13.
Рыдания Астрис стихают. Ее грудь, прижатая к моей, спокойно и размеренно поднимается, опускается. Наконец она засыпает. Осторожно – неохотно – я кладу ее на подушку и укрывают тонким одеялом, затем оседаю на пол, прислонившись спиной к кровати. Я больше не могу ее держать, но ни одна сила в мире не заставит меня покинуть ее комнату.
Сотрудники видели, что случилось. Все смотрели, как я держал Астрис и пел ей. Они знали, что без боя я никуда не пойду, а произошло уже достаточно насилия для одной ночи.
Они оставляют меня в покое и отводят резидентов обратно в постели. Я сижу, согнув ноги, положив руки на колени. В любой момент я готов вновь ринуться в бой. Когда в санатории стало тихо, я закрываю глаза, дрейфуя на грани сна. Затем кто-то мягко меня встряхнул.
Это было воскресное утро. Размытый свет рассвета проникал в окно. Деревья колышутся, а солнце ярко светит мне в глаза, ослепляя.
— Том?
Я поднимаю голову и морщусь от боли в шее. Андреа сидит рядом со мной, ее лицо переполняют благодарность и вина. Рядом с дверью стоит еще одна медсестра с пакетом шприцев и синим пластиковым ящиком в руке.
— Том, можешь идти, — шепчет Андреа, смаргивая слезы. Удивительно, но я не держу на нее какой-либо злости за вчерашнее недоверие ко мне. — Полиция все еще здесь, ждет заявления. Мы с Шерил должны отключить Астрис.
— Зачем? — хрипло спрашиваю я, потирая сонные глаза от жажды сна.
— Нужно выяснить, что произошло. Дилан сказал, что никогда…
Я жмурюсь и трясу головой.
— Не надо.
— Нам нужно ее осмотреть, — тихо говорит Андреа. — Астрис не может сказать нам, врет он или нет. Не словами.
Мой взгляд перемещается на пластиковую коробку в руках другой медсестры. Комплект на случай изнасилования. Мой живот сжимается, привкус желудочного сока полыхает во рту.
Я поднимаюсь с пола и впервые осматриваю комнату Астрис. Двуспальная кровать, небольшой письменный стол с ручками и бумагой. Разрушенный комод с расколотыми деревянными ящиками. Мои плечи заныли при воспоминании, как я в черной дымке ярости оторвал Дилана от Астрис.
Если не считать комода, комната была такой же, как и у большинства других пациентов, только на стенах везде висели бумаги. Напоминания и заметки.
Ванная комната здесь.
Это шкаф.
Два года в санатории, а Астрис все еще не ориентируется в собственной комнате.
Я бросаю последний взгляд на кровать. Астрис мирно спит, но они сделают ей укол, чтобы глубже погрузить в бессознательное и она не проснулась во время необходимой проверки.
«И Астрис не может сказать, согласна она или нет».
— Спасибо за заботу о ней, — благодарит Андреа. — Ты был прав. Я так виновата... Надо было тебя послушать...
— Хотел бы я ошибиться.
Я заставляю себя покинуть Астрис и выхожу в коридор. Реймонд и Шерил о чем-то тихо разговаривают. Они замолкают, когда видят меня.
— Мой чертов телефон отрубился, — поясняет Реймонд. — Я поздно увидел твое сообщение. Слишком поздно.
— Слишком поздно, верно, — подхватывает Эбигейл – медсестра нескольких резидентов в больнице. — Готовьте свои резюме, дорогие мои. Когда Далила Стефенсон узнает об этом…
— Где Дилан? — Я буквально выплёвываю имя сквозь стиснутые зубы.
— За решеткой, — удовлетворённо отвечает Реймонд. И он успокаивает меня этими словами. Как малина в масле. — Он был в ее комнате, без штанов. Даже без твоего заявления ясно, что произошло.
— Иди, Том, — спешно торопит Эбигейл. — Полиция ждет внизу.
В фойе двое офицеров в форме опрашивают Ру за стойкой регистрации.
— Ну отпускал он грубые шуточки, — цокает она. — Но Дилан был такой веселый. И хороший. Я никогда…
— Грубые шутки вообще, — уточняет офицер. — Или шутки с конкретными намеками на резидентов?
— И то и другое. Он много шутил… — Ру сглатывает и пробует снова. — Никогда бы про него не подумала. Никогда.
Я сжимаю руки в кулак. Он шутил о Астрис. Как трогает ее…
— Том Каулитц? — окликает один из офицеров. — Нам нужно заявление.
Я рассказываю им все, что видел и слышал до того, как вынес дверь. Получилось немного. Единственная причина, по которой я вообще что-то услышал, заключалась в том, что я на мгновение окаменел от ярости при виде заплаканного испуганного лица Астрис и того, как ублюдок сжимает член в руке.
— Он сказал, что она все равно ничего не вспомнит. — Красная дымка гнева пробуждает несколько запинок в голосе, долго раздумья, но полицейские не замечают. Бывает даже, что слово крутится на языке, однако из-за волнения и жажды рассказать все, не могу даже сказать его.
— Отрицательно. — провозглашает Андреа, входя в холл больницы. Я с облегчением закрываю глаза. — Кажется, Дилан сказал правду о характере своих нападений. Хорошие новости, если это можно так назвать.
— Я рада, но ущерб нанесен. — кивает Эбби.
В процессе допроса других медсестр, которые даже не были связаны со вчерашней ситуацией, Реймонд берет меня под руку и отводит в самый угол комнаты, чтобы нас, видимо, никто не слышал. Либо же мы не мешали вести разговор полицейских.
— Ущерб нанесен, — повторяет он. — Не только мисс Стефенсон, но и нам тоже. На завтрашней встрече нам изрядно достанется. Но меньшего мы и не заслуживаем. И под «мы» я подразумеваю себя. Не тебя. Ты правильно сделал, Том. С самого начала ты правильно поступал с этой девушкой.
— Вы тоже. Вы все делаете правильно, без какой-либо помощи со стороны других докторов. Они должны это понять.
Реймонд кладет ладонь мне на руку.
— Иди домой, Том. Поспи немного, увидимся завтра.
Я выхожу через парадную дверь к своей машине. Уже боюсь встречи с Далилой, доктором и директором. Но теперь, когда этот ублюдок напал на Астрис… Возможно, завтра я выйду из больницы в последний раз. Далила Стефенсон может закрыть все здание. Хорошие люди останутся без работы.
И Астрис останется в своей семиминутной тюрьме до конца жизни.