Мейн-стрит
На следующий день, словно по негласной договорённости, вся дружная компания вновь собралась в саду возле дома Бетти. Воздух был наполнен лёгкой свежестью утра, а листья на деревьях умиротворенно шелестели. Джон, Бетти, Кэтрин и Алекс встретились с таким задором, будто давно не виделись, хотя до этого прощались буквально вчера поздним вечером.
- Итак, господа, чем займёмся? - с воодушевлением спросила Кэтрин, хлопнув в ладоши. Её весёлый голос наполнил садовое пространство энергией.
- Давайте сыграем в прятки, - предложил Алекс с детским азартом. Он был настоящим мастером этой игры. Каждый раз, когда он прятался от своих друзей, поиски могли продолжаться до самого вечера, однако это было очень весело. - Здесь столько мест, где можно спрятаться! - воскликнул он.
- Прятки? - засмеялась Бетти. - Мы так давно в них не играли...
- Никогда не поздно сыграть сейчас! - с энтузиазмом воскликнул Алекс.
Кэтрин тут же поддержала его:
- Отличная идея, давайте! Джон, что скажешь?
Джон, улыбаясь, пожал плечами:
- Если вы согласны, то почему бы и нет? - он всегда поддерживал любую инициативу друзей, особенно брата.
Жеребьёвкой определили, что искать будет Кэтрин. Остальные с громкими смешками разбежались в разные стороны, чтобы спрятаться. Джон, как всегда, выбрал самое очевидное место - за большим кустом роз. Бетти, смеясь с предположением, что старшего из братьев Кентербери найдут в течение минуты, скользнула в тень большого дуба, прячась за его массивным стволом. Алекс же, с присущей ему серьёзностью, нашёл старую беседку, заросшую плющом, и спрятался внутри, прикрыв себя несколькими бытовыми предметами.
- Я иду искать! - раздался звонкий голос Кэтрин.
Она с лукавой улыбкой обошла кусты, притворяясь, что не видит торчащих из-за ветвей синих калош Джона, а затем вдруг резко выскочила и закричала:
- Ага!
Джон, не ожидавший такой быстроты, вскрикнул и принялся бежать к отмеченному дереву, чтобы по правилам их игры получить дополнительную жизнь, однако Кэтрин была проворнее.
- Ладно, я сдаюсь! - захохотал он.
Следующей нашлась Бетти, которая, несмотря на хорошее укрытие, выдала себя лёгким смехом. Алекса Кэтрин искала дольше всего, и когда наконец нашла, с улыбкой признала его мастерство.
После пряток они вернулись в дом, где за большим деревянным столом разложили настольную игру. Это была одна из тех старых игр, где надо было передвигаться по карте, собирая фишки и отвечая на вопросы.
- На что ты готов ради победы, Алекс? - с улыбкой спросила Бетти, наблюдая, как он метался между полем и картами.
- На всё! - заявил он, поднимая кубик и бросая его с таким азартом, словно от этого зависела его жизнь.
Игра шла долго, наполняясь смехом, шутками и лёгкими спорами о правилах. Победу одержал Джон, что не вызвало особых споров.
К вечеру, когда солнце начало клониться к закату, они включили музыку. Бетти принесла колонку, которая, хотя и потрескивала при проигрывании, добавляла особую атмосферу. Джон встал в центр комнаты и, изображая оперного певца, попытался спеть под музыку, вызывая хохот у всех остальных.
- Ты явно не Паваротти, - шутливо сказала Кэтрин, хлопая в ладоши.
- Но я стараюсь, - гордо ответил Джон, театрально кланяясь.
Вечер, окутанный мягкой дымкой начинающихся сумерек, принес с собой тихую грусть расставания с Кэтрин, которая, оставив друзей на некоторое время, отправилась в город. Джон, Бетти и Алекс, оставшись втроём, ощутили лёгкую пустоту, словно их дружеский круг утратил свою гармонию. Пылкий энтузиазм, который наполнял их утро и день, заметно угас, уступив место задумчивой тишине.
Сидя в уютной гостиной дома семьи Сансдоттер, где потрескивали дрова в камине, друзья размышляли, как же скрасить вечер. Бетти, шевеля прядью своих тёмных волос, предложила:
— Может, снова выйдем прогуляться, раз делать нечего? Свежий воздух никогда не бывает лишним.
Джон кивнул, радуясь возможности отвлечься от меланхолии, навеянной отъездом их подруги:
— Да, хорошая идея. День был таким насыщенным, что немного покоя под звёздным небом точно пойдёт нам на пользу.
Алекс, однако, с явной неохотой поднял голову от кресла и, завернувшись плотнее в свой шерстяной плед, пробурчал:
— Только не в такую погоду. Разве вы не чувствуете, как холодно стало? Нет-нет, я остаюсь. Пойду, пожалуй, домой и налью себе горячего чая.
Бетти с лёгким укором посмотрела на него:
— Ты ведь совсем недавно говорил, что прохлады тебе нипочём.
— То было днём, а сейчас ночь уже близко, — возразил Алекс с нарочитой важностью. — Если хотите прогуляться, идите, а я, пожалуй, в тепле посижу.
— Что ж, сиди тогда, — с улыбкой ответил Джон, натягивая тёплую кофту. — А мы всё же пойдем, раз уж на то пошло.
Бетти и Джон вышли из дома, и скоро стояли напротив участка Кентербери, куда они в конечном итоге проводили Алекса. Пусть это было и лето, однако на улице действительно чувствовался лёгкий морозец. Звёзды, блеск которых словно растворялся в бархатно-чёрном небе, делали ночь чарующе красивой.
Под серебристым светом луны, проливающимся на улочки Хеленсвилла, Джон и Бетти шагали неспешно, словно боялись нарушить хрупкое спокойствие ночи. Их разговор, всё больше обретавший глубину мысли, касался самых разнообразных тем, но постепенно перешёл к вопросам, которые влекли за собой размышления о чувствах, переживаниях и судьбах.
Джон, слегка задумавшись, обернулся к Бетти и тихо произнёс:
— Скажи, Бетти, а ты когда-нибудь замечала, что кому-то особенно нравилась?
Элизабет ненадолго замялась, будто подбирая правильные слова, а взгляд её скользнул в сторону, где дрожали в ночном холоде тонкие ветви дерева:
— Кажется, да. Это было давно, лет пять назад, если быть точной. Один мой одноклассник тогда признался мне. Он был смелым, но… ох, жаль, что вел себя неподобающе. В итоге мы сильно поссорились, и с тех пор не общались.
Её голос звучал спокойно, но в нём слышались отголоски разочарования. Джон с интересом посмотрел на неё, стараясь не упустить ни одного оттенка в её интонациях.
— А как ты бы отреагировала, если бы подобное случилось теперь? — спросил он, склоняя голову чуть набок, будто желая заглянуть в самую глубину её мыслей.
Бетти чуть усмехнулась, и на её лице отразилась лёгкая задумчивость, перемешанная с искренностью:
— Думаю, всё зависит от того, кто именно мне об этом скажет. Чувства не всегда одинаковы, и не каждому можно ответить так, как хотелось бы.
— Ну да, в этом есть своя правда, — задумчиво произнёс Джон, и его взгляд устремился вдаль, где тускло мерцал фонарь на углу улицы.
На мгновение наступила тишина, но она не казалась неловкой. Это было молчание, наполненное мыслями, каждая из которых находила свой путь в переплетении их разговоров. Джон чувствовал, как его сердце стало биться чуть быстрее, и в голове мелькнула мысль, не пришло ли время сказать то, что так долго таилось в глубине его души. Но, словно боясь разрушить что-то драгоценное, он снова промолчал, решив, что момент для откровений ещё впереди.
Бетти, меж тем, с лёгкой улыбкой спросила:
— А что насчёт тебя, Джон? Были ли у тебя в последнее время такие моменты, когда ты кому-то особенно нравился?
Джон на мгновение замялся, но, собравшись с духом, ответил:
— Возможно, но я не уверен. Были случаи, когда мне казалось, что кто-то проявляет ко мне интерес, но сказать наверняка... это сложно.
— Сложно или страшно? — с улыбкой заметила Бетти, и в её голосе звучало тёплое дружеское поддразнивание.
Джон рассмеялся, чувствуя, как её слова разрядили атмосферу, и ответил:
— Может, и то, и другое. Но кто знает, возможно, в будущем всё станет яснее.
Они продолжили путь, продлив свой откровенный разговор, а ночь, окутанная тайной, казалась им бесконечно доброй и необъятной, чтобы понять все её невидимые горизонты.
Они решили пройти чуть дальше, на главную улицу городка, с подходящим для этого названием. Мейн-стрит, словно артерия, соединяющая сердце и душу Хеленсвилла, раскинулась перед Джоном и Бетти в своей вечерней тишине. Эта улица, гордо носившая звание главной, была не только самой широкой и длинной в городе, но и самой живописной. Вымощенная булыжником, местами потемневшим от времени, она напоминала о далёкой эпохе, когда города строились с тщательной заботой о гармонии и прочности. Каждый камень, казалось, хранил в себе следы тысяч шагов, слышал звуки повозок и воспоминания о шумных ярмарках, которые некогда оживляли её просторы.
Дома, выстроенные плотной линией вдоль обеих сторон улицы, возвышались как стражи, оберегающие её покой. Узкие фасады, украшенные резными карнизами и ставнями, едва заметно освещались редкими фонарями, чьи дрожащие огоньки придавали всему виду сказочную таинственность. Ветви деревьев, растущих на перекрёстках, простирали свои тени по булыжной мостовой, словно тонкие сети, поймавшие вечерний свет.
Джон и Бетти шагали медленно, разговаривая вполголоса, словно боялись нарушить это почти священное безмолвие. Иногда им приходилось остановиться, чтобы пропустить редкий автомобиль, который проносился мимо, нарушая тишину своим громким рёвом. Водители, завидев гуляющих в такой поздний час, порой сигналили, словно приветствуя их храбрость или удивляясь их неспешному наслаждению ночью.
— Помнишь, как мы с Алексом и Кэтрин заходили в этот магазин? — спросила Бетти, указывая на закрытую лавку, чьи окна, покрытые занавесями, теперь выглядели пустыми и забытыми. — Тогда мы нашли там яблоки, которые оказались совершенно несъедобными.
Джон тихо рассмеялся, вспоминая тот случай.
— Конечно, помню. Алекс долго возмущался, а Кэтрин настояла на том, чтобы вернуть их обратно. Продавец тогда так удивился, будто никогда раньше не видел покупателя, который высказывает жалобу.
Бетти улыбнулась, глядя на яркий свет фар приближающегося автомобиля.
— Всё же это место особенное, несмотря на такие мелочи. Здесь всегда чувствуется дух чего-то большего, а не простой сельской жизни.
— Согласен, — кивнул Джон, и его взгляд задержался на массивной деревянной двери одного из домов, покрытой металлическими накладками. — Каждый раз, когда я прохожу здесь, кажется, будто попадаю в другую эпоху, где люди жили неспешно, но серьезнее, чем сейчас.
Они по-прежнему продолжали путь, наслаждаясь редкой возможностью быть практически одними на этой широкой улице, которая, казалось, принадлежала им и только им. Булыжники под ногами тихо отзывались тихим шорохом шагов, а свет фонарей придавал силуэтам ребят мягкие очертания, будто перенесённые из какого-то старинного портрета.
Возвращение домой после неспешной прогулки по величавой Мейн-стрит стало для Джона чем-то гораздо большим, нежели просто завершением вечера. Это было похоже на возвращение к истокам своего внутреннего мира, к размышлениям, от которых, казалось, раньше он намеренно убегал. Тишина, что царила в его комнате, едва нарушаемая шёпотом ветра за окном, располагала к долгим и трепетным раздумьям.
Сердце его ещё билось в такт воспоминаниям о тех моментах, когда Бетти, улыбнувшись, поднимала взгляд на него, или когда её голос звучал так мягко и обнадёживающе. Теперь ему казалось, что всё стало чуть ближе, чуть понятнее, словно невидимые преграды, что раньше стояли между ними, начали таять. Эта прогулка наполнила Джона уверенностью, что час его признания уже близок, и дальнейшее молчание только лишает его пребывание в Хеленсвилле какого-то смысла.
Джон встал у окна, с которого открывался вид на тёмный сад, залитый лунным светом. Казалось, сама природа была настроена благосклонно к его замыслам: звёзды мягко мерцали на бескрайнем небосклоне, а лёгкое покачивание деревьев поднимало в душе трепетное чувство надежды.
— Слова... они могут быть такими простыми и одновременно такими сложными. — размышляю он, обдумывая свои дальнейшие действия.
Он начал перебирать варианты, представляя в уме каждую деталь. Ему хотелось, чтобы его признание звучало не только искренне, но и глубоко, чтобы оно отражало всё то, что он чувствовал к Бетти, всю ту теплоту и нежность, что копилась в его сердце.
— Может быть, начать с того, насколько она важна для меня? — размышлял он, склоняясь к одной из своих мыслей. — Или же просто сказать, что я ценю каждую минуту рядом с ней?
Джон был полон решимости. Мысли о Бетти, о её светлом взгляде и тонком чувстве юмора, о её умении создавать вокруг себя лёгкость и радость, переполняли его. Он знал: завтра или послезавтра, но обязательно наступит момент, когда он заговорит. А пока ночь, тихая и благословенная, стала его союзником, помогая складывать слова, которые, как надеялся сам Джон, смогут однажды достучаться до сердца той, что была ему дорога больше всех.