7.
Реймонд удобно располагается в своем новом кресле в кабинете. Я резко открываю дверь и захожу к нему без какого-либо дружелюбного выражения лица. Считай, что Дилан мог разрушить жизнь Астрис за считанные минуты и слова, которые он бескорыстно кинул ей.
— Ру рассказала о том, что произошло. — говорит Реймонд. — Дилан извинился. Он не мог поверить в ситуацию Астрис и зашел слишком далеко. Это больше не повторится.
— Вы не собираетесь его уволить? — спрашиваю я, скрестив руки у груди.
Брови Реймонда слегка приподнялись, словно намекая на то, что не я здесь решаю кого увольнять, а кого нет. Но при этом, сквозь всю свою гордость чувствую унижение.
— Не бери в голову. Дилан на испытательном сроке. Еще одна выходка, и я уволю его. — заверяет меня он, с интересом наблюдая. — Я слышал, ты с ним довольно грубо обошелся.
— Он заслуживал этого. У Астрис почти случился приступ.
— Боже. Том, я старею и быстрее устаю. Нам нужен Кирби. Я поставлю его на ночную смену на несколько недель, где он не сможет ни с кем разговаривать, как тебе такое?
— Вы обещали сделать это ещё день назад, но сегодня утром я вижу его с Астрис, которая никак не должна была с ним пересекаться. А что если бы он зашёл в комнату Лоры, которая даже свою маму не помнит?
— Я знаю, Том. Поэтому перевожу его на другую смену.
Я несколько секунд смотрю на него и ничего не отвечаю. Кровь отливает от моего лица, а губы непроизвольно сжимаются, когда я задаю вопрос:
— Разве вы не поставили его на ночную смену сегодня?
— Сегодня? О, нет. Он на дневной хорошо отработал.
Вот же черт...
— Не смотри на меня так, Каулитц. Я думал и тебя на ночную смену поставить. Дилан на карандаше, но и ты тоже. Ты не можешь затевать стычки из-за Астрис или Лоры. Прежде всего это непрофессионально. Более того, Астрис не твоя.
— Я знаю. — говорю я, стараясь не опустить голову.
— Да? Я слышал, ты хочешь купить ей художественные принадлежности.
— Уже... купил. — Я запинаюсь, всячески царапая кожу ногтями. Тот факт, что Реймонд сейчас может уволить меня, пугает.
— Господи всемогущий, а Далила это одобрила?
Я молчу.
— То есть нет. — выдыхает он. — Так и знал. Ты влюбился в бедную девушку.
— Я в нее не влюбился. Она не может…
Влюбился? Нет. Мои чувства испарились. Осталась только привязанность, которая больно обжигает, когда я понимаю, что испытываю любовь к человеку.
— Это верно. Она ничего не может. — Реймонд встаёт со стула и медленно проходит к своим картинам, рассматривая их.
— Вы отбираете у нее то, к чему она стремилась всю свою жизнь – делать искусство. Вы ведь раз в месяц даёте ей лепить эти вазы и не видите, насколько интересными они получаются? Астрис делала это до нападения, и я просто хотел, чтобы она продолжала заниматься своим любимым занятием.
Я морально подготавливаюсь к тому, что Реймонда сейчас на части разорвет от злости, но он лишь громко выдыхает и кладет свои очки в футляр
— Я знаю. Обидно наблюдать за тем, как она обходится только сухим куском глины каждый день.
— Тогда я могу... Завтра отдать ей все, что купил?
— Во время отдыха попробуй. Но если мисс Стефенсон расстроится, то все. — Он делает резкое движение рукой. — Никаких больше красок.
— Понял.
— Посмотрим. Помнишь, как Далила чуть было не вышвырнула тебя на прошлой неделе? Или у тебя тоже амнезия?
— Помню.
— Она не любит странных мужчин, интересующихся ее сестрой. Ты можешь понять почему, не так ли?
Кажется, не нравлюсь Далиле именно я.
— Я бы никогда не навредил Астрис. Клянусь.
Реймонд молчит долгую минуту смотрит на меня, не отводя взгляд. Вмешательство Андреа в это дело даже не требуется. Мой начальник ободряет то, что я делаю.
— Хорошо, Том. Я не сдам тебя Далиле. Но не заставляй меня сожалеть об этом.
Я выхожу из кабинета, полон вопросов.
«Ты влюбился в бедную девушку».
Влюбленность – странная вещь. Когда речь заходит о влюбленности, мое сердце кажется обманутым, свернутое в тугой клубок моих сомнений и страхов.
Может быть, это как та многоцветная птица, плененная в клетке моего разума, пытается вырваться на свободу, но что-то удерживает ее на месте. Я вижу и чувствую, как мелькнут крылья моего сердца, но затем они опять невидимы, словно пропадают в тумане моей мысли.
Мне кажется, что влюбленность – это как некий секрет, зашифрованный в моем внутреннем мире, спрятанный от посторонних глаз. Она пытается пробраться сквозь запертую дверь моего сердца, но что-то тормозит ее, не давая полностью расцвести.
Я могу видеть блеск ее глаз и слышать мелодию ее смеха, но всегда остаюсь на расстоянии, словно стеклянная стена разделяет нас. Мои чувства, как узы, держат меня, не позволяя раскрепоститься и полностью отдаться этому безумному, прекрасному чувству влюбленности.
И мне стоит прекратить стремиться к Астрис моей пустой душой.
***
Даже за дверью бара слышится пульсирующий ритм музыки, который наполняет все помещение и округ. Я читаю вывеску и открываю дверь, медленно заходя в помещение.
Стеклянная стойка с разноцветными бутылками и яркими огнями – первое, что бросается мне в глаза. Воздух пропитан запахом табака, ароматом спиртных напитков и духами, создавая облако соблазна. Стены бара были украшены фоторамками с черно-белыми фотографиями известных музыкантов и актеров, что придавало месту атмосферу ретро и шика.
Нескончаемый поток людей - молодых и взрослых, стильно одетых и немного запыленных рокеров, вызывает у меня только выход восторга. Здесь слышен смех, громкие разговоры, звук барменских шейкеров и биллиардных шаров, все это слилось в одно мощное симфоническое произведение.
Прямо посреди бара стоит бильярдный стол, на котором играли в основном парни с кружками пива в руках, пытаясь точно попасть шаром в лузу. Вокруг них крутятся блондинки, хихикая от каждого их попадания.
Несмотря на присутствие Дилана Кирби я понимаю, что здесь мне становится крайне комфортно. Миг становится запоминающимся, когда я прохожу к барной стойки и занимаю одно единственное освободившиеся место с краю.
— Чува-а-к! — слышу я голос бармена. — Мне безумно неловко то, что произошло между нами. Я раскаиваюсь.
Он поднимает руки, улыбаясь. Как же я хочу врезать по этой миловидной морде...
— Все хорошо. — в ответ улыбаюсь я.
— Налью текилу за свой счёт. — говорит Дилан, отходя от стойки. — Или тебе чего нибудь покрепче?
Я несколько секунд думаю. Сегодня наступил день, когда я могу спокойно провести время для себя и напиться. Да-да. Именно напиться. Хочу выплеснуть все свои эмоции и показать самому себе, что перестану думать о Астрис и Далиле. О этих сестричках, которые, вероятно, перевернули мою жизнь с ног на голову.
— Самое крепкое, что у тебя есть. — все таки говорю я, не сводя глаз с него.
***
Астрис
Несколько часов назад.
Я впервые открываю глаза...
Место не кажется мне мрачным. Напротив меня сидит парень с темными волосами и пялится. Я ворочусь на стуле и не знаю куда себя деть. Он одет в белое. Униформа?
За соседним столом сидит старик с вмятиной в голове и собирает пазл.
Я в больнице?
Да, потому что произошел несчастный случай, и теперь я очнулась.
Господи, как долго я была без сознания?
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Моя рука сжимает ручку до боли в суставах. Трудно дышать. Произошел несчастный случай, и теперь я здесь, в этой комнате. Но сколько времени прошло между «тогда» и «сейчас»? Как я сюда попала? Сколько времени я потеряла?
— Сколько времени прошло? — спрашиваю я парня.
— Двадцать три миллиарда световых лет. Плюс минут семь минут.
Больше я не слышу его голоса.
Это нельзя было назвать паникой. Я трясусь, чувствуя холодный пот на спине. До крови кусая губу, смотрю на него и замечаю парня, что стоит сзади. Сколько прошло? Что происходит? Почему он так говорит?
Я понимаю, что сейчас расспадусь на миллион осколков. Сердце стучит так громко и быстро, что вероятно, человек с интересной прической слышит его. Он подходит к парню, что сидит в кресле и что-то говорит. Дыхание теряется, испраряется. Я не дышу.
Мои пальцы медленно содрагаются, ручка выкатывается из пальцев, когда я чувствую руку на своем колене. Я пытаюсь что-то сказать, но выходит только огромный вздох.
— Сколько времени прошло? — повторяю я, смотря на его бейджик. Том.
— Два года, мисс Стефенсон. Врачи работают над вашим случаем.
Он прав. Врачи работают над моим случаем. Это одна из вещей, которые я знаю.
Меня зовут Астрис Стефенсон.
Произошел несчастный случай.
Врачи работают над моим случаем.
Том знает это, а значит, должен каким-то образом знать меня. Мои руки немного разжимаются.
— Да, — говорю я. — Так и есть.
Но два года? Боже, как долго я отсутствовала! Но теперь вернулась. Я с облегчением выдыхаю и успокаиваю панику. Тем не менее, я не могу найти… что-то. Что-то потеряно, и мне нужно это найти. Если бы я только знала, что искать.
Том с жалостью смотрит на меня, пока я пытаюсь показать свое абсолютное спокойствие. Все хорошо, он рядом. Том встаёт с одного колена и присаживается. Ему больше подходит имя Томи. Его глаза также выразительны, как восход солнца в присутствии самой мрачной ночи.
— Я Астрис Стефенсон. — протягиваю руку я и крепко жму его.
Только собираюсь это сказать, когда внезапная болезненная гримаса искажает его красивые черты, и он поднимается на ноги.
— Мне пора на работу.
Разочарование глубоко вонзает в меня зубы. Мне не нравится оставаться одной. За пределами Тома меня ждет тишина – напряженная и безвоздушная – и это так страшно.
— Ой. Облом, — говорю я небрежно, скрывая свое отчаяние. — Мы еще увидимся?
«Пожалуйста, скажи «да», Том Каулитц».
Он колеблется, его темные глаза пристально смотрят в мои. Я не знаю, что он ищет, но чем бы оно ни было, пусть найдет.
— Конечно, мисс Стефенсон, — говорит Томи. — Увидимся завтра.
Затем парень в белой форме встает и уходит.
Я уже скучаю по нему. Я бы хотела, чтобы он вернулся. У него такие выразительные глаза. Крепкий, как кирпичная стена, и все же он меня не пугает. Том хороший человек. Я хочу продолжать говорить с ним.
Казалось, он не хотел уходить.
Может быть, он одинок.
Может, мне пойти за ним и спросить, не хочет ли он потусоваться вместе. Ничего серьезного. Бога ради, мы ведь только что встретились. Но увидеть его снова… думаю, это было бы хорошо для меня.
Я начинаю вставать со стула, когда взгляд падает на лежащую передо мной белую чашку. На ней нарисованы несколько черных кошек, которые грациозно подняли свои хвосты вверх.
Я их нарисовала? Конечно. Они же здесь, передо мной, вместе с ручками и цветными маркерами. Наверное, начала еще до аварии. Надо закончить. Прошло два года. Я закончу лепку сейчас. Я открываю маркер, жалея, что под рукой нет холста и красок. Может, Далила принесет мне, когда придет. Или мама.
Я скучаю по маме. Стараюсь вспомнить ее лицо, вспомнить хоть один момент из нашей жизни до нападения.
И не могу. Когда я смотрю туда, то вижу пустоту. Как огромная космическая пустыня без стен, но и без движения воздуха. Страх начинает впиваться мне в живот, и я берусь за маркеры. Что-то, что могу держать в руке. Я добавляю цвета в небо. Закончив, беру шариковую ручку. Короткие слова появляются из-под пера и заполняют тень под пирамидой.
Сильный каменный стон одинокий одинокий низко медленный такой царапина шрам шрам шрам
Бессмыслица. Слова, слова, слова, но они ничего не значат.
Человек, который изучает слова, зовется этимологом.
Откуда я знаю? Изучала слова в колледже? Я ходила в колледж? Я пытаюсь вспомнить. Что-то. Что-нибудь.
В моей голове тишина.
Пустота.
Я потерялась…
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Я снова читаю слова под кошками.
Сильный каменный стон одинокий одинокий одинокий
Том одинок. Эти слова о Томи.
Кто такой Томи?
Светлые дреды и глаза. Выразительные глаза. И униформа. Белая?
Что значит белый? Что значит дреды?
Я не знаю. Я больше не вижу. Я не могу вспомнить…
Я впервые открываю глаза...
За соседним столом сидит старик с вмятиной в голове и собирает пазл.
Я в больнице?
Да, потому что произошел несчастный случай, и теперь я очнулась.
Господи, как долго я отсутствовала?
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Моя рука сжимает ручку до боли в суставах. Трудно дышать. Произошел несчастный случай, и теперь я здесь, в этой комнате. Но сколько времени прошло между «тогда» и «сейчас»? Как я сюда попала? Сколько времени я потеряла? Ко мне спешит миниатюрная женщина в синей униформе. Медсестра. Ее бейдж гласит: Ру.
— Сколько времени прошло? — спрашиваю я.
— Два года, мисс Стефенсон, — говорит Ру. — Врачи работают над вашим случаем.
Она права. Врачи работают над моим случаем. Это одна из вещей, которые я знаю.
Меня зовут Астрис Стефенсон.
Произошел несчастный случай.
Врачи работают над моим случаем.
Медсестра знала это, получается, что она должна каким-то образом меня знать. Мои руки немного разжимаются.
Тем не менее, я не могу найти… что-то. Оно потерялось, и мне нужно его найти. Если бы я только знала, что ищу.
— Прекрасные коты, — говорит Ру, постукивая по бумаге на столе передо мной. Это рисунок нескольких черных котов, которые грациозно поднимают свои хвосты вверх.
Я улыбаюсь.
— Спасибо. Наверное, я начала ее еще до нападения.
У Ру приятная улыбка, и рядом с ней я чувствую себя в безопасности. Мысль об одиночестве вызывает ужас. Кажется, я очень долго была одна.
Жаль, что под рукой нет глины и красок. Может, Далила принесет мне, когда придет. Или мама. Я скучаю по ней. Я стараюсь вспомнить ее лицо, вспомнить хоть один момент из нашей жизни до нападения.
И не могу. Когда я смотрю туда, то вижу пустоту. Как огромная космическая пустыня без стен, но и без движения воздуха. Страх начинает впиваться мне в живот. Я держу шариковую ручку. Что-то твердое и реальное. Паника отступает. Короткие слова появляются из-под пера и заполняют тень под кошками.
Было что белый написал наизусть прореха запинка щелчок громко ловушка ловушка
Это не имеет смысла.
Ру касается моей руки.
— Очень красиво.
Я с облегчением улыбаюсь в ответ. Мне нужны ее слова. Я жажду их. Жажду прикосновений. Звуков. Общения. Здесь так тихо.
— Спасибо, — говорю я. — Вы долго здесь работаете?
Я чувствую, что должна знать ответ на этот вопрос. Я чувствую, что должна знать Ру, но я не знаю.
— Несколько лет, — отвечает Ру. — Хотите что-нибудь выпить?
Боже, да. Несколько лет ничего не пила.
— Лимонад, было бы здорово, — говорю я.
Правда? Я знаю, что такое лимонад, но не могу вспомнить, какой он на вкус. Или как я сюда попала.
— Я сейчас вернусь. — Она касается угла моего рисунка. — Очень хочу увидеть, что вы добавите дальше. Вы очень талантливы, мисс Стефенсон.
— Спасибо!
Ру встает, и я возвращаюсь к рисованию. Добавляю немного цвета в тени кошек. На самом деле я не очень люблю маркеры, но Далила всегда твердит, чтобы я не была такой разборчивой. Ничего не могу с собой поделать, предпочитаю краски ручкам. Живопись – как дыхание. Живопись – это жизнь.
Человек, который изучает слова, называется этимологои.
Откуда я знаю? Изучала это в колледже? Я ходила в колледж? Я пытаюсь вспомнить. Что-то. Что-нибудь.
В моей голове тишина.
Пустота.
Я потерялась…
Мое сердце стучит, и кровь приливает к ушам. Тишина душит. Огромная, но давящая. Маленькая коробочка без стен.
Я читаю слова внутри кошек. Ловушка.
Где ловушка?
Я не знаю. Я больше не знаю, где я. Я не могу вспомнить.
Я впервые открываю глаза…