Признание
Эти слова принадлежали Бетти, и в тот момент они с грохотом обрушились на сознание Джона, пробуждая бурю чувств, которые он столь тщательно пытался, и поначалу успешно, подавить в себе. Его сердце, только что переполненное спокойной радостью, вдруг замерло на мгновение, а затем забилось с новой силой, но уже в ином, беспокойном ритме.
Эти три простых слова звучали как неумолимый приговор, проникая в самую глубину его души. Казалось, они стерли все границы времени и пространства, возвращая Джона назад, к тем дням, когда каждый миг, проведённый рядом с Бетти, был для него бесценным. И вот теперь, когда он был так далеко, она, казалось, вновь приблизилась к нему, но лишь для того, чтобы возродить ту нестерпимую тоску, от которой он пытался убежать.
— Только не это! — воскликнул Джон, почти вслух, слегка нарушая тишину своей комнаты. Его голос, тихий и дрожащий, словно застыл в воздухе, не находя ответа. Он уже не первый раз за этот вечер повторял эти слова, но ни их звучание, ни сама их суть не приносили ему облегчения.
Теперь в голове у Джона прочно обосновалась одна-единственная мысль, столь простая, но невыносимо мучительная в своей ясности: вернуться. Да, вернуться как можно скорее, невзирая на все препятствия и расстояния, разделявшие его и Хеленсвилл. Эта мысль была слишком назойливой и не давала ему покоя, вызывая у Джона желание быстрее приблизить тот момент, когда он вновь сможет видеть её — Бетти.
Он лихорадочно представлял себе, как, вернувшись в Хеленсвилл, ещё до начала школьного года, он сможет вновь прогуливаться с ней по знакомым тропинкам, наслаждаться её голосом, видеть, как ветер играет с её волосами. Ему казалось, что целый месяц до школы станет настоящим подарком, если только он сумеет снова оказаться рядом с нею. Но что делать сейчас, когда впереди ещё долгие дни путешествия, а время никак не становится быстрее? Сейчас оно, наоборот, тянулось мучительно медленно. Часы, казалось, остановились, а ночь растянулась в бесконечность. Джон чувствовал себя бессильным перед обстоятельствами, словно пленник судьбы, и его сердце сжималось от этой невыносимой неопределённости.
— Что же делать? Что? — повторял он про себя, лежа на своей кровати и в свойственной себе манере глядя в потолок, затененный закрытыми шторами, не пропускавшими блеклый лунный свет.
Он переворачивался с боку на бок, но сон, казалось, оставил его навсегда. Образы Бетти сменяли друг друга в его сознании, и каждый из них, как стрела, пронизывал его душу. Джон закрыл глаза, но видел лишь её лицо, слышал её голос, ощущал её присутствие так остро, что это становилось почти невыносимым.
Когда первые лучи рассвета начали проникать через окно, усталость наконец одержала верх над его тревогами и он погрузился в сон. Но даже тогда, засыпая, он думал лишь о том, что каждый новый день путешествия приближает его к моменту возвращения, к тому счастливому мигу, когда он вновь окажется в Хеленсвилле, рядом с Элизабет.
На следующее утро родители, чуткие к малейшим переменам в настроении своих детей, едва завтрак на берегу одной из бухт Перта был завершён, вновь обратили внимание на странное поведение Джона. Его глаза, до этого сиявшие жизненной радостью, казались потускневшими, а улыбка, которая прежде легко появлялась на его лице, теперь выглядела натянутой, как будто с трудом выдавленной из себя. Несмотря на все его попытки скрыть душевные волнения, материнское чутьё обмануть не получилось.
Подозрения Алисии Кентербери росли с каждой минутой. Когда семья направлялась к причалу, откуда вечером должен был отправиться катер, она, не выдержав, вновь обратилась к сыну с вопросом, который звучал скорее как укор:
— Тебе хоть здесь нравится, а?
Джон, застигнутый врасплох её внезапным обращением, на мгновение замешкался, а затем, стараясь придать своему голосу уверенности, ответил:
— Конечно, мне здесь хорошо.
Но мать, как будто чувствуя за этими словами скрытую тревогу, не унималась:
— Ты какой-то странный. Что-то тревожит тебя?
— Ничего такого не случилось, всё хорошо, — отчеканил Джон с таким видом, будто этот разговор был ему неприятен, а сам он желал бы поскорее его закончить.
— Ну смотри у меня, а то потом скажешь, что зря сюда поехал, — произнесла она, с ноткой укора в голосе.
— Не скажу, — с раздражением вымолвил он, потупив взгляд, словно избегая встречи с глазами матери. — Я уверен, что мы точно не зря посетили Перт, и по-прежнему рад, что нахожусь здесь.
После этого диалог прервался, но его отголоски продолжали звучать в сознании Джона, словно эхо, возвращавшееся к нему вновь и вновь. Он старался убедить себя, что всё идёт так, как он мечтал два долгих года, что эта поездка, о которой он так грезил, должна приносить ему счастье. Ему хотелось думать, что ни красота Перта, ни величие океана не могли быть затененными другими смутными мыслями. Но как бы он ни старался воссоздать в себе прежнюю радость, воспоминания о Бетти оказывались сильнее. Эти чувства были не просто сильными, а скорее болезненными, потому что возвращали его к той мысли, которую он изо всех сил пытался заглушить: он был далеко, слишком далеко от неё.
В тот вечер, не в силах больше хранить тяжесть своих переживаний в одиночестве, Джон решился поделиться своими мыслями с младшим братом. Он выбрал для этого момента минуту, когда они сидели вдвоём, вдали от любопытных глаз родителей, на палубе того самого катера, что мчал вдоль ночных берегов австралийского мегаполиса. Тишина, нарушаемая лишь звуками волн и лёгким гулом мотора, словно подталкивала к откровению.
— Я могу кое-что тебе рассказать, — тихо начал Джон, тщательно подбирая слова, будто боялся, что их смысл ускользнёт, если он произнесёт их слишком быстро.
Алекс, который до этого беззаботно разглядывал книгу с иллюстрациями австралийский природы, поднял на брата любопытный взгляд.
— Что именно? — спросил он с лёгкой улыбкой.
Джон на мгновение замялся, ощущая, как в его груди начинают бурлить противоречивые чувства.
— Ну... Это долго... Не думаю, что тебе это нужно... Но всё-таки... — начал он, но вдруг замолчал, качая головой. — Зря… Зря я начал…
Алекс, уловив момент, когда старший брат нуждался в поддержке, хитро прищурился и произнёс с неожиданной серьёзностью:
— Так-с… Раз начал — рассказывай. Если что, я могу тебе помочь.
— Правда? — с удивлением переспросил Джон, будто не ожидал услышать такую искреннюю готовность от своего брата.
— Ну да, — уверенно подтвердил Алекс, отложив книгу в сторону и полностью сосредоточив внимание на Джоне.
Тот глубоко вдохнул, словно собираясь прыгнуть в холодную воду за бортом, и, наконец, решился сказать:
— Ладно. В общем... Это касается одного человека…
— Тебе кто-то нравится? — с неожиданным воодушевлением перебил Алекс, как будто предвосхищая грядущий ответ брата, а в его глазах заплясал озорной огонёк.
Джон растерянно взглянул на брата, не зная, что ответить.
— Ну… Можно и так сказать…
Но Алекс, кажется, уже сделал свои выводы, и на его лице заиграла широкая улыбка.
— Я, кажется, знаю, про кого ты говоришь, — заметил он с видом знатока.
— В каком смысле? — Джон вздрогнул, почувствовав, как его сердце сжалось от неожиданности.
— Тебе нравится Бетти! — воскликнул Алекс с таким энтузиазмом, что Джон едва не отшатнулся.
— Почему это? С чего ты… — начал Джон с таким выражением лица, как будто слышит что-то слишком неожиданное и до этого ни разу не предполагаемое в свой адрес, но тут же замолк, увидев на лице младшего брата выражение чистейшего торжества.
Алекс, заметив замешательство старшего, мягко улыбнулся и, словно желая снять напряжение, добавил:
— Ладно тебе, я никому не скажу. Мы что-нибудь придумаем с тобой.
Эти слова, сказанные с такой непосредственностью, тронули Джона, и он, несмотря на свои опасения, почувствовал облегчение.
— Спасибо… Надеюсь, ты поймёшь меня… — пробормотал он, слегка покраснев. Его мысли заполонил вопрос: как Алекс так быстро обо всём догадался? Неужели его чувства были настолько очевидны?
С того дня тайна Джона стала принадлежать и его брату в том числе, и, хотя это казалось ему рискованным, он всё же обретал в этом некую уверенность. "Надеюсь, Алекс никому ничего не скажет," — думал он, испытывая смесь доверия и тревоги. Но сомневаться в своём брате, достаточно серьёзно подходящего к любому событию вокруг него, было равно сомнениям в том факте, что человек не может жить без воздуха, еды и воды. Поэтому, открыв свою сокровенную тайну первому человеку, Джон хоть немного, но успокоился.