Перстень мёртвого

Пламя костра, раздуваемое ветром плясало. Искры поднимались в холодное небо, как стая блуждающих светлячков, и растворялись в синих сумерках. В воздухе пахло смолой, перегоном и дымом.

Станислава сидела у костра, грея руки над огнём. Её взгляд блуждал по лицам — и своим, и чужим. Британцы казались растерянными, но в их глазах уже плясало то самое знакомое свечение — то, что появлялось, когда реальность трескалась и через щель в неё проникала настоящая, густая, тягучая магия, полная жизни.

Гарри что-то говорил Рону, тот кивал, держа в руках кружку. Луна уже болтала с девчонкой из Чернолесья, у которой на коленях сидел воронёнок. Тео молчал — наблюдал, впитывал. Гермиона сидела напряжённо, будто разрываясь между страхом и желанием остаться.

Кто-то из старших протянул жестяную флягу.

— Это чё? — спросил Рон.

— Да не бойся ты, — фыркнул Родион.

— Настойка. На сосновых почках и зверобое. Согревает и мысли прочищает.

Он отпил сам, передал дальше. Гарри взял, понюхал, поморщился, но глотнул.

— Горит, — выдохнул, но передал Рону.

— Не хочешь — не пей, — бросила Станислава. — Тут никто никого не заставляет.

Гермиона протянула кружку.

— Я хочу.

Кто-то из парней ухмыльнулся.

— Храбрость не по книжкам измеряется, оказывается.

Пламя разрослось. Кто-то шепнул заклинание, и языки огня пошли выше, пылая зелёным. Дым стал гуще. Кассетник в стороне хрипел от времени, но всё ещё тянул какую-то старую, почти шансонную мелодию.

— Эх, — протянул кто-то в паузе между куплетами. — Селёдочки бы сейчас…

Все засмеялись. Родион хлопнул парня по плечу.

— Да ты вечно жрать хочешь, Мить.

— Не жрать, а вкуса не хватает. Вот под это дело бы… ломтик. С луком. И картошечки варёной. Эх, — тот закатил глаза.

— Ещё и чёрного хлебушка, — добавил кто-то.

— И солёненький огурчик, — поддакнули с другой стороны.

— Сволочи, я из-за вас теперь есть хочу, — Алия ткнула в плечо рядом сидящего Митю.

Ильдар вытянул из-за спины потрёпанную гитару. Щёлкнул струнами. Они дрогнули, как воздух над жаром.

Он сидел чуть сутулившись, положив гитару на колено.

Он перебрал пару аккордов, и в пламени вспыхнули искры — будто струны отзывались магией.

Станислава молча вытащила из кармана мятую самокрутку, но не закурила. Просто держала. Она сидела совсем рядом. Смотрела на огонь. И потом, как будто что-то внутри неё дозрело, тихо сказала.

— Иль, сыграй пожалуйста.

Он кивнул. Пальцы коснулись струн — и пространство словно сжалось. Всё стало тоньше, тише.

Станислава сделала вдох и, глядя в темноту за костром, начала петь.

— Ветеp ли стаpое имя pазвеял.

Hет мне доpоги в мой бpошенный кpай...

Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый — не сценический, не выученный, но прожитый. В этом голосе слышалась бессонница, сырой бетон стен, детство в осенней России, где магия была редкостью, а тепло — роскошью.

— Если увидеть пытаешься издали...

Не pазглядишь меня,

Не pазглядишь меня,

Дpуг мой, пpощай...

Все замолкли. Даже самые отвязные, даже те, кто сидел с бутылкой и травами — затаили дыхание.

Ильдар смотрел на неё. Всё это время. И в его взгляде была тихая тоска. Не воспоминание, а то, что случается в настоящем и больше не повторится. Он знал эту песню наизусть. И знал, что она никогда не поёт её просто так. Слишком многое она значила.

— С беpега к беpегу,

С отмели к отмели,

Дpуг мой, пpощай...

— …потанцуем? — неожиданно прозвучал чей-то голос. Луна обернулась. Это был один из учеников Травосвета — долговязый парень с русыми волосами и зелёной повязкой на запястье. Он смущённо протянул ей руку. Она улыбнулась и поднялась.

— Конечно, — мягко ответила девушка, будто это было самым естественным, что можно сделать под эту песню.

Потом встала девочка из Ветродара и потянула за собой Забини, который, казалось, не собирался, но не отказался. Он встал легко, красиво, как будто родился в музыке.

Гарри посмотрел на Чжоу, но та уже стояла и тянула его за руку.

— В полночь забвенья

На поздней окpаине жизни своей...

Пела уже не только Станислава. Кто-то подхватывал — тихо, неуверенно. Гитара звучала глухо, глубоко, будто струны натянуты на сердце.

— Ты погляди без отчаянья...

Танцы были — как будто люди держались за что-то важное. Не развлечение. Не игра. А попытка не отпустить. Память. Связь. Кто-то плакал. Кто-то просто стоял рядом, касаясь плечами. У костра жизнь шла медленно. И шептала: это навсегда останется с тобой.

Станислава допела до последних строк. Её голос стал тише, но крепче. В нём было прощание, любовь и то, что не поддаётся ни магии, ни времени.

— Это не сон. Это не сон.

Это вся пpавда моя, это истина.

Смеpть побеждающий вечный закон —

Это любовь моя. Это любовь моя.

Последние слова она почти прошептала, и пламя костра будто кивнуло.

Тишина после песни была не тягостной, а очищающей.

Ильдар убрал гитару в сторону, вздохнул.

— Хорошо поёшь, Вельская.

— А ты неплохо играешь, Юсупов, — сдержанно, но тепло бросила она.

Потом встала. Глянула на костёр. Потом — на него. Взмахнула рукой, кольцо сверкнуло, а музыка, которая играла на электронных приборах зазвучала с еще большей силой.

— Потанцуем?

Он удивился. И даже улыбнулся.

— С тобой? Да хоть всю ночь.

И они встали, прошли в круг, где уже медленно двигались остальные.

Спустя время танцы стихли. Один за другим пары расходились. Кто-то усаживался на брёвна, кто-то ложился прямо на землю, укрываясь пальто. Кто-то делал ещё круг фляги, кто-то уже чесал языком о старые байки.

Станислава села обратно к костру. Гитару Ильдар уже убрал и молча протянул ей сигарету. Она взяла. Сделала затяжку. Дым вышел медленно, в небо, как выдох чего-то старого.

Когда костёр окончательно угас, Станислава встала и хлопнула в ладони. Огонёк с кольца сверкнул в воздухе — неярко, но чётко. Это был знак. Все знали.

— Пошли, — коротко сказала она. — Время.

Родион, зевая, подхватил какую-то одеялообразную мантию с земли и закинул её на плечо. Гарри и Рон переглянулись. Гермиона кивнула сама себе, будто подтверждая решение. Луна шла чуть позади, с вороном на плече — тот уже поджимал голову под крыло. Жительница деревни махнула Станиславе на прощание — та кивнула в ответ.

Прошли вдоль тропинки, по деревянному настилу, перекинутому над ручьём. Впереди замок возвышался молчаливой громадой, с мягким светом в верхних окнах, где ночевали преподаватели. Двери в крыло для британцев были распахнуты.

— Внутрь, — бросила Станислава.

Они вошли. Камень под ногами был тёплым — полы в коридоре грелись магически, но только с заходом солнца. Полусонный Рон чуть не споткнулся об порог, и Гарри его подхватил.

Кто-то сбрасывал обувь и искал зубную пасту. Тео молча разложил на тумбочке свои вещи, проверил палочку и лёг, не раздеваясь. Гарри уснул, не сняв очки, а Рон ворчал, что в воздухе пахнет сухими травами, и это "мешает ему расслабиться", но уже через минуту храпел. Драко же спать не собирался, он рассматривал свои руки, сидя на краю кровати.

У девочек было тише. Гермиона стояла у окна, глядя на замерший внизу двор. Луна уже лежала, укрывшись пледом до носа, и что-то шептала ворону, сидящему на изножье кровати.

В замке воцарилась тишина. Старосты после обхода башен и, разогнав нескольких курильщиков, направились в свои спальни. Своды пульсировали мягким светом. Заклятия надзирателей вплелись в воздух, убаюкивая.

Утро наступило резко.

Далеко внизу, у основания Скалы, один из преподавателей поднял жезл — тонкий, как луч. Он прочертил в воздухе знак, и с вершины башни донёсся низкий колокольный гуд. Он звучал громко.

В каждом углу замка, в каждой жилке пола и стен прокатилась вибрация.

Кровати сами начали сталкивать спящих. Шторы распахнулись. Весь замок ожил, маты и недовольный писк был слышен повсюду.

— Бляяять, да что опять?! — голос девушки из комнаты Жарницы, разнёсся по этажу, когда её кровать, скрипнув, приподнялась сантиметров на двадцать и попыталась сбросить её на пол.

— Пошёл на хер, Григорий Аркадьевич, дайте поспать! — пробасил кто-то из старшекурсников, натягивая подушку на уши. Но было поздно: замок проснулся.

Из стены, как по команде, выехали гардеробы. Ящики сами выдвинулись. Кофты — кто пижаму, кто старую форму, кто халат поверх спортивок — подлетали к владельцам. По коридорам уже метались вихри, тащившие полотенца в душевые. Один особенно ретивый веник гонялся за пятикурсником, у которого никак не получалось проснуться, — и раз за разом хлестал того по ногам.

— Всё, всё, всё, я иду, отъебись! — ругался тот, сильнее укутывался в одеяло и увеличивал скорость.

На втором этаже в северном крыле кто-то завопил.

— Где мои штаны?! Кто, сука, снял мои штаны ночью?!

— Это не мы, это замок, гений.

— Зато и яйца твои теперь проснулись! — ржал кто-то из Ветродара.

В коридоре уже воняло чем-то травяным — кухня начала варить свой знаменитый суп с корнем омелы и грибами из нижнего склона. Его никто не любил, но все ели — потому что потом башка думала быстрее, а тело не ломало даже после вечерней настойки.

Кто-то уже брился прямо у умывальника, обведя лицо магическим кругом, чтобы пена не залетала в глаза. Ира — высокая девчонка из Травосвета с русой косой до колен — заплетала волосы сама себе, подзывая зеркала, которые спорили, в какую сторону лучше завить чёлку.

— Не надо тебе завивать, — сказало одно.

— Да заткнись ты, пыльный! Ей наоборот кудри идут! — парировало другое зеркало.

— Заткнитесь оба, я не с вами советуюсь! — бросила Ира и отмахнулась.

Внизу, в общем зале, где уже собирались на завтрак, кто-то пытался достать вчерашние пирожки, засунутые под магический купол. Купол отпрыгивал и матерился.

— Отвали, школота. Это для преподавателей. И не трогай соус — это лечебный!

На другом конце замка, в башне британцев, подъем был другой.

Рон с воплем вылетел из кровати и врезался в тумбочку.

— Что за.. мать Мерлина?! — схватился за нос. — Она шевелилась! Кровать меня скинула!

— Так и должно быть, — сквозь зубы пробормотал Тео, вставая спокойно. — Добро пожаловать в реальность.

Гарри был уже на ногах, глаза щурились от света.

Гермиона в соседней комнате уже оделась и застегивала ворот мантии. Её волосы, как ни странно, были аккуратно собраны — магия замка ей явно нравилась. В воздухе пахло лавандой и чем-то крепким — ароматы из столовой начали просачиваться через вентиляционные решётки.

Луна сидела на подоконнике, босиком, и смотрела вниз на просыпающийся двор.

— У них и утро волшебное... — прошептала она. — Как будто Скала сама знает, кто ты.

— Где у них тут, блин, еда?! — буркнул Рон, одевая рубашку.

Как по заказу, раздался звук колокола. Потом — ещё один, выше. Двери спален открылись сами, и перед ними выросла табличка с надписью: Завтрак. Следуйте за совой!

Из-за угла вылетела механическая сова, переливающаяся латунью и дымом. Она замахала крыльями и полетела по коридору, виляя, как настоящий почтальон.

— Я за ней, — сказал Гарри.

— Если они и завтракают так же, как вчера на костре — то я вообще отсюда не уеду, — бросил Рон. — Даже если Дамблдор лично прилетит за мной на драконе.

И они пошли следом.

Коридор заворачивал под странным углом, и своды будто бы становились ниже. Совушка уже не летела вперёд, а сидела на перилах лестницы и подрагивала.

— Она нас вообще туда ведёт? — хмуро спросил Малфой.

— Может, она просто забыла дорогу, — сказал кто-то из Пуффендуя, пока Гермиона вертелась оглядывая пространство вокруг.

— Тут никого нет, — пробормотала Луна, — смотрите.

У стены, между двумя арками, стояли два бюста из белого мрамора. Один — мужчина с растрёпанной копной волос, с немного грустными глазами. Второй — с прямым взглядом. Они были живыми.

— Да ты не понимаешь, что в метафоре — вся сущность! — воскликнул первый, судя по всему, Есенин.

— Сущность, как ты говоришь, — это когда кулак сжимается, а не когда берёза плачет, — парировал Маяковский, — ритм — вот что важно! Ритм, шаг, поступь времени!

— А душа, Володя? А тоска по Родине?

— Родина — это дело. А не тоска.

— Они всё время спорят? — шепнул Рон.

— Наверное, — отозвался Гарри, не сводя глаз с каменных лиц.

В этот момент сова сорвалась с перил, сделала круг под потолком и опустилась прямо на плечо Алии, выходящей из поворота. Рядом шёл Ильдар, он немного улыбнулся, увидев британцев.

— Простите, — сказала Алия, почесав сову по голове, — она всё ещё... экспериментальная.

— Это твоя? — спросила Гермиона.

— Моё изобретение. Я пыталась настроить навигацию через эмпатический след, но она пока реагирует на эмоции сильнее, чем на команды.

— Эмпатическая навигация? — переспросил Малфой.

— Да. Сложнее, чем кажется. — Её взгляд упал на спорющие всё это время статуи. — Опять эти, как они друг друга находят... — взмах руки, кольцо на правой руке заискрилось, а памятник Есенина испарился.

Ильдар молча кивнул, словно извиняясь, и указал рукой в другую сторону.

— Столовая там. Вы почти пришли.

Поворот, несколько шагов — и тишина коридора обрывается, будто её кто-то выключил. Из-за массивной арки доносится гомон, смех, звон посуды, перебранки, хлопки по столу. Открытая дверь ведёт в главный зал столовой.

Они входят и словно проваливаются в другой мир.

Гул стоял такой, будто на кухне кто-то случайно открыл портал в птичий рынок. Гул голосов, скрежет ложек, детский смех, утреннее ворчание и потрескивание свечей на подвесных люстрах — всё это складывалось в привычную симфонию большого замка.

Огромный зал — с потолком в закопчённых балках, с флагами факультетов под ними — вмещал десяток длинных деревянных столов, разбросанных нестройно, без вылизанной симметрии, как будто мебель сама выросла из каменного пола. Никто не сидел строго по факультетам. Вот за одним столом бок о бок едят парень из Жарницы с алой перевязью на пальто, девчонка из Чернолесья, чёрные волосы собраны в пучок, и третьекурсник из Травосвета, у которого мох на шарфе будто сам растёт.

В глубине зала один из столов оккупировали особенно шумные. Там сидел Родион Гущин, уже без пальто, в тонкой тельняшке и с мешками под глазами. Он лениво ковырялся в каше, а рядом кто-то передавал по кругу банку с вареньем, которое почему-то взорвалось на лице рыжего пацана с первого курса.

— Бляха-муха, ну кто ж так открывает, а? — возмущённо причитал он, утираясь рукавом.

— Кто открывает, тот и умывается, — съязвил кто-то из старших под общий хохот.

Младшие курсы держались кучно — обычно по парам или тройкам, но при этом без страха подходили к старшим. Вон один смышленый второкурсник из Ветродара без стеснения подсел к Станиславе Вельской и пододвинул тарелку.

— А можно вы мне расскажете, как Кощей вчера вёл пары? А то я слышал, он духа вызывал прямо в классе!

Стася устало вздохнула, отпила из чайника, стоящего прямо на столе, и кивнула.

— Сначала ешь, потом расскажу. А то опять с пустым желудком полезешь в тени, а потом по всему замку тебя собирать будем.

Младший покраснел, но принялся за еду, счастливый как никогда.

Старосты сидели в одном углу зала — не вместе, но и не особо раздельно. Просто так вышло, что именно туда стекались более-менее вменяемые — те, кто был способен не проспать завтрак, не ссориться по мелочам и не разлить компот на лекционный список. После того, как остальные старосты усадили британцев за один из центральных столов, направились к себе и уже занимались чем-то своим. Алия Салимова что-то тихо перечитывала над своей тарелкой, Ильдар Юсупов перебирал целебные корешки в холщовом мешочке у себя на коленях.

— Ты хоть поешь, а потом уже с болотом разговаривай, — лениво заметила Станислава, пододвигая Ильдару тарелку с гречкой.

— Да ем я, ем. Просто заварку хочу добавить, — отозвался он, не поднимая глаз.

На другом конце зала Блейз, Луна  и Гермиона сидели рядом, пытаясь понять, что именно лежит в их мисках. Гарри осторожно понюхал нечто, напоминающее холодец, и фыркнул.

— У нас на складах такое хранят как оборотное зелье.

Над их столом повис громкий хохот.

В другом конце столовой уже кто-то напевал частушку про директора Ягу. К ней присоединилась компания с другого стола, и в итоге половина зала подпевала, пока преподаватели медленно шли к своему столу на возвышении, оглядывая это безумие с вялым снисхождением.

Преподавательский стол стоял отдельно, с широкой спинкой и выемкой посередине — под личный самовар. Там уже сидел Кощей, задумчиво размешивая в кружке варенье. Рядом Вила щёлкала по воздуху пальцами, складывая заклинания прямо в воздухе, которые разлетались как мыльные пузыри. Берегиня разливала отвар по кубкам, приговаривая что-то об укреплении почек. Муромец вообще ел молча и с каким-то угрожающим спокойствием.

— Уроки через полчаса, — лениво напомнил кто-то, проходя мимо, — а у нас весь зал, как ярмарка.

Станислава кивнула, допивая чай.

— И слава богам, что ярмарка. А то как жить-то?

После завтрака толпа начала расползаться. Кто-то торопливо сматывался в сторону западного крыла — туда, где находились аудитории Оборонительной магии, а кто-то лениво сдвигался в сторону задней лестницы, ведущей к тёплым курилкам на балконах второго яруса.

У дверей столовой скапливалась нестройная колонна — младшие курсы сбивались в кучки, пытаясь вспомнить, в какой коридор им идти, кто их ведёт и где вообще брать те гримуары, про которые старшая ведьма на распределении говорила шепотом. Один третьекурсник с Жарницы, с лохматой головой и следами сгущёнки на подбородке, ткнул пальцем в расписание, набитое на доске из чёрного обсидиана, и обречённо выдохнул.

— Ну пиздец… У нас опять Берегиня. Я не готов опять слушать про энергию рода.

— А ты думал — поступишь сюда, и всё, каждый день магии и дуэли? — над ним зависла старшая девчонка с Ветродара, с татуировкой сокола на шее и толстым томом под мышкой. — Иди уже. Береги спину, она всё помнит.

Младший хмыкнул, но пошёл. Его догнал товарищ по курсу, на вид полный задохлик, с шарфом почти до колен и накрашенными ногтями, и начал быстро шептать, засовывая что-то в карман — может, записку, может, жвачку с рунической вязью.

Родион вводил британцев в курс дела, пока те доедали свой завтрак.

— Значит так, — Родион говорил громко, чтобы перекрыть гомон столовой. — По замку двигаться можно свободно, но, если увидите дверь с чёрной резьбой, не трогайте. Это запертые магические секции. Особенно те, что под лестницей у западной стены.

Он стоял, прислонившись плечом к колонне у их стола, скрестив руки на груди.

— Карты нет, — продолжал он. — Всё на слуху. Либо к старостам подходите, либо к преподавателям. Если пропадёте, искать не будем — сами всплывёте. Или не всплывёте.

— Очень обнадёживает, — пробурчал Малфой, откладывая вилку. — Есть хоть туалеты? Или мы тоже должны их «на слух» находить?

— У нас их два. Один для всех. Спроси любого, тебе покажут, — ответил Родион с фальшивой вежливостью. — Местные не кусаются. Пока не начинаешь умничать.

Кто-то за соседним столом громко хохотнул.

— По занятиям, — подхватил Ильдар, появившись за спиной Родиона. Голос у него был ровный, дружелюбный. — Первую неделю вы вольны выбирать, куда ходить. Пробуйте, смотрите, спрашивайте. Потом распределят по дисциплинам.

— А палочки? — подняла руку Гермиона. — Или, ну... перстни?

— Пока палочки, — отозвалась Алия, проходя мимо с чашкой сбитня. — Как адаптируетесь, так подберут местные. Тут не всё сразу. И не для всех.

С ближнего стола что-то упало — младшекурсник, явно из Чернолесья, перевернул стакан с морсом, и теперь красное пятно растекалось по скатерти. Над ним уже нависла старшая девушка с вплетёнными в волосы бусинами — в одном ухе серьга в виде ворона.

— Говорила же: не ставь стакан под руку! — прошипела она и стукнула его по затылку.

— Это Леля, — прокомментировала Алия с улыбкой. — У неё все младшие под контролем.

— Общие правила простые, — подытожил Родион. — Вечером — отбой. Кто вне замка после одиннадцати — получаете выговор. Или по шапке от дежурных. Спать можно где угодно — хоть в подвалах, хоть на лестнице. Главное — не мешайте другим.

Станислава Вельская стояла чуть поодаль, у колонны, закурив и не особо пряча сигарету. Смотрела, как двигается поток: привычно, спокойно, без вмешательства. Её и не ждали — если что-то случится, она появится, как гроза. А пока — пускай текут, как весенний снег.

— Стань, — подошёл Родион, который только что свалил ответственность за британцев на Ильдара — у твоих на первом пара «Основы ритуального круга», да?

— Ага, у Кощея. Он в настроении. Улыбался, когда проходил мимо кухни — значит, кого-то сегодня сожрёт.

— Ну и пусть. Они, вон, опять с пятого курса Травосвета подрезали охапку разных трав, чтобы его потом продать за амулеты. Чистый бизнес, по их словам.

— Гении недоделанные. Пусть поучатся на своей же шкуре, — хмыкнула Станислава.

Тем временем на лестнице образовалась пробка — два шестикурсника тащили вниз огромный клетчатый мешок, который хрюкал. За ними бежала младшекурсница с красным носом и глазами, полными ужаса.

— Там свинка, ну пожалуйста, не надо его на урок тащить! Это же мой Фролик!

— Он не твой, он теперь лабораторный, — ответил один из старших, — закон передачи имущества, пункт первый — «нашёл, значит, твоё, пока старший не забрал».

— Эй! — рявкнула Алия, вынырнув откуда-то сбоку с горкой книг. — Отпустите поросёнка. Вы что, совсем рехнулись, с ней к Берегине идти?

— Да не к ней, мы на трансмутацию…

— Без ритуальной этики? — Алия посмотрела так, что даже Родион тихо присвистнул. — Верните. Или я передам вас Кощею. А ты знаешь, что он делает с теми, кто трогает животных младших без согласия?

Мешок шлёпнули на пол. Хрюканье прекратилось. Фролик, большой поросёнок, выпрыгнул, шлёпнулся прямо в лужу у стены и убежал визжа. Девочка всхлипнула от облегчения.

— Вон отсюда, — бросила Алия и пошла дальше, в сторону аудитории, увлекая с собой ещё двух сбившихся второкурсников.

В холле стало посвободнее. Кое-кто остался, чтобы допить чай из термосов, спрятанных в сумках. Кто-то прятался за колоннами, обсуждая детали вечерней попойки, которая якобы должна была быть в Мастерской этажом выше. Там иногда кто-то из выпускников устраивал тайные сеансы магии, вперемешку с музыкой и самогоном.

Где-то в углу Ветродарские и Жарница затеяли спор о том, кто из преподавателей сильнее, и почти перешли к драке, но прошёл Ильдар, только что оставив британцев в аудитории .

— Если вы хотите сравнить силу, то давайте в боевом зале. Но сперва дождитесь, пока закончат утреннюю теорию.

— Да мы просто поговорили! — буркнули старшекурсники, мгновенно стушевавшись.

Младшие с интересом смотрели на старших — кто-то с уважением, кто-то с недоверием, но почти все с завистью. Потому что старшие ходили свободно, ругались с деканами, курили на балконах, таскали еду в комнаты и даже могли проспать пары — если прикроет кто-то из своих.

И это было частью жизни Колдотворца: обыденной, дикой, несовершенной, как сама магия.