3 ГЛАВА. Судьба.
С каждой минутой мне становилось всё комфортнее в обществе нового знакомого. Он был открытым, но в то же время ненавязчивым, внимательным и расположенным ко мне. В течение часа он рассказывал о целебной силе трав, которые смешивал в порошок и раскладывал по тканевым мешочкам. Я сидела напротив, прислонившись к висящему на стене тёплому ковру, пила чай и гладила Лайлу, удобно расположившую голову на моих коленях. Она, видимо, полюбила меня беспрекословно.
– И всё вместе это должно помочь от мигрени, – подытожил Май, завязывая последний мешочек.
Он отряхнул руки и принялся убирать нападавший на стол мусор, когда в дверь постучали. Лицо Мая тут же приняло страдальческое выражение:
– Но в этом случае бессильны все средства.
Дверь открылась без скрипа, и на пороге показалась сгорбленная женщина лет восьмидесяти на вид. Грустно улыбнулась хозяину дома и прошаркала внутрь, осторожно опираясь на резную клюку. Я поздоровалась с ней и вышла, чтобы не нарушать таинство лечебного процесса.
На улице стоял зной. Птицы изредка перекрикивались сонными голосами, откуда-то слышалось кваканье лягушек. Крупные стрекозы кружили над нежно-розовыми бутонами, и я вспомнила, что в детстве любила их ловить. Стрекозы изящные, сказочные! Считаемые большинством моих знакомых уродливыми, они всегда привлекали моё внимание куда больше, чем бабочки, какой бы красоты ни были их разноцветные крылья.
Лайла вышла вслед за мной и сейчас настороженно рассматривала что-то на дорожке. Я присела рядом и обнаружила крохотного богомола, боязливо тянущего к морде собаки свои цепкие лапки. Я раньше считала их пугающими и до смерти боялась встретиться с богомолом в реальной жизни. Но теперь передо мной предстало трогательное создание, которое, медленно поворачивая миниатюрную голову, будто осознанно смотрело мне в глаза.
– Кажется, он хочет с тобой познакомиться, – сказала я Лайле. Та никак не отреагировала. Она продолжала сверлить насекомое взглядом.
«Будет жалко, если она его съест», – подумала я и осторожно подняла богомола. Лайла наградила меня разочарованным взглядом, подошла ближе и проскулила, что, наверное, означало: «Ну, покажи его мне! Я не насмотрелась!»
– Не забывайте использовать эту мазь каждое новолуние, как я вам говорил! Иначе никакого целебного эффекта не будет! – послышался голос Мая из открытого дверного проёма.
– Большое вам спасибо! – старушка поклонилась лекарю, кивком головы попрощалась со мной и поковыляла к калитке.
Май выглядел опечаленным. Должно быть, с женщиной действительно не всё так просто. Он перевёл взгляд на меня, постарался скрыть горечь, придав лицу воодушевления, и подошёл ближе.
– Что это у тебя? – Май заглянул мне в сведённые полусферой ладони. – А, богомол. Отдай Лайле, она любит их есть.
– Но... жалко.
Май посмотрел на меня как на дурочку:
– Это естественный ход вещей. В этом нет ничего страшного. Конечно, ты можешь его отпустить, и он проживёт долгую и счастливую жизнь... Но, вероятно, либо Лайла сама на него рано или поздно наткнётся, либо я его найду и скормлю ей, либо его склюёт воробей. Впрочем, сейчас его жизнь в твоих руках. Решай.
Я взглянула на жалостливые глаза Лайлы, которая смотрела на богомола, не отрываясь, и облизывалась. Посмотрела на богомола, который с любопытством исследовал мою ладонь, перебирая по ней лапками. Видимо, на лице моём отразилась тяжёлая работа мысли, потому что Май рассмеялся.
– Дай-ка, – сказал он и, осторожно взяв насекомое двумя пальцами, подошёл к простёршему над оградой свои ветви дереву. Привстав на носочки, он аккуратно посадил богомола на высокую ветку. – Пусть здесь посидит. А что будет дальше – не наша забота.
Май принялся заваривать чай и хлопотать на кухне, а я вновь протиснулась на скамью между столом и стеной. Скамья была высокой: вряд ли ноги Мая доставали на ней до пола. Усесться было тяжело. И, когда я всё же запрыгнула на неё, случайно задела носком что-то твёрдое. Оно с грохотом покатилось к стене.
– Что-то упало? – Май повернулся на звук.
– Нет, я задела что-то под столом.
Май нахмурился, припоминая, что за предмет мог наделать столько шума, но долго думать ему не пришлось: проворная Лайла уже устремилась лично проверить потревоженную вещь. Вскоре, с большими усилиями высвободив своё массивное тело с ношей из-под стола, она, радостно виляя хвостом, продемонстрировала длинную палку с металлическим набалдашником.
– Клюка! – воскликнули мы одновременно. Старушка забыла клюку!
Май стукнул себя по лбу:
– Как же я не уследил? Теперь нужно срочно её вернуть!
Я согласно кивнула.
– Бабушки могут быть рассеянными.
Май отрицательно покачал головой:
– Она вовсе не бабушка.
– А кто тогда? – удивилась я.
– Ей около четырнадцати. Она подросток.
Было видно, что Маю обсуждение болезни этой... девочки... давалось тяжело. Он вышел из-за перегородки и сел на неё ко мне лицом. Солнце уже освещало другую половину дома, поэтому свет отражался искрами в его больших глазах цвета плавленого золота. Он в задумчивости качнул ногой.
– Она транжира, – сказал он. – Тратила время попусту, вот и состарилась рано. По правде сказать, такого я ещё на своём опыте не встречал. Главная валюта – время, и в нашем государстве все бедны. Но я никогда не видел, чтобы люди старели в столь юном возрасте.
От слов Мая по спине пробежал холодок: я бы здесь состарилась в считанные секунды. Как много времени я потратила впустую! Сколько часов бессмысленного и безрезультатного существования накопилось за всю мою жизнь!
– Ты говоришь, ей никак нельзя помочь?
Май поджал губы и помотал головой:
– Вспять этот процесс не вернуть. Время неумолимо.
Когда закатное солнце нависло над крышами желтокаменных зданий, мы уже подходили к городским воротам. Лайла, увязавшись с нами, маячила впереди белым пятном, а Май, доверяя ей, даже не подумал надеть поводок. Меня тревожило это отсутствие контроля, но я молчала, не делая замечаний: хоть это и мой сон, всё же мир, в котором я оказалась, принимал меня в качестве гостьи, а идти в чужой монастырь со своим укладом – идея не лучшая.
Массивные стражники с грозным видом стояли у открытых створок в полных боевых облачениях. Когда мы проходили мимо, Май приветливо поздоровался с ними, как со старыми приятелями, и показал серебристый жетон, который, видимо, служил пропуском. Но и без него Мая были готовы пропустить: как только стражники смогли различить издалека его лицо, тут же расслабились.
– А девушка? – раздался голос гвардейца, который смотрел на меня с нескрываемым подозрением.
– Она со мной. Моя сестра.
– Проходите, в таком случае, – похоже, сомнения по поводу меня у стражника не рассеялись, но, тем не менее, тон его смягчился.
Когда по крутому каменистому спуску мы отошли на достаточное расстояние, я решила уточнить:
– Это твои знакомые?
Май округлил глаза:
– Стража что ли? Нет, конечно! С чего ты взяла?
– Они были с тобой любезны... Мне показалось, даже были готовы пустить так, без этого жетона.
– Да? – он хмыкнул. Ничего не ответил.
Вскоре, минуя ряд однотипных невысоких построек, мы остановились у покосившегося домика. Калитка оказалась незапертой, по той простой причине, что замок был сломан, и мы без препятствий шагнули во двор. Внутри царило запустенье: грядки поросли сорняками, трава доходила нам до пояса, и Лайла терялась в ней целиком. Смотрящие на двор окна затянула паутина, на которую налип тополиный пух. Изнутри они казались закопчёнными, совсем неухоженными. Нижняя ступенька порога скособочилась, прогнулась, и наступать на неё было боязно. Как же ста... девочка ходила по такой лестнице?
Май, легко перепрыгнув через сломанную ступеньку, постучал в старую дверцу. Из дома с небольшим запозданием послышались шаркающие шаги и скрипучий, но доброжелательный голос:
– Погодите! Сейчас открою.
Спустя какое-то время звякнули замки и цепи – дверь со скрипом отворилась. В черноте дверного проёма показалась уже виденная мной состарившаяся девочка, в которой только сейчас я смогла угадать отличительную черту свежей крови – ясные глаза. Она совсем не походила на всех стариков, что я знала ранее, словно за искусным гримом скрывалась молодая актриса.
– Моя палочка! – она раскрыла рот в беззубой улыбке. – Как я вам благодарна! Я уж подумала, что оставила её где-то в лесу.
Май удивился:
– Вы сегодня были в лесу?
Девочка смущённо кивнула:
– Я собирала ягоды. Зубы... не позволяют есть твёрдую пищу. Руки не позволяют измельчать твёрдые овощи и фрукты.
Май нахмурился:
– И что же? Вам никто не помогает?
Лицо девочки выразило такое отчаяние, что сердце моё сжалось. Брови её встретились у переносицы, собравшись в складки, глаза наполнились слезами.
– Мама, – при этом слове слёзы покатились из её глаз. – Она не выдержала всего этого.
Май засуетился, видимо осознав свою ошибку. Он шумно вздохнул, ладони его резким движением прошлись по щекам вверх-вниз. Он кашлянул и сердечно произнёс:
– Прошу, простите, я не знал!
Девочка отмахнулась, лишь крепче вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в клюку.
Быстро бросив на меня растерянный взгляд, Май тихо предложил:
– Разрешите помогать вам хоть изредка. Мне будет не в тягость.
Руки её задрожали, она страдальческим взглядом окинула дворик и замялась. Было видно, что предложение кажется ей заманчивым, но принять его девочка стеснялась.
– Не переживайте, – заверил Май, – у меня есть люди, которые получат от этого только удовольствие, – он говорил тепло и искренне, так, что я на месте девочки не усомнилась бы в его словах.
Выйдя за ограду, я посмотрела на Мая и заметила на его лице крайнюю степень озабоченности. Он заметно погрустнел и полностью погрузился в раздумья. Полпути он не проронил ни слова, а я не мешала ходу его мысли расспросами. Самой после встречи с пациенткой, страдающей загадочным недугом, было нелегко: тягостный осадок мучил меня всю дорогу.
Вероятно, был некий поворотный момент, когда она не смогла остановиться. Одна лишняя секунда времени, потраченная зря, – и всё, и дальше согласно эффекту бабочки: полное старение, немощность, отчаяние матери. Секунда – и девочка лишилась всей жизни.
Как много зависит от времени: оно – главная валюта. Но, как полагаю, ни у одного человека даже в этом государстве его отнюдь не становится больше. Баланс на карте, который никогда нельзя пополнить. Каждая копейка должна нести пользу. Но с другой стороны: как понять, где действительно она кроется? Полезное для одного человека кажется ненужным другому и наоборот. Вполне счастливым можно прожить без учёбы в университете, вполне счастливым можно прожить, работая на низкооплачиваемой работе, вполне счастливым можно прожить без семьи. Пожертвовав одним аспектом жизни, не затрачивая на него времени и сил, люди преуспевают в другом: например, не получившая высшего образования девушка, спустя годы голодного существования стала известнейшим художником. Ты не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Но ошибиться и упустить лучшие годы жизни – поистине страшно.
Дома Май заботливо раскладывал высушенные травы по кучкам на столе. Их было так много, что я подняла чашку с ещё горячим чаем, дабы не занимать место, и пересела к окну. Май наградил меня удивлённым взглядом:
– Что такое?
Я виновато улыбнулась:
– Мне кажется, я тебе мешаю. В корзинке ещё столько трав, а места на столе уже почти не осталось.
Май рассмеялся.
– Прости, ради бога! Я так привык жить один, что не обращаю внимания на личное пространство гостей. Прошу, чувствуй себя как дома и говори открыто, если я тебя стесняю. Всё в порядке.
Я поблагодарила его, но всё же осталась сидеть у окна, за которым уже вовсю разыгралась ночь. Свет от керосиновой лампы отражался на неровном стекле одинокой точкой, но, тем не менее, на этот скромный маяк слетались крохотные уличные гости и стучались к нам, просясь переночевать.
Май молчал, погружённый в работу. Он уже не выглядел столь опечаленным, как несколько часов назад. После скромного ужина, состоящего из наваристой гречневой каши и хлеба с маслом, во время которого он всё так же не говорил ни слова, Май заметно расслабился. Я его состояние понимала. Мне также было тяжело: голова разболелась от перенасыщения информацией, всё тело пробивала дрожь.
Руки Мая работали быстро, сухие травинки и стебельки шуршали друг о друга, потрескивали, по-своему о чём-то переговариваясь перед погружением в вечный сон. Но все эти звуки не действовали на меня успокоительно, в груди всё ещё сидели тревога и тоска. Мне невыносимо хотелось вернуться домой, поскорее проснуться, позвонить маме и поинтересоваться, как у неё дела. Я так долго сплю, что, кажется, после того, как я опустила голову на подушку, заново родилась в ином мире, а та моя жизнь закончилась. Руки, а вслед за ними и терпкий чай в глиняной кружке, подрагивали от разыгравшихся нервов.
Неожиданно резкий глубокий звук наполнил пространство, взвыл, опустился и будто заплакал. Горько, надрывно. Пронзительная, печальная мелодия, сотканная из невыразимой боли, окутала всё вокруг. Каждая нота отзывалась в моём сердце, звучала в унисон со мной: с моей болью, с моей тоской. Каждый звук вытягивал из меня негативные эмоции, давая им волю, очищая. Тональность стала ниже, звук – полнее, а потом свист – и всё. И это напряжение перешло в разрядку в виде моих слёз, которые тёплыми ручьями покатились по щекам.
Май, видимо, услышав мои всхлипы, обеспокоенным тоном обратился ко мне:
– Что случилось?
В ответ я лишь сильнее зарыдала, пряча лицо в ладонях. Май проворно подошёл ко мне и обнял за плечи, поглаживая:
– Поплачь, ничего страшного. Ты, должно быть, очень устала. Столько всего навалилось на тебя за это время! Ты так долго держала эмоции в себе! Ты очень сильная, Майя, но быть сильной всегда очень вредно для организма.
Май прижал меня к груди и стал убаюкивать, как ребёнка. Постепенно слёзы иссякли, и какое-то время я просто сидела, прислонившись к нему и слушая его сердцебиение. Сильное, ритмичное. От него пахло горькими травами, чей запах тоже, вероятно, сказывался на мне благотворно. Я впервые почувствовала бесконечное спокойствие и накатившую усталость. В этот момент мне показалось, что всё мне под силу. Но только завтра. Сейчас мне нужно поспать.