Глава 10
Неровная грунтовая дорога была усеяна камнями. Впотьмах Лалиса спотыкалась о них, не видя, куда ставит ногу. Но тем не менее она благодарила Бога за то, что эта ночь облачная и безлунная. Темнота скрывала все, и это придавало девушке уверенности. Даже влажный туман, наползавший со стороны бухты и застилавший звезды, радовал ее, хотя и сопровождался промозглой сыростью, от которой волосы сворачивались в крохотные, заиндевевшие завитки. Ночной туман окутал ее, и надежды на благополучный исход возросли. Ей нужно прятаться как можно дольше. Пока она не уйдет достаточно далеко, рассвет будет ее врагом. А охотиться за ней обязательно станут. Узнав о ее побеге, они рассвирепеют и немедленно бросятся в погоню. Лалиса содрогнулась, представляя безумно горящие глаза этой своры безумцев. О да, темнота — ее подруга. Лучшая подруга.
Она не успела уйти далеко, когда услышала шум. Грубые, озлобленные голоса, стук копыт — все эти звуки, особенно жуткие в ночи, возникали как бы из ниоткуда, словно призрачное эхо, разносимое ветром. Лалиса ждала их, готовила себя к этому, и все-таки, когда это случилось, волосы у нее встали дыбом, а тело покрылось испариной. Она бросилась прочь с дороги, прячась за сплетением темных силуэтов деревьев. Нервы ее были натянуты, как струны. Тяжело дыша, Лалиса прижалась к дереву и замерла, чувствуя, что кора впивается в щеку.
Ожидание длилось недолго. Вот они уже появились из-за поворота дороги, освещенные пламенем поднятых факелов. Темные плащи, высокие шляпы, лица, искаженные гневом. Некоторые ехали верхом, остальные семенили следом. Лалиса разглядела во главе толпы высоченную фигуру Ким и нырнула в спасительную темноту чащи. Хотя она уже не видела их, но слова доносились из мрака, словно похоронный звон.
— Арестовать ведьму!
— Рыжие волосы — дьявольская метка!
— Повесить прислужницу сатаны!
От этих грозных, пропитанных ненавистью речей ее затрясло сильнее, чем от тумана и ветра. Лалиса вонзилась ногтями в ладони. И вдруг огни и голоса растворились во мраке — так же внезапно, как возникли. И она снова осталась одна в ночи. Сразу почувствовав облегчение, Лалиса вздохнула — глубоко и порывисто. Потом робко вышла из-за деревьев.
Мешкать нельзя. Уловка с гаванью не задержит их надолго. Ей нужно торопиться.Ким
Путь до деревни показался ей бесконечным, и все-таки в конце концов она добралась до края площади, настороженно посматривая на окружавшие ее деревянные постройки. Поблизости никого не было видно. Лалиса натянула капюшон на голову, пригнулась так, чтобы не было видно ее лица, и, миновав прочие строения, проскользнула к тюрьме. Она знала, что с наступлением сумерек констебль Вининг отправляется домой ужинать и узников никто не охраняет, потому что сбежать из этих зарешеченных камер с тяжелыми цепями практически невозможно. Девушка метнулась в тень здания и прижалась к стене под одним из высоких зарешеченных окон.
— Джису! Джису! — Лалиса боялась, что ее шепот затеряется среди стонов и рыданий несчастных узников. Она позвала еще раз — уже погромче. И опять не дождалась ответа. Тогда она тенью скользнула к дальнему окну. — Джису, ты меня слышишь? — повторила она.
— Кто... кто это? Л-Лалиса? — Нежный голос Джису звучал в этот вечер особенно слабо, но, заслышав его, Лалиса вздохнула с облегчением.
— Да, это я, — отозвалась она негромко. — Ты в порядке?
— Д-да, но... Лалиса, тебе нужно бежать! — Голос Джису дрожал от волнения. — Всего час назад в деревне поднялся страшный шум. Я... слышала через окно вопли. Мировой судья Ким поскакал домой с констеблем и толпой деревенских, чтобы арестовать тебя!
— Я знаю. Они прошли мимо меня по дороге. — Лалиса досадовала, что окошко такое маленькое и находится так высоко. Ей хотелось заглянуть в лицо Джису и убедиться, что с ней действительно все в порядке. У девушки был совершенно убитый голос, и это очень тревожило Лалису.
— Джису, я отправлюсь туда, где меня не отыщут, но прежде хочу сказать тебе кое-что. Ты только не думай, будто я тебя бросаю.
Из тюрьмы донеслось сдавленное рыдание.
— Я... я никогда так не подумаю. Ты ничего не можешь для меня сделать, Лалиса. Тебе самой нужно спасаться!
— Я пошлю весточку Сокджину! — сказала Лалиса. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти тебя. Не бойся — ты не одна! Я хочу, чтобы ты знала это и не теряла веры!
Несколько мгновений стояла тишина. Слышался лишь плач какого-то несчастного, запертого в камере, да налетающие снаружи порывы ветра. Потом раздался голос Джису, слабый и растерянный:
— У меня нет ни малейшей надежды, Лалиса. Я это знаю. Но ты... ты убежишь. Ты такая умная, ловкая. У тебя получится.
— Я приведу Сокджина тебе на помощь! — яростно прошептала Лалиса. — Не забывай об этом, Ким Джису!
— Иди, Лалиса. Ты больше не можешь задерживаться.
— Да, я знаю. — Лалиса почувствовала, как глаза защипало от слез. Оставлять Джису один на один с толпой мучителей было невыносимо, но выбора не оставалось. Она тихо всхлипнула и с трудом произнесла: — Прощай, Джису! Мы еще увидимся!
— Прощай, моя подруга. Удачи тебе, — донесся сквозь ветер слабый шепот Джису. — Прощай.
Превозмогая себя, Лалиса отвернулась.
Внезапно луч света упал на площадь. Дверь постоялого двора «Четыре колокола» распахнулась, и две фигуры в алых плащах вышли в туманную ночь. Похолодев от страха, Лалиса снова отпрянула в тень, задержала дыхание и выдохнула лишь тогда, когда увлеченные беседой мужчины прошли по площади и свернули на дорогу, даже не посмотрев в ее сторону. Она так крепко закусила губу, что почувствовала вкус крови. Руки дрожали. Лалиса постаралась успокоиться.
Ей нужно уходить. Прямо сейчас. Не мешкая. Она бросилась к лесу, росшему за тюрьмой, где они с Чонгуком повздорили после проповеди. Уже оказавшись в зарослях, она продолжала бежать, пока не укрылась в кустарнике. Сквозь тяжелые удары собственного сердца Лалиса различала журчание ручья и шелест листьев. Больше ничего. Ни песнопений, ни криков, ни стука копыт. Они не напали на ее след — пока.
Однако Лалиса понимала, что это только вопрос времени. Рано или поздно они покинут гавань и начнут искать по лесам. Плотнее закутавшись в плащ, девушка помчалась дальше.
Она забиралась все глубже в чащу, отчаянно стараясь придерживаться юго-западного направления. Лалиса знала, что там находится город Бостон. Она то и дело спотыкалась и падала, лицо ее царапали низко свисающие ветви и кустарник, но она не останавливалась. Лалису не оставляло ужасное чувство, что еще немного — и она услышит шум погони. Лишь это и удерживало ее на ногах, заставляло нестись напролом по продуваемому всеми ветрами лесу. Страх гнал ее дальше и дальше, несмотря на полное изнеможение.
Но через несколько часов силы окончательно покинули ее. Ей не хватало воздуха, она едва ковыляла. Усталость брала верх. Ну теперь-то можно позволить себе короткий отдых? Нет, сказала себе Лалиса. А вдруг они уже идут по ее следам, вдруг они уже совсем рядом? И она устремилась вперед, с трудом волоча ноги по мягкой, мокрой траве. Ей нельзя останавливаться. Пока нельзя.
Наконец она застыла, не в силах сделать больше ни шагу, и прислонилась к старому дубу, прильнув к нему, словно к старому другу. Кролик прошмыгнул мимо. Гуси кружили над ее головой, подтверждая, что до побережья уже не так далеко. По крайней мере она двигалась в правильном направлении. Лалиса вслушивалась в тишину, но улавливала лишь обычные лесные звуки. Она уже подумала, что, должно быть, ушла достаточно далеко и теперь в безопасности. А потом вдруг хрустнула ветка, и она замерла, пронзенная страхом, словно острым жалом. Что это? Лошадь? Человек? От ужаса желчь подступила к горлу.
Она тихонько вскрикнула, когда кто-то закопошился в кустах. Красные глаза вспыхнули в темноте. Потом, разглядев рыжую, с отливом, шерсть и длинную морду, Лалиса поняла, что это лисица следит за ней из зарослей. И снова испугалась. Не отрывая взгляда от злобно глядевшего на нее зверя, она стала отходить, поначалу медленно, бочком. А потом вдруг снова побежала, все быстрее и быстрее, в глубину ночи. Лес проплывал мимо нее. Темные деревья с мокрыми, хлесткими ветвями, пористая, чавкающая под ногами земля, сверчки, наполнявшие ночь стрекотанием. Чаща словно ожила. В этом окутанном туманом полночном лесу Лалиса чувствовала себя непрошеной гостьей. Но выбора у нее не было, и она лишь пугливо озиралась, съеживаясь от предчувствия неведомых опасностей, таившихся где-то рядом. Гонимая страхом и отчаянием, она уходила все дальше и дальше, до тех пор пока не поняла, что больше идти не может.
От Сейлема до Бостона — целый день езды верхом. Ей же предстоит провести на ногах по меньшей мере два дня — или сутки, если она будет идти очень быстро. Придется устроить себе отдых, чтобы восстановить силы. Лучше сделать это под покровом темноты, нежели при дневном свете, когда ей нужно постоянно быть настороже. Так Лалиса говорила себе, когда усталость окончательно одолела ее и она опустилась на мягкую траву под сенью вяза.
Ночная прохлада уже пробирала до самых костей. Девушка прислонила голову к древесному стволу. За последний час туман рассеялся, но промозглая сырость осталась. Высоко над головой, за переплетением веток, по темному небу медленно проплывали рваные облака. Лалиса молила Господа о том, чтобы не пошел дождь, а потом глаза ее закрылись. Сон настиг ее, затягивая в мир теней и грез. Час проносился за часом.
Внезапно Лалиса очнулась. Охваченная паникой, она стала затравленно озираться, ожидая увидеть вокруг себя плотное кольцо пуритан с мушкетами и веревками в руках. Но увидела лишь синицу, скачущую по сырой земле. Небо порозовело от занимающейся зари. Повсюду сверкала роса. Лалиса сидела выпрямившись и напряженно прислушивалась. Лес наполнялся шелестом и умиротворенным птичьим щебетом. Что ж, пришла пора позавтракать.
Кукурузная лепешка закончилась слишком быстро, и голод по-прежнему терзал ее, когда она проглотила последние крошки. Ну что ж, подбодрила себя девушка, возможно, по пути ей попадутся какие-нибудь ягоды. И источник с чистой водой, где можно напиться и умыть лицо. Она рывком поднялась и, выскользнув из перепачканного грязью плаща, повесила его на руку. День, похоже, предстоял теплый, солнечный. Роса уже почти высохла, и солнце пробивалось сквозь кроны деревьев. Она огляделась по сторонам, стараясь сориентироваться, и двинулась, как ей показалось, на юго-запад. Найти бы дорогу! Тогда останется лишь придерживаться ее, прячась, если появятся другие путники. По мере того как солнце поднималось все выше в небеса, страх быть обнаруженной усиливался. Ей нужно вести себя как можно тише, как можно осторожнее. Лалиса молилась о том, чтобы не сбиться с пути.
День тянулся невыносимо долго. Она все-таки нашла дорогу — обычную тропу шириной четыре фута, прорезавшую дикие, заболоченные леса. Она шла по этой тропе большую часть дня, вынужденная прятаться в чащобе всякий раз, когда замечала приближение людей, что, по счастью, случалось не слишком часто. На ходу она ела ягоды, сорванные с ближайших кустов, но они не слишком утоляли голод. Усталость одолевала ее, но она упрямо шла дальше, понимая, что поворачивать назад нельзя. В деревне Сейлем ее ожидала только смерть.
Лалиса старалась не думать о Чонгуке Чоне, о том, что он вернется за ней и не застанет в доме Ким. Порой, со всколыхнувшейся надеждой, она представляла, что Чонгук отправится на ее поиски в Бостон, но тут же гнала от себя эту мысль. Скорее всего он будет слишком раздосадован тем, что она все-таки сбежала. Если, конечно, он вообще удосужится вернуться в Сейлем. Лалиса брела сгорбившись, словно столетняя старуха, и ей казалось, что в ее душе что-то увядало, словно цветок, выдернутый из плодородной почвы. С небывалым упорством, словно в забытьи, проделывала она этот путь до Бостона, тупо переставляя ноги. Чонгук Чон — воспоминание, сон. А явь — весь этот ужас, бескрайние, холмистые просторы, где нужно прятаться и от зверя, и от человека.
Все ее мытье пошло насмарку, когда, прячась от сморщенного старика фермера и его сварливой жены, она провалилась в невесть откуда взявшуюся топь. Барахтаясь в зловонной жиже, девушка едва не заплакала от отчаяния. Потом, с наступлением сумерек, когда Лалиса снова оказалась в дикой чаще, она все-таки всплакнула — это были слезы усталости и страха. Завернувшись в мокрый, грязный плащ и дав волю слезам, она думала о Чонгуке, мечтала, изнывая от одиночества, о том, чтобы он оказался здесь, обнял ее. Да, в тот момент она отдала бы полжизни только за то, чтобы Чонгук был рядом, укачивал ее, осушал нежными поцелуями ее слезы. Но это были лишь мечты. И она, одинокая, несчастная, плакала до тех пор, пока наконец не провалилась в тяжелый, беспробудный сон. Этой ночью сновидения ей не досаждали.
Лалиса проснулась в тот странный час между ночью и рассветом, когда луна еще не уплыла, а нарождающееся солнце дремлет. Какое-то время она лежала неподвижно, прислушиваясь к биению собственного сердца, к окружающим лесным звукам. У Лалисы возникло ощущение, что она так и проведет остаток жизни, одиноко бродя по лесу. Она уже сомневалась, что когда-либо доберется до Бостона, что на ее пути возникнет какой-нибудь город или просто человеческое жилище, что она снова увидит человеческое лицо. Какое-то безумие овладело ею, какой-то кошмар наяву, ужас поднялся в ней гигантской, яростной волной, захлестывая разум. Она села, дико озираясь вокруг, потом неуверенно поднялась и бросилась напролом через чащу. В горле клокотало от беззвучного крика. Она спотыкалась о камни, налетала на деревья, но не сбавляла ходу.
Словно одержимая, она бежала, бежала, бежала...
Незадолго до полудня в Бостон явилась грязная оборванка. Она походила скорее на старую каргу, чем на молодую девушку, — от ее спутанных волос смердело болотной тиной, лицо покрывала короста грязи и запекшейся крови от царапин и ушибов. Платье и накидка были порваны и грязны. Лалиса пошатывалась, как пьяная, когда добрела до окраины города и лесной кошмар остался позади. Глаза ее были воспаленными и безжизненными, казалось, она с трудом припоминала, ради чего стремилась сюда. Ах да! Ей нужно разыскать Сувон.
С низко опущенной головой она еле брела по извилистым улочкам, смутно осознавая, что люди глазеют и тычут в нее пальцем. Добравшись до узенького переулка, она в изнеможении привалилась к стене булочной, вдыхая дразнящий аромат свежевыпеченного хлеба. При мысли о еде глаза ее подернулись слезами, а дрожащая рука потянулась к карману за кошельком. Лалиса стало медленно продвигаться к двери булочной.
Внезапно она почувствовала на своем плече чью-то тяжелую руку. Вздрогнув, Лалиса обернулась, и лицо ее побелело под слоем грязи. Перед ней стоял сурового вида мужчина в алом плаще. Другой, стоявший рядом, брезгливо морщил нос. Констебли. Лалиса испуганно ахнула.
— Кто ты такая, женщина? И что делаешь здесь? — требовательно спросил первый. Своими глазами — узкими, холодными и неподвижными — он напоминал рептилию.
Прежде чем она успела ответить, второй, пухлый коротышка с толстой шеей, с презрением проговорил:
— По всему видать — попрошайка.
— Мы здесь не любим чужаков, женщина, — подхватил первый. — Тем более таких оборванцев. Мы — благопристойная, работящая община, и нам некогда жалеть тех, кто не может сохранить себя в чистоте и честно трудиться.
— Я... я не... — начала Лалиса сухим, надтреснутым голосом. Потом облизала губы и начала заново: — Я... я ищу одного человека. Вы не подскажете...
— Пожалуй, посадим ее на денек в колодки, — нетерпеливо перебил толстяк. — Будет знать, как расхаживать здесь в таком виде — словно после свинарника!
— Нет! — Лалиса в отчаянии оглядывала их свирепые физиономии. Страх снова захлестнул ее. Эти ничего не станут слушать — им на все наплевать. Ее посадят в колодки, бросят в тюрьму, станут допрашивать до тех пор, пока не выяснят, что она сбежала из Сейлема, будучи обвиненной в колдовстве. Ее отправят обратно!
— Нет! — взвизгнула она.
В отчаянии Лалиса бросилась в узкий проулок и, собрав последние силы, припустилась прочь, лавируя между кучками мусора и выбоинами. Внезапно она налетела на доску и, тяжело рухнув на колени, почувствовала, как ее схватили сзади, рывком поставили на ноги и завернули руки назад. Констебли довольно кряхтели. Рыдая, она попыталась вырваться, даже пнула их несколько раз, но хватка их стала лишь безжалостнее.
— Пустите меня! — надрывалась Лалиса.
Внезапно в хаосе этой яростной возни со звонкостью и силой меча, лязгнувшего о металл, прозвучал спокойный, ледяной голос.
— Прекратить! — потребовал он. — Отпустите эту несчастную!
Констебли повернулись вместе с Лалисой, которая подняла затуманенные глаза.
Величавая фигура в накидке, на высоком гнедом жеребце возвышалась перед ней. Красивый, надменный всадник, в свою очередь, не сводил глаз с троицы в переулке. Лалиса моргнула и вгляделась внимательнее. Сердце ее заколотилось, как молот.
— Чонгук!
Высокий, властный человек нацелил на нее пронзительный взгляд и тут же подался вперед в седле. У него перехватило дыхание, а загорелое лицо удивленно вытянулось.
— Лалиса? — проговорил он быстро, сурово и как-то недоверчиво.
— Д-да. — Казалось, этот слабый шепот исторгло какое-то чужое горло.
Лалиса почувствовала, как слабость одолевает ее и ледяной холод распространяется по телу, словно в венах замерзает кровь. Она снова попыталась заговорить, протянуть к нему руку, но, сквозь сгущавшийся туман разглядев, что на лице его застыло выражение холодного бешенства, отшатнулась в испуге. Что-то не так. Чонгук разгневан. Он не рад ее видеть, он в ярости. Она всхлипнула. И тут вдруг он куда-то пропал. Черный туман заклубился перед ее глазами. Она в ужасе вскрикнула, но почему-то ничего не услышала. А потом холодная, темная, мертвящая пустота внезапно обрушилась на нее, поглотив целиком.
***
не забудьте поставить ⭐ и подписаться