Чувство безопасности
Линь Чи почесал лицо, не зная, как объяснить это Ли Тиньяню.
Их импровизированная семья была действительно сложной.
Если говорить о доброте, то она у него действительно была, но он не делился ею с кем попало.
Линь Чжаофэн и он уже давно не общались, связь между отцом и сыном была разрушена годами ссор и насилия.
И все же именно сейчас, наблюдая за человеком, лежащим на больничной койке, он вспомнил, каким энергичным когда-то был Линь Чжаофэн.
Тогда Линь Чжаофэн был еще молод, лет тридцати с небольшим, с красивым и полным достоинства лицом, ходил с прямой осанкой и поднимал голову, когда входил в дом.
В то время Линь Чжаофэн был образцом для подражания в округе, "удачей", принесенной их семье.
Линь Чи вздохнул, глядя на Ли Тиньяна в зеркале, как бы невзначай рассказывая о своем происхождении.
"Мы с Линь Чжаофэном, на самом деле, не состоим в кровном родстве, но до того, как мне исполнилось десять лет, он заботился обо мне всем сердцем. И теперь, когда его жизнь подошла к концу, я здесь только для того, чтобы проводить его".
Но это все, что нужно было сделать.
Покойся с миром.
Это была последняя капля милосердия, которую он мог оказать Линь Чжаофэну.
При этих словах Ли Тиньян перестал вытирать лицо и, повернувшись, с удивлением посмотрел на Линь Чи.
В свете лампы лицо Линь Чи было окутано туманной тенью, напоминая тщательно очерченное природное произведение искусства.
Действительно, такое лицо сильно отличалось от лица Линь Чжаофэна.
Линь Чи улыбнулся Ли Тиньяню и сказал: "Ты удивлен, не так ли? На самом деле я незаконнорожденный ребенок. Мой биологический отец скончался до моего рождения".
После того как Ли Тиньян закончил мыть посуду, они оба улеглись на неудобную, жесткую кровать Линь Чи.
Комната была простой, но обставлена большой мебелью, так что на односпальной кровати легко могли разместиться двое взрослых мужчин.
Но в комнате Линь Чи не было кондиционера, а стояла зима, достаточно холодная, чтобы образовался лед, поэтому им приходилось укрываться толстыми одеялами, чтобы не замерзнуть.
Линь Чи не возражал.
Он вырос в этом обветшалом старом доме, привык к гламурной, но поверхностной жизни в кругу моделей, но это не лишило его врожденной способности приспосабливаться.
Однако с Ли Тиньянем все было по-другому.
Линь Чи взглянул на благородное и отчужденное лицо Ли Тиньяна, подумав, что этот молодой мастер, вероятно, никогда не испытывал таких трудностей.
Он ухмыльнулся и просто зарылся в объятия Ли Тиньян под одеялом.
"Сегодня тебе придется обойтись мной. Давай прижмемся друг к другу, чтобы согреться."
Он уютно устроился в объятиях Ли Тиньяна, позволяя ему прижать себя к себе.
От Линь Чи исходил слабый аромат дешевого мыла, которое продавалось в ближайшем маленьком супермаркете, но тонкий аромат жасмина, исходивший от него, придавал ему свежий и нежный аромат.
Ли Тиньян держал этого человека в своих объятиях, чувствуя себя несколько неловко.
Тело Линь Чи было не болишим, но высоким и идеально помещалось в его руках.
Его подбородок коснулся лба Линь Чи; если бы он слегка наклонил голову, то смог бы поцеловать брови и глаза Линь Чи.
Обычно, когда они вдвоем оказывались в отеле, он не чувствовал ничего плохого. Но здесь, в этом отдаленном городке, в этом полуразрушенном старом доме, на сильном морозе, они могли только прижиматься друг к другу под толстыми одеялами.
Это было похоже...
Как пара несчастных влюбленных.
Это изображение промелькнуло в голове Ли Тиньяна, показавшись абсурдным, но он не смог сдержать легкой улыбки.
Он нежно вдохнул аромат жасмина, исходящий от волос Линь Чи, и тихо спросил: "Ты только что упомянула, что ты... незаконнорожденный ребенок. Что за история стоит за этим?"
Линь Чи, лежа на кровати в объятиях Ли Тиньян, поискал свой телефон.
Достав свой телефон и снова уютно устроившись в объятиях Ли Тиньян, он поднял голову с совершенно естественным видом, как будто вопрос Ли Тиньян был странным.
"Разве это не очевидно?" Он сказал небрежно, улыбаясь: "Линь Чжаофэн на самом деле мой отчим. Они с моей мамой когда-то были любовниками, но в итоге не остались вместе. Мой биологический отец был учителем, который, к сожалению, скончался еще до моего рождения, оставив нас с мамой в ее животе вдвоем на два месяца".
Линь Чи на мгновение замолчал.
Он никогда не встречался со своим биологическим отцом, но по старым фотографиям знал, что у них похожие глаза.
Мать часто говорила ему, что его отец был мягким и сдержанным человеком.
Глядя на Ли Тиньяна глазами, похожими на глаза его отца, Линь Чи продолжил: "Видишь ли, у Линь Чжаофэна и моей мамы изначально была романтическая история любви. В те дни беременной вдове было нелегко. Линь Чжаофэн еще не был женат, и, несмотря на сильное давление, он женился на ней, поклявшись относиться к ее ребенку как к своему собственному и никогда не заводить другого."
"И он сделал именно это."
Линь Чи усмехнулся, находя это забавным. Кто бы мог подумать, что это будет единственное обещание, которое сдержал Линь Чжаофэн.
За всю свою жизнь у Линь Чжаофэна никогда не было биологических детей, в семейном реестре значился только Линь Чи.
Поэтому, когда он был маленьким, соседи говорили, что у его мамы, возможно, была тяжелая жизнь, но, в конце концов, она была благословлена.
Линь Чжаофэн любил ее и своего небиологического ребенка, даже убедил своих родителей относиться к нему как к внуку.
Линь Чи вспомнил, как Линь Чжаофэн обычно возвращался с распродажи товаров за городом и привозил всевозможные красивые игрушки и конфеты, вызывавшие зависть уезда.
Его мать даже отругала Линь Чжаофэна за то, что он слишком баловал его.
Но люди быстро меняются.
Хорошие времена длятся недолго.
Эти счастливые дни длились всего десять лет. В какой-то момент Линь Чжаофэн начал играть в азартные игры, а несколько лет спустя попал в места, где царит хаос, и пристрастился к наркотикам.
Думая об этом, Линь Чи лег, внезапно почувствовав тяжесть в животе.
Иногда люди просто настолько сложны.
Пороки, жестокость и издевательства Линь Чжаофэна были реальными.
Но его прежняя искренность и любовь тоже были настоящими.
Линь Чи прислонился к груди Ли Тиньяна, прижавшись спиной к его груди. Ли Тиньян был высоким и крепким; он уютно устроился внутри, ощущая тепло тела Ли Тиньяна, и неожиданно успокоился.
Он сказал ему: "Видишь ли, ничто в этом мире не остается неизменным. Тогда все хвалили Линь Чжаофэна. Но позже он увлекся азартными играми, наркоманией и даже домашним насилием, полностью изменившись до неузнаваемости".
"Когда я учился в средней школе, я был наивен, надеясь, что он изменится. Но когда я стал старше, все, чего я хотел, - это забрать свою маму".
"Но, в конце концов, я не забрал ее с собой".
Семья, о которой он больше всего заботился, уже покинула его.
"Отец", которого он одновременно ненавидел и на которого когда-то полагался, теперь тоже исчез.
Пепел к пеплу, пыль к пыли.
Мир, который принадлежал ему до семнадцати лет, казалось, полностью рухнул в этот момент, подняв облако пыли, которое висело подобно таинственному туману, заставляя его в свои двадцать три года все еще беспрестанно кашлять.
Линь Чи на мгновение замолчал, но не смог сдержаться. Он высвободился из объятий Ли Тиньян и взял с прикроватной тумбочки сигарету.
Он зажал сигарету во рту и извинился перед Ли Тиньянем: "Извини, мне сегодня очень хочется покурить. Не обращай на меня внимания".
Ли Тиньяню было все равно. Он взял зажигалку из рук Линь Чи и щелкнул ею, прикуривая сигарету.
Поднялся слабый дымок.
Сигарета с ментолом казалась особенно ледяной в холодную погоду, но пламя зажигалки было таким теплым, отражаясь от глубокого и красивого лица Линь Чи.
Он всегда говорил о себе в спокойной манере.
Ему было всего двадцать три года.
Многие люди в этом возрасте все еще прятались в башнях из слоновой кости, но он, казалось, уже прошел через все это, и ничто не могло его поколебать.
Но, глядя на его лицо, Ли Тиньян почувствовал, что он еще очень молод.
По крайней мере, ему так казалось.
Линь Чи поднял глаза и встретился взглядом с Ли Тиньянем. Ли Тиньян обнял его чуть крепче, его пальцы скользнули по внутренней стороне запястья Линь Чи.
Там был старый шрам, теперь превратившийся в светло-коричневую отметину.
Ли Тиньян тихо спросил: "Это Линь Чжаофэн тебя ударил?"
На самом деле, у Линь Чи было еще несколько шрамов на теле, но они были неглубокими и подверглись операции, поэтому были едва заметны.
Но Ли Тиньян был слишком хорошо знаком с ним. Он целовал почти каждый дюйм его кожи.
Линь Чи затянулся сигаретой и пробормотал: "Хм". - Он сказал: "Позже он полностью изменился, стал игроком и наркоманом. Как он мог быть рациональным? Он даже ударил своих собственных родителей. Моя мама защищала меня в то время, так что я не сильно пострадал".
Но его мама очень страдала.
Поэтому в то время он всегда ненавидел себя за то, что был слишком худым и слабым, чтобы защитить ее.
Думая об этом, Линь Чи опустил глаза, чувствуя, как в глубине души у него все еще болит сердце.
Ли Тиньян бессознательно крепче сжал запястье Линь Чи.
Его пальцы коснулись шрама на запястье, глаза были слегка опущены, выражение лица холодное, его обида и отвращение к Линь Чжаофэну достигли своего пика.
Если бы это был он, Линь Чжаофэна было бы нелегко похоронить. Но Линь Чи, казалось, знал, о чем он думает. Изящно держа сигарету в своих тонких пальцах, он прислонился к плечу Ли Тиньян, медленно выдыхая дым.
Он запрокинул голову, его длинная шея была хрупкой и красивой, как у лебедя.
Этот заброшенный старый дом, этот отдаленный и тихий уезд Чанъюй.
Этот импровизированный "дом", который приносил ему и боль, и тепло.
Это определило его первые семнадцать лет жизни, и хотя он ненавидел это, он не мог избежать этого.
Он сказал Ли Тиньяну: "На этот раз я не только занимаюсь похоронами Линь Чжаофэна, но и хочу перевезти вещи моей мамы и ее могилу. Я думал об этом в течение последних двух лет, но Линь Чжаофэн всегда препятствовал этому, у меня не было времени на длительные бои с ним. Теперь все решено."
Жизнь так непредсказуема.
Бог действительно самый неожиданный драматург.
Линь Чи уставился на стропила в спальне. "Итак, я по-прежнему буду заниматься делами Линь Чжаофэна после его смерти. В любом случае, он не мой биологический отец, и у него нет никаких обязательств или ответственности по отношению ко мне, но он добросовестно растил меня в течение десяти лет, так что я в долгу перед ним. Я также поддерживал его в течение нескольких лет, так что теперь, когда я его отпускаю, мы квиты."
Люди умирают, как гаснущие огни.
Обиды разрешаются.
Он бы увез свою маму отсюда навсегда, чтобы никогда не возвращаться.
Сказав все это, Линь Чи почувствовал усталость.
Он провел ночь в скоростном поезде и автобусе, затем несколько часов в больнице и уже был совершенно измотан.
Но он уже привык к этой усталости, терпел все это, сам того не осознавая.
Пока Ли Тиньян не постучал в дверь, он думал о могиле своей матери и о том, как завтра уладить дела Линь Чжаофэна.
Он многое скрывал в своем сердце.
Войдя в эту старую резиденцию, тени прошлого обрушились на него подобно мороси, окутав его и заставив похолодеть всем телом.
Но он упрямо настаивал на том, чтобы остаться в этом старом доме, проявляя юношеское безрассудство и упрямство, присущие только молодым людям, полный решимости доказать, что теперь он бесстрашен.
Даже несмотря на то, что он был один.
Он не побоялся вернуться сюда.
Но...
Линь Чи закрыл глаза.
Он должен был признать, что, когда только что увидел Ли Тиньяна за дверью, помимо удивления, он испытал еще и неожиданное чувство облегчения.
Его легкое, опустошенное и растерянное сердце внезапно упало обратно в грудь.
В бескрайней ночи Ли Тиньян был подобен единственному лучу света. Увидев Ли Тиньяна, он внезапно почувствовал себя измученным, как будто наконец-то нашел оазис после долгого путешествия.
Он знал, что наконец-то может отпустить все это.
Даже если он устал, ослаб и был в панике, был кто-то, кто проделал долгий путь только для того, чтобы быть рядом с ним.