруг, как злые пчелы. Одна пробила лобовое стекло рядом с головой Феликса. Он вскрикнул, почувствовав, как мелкие осколки царапают щеку.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ! ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ!

Голос. Холодный. Режущий. Знакомый.

Банчан.

Он вышел из тени огромного черного лимузина, который подъехал бесшумно, как призрак. Он был в темном пальто, лицо — маска ледяной ярости. Его люди замерли, опустив оружие.

Хёнджин перестал стрелять, тяжело дыша, его пистолет все еще был направлен в сторону нападавших.

Банчан подошел к внедорожнику. Его глаза метнулись к Феликсу, сидевшему в кресле пассажира, бледному, с царапиной на щеке, в осколках стекла. В этих черных глазах что-то дрогнуло. Не страх. Нечто более страшное — абсолютная, безумная ярость.

— Кто... — Банчан обернулся к своим людям. Его голос был тише шепота, но он резал, как нож. — Кто стрелял в машину? Зная, что там может быть... гость?

Один из стрелков, высокий парень с перекошенным лицом, шагнул вперед.

— Босс, мы не видели... Мы думали, только Хёнджин...

Банчан не дал ему договорить. Он выхватил пистолет из кобуры — быстрый, как молния, — и выстрелил.

Выстрел грохнул громче всех предыдущих. Пуля ударила стрелка точно между глаз. Тело рухнуло на асфальт без звука.

— ОШИБКИ НЕДОПУСТИМЫ, — произнес Банчан ровным тоном, словно констатировал погоду. Он перевел ствол на второго стрелка, который стоял, парализованный ужасом.

— Босс! Нет! Мы...

Второй выстрел. В грудь. Человек захрипел, упал на колени, потом навзничь.

Третий стрелок бросился бежать. Банчан выстрелил ему в спину. Тот упал, дернулся и затих.

Тишина. Только тяжелое дыхание Хёнджина и тихий стон Феликса. Воздух пахл порохом, кровью и смертью.

Банчан опустил пистолет и подошел к пассажирской двери внедорожника. Он открыл ее.

— Феликс. — Его голос был мягким. Неестественно мягким. — Выходи.

Феликс не двигался. Он смотрел на Банчана, на его безупречный костюм, на пистолет в руке, на три трупа на асфальте. Его трясло.

— Я... я не могу...

— Выходи, — повторил Банчан, протягивая руку. — Пожалуйста.

Феликс, повинуясь инстинкту выживания, выбрался из машины. Его ноги подкосились. Банчан подхватил его, удерживая на ногах. Его прикосновение было твердым, холодным.

— Прости, — прошептал Банчан, его губы почти коснулись волос Феликса. — За стресс. За... это. — Он кивнул в сторону тел. — Они не должны были стрелять. Никогда.

В этот момент на набережную с ревом сирен ворвались полицейские машины. И еще один лимузин — белый, бронированный. Из него вышел мужчина лет пятидесяти, в безукоризненном костюме, с лицом, как у высеченной из гранита статуи. Отец Хёнджина. Хван Чжинхо.

— Что за цирк?! — его голос гремел, несмотря на расстояние. Он окинул взглядом сцену: мертвых людей Банчана, разбитый внедорожник сына, Банчана, держащего за руку бледного Феликса. Его глаза остановились на Банчане. — Ты объяснишь это, Банчан.

Банчан отпустил Феликса, развернулся к Чжинхо. Его лицо снова стало ледяной маской.

— Очисти свою свору от шавок, которые лезут не в свои дела, Чжинхо, — холодно бросил он. — Мои люди наказали нарушителей спокойствия. Ничего личного.

— Ты убил троих моих лучших! — зарычал Чжинхо. Полицейские напряженно переглядывались, держа руки на кобурах.

— Они стреляли в автомобиль, где находился мой брат, — Банчан сделал ударение на слове "брат". — Это было самоубийство.

Чжинхо взглянул на Феликса, потом на Хёнджина, который выбрался из машины и стоял, опираясь на дверь, его лицо было покрыто мелкими порезами от стекла, в глазах — шок и неконтролируемая ярость.

— Сын...

— Отвали, старик, — прошипел Хёнджин. — Твои "лучшие" чуть не угробили меня и... его.

Банчан сделал знак Чанбину, который стоял рядом с лимузином, бесстрастный, как скала. Тот достал телефон.

— Ситуация под контролем, господин Хван, — Чанбин подошел к полицейскому капитану, что-то быстро и тихо говоря. Деньги? Угрозы? Капитан кивнул, лицо его было каменным. Он отдал приказ своей команде. Полицейские начали оцеплять место, но не трогали ни Банчана, ни Чжинхо.

— Тебе нужен врач, — Банчан снова повернулся к Феликсу. — Оба.

— Я сам позабочусь о сыне, — отрезал Чжинхо.

— А о моем брате позабочусь я, — Банчан взял Феликса за локоть.

— Нет! — вырвалось у Феликса. Он вырвал руку. — Я... я поеду с Хёнджином.

Тишина повисла тяжелее, чем запах крови. Банчан замер. Его глаза сузились до щелочек, в них вспыхнуло что-то первобытное, опасное. Хёнджин фыркнул.

— Слышал, братец? Солнышко со мной.

Банчан не отвечал. Он смотрел только на Феликса. Смотрел так, что тому казалось, будто его прожигают лазером.

— Как скажешь, — наконец прошелестел Банчан. Он повернулся и пошел к своему лимузину, не оглядываясь. Чанбин бросил на Феликса быстрый, нечитаемый взгляд и последовал за ним.

Чжинхо что-то резко сказал Хёнджину на тайваньском диалекте, но тот только махнул рукой и открыл дверь пассажира разбитого внедорожника для Феликса.

— Поехали, солнышко. Пока не передумал.

Больница.

Бесконечные коридоры, запах антисептика, яркий, режущий свет. Врачи обработали мелкие порезы Феликса от стекла, сделали рентген — сотрясения не было, но шок был написан на его лице. Его поместили в палату на ночь для наблюдения. Хёнджин отделался парой царапин, но врачи настаивали на том же.

Дверь палаты распахнулась с грохотом.

— ЛИКС! — Сынмин влетел первым, его лицо было искажено ужасом. За ним, запыхавшиеся, вбежали Джисон и Чонин.

— Ты жив! О Боже, ты жив! — Сынмин бросился к койке, чуть не опрокинув столик.

— Мы слышали... перестрелка... на набережной... — Джисон был бледен как простыня, его глаза огромны. — Чонин взломал полицейскую волну...

Чонин молча стоял у двери, его капюшон был натянут, но планшет он держал в руках, пальцы замерли над экраном. Он смотрел не на Феликса, а на Хёнджина, который сидел на соседней койке, закинув ногу на ногу, и чистил ногти складным ножом.

— Я в порядке, — попытался успокоить Феликс, но его голос дрожал. — Просто... стреляли.

— Кто?! — выдохнул Сынмин.

— Неважно, — перебил Хёнджин, щелкнув ножом. — Важно, что жив. И что теперь он, — он кивнул на Феликса, — живет у меня.

— Что?! — хором ахнули Сынмин и Джисон.

— Твоя конура теперь небезопасна, солнышко, — Хёнджин встал, подошел к койке Феликса. — А у меня — высокие заборы, пуленепробиваемые стекла и куча вооруженных психов, которые никого не подпустят. Включая твоего милого братца. — Он наклонился, его янтарные глаза горели. — Согласен?

Феликс посмотрел на испуганные лица друзей. На непроницаемого Чонина. На Хёнджина с его безумным предложением. У него не было сил сопротивляться. Не было сил думать.

— ...Да.

Особняк Банчана.

Кабинет был превращен в руины. Осколки дорогого фарфора, хрусталя, разбитые вазы, скульптуры — все летело под ноги Банчану, который метался по комнате, как раненый зверь. Его пальто было сброшено, рукава белой рубашки закатаны, на костяшках — ссадины и кровь.

— ЖИВЕТ У НЕГО! — он выкрикнул это слово, как проклятие, и швырнул тяжелую хрустальную пепельницу в зеркало во всю стену. Зеркало разлетелось на тысячи осколков. — У ЭТОГО ТАЙВАНЬСКОГО УБЛЮДКА! ПСИХА!

Чанбин стоял у двери, наблюдая за разрушением. Его лицо было усталым.

— Он выбрал...

— ВЫБРАЛ?! — Банчан обернулся к нему, глаза налиты кровью. — ЕГО ВЫБРАЛИ ЗА НЕГО! ВЫБРАЛИ СТРАХ! ВЫБРАЛИ ПУЛИ! — Он схватил со стола графин с виски и швырнул его в стену. Бутылка разбилась, золотистая жидкость потекла по дубовым панелям. — Я ДАЛ ЕМУ ВЫБОР! ТИШИНУ! БЕЗОПАСНОСТЬ! А ОН... ОН...

Он вдруг замер посреди хаоса, его плечи ссутулились. Он тяжело дышал.

— ...Он испугался меня.

Чанбин молча подошел к бару, перешагивая через осколки. Он достал две чистые рюмки, налил в них виски до краев. Подошел к Банчану, протянул одну.

— Выпей.

Банчан взял рюмку, его пальцы дрожали. Он опрокинул ее в горло одним движением, закашлялся. Чанбин выпил свою.

— Почему? — прохрипел Банчан, глядя в пустую рюмку. — Почему он не видит? Я же... я же хочу...

— Добра? — Чанбин налил еще. — По-своему.

— Да! — Банчан снова выпил. — Я уберу всех, кто посмеет на него дышать. Всех! Даже этого ублюдка Хёнджина! И его отца! Весь их клан! Я...

— Ты напугал его до смерти сегодня, — тихо сказал Чанбин. — Тремя трупами у него на глазах.

Банчан замолчал. Он посмотрел на свои окровавленные костяшки.

— Они стреляли... в него...

— Они выполняли приказ. Твой приказ — убрать Хёнджина. Они не знали, что Феликс там.

— ОШИБКА! — рявкнул Банчан, но уже без прежней силы.

— Да. — Чанбин допил вторую рюмку. — Как и ты.

Банчан уставился на него. Потом вдруг засмеялся. Громко, истерично.

— Ты... ты смеешь...

— Да. Смею. Потому что ты мой друг. И потому что ты пьян. И я тоже.

Банчан схватил бутылку из рук Чанбина, отпил прямо из горлышка. Виски потекло по его подбородку на рубашку.

— Он мой...

— Нет. — Чанбин взял бутылку, отпил сам. — Он ничей. Пока.

— Я верну его...

— Завтра. Сегодня... сегодня спи.

Банчан вдруг пошатнулся. Алкоголь, адреналин, ярость — все навалилось разом. Чанбин успел подхватить его под руку.

— Идиот... — пробормотал Банчан, его голова упала на плечо Чанбину.

Чанбин вздохнул, обняв друга за плечи, и поволок его, спотыкаясь, через осколки к дивану. Банчан бормотал что-то бессвязное про обои лавандового цвета и про то, что Феликс должен любить лаванду...

Чанбин уложил его на диван, снял окровавленные ботинки. Банчан уже засыпал, его лицо впервые за много лет выглядело не холодным, а просто... изможденным. Чанбин сел на пол рядом, прислонившись спиной к дивану. Он достал из внутреннего кармана маленькую фотографию. Старую, потертую. На ней — улыбающийся Феликс лет пятнадцати, еще до того, как его жизнь превратилась в кошмар.

— Идиоты мы все... — прошептал Чанбин, допивая остатки виски из бутылки. Потом положил голову на край дивана рядом с ногой спящего Банчана и закрыл глаза. В разрушенном кабинете пахло порохом, кровью, виски и безнадежностью.