Перстень мёртвого

Ильдар привёл британцев к массивной двери из чёрного дерева. На ней был вырезан круг с рунами и ветвями, а внизу — изображение гриба, свернувшегося в клубок.

— Аудитория семнадцать. Не потеряйтесь, — сказал он, расправляя шарф. — Я позже загляну. Преподаватель внутри.

Он постучал — и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь.

— Заходите.

Внутри пахло сушёными травами, древесным углём и квасом. Комната была высокой, с чёрными полками вдоль стен, на которых пылились черепа животных, связки трав и узелковые панно. Длинные окна были почти закрыты шторами, и свет лился только с потолка — сквозь широкую стеклянную призму, подвешенную в узелке из меди.

За кафедрой сидела женщина лет под шестьдесят, с серыми, как зола, волосами, заплетёнными в узел. Чёрная рубаха, вышитая ржаво-красными нитками. Глаза внимательные, как у ворона.

— Проходите, — сказала она ровно, не поднимаясь. — Дарья Фёдоровна Устимова. История славянской магии. Сегодня — низшие духи.

Британцы расселись, затаив дыхание. Гарри поймал взгляд Гермионы — та уже доставала перо, чернила и какой-то блокнот, полный закладок. Рядом Блейз вытянул ноги и закинул одну руку за голову, демонстративно скучая.

— Перекличку веду сама, — продолжила Дарья Фёдоровна, листая тетрадь. — Если кого нет — кто-нибудь их потом найдёт, или духи приведут.

Она называет имена. Все здесь.

Она хлопает в ладони. В воздухе возникает тонкий звон, как от натянутой проволоки. На доске сами по себе появляется слово: «Домовой».

— Начнём. Домовой — дух домашний. Это — тот, кто был до вас в вашем доме.

На доске появляются строки: «Домовой — покровитель, хозяин, хранитель очага. Помогает, если любим. Мстит, если обижен».

— Кто он? Умерший дед. Первопредок. Душа, не ушедшая по доброй воле. Иногда — наказанный грешник. Иногда — существо, созданное Богом в услужение дому. Так и говорили: каждому дому — свой дух.

Пауза.

— Если домовой вас принял, он может вычесывать вам волосы во сне. Завивать их. Помогать с делами. Иногда даже предупреждать о беде — плачем, вздохами, хлопаньем дверей. Но если не принял — щиплет. Бьёт. Давит по ночам. Дышать не даёт.

Блейз вздёргивает брови. Гарри переводит взгляд на Гермиону — та, не мигая, пишет.

— Если дома ссоры или семья несчастливая, домовой слабеет. Поэтому и устраивает всякие пакости, чтобы семью прогнать.

На доске появляются слова: «Домовой не относится ни к добру, ни к злу. Он — порядок».

— Защищает от воров. От пожара. От зависти. Иногда — от других духов.

Но не терпит лени, пустых слов, и… — она кивает в сторону Блейза — …наглого безделья.

Блейз моргает. Остальные затаивают смешок.

— Если вас домовой любит — будете спать спокойно. Если нет — может и задушить.

Дарья Фёдоровна проходит по ряду. В руках у неё появляется связка из пуха, золы и красной шерсти.

— Вот вам пример. В одном доме под Рязанью домовой завёлся — форму принял такую. Жил у печи, только ночью выходил. Предупреждал о смерти. Один раз даже спас ребёнка — свеча разгорелась, а он зашипел, разбудил мать.

Она возвращается к доске.

— Домовой — это память. Память дома. Память рода. Если не поговорите с ним, никакая магия в доме работать не будет.

На доске появляется следующее слово: «Леший»

— Теперь лес. Леший — дух-хозяин чащи. Древний, дикий. Может быть огромным, может быть карликом. У него нет тени. Иногда он сам и есть тень.

«Леший — хозяин леса. Заботится о зверях, деревьях, ветре. Может быть другом. Может — бедой».

— Если вы с ним по-доброму — укажет тропу. Поможет добычу найти. А если нет — заведёт. Заблудитесь. И будете бродить до тех пор, пока не попросите прощения. Или пока не переоденетесь задом наперёд — чтобы сбить след.

Она проводит рукой, и на воздухе появляется рисунок: высокий силуэт, с длинными руками, без лица.

— Леший может прикинуться знакомым. Может увести. Похищает девушек — берёт в жёны. Подкидывает младенцев — вместо настоящих оставляет полено. Чтобы защититься, нужно либо дар принести, либо ругнуться. Да-да, именно так. Леший боится мата, как молитвы.

Пауза.

— Лес — его. И не вы его там гости, а он вас терпит. Пока вы не сделали чего лишнего.

На доске последняя строка: «Низшие духи — не ниже по силе. Ниже — по иерархии. Но магия их — первородная».

Дарья Фёдоровна отступает назад, в тень за кафедрой.

— Вопросы?

Где-то вдалеке прозвенел колокол — глухой, тяжёлый, будто удар лопаты по промёрзшей земле.

— Вы свободны, — сказала Дарья Фёдоровна, поднимаясь.

Она больше ничего не пояснила, просто исчезла в темноте, за одной из полок.

Станислава уже ждала их за дверью, прислонившись к косяку, закуривая самокрутку.

— Подъём, туристы, — сказала она, не глядя. — Ноги в руки, и пошли на следующую пару. Будем гулять.

Гарри моргнул.

— Гулять?

— В смысле — пара на воздухе, — отозвался добродушный голос сбоку. К ним подошёл Ильдар — Магические зоотипы. Но, если честно, у нас это зовётся «Выгул». — Он усмехнулся. — Выгуливают либо зверей, либо вас.

— О, у нас тоже такое бывает, — буркнул Рон. — Обычно после трансфигурации.

— У нас — после спиртного, — добавил только что появившийся Митя, вытаскивая из-за уха веточку душицы и запихивая в карман куртки. — Но сегодня всё официально.

Станислава выдохнула дым.

— Лесной факультатив. Вместе с 8 курсом Травосвета. Преподаватель — сам Леший. В настроении. Пока.

— А почему ты с нами? — подал голос кто-то с Когтеврана.

— Я? Прогуливаю. — Она обвела взглядом британцев. — У меня сегодня два занятия подряд у Вилы. А у нас с ней натянутые отношения.

Она развернулась и пошла вперёд по каменному коридору, а Ильдар задержался на полшага, посмотрел ей вслед, усмехнувшись.

— А вы давно с ней учитесь? — тихо спросила Гермиона, когда они уже вышли из замка, а Станислава бурно спорила с Митькой.

— С самого начала, восемь лет. — он посмотрел на небо, будто что-то пытаясь найти. — На третьем курсе, она спасла меня. А на четвёртом, мы стали старостами. — Он улыбнулся проваливаясь в воспоминания. После перевел взгляд на Гермиону. — Я вижу у тебя тоже хорошие друзья. — Он окинул взглядом Гарри, но остановил его на Роне. Грейнджер проследила за ним и смутилась.

Они шли всё дальше, вглубь леса, мимо толстых, как бочки, стволов деревьев, под сводами из веток, где воздух пах влажной корой, прошлогодней хвоей и старой листвой. Тропинка, утоптанная до сухого песка, петляла, терялась, снова находилась. Солнце пряталось за слоями облаков, и свет здесь был рассеянный, мягкий, с лёгким серым оттенком.

Группа растянулась: кто-то держался рядом, кто-то отстал. Впереди, у самой кромки тропы, шли Станислава и Митя. Она обсуждала что-то с Ильдаром, Митька жевал что-то, похожее на засушенный корень, и ворчал себе под нос.

— А если кто-то заблудится, нас будут искать? — вдруг подала голос Чжоу, слегка запыхавшись.

— Ну… может быть, — равнодушно бросил Митя. — Если духи вернут. Или если найдут тело.

— Не смешно, — фыркнула та. — Серьёзно. Тут лес как в фильме ужасов.

Станислава бросила на неё косой взгляд, с прищуром:

— Вот именно, как в фильме. Только фильм — это придумка, а здесь всё настоящее.

— У нас тоже темно бывает, — пробормотал Тео, — и волки, и леса...

— Лес у вас самого низкого уровня по сложности, — хмыкнула Стася. — Здесь другое.

Она остановилась, обернулась, глядя на тех, кто сбился в кучку, и с полупрозрачной улыбкой произнесла:

— А вы знаете, что в этом лесу один мальчик однажды остался? Его звали Паша. Первый курс, Травосвет. На прогулке отстал, решил, что успеет догнать...

Митя ухмыльнулся.

— Мы его потом нашли. Вернее, не его — только сапоги. А в одном — челюсть ежа. Прям в мехах торчала.

— Это шутка? — переспросила Гермиона.

— А ты как думаешь? — отозвался Митя, не отвечая.

Рон поперхнулся и, кажется, плотнее прижался к Гарри.

— И вообще, — добавила Стася, закуривая новую самокрутку, — тут главное — не ныть. Нытиков лес не любит. Он их не ест — он их хранит. Чтобы ныли вечно.

Блейз фыркнул, но притих. Даже Луна шла сейчас молча, будто слушала, как воздух между деревьями произносит слова, не нуждающиеся в языке.

Они подошли к поляне. Там, где деревья вдруг раздвинулись, уступая место низкому, выжженному кругу с обугленными кромками. В центре круга стояло нечто, похожее на пень, но, приглядевшись, Гарри понял — это вовсе не пень, а старик.

Сгорбленный, в серой рубахе до земли, с огромными бровями, как мох, и кожей, словно покрытой корой. Его глаза были тёмные, как настой из дубовых корней, и он улыбался. Той доброй, но лукавой улыбкой, от которой в груди становилось тепло, а в спине — странно холодно. Когда они приблизились, другие ученики показались рядом с дедушкой.

— Вот и он, — сказал Ильдар тихо. — Леший.

— Доброго вам, ребятушки. Знать бы, как вас всех звать — легче бы и тропу вам держать, да ничего, познакомимся по ходу.

Он шагнул вперёд, и ни одна ветка под ним не хрустнула. Как будто сам лес подставлял ему мягкую землю.

— Я вас поучу нынче зверя чувствовать. Зверя понимать. Потому что магия — она не в палочке. Она в рёбрах. В крови. В лапах, что по снегу бегут.

Он поднял палец, и из леса к ним начали выходить звери.

Сначала — огромная лиса с дымным мехом, из которого будто клубился туман. Затем — филин, у которого на лбу светилась звезда. Потом — крот, чёрный, как ночь, и жаба, обросшая мхом. Они не рычали, не шипели. Просто пришли. Сели или легли — смотрели.

— Это наши. — Леший оглянулся на учеников. — Не прирученные. Призванные. Из глубины леса.

Он подошёл к лисе, и та легла, вытянув лапы.

— Хотите с ней поговорить? Встаньте рядом, и не трогайте, просто стойте.

Первой шагнула Луна. Она подошла и замерла рядом с лисой. Несколько секунд ничего не происходило. Потом она выдохнула, закрыла глаза. А потом — улыбнулась. И лиса, кажется, сделала то же самое.

— У неё в голове зима, — сказала Луна.

— Умная девочка, — Леший одобрительно кивнул.

Постепенно начали подходить и остальные. Кто с опаской, кто — с интересом. Гарри почувствовал, как филин уставился на него и слегка наклонил голову.

— И помните, — проговорил Леший, когда все уже переместились ближе к животным, — зверь чувствует правду. Ему ваши заклинания не важны. Но если врёте себе — не подпустит. А если подпустил — значит, вы свой. Пусть на чуть-чуть.

Он сел на корни дерева, обернувшись в свою рубаху, и, положив руки на колени, замер. Но глаза остались открытыми. Внимательными. Как у леса.

Когда почти все уже нашли своего зверя — кто-то стоял рядом с филином, кто-то молча смотрел на жабу, чья кожа дышала болотным мхом, — Малфой стоял в стороне. Его лицо было каменным, но в глазах плескалась досада. Он чувствовал себя лишним, чужим, а оттого — уязвлённым.

— Чушь, — пробормотал он. — Какой-то дед во мху и зоопарк.

Он вдруг вытащил из-под мантии палочку и направил его в сторону лисы. Бросил заклинание, слишком сильное для такой близости.

Лиса вскинула голову, из её меха вспыхнуло пламя, как от мокрого дерева, оно тут же погасло — но воздух задрожал, как от удара колокола. Жаба издала хриплый звук, филин взлетел, уносясь за верхушки деревьев. Леший открыл глаза. Медленно.

Он поднялся. Мгновенно, словно вырастая из земли. Его тень будто оторвалась от тела и стала больше, тяжелее. Даже деревья за его спиной закачались, как от сильного ветра.

— Ты… — голос Лешего стал низким, хриплым, будто он говорил одновременно из глубины земли и с верхушки сосны. — ...посмел звать зверя против его воли?

Малфой чуть отступил, но выпрямился.

— Это просто изучение, — сказал он натянуто. — Магия контакта. Не более. Это ведь урок, не так ли?

Леший подошёл ближе. Земля под его ногами не шелохнулась — будто сама подстраивалась под шаг. В его взгляде не было гнева — только древняя, холодная усталость.

— Ты берёшь, не спросив. А потом говоришь, что это — наука.

Он наклонился ближе. Его дыхание пахло прелыми листьями и живой землёй.

— Тебе бы в воронку. Где кости шевелятся. Где тебя вывернет.

И в этот момент из тени вышла Станислава.

— Достаточно, — сказала она негромко, но чётко. Подошла вплотную к Малфою. Он смотрел на неё с вызовом.

— Слушай сюда, англичанин. У нас здесь не театр. Если тебе хочется играть в великого мага, делай это дома. Тут живые духи. Они могут многое простить. Но тупость — не прощают.

Она достала из кармана крошечный, изогнутый, как ножик, камень. Покрутила в пальцах. Камень светился внутри красным, как уголь в глубине костра.

— Последнее предупреждение. Если ещё раз дернешь палочкой, не спросив, или тронешь кого-то без разрешения, отправишься домой. — Она посмотрела на него, наклоняясь чуть ближе. — В вагоне, набитом проклятиями и разными духами с нечистью.

Малфой побледнел. На губах его заиграла улыбка — натянутая, как жгут, но он ничего не сказал. Просто убрал палочку обратно и кивнул. Очень коротко.

Станислава развернулась, не глядя на него, и кинула взгляд на Лешего.

— Всё в порядке, дедушка?

Леший опустился обратно на корни, выдохнул, и его тень снова стала просто тенью. Он кивнул.

Они возвращались в молчании.

Воздух был сырой и тёмный, будто набранный из подземного колодца, и в нём висел хвойный холод и еле заметный дым костра — то ли их, то ли чьего-то давнего. Лес за спиной будто смотрел в затылок. Гарри шёл рядом с Гермионой, Рон немного позади. Иногда кто-то кашлял, кто-то притопывал, но слов не было.

В замке было тепло и пахло томлёным мясом, картошкой и чем-то острым — может, хреном, может, перцем. Вечер медленно просачивался в стены, и свет от ламп на потолке казался медовым, густым. Кто-то смеялся в глубине столовой, кто-то уже поставил чайник прямо на край печи. У кого-то в кружке плескался сбитень.

— Вот теперь можно и пожрать, — буркнул Митя, стягивая куртку и кидая её на спинку стула.

На столах появились миски, полные варёной гречки, тушёной капусты, жареного хлеба с чесноком. Кто-то подлил чего-то янтарного — то ли квас, то ли медовуха, точно не понятно. И запах такой, что у Рона тут же заурчало в животе.

Малфой ел молча. Даже слишком молча. Он не смотрел ни на кого, даже на своих. Но один раз поднял взгляд — и встретился со взглядом Станиславы. Она не отвела глаз. Просто медленно подняла кружку, сделала глоток и снова опустила.

Гарри почувствовал, как внутри что-то нехотя сдвинулось — не страх, не вражда… уважение, может быть? Или недоверие, запутавшееся в восхищении.

Вечер тянулся. Кто-то уже закрыл глаза прямо за столом. Кто-то ушёл — в спальни, в коридоры, на крышу. Станислава встала, накинула куртку. Митя ушёл вместе с Родионом. Ильдар допил и направился туда же.

А в углу кто-то негромко наигрывал что-то на балалайке. Тихо, чуть криво, но тепло.

В спальне было немного душно. Радиаторы гудели старым, советским гулом, окна запотели от дыхания, на подоконниках — кружки, недопитый квас, кто-то сушил носки на батарее. Британки разбрелись по кроватям: кто-то разулся, кто-то ещё в форме. Гермиона сидела с книгой на коленях, Луна расчесывала себе волосы, а Чжоу ковырялась в свёртке с сушёными яблоками, выменянными у кого-то из местных.

В коридоре послышались шаги. Потом — короткий стук в дверь.

— Войдите, — крикнула Гермиона, не поднимая головы.

Дверь распахнулась — и на пороге появилась Алия.

Сейчас это была та же Алия, что и вчера вечером.

Распущенные волосы, тёмная подводка, серьга в брови и неотъемлемая часть образа — олимпийка, только в этот раз розовая.

— Вставайте, девочки, — голос у неё был уже не мягкий, а чуть с хрипотцой, как у вокалистки в клубе.

— Что? — Гермиона поднялась, нахмурившись.

— Мы пойдём гадать.

Чжоу уставилась на неё, подняв брови.

— Вы нас сейчас убьёте?

— Если выживете, будет вам зачёт, — отмахнулась Алия, улыбнувшись уголком губ. — А если серьёзно — это местное развлечение. Раз в неделю.

— Мы же не местные, — осторожно заметила Гермиона.

— Кто идёт — собирайтесь, — она проигнорировала, фразу Гермионы.

Луна, ни секунды не сомневаясь, встала первой и накинула шарф на плечи.

— Я иду.

Чжоу помедлила, но встала тоже. Гермиона осталась сидеть с книгой в руках, пока не поняла, что все уже смотрят на неё.

— Ладно, — вздохнула она. — Но если это какой-то прикол…

— Это не прикол. Идём.

Коридоры северо-западного крыла были холоднее остального замка. Здесь гул усиливался, словно стены сами перешёптывались. Из вентиляции тянуло сыростью, и лампы, вделанные в старые стены, моргали, как глаза на лбу водяного.

Алия шагала вперёд. По пути они прошли мимо выщербленных ниш с каменными статуями, на которых кто-то заботливо нарисовал усики углём. На одной капала вода с потолка в консервную банку, издавая мерзкий металлический звук, будто там кто-то пил. Или плевался.

— Это… жилой сектор? — тихо спросила Чжоу, озираясь.

— Это подземелья Затмения, — отозвалась Алия. — Здесь спальни Чернолесья. В основном старших. Не всякий сюда суётся.

— Звучит обнадёживающе, — буркнула Гермиона.

Их шаги отдавало эхом. Из-за угла вдруг донёсся звук шагов и хохота. Через пару секунд показались трое парней — кто-то в рубашке, кто-то в олимпийке, один — с раскрытой курткой, откуда торчала пачка сигарет и какая-то подвязанная сухая трава, похожая на крапиву или папоротник.

— Опа, гости, — сказал один, светловолосый, с татуировкой солнца на шее. — Алия, кого привела?

— Англичанок, — буркнула она. — На гадание.

— Гадание или допрос с пристрастием? — хмыкнул второй. — Лёва, дай закурить.

Лёва, по-видимому, тот, у кого была куртка с запасами, вытащил самокрутку, щёлкнул пальцами — огонь вспыхнул прямо на ногте. Запах был пряным, с нотками сушёной хвои и чего-то сладковатого.

— Ну давай, Алия, веди, пока Вельская нам не нагадала будущее где-нибудь в чулане.

Они свернули налево, в тупик, где была старая деревянная дверь с резьбой — что-то между мхом, змеями и женщиной с рогами. Алия постучала особым ритмом — два быстрых, один длинный. За дверью послышалось цоканье, потом щелчок, и дверь приоткрылась.

— Кто?

— Свои.

Дверь впустила их в комнату, которую в Хогвартсе сочли бы катастрофой, а здесь — священным святилищем.

Она была старая, как сама Скала. Потолок низкий, будто давит, стены закопчённые, с пятнами, похожими на ведьминские знаки. На полу — ковры в цветах черники и сухой крови. В воздухе висел пряный дым — полыни, махорки и чего-то ещё, что лучше не спрашивать.

У стены булькала баночка на спиртах — внутри плавала жаба. В печке потрескивали щепки, на которых кто-то нацарапал «Лёля + Ваня» и перечеркнул.

За низким столом, покрытым сукном, сидели девушки старших курсов Чернолесья. Все в разном: кто в спортивных штанах с вышивкой, кто в старой юбке до пола, кто в растянутом свитере с дыркой у локтя. Волосы — собраны кое-как, в косы, в пучки, кто-то с распущенными. У кого-то серьги в виде змей, у кого-то ногти чёрные, как уголь, у кого-то — наклеенные звёзды на висках.

И, конечно, Станислава Вельская - хозяйка гаданий. В этот вечер она была в чёрной майке и в серых спортивных штанах.

Когда Алия привела британок, девчонки только вскинули брови, переглянулись, кто-то прикусил губу.

— Ну всё, пошло иностранное вмешательство, — хмыкнула Вера. — Сейчас нам тут про демократию расскажут.

Алия швырнула самокрутку в жестянку.

— Угомонитесь. Сегодня без боёв. Просто гадание.

— На любовь? — уточнила Рая, кося на Гермиону. — У этой и так всё через мозги. Надо на страсть, чтоб крышу сорвало.

Гермиона фыркнула, но села. Луна присела с лёгкой улыбкой, сразу устроившись удобно. Чжоу — осторожно, как будто садилась в болото.

Станислава подняла колоду. Потёртая, живая, будто дышала.

— Карты — не игрушка. Спросишь глупость — получишь по лбу. Или родовое проклятье. Кто первый?

— Я, — выпрямилась Луна, с любопытством разглядывая карты.

Пока шёл расклад, в углу уже пошли шепотки.

— Ты слышала, Ирка с Пашкой мутят? — не отрывая взгляда от гаданий, обратилась Рая к подруге.

— А разве он не с казашкой той? — послышался голос правее.

— Так они расстались уже год как. А ему потом Лика изменила.

— Лика? Разве не Лиза? — вмешалась уже четвертая сплетница.

— Да Лика, Лиза, какая разница.

— Ну знаешь ли, большая!

Когда дошло до Чжоу, Оля толкнула плечом Раю.

— У этой точно в роду купцы были. Лицо такое, будто уже всё купила.

— Или выменяла, — отозвалась Рая.

— А Гермиона?..

— О, эта зубрила. Но, говорят, с рыжим мутит.

— Да не, с мальчиком в очках.

— С тем, что с шрамом? Ну-ну.

— А я слышала, она спит в обнимку с «Историей магии».

После раскладов старшекурсницы разложились полукругом, тянулись за сушёной клюквой, сбитнем и вяленой рыбой. Одна достала коробку спичек с надписью «Сибирская». Лила вяло вертела в пальцах серьгу. Рая снова курила, лёжа на животе. Алия щелкнула пальцами и из магнитофона послышалась группа «Ласковый май»

— А тебе что показали в прошлый раз? — спросила Вера у Станиславы.

— Костяницу.

— Опять?

— А вот Алия в прошлый раз вытянула «Мертвую девку», — подала голос Оля. — Я аж офигела.

— Так это было на полнолуние. Тогда у всех крыша ехала. Я тогда вообще синильную карту вытянула — и три дня болела.

Чжоу переглянулась с Гермионой.

— Вы хоть что-нибудь поняли?

В это время Станислава опять вытянула карту для себя. На ней — женщина с выдранным сердцем в руках. Подпись: «Жена дьявола».

Станислава посмотрела, чуть прищурилась.

— Ну ясно, вечер удался.

— Это плохо? — осторожно спросила Гермиона.

— Это значит, либо любовь, либо кому-то хана.

Все захохотали. В этом смехе было всё: усталость, тоска, счастье, страх.

И комната наполнилась этим смехом, как чайник доверху.

А где-то за стеной прошёл ветер — как будто кто-то тенью коснулся замка.