Мой приемыш

   — Эй, приёмный! — окликнул Хосока белобрысый мальчуган, сидящий за соседним столиком. Твой папаша куда пропал? Что-то его давно не видно. — Все дети, сидящие в столовой, загоготали. — Мы уже соскучились по этим милостям!                                                                     

— Он просто решил бросить его, Чан, — ответил рыжий мальчишка в клетчатой рубашке.

— Бросить?! Нашу звезду бросить? — Белобрысый смехотворно изобразил ужас на лице.

— Он наверняка решил, что с тобой нечего возиться, — съязвил рыжий, получая в награду со всех сторон смех.

Хосок, сидящий один за столом в самом дальнем углу, понуро склонил голову, медленно помешивая уже порядком надоевшую кашу с комочками.                                                                                                                                                                                                                                                                                           Прошло две недели с того дня, когда Юнги взяли на работу. За всё это время они виделись только три раза. И то, на прошлой неделе, когда Юнги забежал поздно вечером в детдом в среду, чтобы договориться с воспитательницей о прогулках на выходных. Всю эту неделю вестей от большого друга не было. Все пять дней прошли будто во сне. Хосок постепенно отвыкал от того, что у школьного забора его может поджидать улыбающийся взрослый человек, который предложит пройтись и спросит, как дела. Юнги теперь работает, и Чон это прекрасно понимал, нисколько не жалуясь. Но всё равно трудно одному. Как только пропадает Юнги, наступает время издёвок и колкостей со стороны сверстников. Правда в школе никто мальчика больше не трогал, но в детском доме он ежедневно сносил все обидные слова. Хосок уже привык к ним, но иногда поздно вечером запирался в ванной комнате и тихо плакал, кусая руки и щёки, чтобы не завыть от всей той душевной боли в голос. С Юнги он чувствует себя по-настоящему в безопасности, но без него... Сейчас даже страшно представить, как на протяжении стольких лет он справлялся один. Возможно, и справляться особо было не с чем, ведь он был таким же, как все. Такой же детдомовец, не имеющий ни друзей, ни родственников, потерянный, оскорблённый этой жизнью, униженный, носящий вечный нестираемый ярлык сироты... Тогда он и вправду ничем не отличался от остальных. Теперь же дела обстояли иначе. И новое прозвище «приёмный» тут только цветочки. Подножки, удары исподтишка, разве что до тёмных дело не доходило. Хосок наглотался сполна, но сколько предстоит ещё, вопрос хороший.Каша давным-давно остыла и была совершенно солёной. Чон мрачно отодвинул от себя её и, выйдя из-за стола, взял полную тарелку с ложкой и направился в кухню. Он вымыл за собой посуду и уныло побрёл в коридор. Накинув на себя весеннюю старенькую курточку и завязав шнурки на уличной обуви, мальчик открыл дверь и вышел во двор.                                         

Погода стояла солнечная. Близился и конец весны. Совсем скоро наступит жара, и можно будет забыть о верхней одежде и сменной обуви. Хосок спустился по ступенькам и пошёл по узкой тропинке в сторону детской площадки. Две маленькие девочки играли в песочнице, лепя из песка какие-то фигурки. Кататься на качелях и прыгать на горке не было никакого настроения. Оно вообще, мягко говоря, паршивое. Если хотите, полностью противоположное той весенней тёплой погоде и тому яркому солнцу, которые радовали окружающих.

Может быть Юнги действительно решил бросить? Хосок слишком сильно привязался к нему и не хочет верить в это. Ни весточки, ни слова... Они даже за те встречи толком не говорили. Только смотрели кино, ходили в парк и веселились. Тогда Мин не сказал ни о том, как они будут видеться дальше и будут ли вообще... На прощание они не говорили друг другу «до завтра» или «спокойной ночи», даже не обнялись, что стало уже традицией. Юнги просто проводил мальчика до калитки и, потрепав по голове, попрощался и скрылся в темноте воскресного вечера. Это был последний раз, когда Хосок его видел. Вся следующая неделя прошла в какой-то пустоте, ему только ощутимой. Чон ждал до последнего, что большой друг придёт и скажет, что всё в порядке. Ждал неделю, и вот сегодня снова воскресенье. Ни-ко-го. Мальчик переживает и не понимает. У Юнги всегда выходной в субботу и воскресенье. Что случилось вчера? Сегодня? Он приходит утром в эти дни.

                                                                                                                                                                                                Заменяет кого-то на работе? Заболел? А может действительно не хочет приходить? Ребёнок места в себе не находит и постоянно на калитку поглядывает, в окно из комнаты смотрит. Без Юнги одиноко, грустно, тяжело. Хочется обнять его, прижаться к груди, слушая бьющееся сердце. С большим дядей так хорошо обниматься. Он держит мягко и заботливо. Так Чона никто не держал, не любил. Любит ли его Юнги? Хосоку начинает казаться, что этот месяц был плодом его воображения, что не существовало никакого Юнги. Однако отношение к мальчику в детдоме тому не подтверждение. Значит, его друг есть.

Чон забирается на скамейку и сидит, болтая ногами в воздухе. Он смотрит в углы домов, откуда обычно появлялся Мин. Только отсюда раньше всего можно его увидеть. И Хосок всё понимает, что бы там ни случилось, главное, чтобы пришёл. Но он будет обижаться и дуться в первое время. Слишком мучительной была неделя, а ведь Юнги не предупреждал. Хосок знал, что будут видеться реже, но не на столько же? Если сегодня он не придёт, то придёт ли вообще? Следующие выходные могут пройти абсолютно так же.

                                                                                                                                                                                                               Чон тяжело вздыхает и смотрит на девочек, по-прежнему веселящихся в песочнице и о чём-то горячо спорящих между собой. Они беззаботные и милые, и совсем не знают, что их ждёт. Хотя, может быть и догадываются, но не верят. Говорят, примерно в три года у сирот ломается психика от осознания того, что они в этом мире одни. Именно поэтому из детских домов чаще забирают детей до этого возраста, пока они не помнят и не понимают. Те, кого забрали, счастливцы, ведь они даже не знают, кем были. Они будто по новой рождаются в другой благополучной любящей семье. Те, кто растёт в детском доме, шансов уже практически не имеют. Им не повезло дважды: когда они появились не у тех родителей и когда не приглянулись или их просто не заметили взрослые, которые хотят дать кому-то второй шанс. Несчастливцами чаще всего и остаются до совершеннолетия, ожидая его, кто с опаской, кто с нетерпением и жаждой свободы. Так вот, Хосок — тот самый несчастливец. Только почему судьба даёт ему третий шанс? Он еле ощутимый, но есть. Чон уцепился в него руки и ногами, как за соломинку, но отпускать будет выше сил. Лучше вместе с этой надеждой и потонуть, чем верить в то, что Юнги навсегда бросил

«Пусть только придёт», — подумал про себя мальчик, нахмурив брови. Он твёрдо решил, что всем своим видом сильно обижен и не хочет ни о чём разговаривать. А как, извините, можно было бросить его на неделю без предупреждений? Юнги будто нарочно избегает разговоров о встречах, а Чон каждый день терпит обиды от сверстников.                                                  

***

Работа в ресторане оказалась более утомительной, чем изначально предполагал юноша. Он играл с самого утра и до позднего вечера. Приходил домой, разучивал новые произведения, чтобы разнообразить репертуар. Сокджин сразу оценил его как ценного сотрудника и дал месяц испытательного срока. В первую рабочую неделю Мин смог выбраться на выходные и погулять с Чоном. Он был измотан и совсем не отдохнул, однако только ради Хосока заставил себя встать и отправиться на долгие прогулки. Юнги мало спал и не жалел себя. Он по-прежнему виделся с Намджуном и Чимином, но уже гораздо реже. Жизнь начала приобретать давно забытый бешеный ритм. Вторая неделя пролетела незаметно. Но Юнги стал забывать обо всём. Ему приходилось многое догонять в музыке, и все мысли о Хосоке испарились. Мин не думал о нём все эти дни. Но не потому, что не хотел, а потому, что работал. Ради них старался и старается сейчас. Он специально пошёл на работу в субботу, так как в ресторане одна пожилая пара решила отпраздновать свой юбилей свадьбы. Сокджин оценил такое рвение нового сотрудника, но вот сам Юнги был подавлен. Единственное, на что он способен каждый вечер, — это добраться до дома и лечь спать. Юноша толком даже не ел. Он не чувствовал сонливости, вообще перестал слушать свой организм. Поэтому, когда после долгих шести рабочих дней молодой человек вернулся домой, он только принял душ и после лёг спать, заснув в первые же секунды.
На утро Юнги проснулся от телефонного звонка. Едва протерев глаза, блондин потянулся к тумбочке и взял телефон, нажав на дисплей не глядя.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 — Доброе утро, соня! — раздался весёлый громкий голос Чимина, и Мин слегка поморщился, так как всё ещё не проснулся.

                                                                                                                                                                                                                      — Привет, — сипло пробасил он, потирая виски.

— Я уже купил столько вкусностей, собираюсь завтракать, — заговорил Пак, шурша на фоне фольгой и упаковками. — Могу приехать к тебе. Покушаем вместе. Что скажешь?                                                                                                                                                                                                                                               — А-а, Чимин-а! — вздохнул Юнги, устало сев на кровати. — Я собираюсь весь день спать, вчера было большое мероприятие. Свадебный юбилей.
                                                                                                                                                                                                                  — И как ты? Справился?

                                                                                                                                                                                                                  — У меня голова трещит от собственной игры, — пожаловался юноша. — Я два часа без перерывов играл им вальс Мендельсона, ты представляешь?! Я конечно понимаю, свадьба и всё такое. Но они только его и хотели слушать! Ничего другого!

— Зато теперь ты его точно можешь с закрытыми глазами играть, — усмехнулся Чимин. — Ладно, дружище, отсыпайся, не буду мешать.

                                                                                                                                                                                                                       — Да, спасибо! — Юнги довольно улыбнулся и снова удобно лёг на подушку, блаженно прикрыв глаза. Он ловил чистый кайф. Давно не было так уютно и удобно.

— Удачи тебе. Если пойдёшь к Хосоку, передавай привет! — сказал Чимин и отключился.                                                                                                                                                                                                                      Мин подскочил с постели в ту же секунду. Он с ужасом схватился за голову и, взглянув на часы, обречённо вздохнул.                                                                                                                                                                                                        Хосок. Он совершенно забыл о Хосоке. Забыл о том солнечном мальчишке, который стал его светом. Юнги даже не вспомнил бы о нём, если бы не Чимин. На душе стали скрестись кошки от того осознания, что он просто забыл и собирался отдохнуть, как ни в чём не бывало. Юнги очень стыдно и больно. Уже позднее утро, Хосок наверняка ждал его. А ждёт ли сейчас? Мин готов себе все губы искусать, лишь бы всё оказалось по-другому. И обидно даже больше не из-за того, что так забыл, а что он собирается взять ответственность за этого ребёнка. А какая, к чёрту, ответственность с такой памятью? Всего лишь из-за работы уже не помнит о Чоне. Юнги неловко и неприятно. Он ведь понимал, что будет нелегко и тяжело в первое время. Однако, побоялся огорчать Хосока и старался провести с ним время, не затевая сложных разговоров. Он прощался с ним с мыслью о том, что в середине недели устроит сюрприз и придёт вечером в детский дом. Но, к середине недели, у Юнги будто память отшибло. Как так получилось, он и сам не знал. Блондин не ищет себе никаких оправданий и считает свой поступок непростительным, он винит себя и только себя.

                                                                                                                                                                                                        Только делать уже нечего и пора исправлять то, что ещё можно. Парень поднимается с постели и бежит в ванную приводить себя в порядок. Он не собирается есть, только наспех выпивает два стакана воды и идёт в коридор быстрым шагом, беря с полки чёрную сумку через плечо и завязывая шнурки на кроссовках.

Юнги вновь не жалеет себя, но об этом никогда не задумывается. Раньше он жил ради семьи, а потом потерял этот смысл жизни. Сейчас он снова появился. И Мин будет делать всё ради того, чтобы он и этот солнечный мальчик в конце концов оказались вместе. Плевать на непроходящую головную боль, урчащий желудок и на непроснувшийся, уставший организм. Плевать на слепящее солнце глаза и мороз по коже. Юнги не видит ничего перед собой, кроме дороги, ведущей к детскому дому. Его волнует только то, где сейчас Хосок и как он.

                                                                                                                                                                                                                 Им нужно обязательно поговорить и всё прояснить. Но вот как объяснить свою забывчивость, юноша не знает. Он сам чувствует себя запутавшимся, но ещё больше винит себя за это. Он считает, что должен подавать Хосоку пример, а не наоборот. Юнги грустно и тяжело на душе. Он успокаивается только тогда, когда, выйдя из дворов, видит знакомую огороженную забором территорию. Он облегчённо вздыхает, когда видит знакомую скованную фигурку, расположившуюся на скамейке и греющуюся в весеннем солнце. На один вопрос меньше. На первый взгляд Чон здоров и с ним всё в порядке.

Хосок тоже заметил Юнги. Сначала он не верил своим глазам и думал, что это глюки. Однако через некоторое время сомнения пропали, и внутри разрослась настоящая обида.

                                                                                                                                                                                                               Как бы Чон не ждал, он не будет идти на контакт как ни в чём не бывало. Он перестал беззаботно болтать ногами и замер, ожидая, что будет дальше. Юнги быстро шагал по тротуару, будто сдерживал себя, чтобы не пуститься на бег. Через несколько минут он оказался уже возле калитки и, войдя на территорию детского дома, приветливо помахал Хосоку рукой, направляясь в здание. Чон ничего не ответил и отвернулся. Он прекрасно знал, что Юнги о каждом своём приходе извещал госпожу Кан. Они договаривались, куда идут и когда Хосока вернут обратно. Всё честно, и мальчику порадоваться бы, что вот он Юнги, пришёл к нему, но не так просто. Откуда-то поселились гордость и обида. Чон решил, что никуда не пойдёт и даже мириться не станет. Ему сейчас нарочно хотелось идти наперекор Юнги, противостоять ему, хотя зачем? Какой в этом смысл?

Хосок изобразил серьёзное выражение лица и, скрестив руки, продолжил болтать ногами, наблюдая за веселящимися на горке девочками. Они уже давно сложили своими формочки у песочницы и теперь просто веселились.

                                                                                                                                                                                                                   — Привет! — раздался знакомый взрослый голос. Хосок не оборачивался, но, судя по шагам, Юнги уже шёл по тропинке в сторону детской площадки.

Чон сделал вид, будто не слышит.
У Мина между тем всё оборвалось внутри.

                                                                                                                                                                                                                   — Привет! Ты как? — Молодой человек незаметно подбежал к скамейке и присел рядом с ребёнком.

— Нормально, — сухо ответил Хосок.

                                                                                                                                                                                                         «Лучше бы ты не приходил. Я бы и без тебя побыл», — детская обида уже накрыла своей волной все мысли.

— А в школе? Никто не обижает тебя? — Юнги не решался обнять Чона, он вообще боялся к нему притронуться. От того так и веяло отторжением. — Ты знаешь, я поговорил с госпожой Кан. Она не против, тебя отпустит до вечера. Нам как раз надо о многом поговорить, пойдём?

                                                                                                                                                                                                                     В ответ молчание. Блондин наклонился к мальчику, но тот опустил свой взгляд. Лицо нахмуренное и обиженное. Будто весь мир невзлюбил Чона. Только мир для него один. Юнги.

Казалось бы, почти тридцатилетний мужчина, а не может набраться смелости, чтобы поговорить со школьником. Что за дела? Мин сам боится потерять его. Он знает, что виноват. Однако, если оценивать здраво, то тут обижаться не на кого и корить себя не за что. Только им обоим сейчас не понять.

                                                                                                                                                                                                                   — С тобой всё хорошо? — осторожно спрашивает Юнги, кладя руку на детское плечо.

— Уходи, — выпаливает Хосок и вскакивает со скамейки.

                                                                                                                                                                                                    Молодой человек замирает и не двигается. Сейчас ему кажется, что он ослышался, что это сон. Только не оказались бы те слова истиной.

У Хосока самого сердце сжимается, но он просто так не дастся, не начнёт говорить. Уж если упёрся в обиду, то до конца.

                                                                                                                                                                                                                       — Ты... Ты правда этого хочешь? — с удивлением переспрашивает Юнги, не веря своим ушам.

— Уходи, — повторяет свою фразу Чон и отворачивается.

                                                                                                                                                                                                                 Мин смотрит по сторонам и ничего не понимает. Он мчался к этому ребёнку, чтобы извиниться, поговорить и провести выходной с ним. Он плохо спал, ничего не ел и всё ради этого? Такая плата за труды?

— Знаешь, ты прости меня, — услышав эти слова, к горлу мальчика медленно подступает комок в горле. — Я в чём-то и виноват перед тобой. Но я сутки напролёт работаю, чтобы у нас было будущее. Будущее у меня и у тебя. Совместное. Чтобы ты не жил здесь, ходил в хорошую школу, чтобы у тебя была семья! — на место робости и страха приходит чистое негодование. Юнги начинает раздражаться и злиться. Он не кричит, не восклицает. Просто говорит громче и чётче. Он говорит так ясно, что каждое слово внутри Хосока касается и бьёт по самолюбию. — Ты думаешь, я забыл тебя? Это так. Но только по тому, что меня загрузили делами. Я сосредоточился на всем, лишь бы потом нам было хорошо. Неужели тебе плевать? Я примчался сюда, как только встал. Я подскочил и метнулся к тебе, чтобы тебя видеть и знать, что ты в порядке! Да, не знал, что не смогу увидеть тебя неделю. Но ты мог хоть по-человечески понять? Или мне лучше уволиться и ничего не делать? Хосок, я хочу, чтобы ты понимал. Я тебя никогда не бросал, не буду этого делать, даже думать об этом, — как мысли прочёл, — я слишком уверен в этом, чтобы разубедить себя или чтобы меня разубедил кто-то. Я решил навестить тебя, но ты прогоняешь. Глупо обижаться на то, что старались ради тебя. Да моей единственной мотивацией является то, что ты есть! — Юнги горячо выдохнул и встал. — А знаешь, будет по-твоему, — с этими словами он, не оборачиваясь, зашагал к калитке.

                                                                                                                                                                                                              Хосок всё это время не смел и шевельнуться, но внутри дрожал, как осиновый лист. Услышав отдаляющиеся быстрые шаги, слёзы градом покатились по щекам. Чон уже жалел в начале, что так ответил Юнги, но не сдавал своей дурацкой позиции. Не сдал и до конца. А сейчас уже поздно. Потерял. Теперь уже потерял, довёл, сам виноват же. Хосок не выдержал и обернулся. Мин хлопнул калиткой и пошёл во дворы. Так же, как и некоторое время ранее, через пару минут его фигура скроется в больших домах. И когда уже Чон увидит его, неизвестно.

«Никогда», — думает мальчик теперь.

                                                                                                                                                                                                                Это «никогда» эхом проносится в голове и ужасает. Хосок плачет сильнее, уже не сдерживает слёзы, ровно как и эмоции. Он срывается с места и несётся к выходу. Ветер обдувает мокрое лицо, всё перед глазами размывается и становится нечётким. Мальчик в считанные секунды оказывается за калиткой.

 — Юнги! — истошно зовёт он и бежит. Бежит изо всех сил. Так, будто ещё мгновение, и Хосок потеряет всё.

Мин идёт, не оборачивается. Он не игнорирует, ему просто кажется, что этого голос где-то в голове звучит. Парень трёт глаза, озирается по сторонам, но продолжает слышать.
                                                                                                                                                                                                                   — Юнги-хён! Юнги! Юнги! — громкий топот совсем рядом.                                                                                                                                                                                                                                                                                        Блондин оборачивается, и в эту же секунду Хосоку вешается ему на шею, плача и что-то беспрестанно говоря.
                                                                                                                                                                                                                     Мин опускается на корточки, прижимая приёмыша к себе. Как же ему не хватало этих объятий. Он так соскучился по этому родному чувству. И не только он.

                                                                                                                                                                                                                  — Прости меня, прости! Не уходи только! — не перестаёт говорить Хосок, уже рыдая.

— Всё хорошо, малыш. — Юнги прижимает его к себе и шепчет на ухо, — и ты меня прости, пожалуйста. Я от тебя никуда не уйду, не бойся, — гладит по голове и мягко придерживает дрожащие плечи.

                                                                                                                                                                                                            Хосок только сейчас понимает ещё сильнее, насколько глуп был до этого. Никакая обида не стоит этого. Он раскаивается всей душой и боится потерять Юнги. Ровно так же Юнги раскаивается за свои слова и ни за что не бросит теперь мальчика.

Они стали так дороги друг другу, что теперь порознь не проживут. Они привязаны друг к другу, и это неоспоримо.