NORTHERN-ROAD
Как это обычно случалось, в один из тех редких солнечных дней, когда кажется, будто сама природа настроена на радость и легкость, Джон и Алекс, не спеша, прогуливались неподалёку от калитки своего дома в живописном Хеленсвилле. Тёплый ветерок шевелил ветви деревьев и приносил с собой ощущение безмятежного счастья.
- Джон! Алекс! Идите сюда! - вдруг раздался звонкий голос издалека.
Братья обернулись, и их взглядам предстала Элизабет, стоявшая посреди дороги с таким видом, словно за её спиной разворачивалась некая великая тайна. Яркий солнечный свет, льющийся с безоблачного неба, придавал её юному лицу особое сияние, а в карих глазах читалась некая едва уловимая надежда, будто она задумала нечто, что непременно должно было изменить этот день.
"Без сомнения, она что-то замышляет," - подумал Джон, привычно прищурившись, чтобы лучше разглядеть выражение лица своей давней подруги.
- А где же Кэтрин? Почему её нет с тобой? - не без любопытства спросил Алекс, слегка наклонив голову в сторону Бетти.
- Скоро придёт, - с лёгкой улыбкой ответила та, ловко подхватив подол своего воздушного красного платья, чтобы поправить его. - Она только что гостила у нас дома, но её позвали обедать. Думаю, ждать недолго осталось.
- Поскорее бы она появилась! - с неожиданным воодушевлением воскликнул Джон, у которого в голове уже зародилась очередная идея. - Мы бы непременно вспомнили все те забавные истории о ней и Дэниэле, которые она так обожает, ха-ха! - он слегка усмехнулся.
- Смешно, - ответила Бетти, слегка прищурив глаза, но её голос прозвучал с таким сарказмом, что даже лёгкий ветер, казалось, остановился, чтобы расслышать её тон.
Джон вновь усмехнулся. Он уже давно привык к тому, что любая его попытка сделать ситуацию более весёлой, пусть даже самая удачная, всегда наталкивалась на неизменную сдержанность подруги. Но в её полусерьёзных сарказмах он находил своего рода особое очарование, которое делало их дружбу уникальной и запоминающейся, особенно если Бет не преумножала проявления подобного поведения (в противном случае Джон мог впасть во внутреннее недовольство, которое обычно скрывал от остальных). Так, стоя у калитки дома, под теплыми солнечными лучами, друзья с нетерпением ждали прихода Кэтрин, чтобы продолжить этот простой и радостный день.
На дальнем конце Гарфилд-стрит, затененном от тёплого света полуденного солнца, показалась небольшая точка, которая с каждой минутой становилась всё больше. Не прошло и нескольких мгновений, как ребята поняли, что это их подруга Кэтрин, неспешным шагом направляющаяся к ним. Её походка, лёгкая и уверенная, выдавала ту самую решимость, которую, вероятно, можно было заметить несколько минут ранее при встрече с Элизабет.
- Жаль только, что она не с Дэниэлом, - усмехнулась Бетти, бросив взгляд на приближающуюся фигуру.
Джон, едва уловивший нотки лукавства в её голосе, на мгновение задумался, не стоит ли ответить саркастичным "смешно", столь привычным для самой Бетти, но тут же отказался от этой мысли, вспомнив, что не из тех, кто может подражать чужим привычкам, особенно если они не свойственны ему самому.
Тем временем Кэтрин всё ближе подходила к друзьям, и с каждым шагом становилось заметнее, что её лицо, как и лицо Бетти ранее, выражает некую тайную решимость, смешанную с ожиданием чего-то важного. Без сомнения, девочки перед обедом успели кое-что обсудить, и теперь, судя по их виду, они были намерены поделиться этим с мальчиками.
- И снова добрый день, дорогая Бетти, - с лёгкой улыбкой произнесла Кэтрин, подойдя достаточно близко, чтобы её голос звучал чётко и звонко. - И, разумеется, вам тоже привет, мальчики. - Друзья обменялись объятиями и, стоя в кругу на тротуаре Гарфилд-стрит, продолжили общение уже в присутствии ещё одной подруги.
В какой-то момент Бетти внезапно хлопнула себя по лбу, будто бы нечто важное неожиданно всплыло в её памяти.
- Ребята! Чуть не забыла! - воскликнула она с неподдельным волнением в голосе, повернувшись к мальчикам. - Пока вас не было, мы с Кэтрин обсудили одну мысль. Мы решили, что сегодня мы обязаны! Именно обязаны пойти и погулять все вместе по Хеленсвиллу. Ведь завтра утром предстоит ехать в Окленд, чтобы отпраздновать день рождения Джона, а ещё через три дня мальчики уезжают почти на целый месяц! Это последняя возможность... Да, и, возможно, там наконец стога поставили... Ну и погода сегодня великолепная.
- Идея в целом тоже, - дополнил Алекс, взглянув на небо, где белоснежные облака, похожие на паруса кораблей, лениво плыли по лазурной глади. - Давайте пойдём хоть сейчас.
Джон, безусловно, воспринял это предложение с горячим воодушевлением, однако тень размышлений размышлений разбавила его радостный настрой, когда Бетти, с некоторой горечью во взгляде, напомнила ему о грядущем отъезде. Уже многие недели подряд душа Джона жила в сладостной предвкушении этого события, которое он неустанно представлял в своих мыслях, словно вдохновляющий мираж. Ещё год назад, в один памятный вечер, родители дали ему обещание, казавшееся столь же невероятным, как и заманчивым: всей семьёй, всем их небольшим, но дружным коллективом они отправятся в путешествие, которое Джон считал мечтой всей своей жизни и которое, по его убеждению, было столь же неосуществимо, как путешествие на Луну.
Идея этого приключения была великолепна в своей дерзости. Начинаться оно должно было с передвижения через неспокойные воды Тасманова моря на роскошном пароме, который, словно сказочный корабль, перенёс бы их из зелёной и умиротворённой Новой Зеландии в оживлённый, сверкающий новизной австралийский Сидней. Там их автомобиль, заботливо доставленный на пароме, стал бы не просто средством передвижения, но настоящим спутником в их великом путешествии. Они отправились бы вглубь австралийского континента, вдоль жарких и безлюдных шоссе, где горизонты кажутся бесконечными, а воздух наполнен ароматом эвкалиптов и раскалённого камня. Их путь пролегал бы через все главные города побережья, через мелькающие пейзажи, сменяющиеся от живописных пляжей до суровых пустынных равнин, пока они не достигли бы западного берега континента, где их ожидал Перт - город, который Джон любил всем сердцем, хотя ни разу не ступал на его улицы.
Этот маршрут, полный удивительных открытий и незабываемых впечатлений, занял бы чуть больше трёх недель - три недели, которые Джон в своих мыслях называл не иначе как "месяц счастья". Однако это счастье, подобно драгоценному сокровищу, было обещано ему не без условий. Родители, с мудростью и строгость, присущей опытным наставникам, поставили перед сыном задачу: окончить учебный год так, чтобы в каждом предмете его ведомость украшали только наивысшие оценки.
Этот вызов был для Джона столь же пугающим, сколь и вдохновляющим. Не питая любви к скучным, порой изнуряющим учебным трудам, он всё же с удивительным упорством преодолевал собственные слабости, раз за разом отказываясь от соблазнительных развлечений, чтобы усердно готовиться к очередной важной работе, которые он нередко называл "ключом к мечте". Бывало, когда тяготы казались невыносимыми, ему мерещилось, что мечта ускользает от него, словно мимолётный отблеск солнца на воде, а силы его истощаются.
Но, несмотря на все тяготы учебного года, казавшегося бесконечным, Джон с невероятным терпением и трудолюбием подошёл к его завершению. В решающие моменты ему сопутствовала удача, словно невидимый ангел-хранитель, и, наконец, в один судьбоносный день, старший из братьев Кентербери увидел перед собой завершённую картину своих усилий: успешный финал учебного года - выстраданная и заслуженная ведомость с одними отличными оценками.
Теперь же его душа пылала радостью не только от близости осуществления давней мечты, но и от осознания собственной силы и способности преодолеть трудности ради великой цели. Оставалось лишь отсчитывать дни до долгожданного дня отъезда, которые тянулись для него мучительно долго, но при этом сладостно, словно предвестие грядущего праздника.
Тем не менее, предложение Бетти погулять в один из последних дней перед отъездом Джоном было единодушно принято, поэтому друзья бодро направились в путь по Гарфилд-стрит. Улица завершалась там, где она смыкалась с Northern-road - широким и живописным проспектом, простиравшимся в направлении городского вокзала. Солнечный день, будучи будним, оказался на удивление тихим: редкие автомобили неспешно перекатывались по ровной поверхности дороги, и лишь изредка можно было услышать отдалённый гул их двигателей.
Джон, всегда восприимчивый к эстетике окружающего мира, не мог удержаться от восхищения красотой дороги, о чём он не раз говорил своим друзьям. По обе стороны дороги, величественно возвышаясь, стояли стройные кипарисы и могучие каштаны, их кроны переплетались, создавая над тротуарами зелёный купол, который соблазнял прохладой и ароматами свежей листвы. Аллеи, с их тенистыми сводами и шелестящими под ветром листьями, давно стали предметом гордости местных жителей и неизменным объектом восхищения для приезжих.
Дорога вела прямиком к вокзалу, но друзья, наслаждаясь неспешной прогулкой, решили свернуть на небольшую тропинку, едва различимую среди буйной зелени. Тропа вела мимо озера Уотсон-Лейк, поверхность которого сверкала под солнечными лучами, словно огромное зеркало, расчерченное бликами света. Здесь царила такая тишина и умиротворение, что даже слабый всплеск воды, вызванный прыжком рыбы или дуновением ветра, звучал, как музыка.
Оставив позади зеркальную гладь озера, друзья оказались на обширном поле, заросшем густой высокой травой. Однако их надежда увидеть давно ожидаемые стога сена не оправдалась: поле оставалось в своём естественном, нетронутом виде. Несколько разочарованные, но не утратившие бодрость духа, друзья продолжили свой путь к вокзалу, на ходу распевая любимые песни, и их звуки радостно разносились по окрестностям.
По мере продвижения вперёд перед ними открылся вид на металлический крест, возвышавшийся над кронами старого каштана. Этот знак неизменно свидетельствовал о близости католического костела, знакомого каждому жителю Хеленсвилла. Приближаясь, друзья услышали звон колоколов, мелодично разливавшийся по округе, словно приглашая всех путников к покою и молитве. Джон и Алекс, хоть и бывали в этих местах неоднократно, привыкли добираться сюда на машине или на велосипеде, а потому пешая прогулка в компании друзей воспринималась ими как нечто необыкновенное, окрашенное налётом юной свободы.
Костёл, строгий и величественный, возвышался на краю привокзальной площади, где, согласно обычаю городских властей, были высажены разнообразные деревья, а мощёные аллеи, ведущие к вокзалу, утопали в зелени. Неспешно шагая по площади, друзья обсуждали жизненно важные вопросы, попутно не забывая пошутить.
- Невероятно. А ведь уже завтра Джону будет целых шестнадцать лет. Как время быстро летит, - задумчиво проговорила Бетти, глядя вдаль, словно пытаясь вспомнить, каким был Джон ещё несколько лет назад.
- Да уж, - откликнулся Алекс с лёгкой улыбкой. - Помню, как он несколько лет назад пытался доказать мне, что сможет самостоятельно починить свой велосипед. В итоге мы вместе целый день мучились с его колёсами.
- Это потому, что ты тогда мне совсем не помог, - возразил Джон, притворно нахмурившись. - И, кстати, у меня теперь куда больше опыта и сил.
- Ну конечно, - усмехнулась Бетти, подмигнув Алексу. - Ты же изначально говорил, что сам справишься. А разве ты забыл, как недавно готовил еду в походе? - вспомнила она. - Там все слиплось между собой! Ну, хотя бы дрова на костёр рубил и червей нам копал... Уже спасибо.
- Странно... Мне казалось, что мои походные макароны были очень даже вкусными... - пытался отчаянно возразить Джон, несмотря на бурный смех друзей.
- О-о да-а! - рассмеялась Кэтрин, неожиданно вмешавшись. - Да если бы я их съела, я бы в больнице лежала три месяца. Либо столько же времени провела в куда менее приятном месте...
Примерно так Джон, Алекс, Бетти и Кэтрин продолжали обсуждать общие воспоминания, гуляя по привокзальной площади, но вскоре они развернулись и постепенно пошли обратно.
Их путь по сути своей казался обычным глазу случайного наблюдателя. Однако ветреные мысли Джона не знали покоя, тревожно шепча ему о странной перемене в поведении Элизабет. Если прежде она неизменно находила повод для саркастических замечаний и шутливых придирок к каждому его слову или действию, то ближе к вечеру её речь, полная дружелюбия, словно приобрела новое звучание. Её смех, такой искренний и беззаботный, особенно звучно раздавался, когда Джон позволял себе шутки о Кэтрин и её неразделённой симпатии к Дэниэлу.
Перед расставанием он позволил себе задать вопрос:
- Бетти, - наконец не выдержал он, обратившись к подруге с лёгким оттенком подозрения в голосе. - Что-то изменилось, не так ли? Ты ведь совсем не похожа на себя прежнюю.
Элизабет, стоявшая к калитки своего дома, обернулась к нему, будто бы чуть удивившись его словам, но тут же расправила плечи и, как всегда, уверенно ответила:
- Ничего странного, Джон, - произнесла она с невозмутимостью, которая, казалось, чуть не переходила в лукавство. - У тебя ведь завтра день рождения? Да. А значит, у всех нас сегодня отличное настроение. Вот и всё.
Джон хотел было ответить, но замер, задумавшись над её словами. Они звучали так просто, но в них, как ему показалось, таилось нечто большее, что ускользало от его понимания. Он проводил её взглядом, пока она вновь не заговорила с Алексом, и даже не почувствовал, как шелест листьев на кипарисах пытался разметать его мысли, оставив лишь лёгкое смятение в душе.
К тому времени, как друзья попрощались друг с другом посреди Гарфилд-стрит, на улице стало достаточно темно. Джон, зайдя внутрь дома, молча и медленно поднялся по лестнице в свою комнату, расположенную на втором этаже их просторного дома. Войдя внутрь, он тихо прикрыл за собой дверь, оставив позади звуки домашней суеты, и тут же оказался в привычном для него уединении. Его комната, наполненная мягким и тусклым светом, который смешивался с вечерней тьмой, проникающей сквозь два больших окна, всегда казалась ему особенным местом, где мысли могли парить свободно.
На стенах комнаты возвышались две большие картины: одна, написанная с поразительным мастерством, изображала благородного всадника, устремляющегося вперёд на могучем коне, а другая раскрывала перед зрителем безмятежный пейзаж - чаек, медленно кружащих над берегом Тасманова моря. Однако в тот вечер ни мастерство художника, ни успокаивающие образы природы не могли удержать внимание Джона. Он устремил свой взгляд к окну, где на бархатном сумеречном полотне мерцали бесчисленные звёзды, и полностью отдался размышлениям.
Поведение Бетти вечером пробудило в его душе смятение, доселе незнакомое ему. Как могло случиться, что человек, которого он считал изученным до мельчайших деталей, вдруг предстал перед ним в ином свете, полным загадок и непредсказуемости? Её дружелюбие, её смех, её лёгкость - всё это казалось таким чуждым той Бетти, к которой он привык. Джон подумал о том, что он вполне мог стать пленником иллюзии, думая, что знает подругу досконально. Может, перед ним до этого открывалась лишь крохотная часть внутреннего мира Бетти, тогда как остальное оставалось скрытым за завесой её неизменной улыбки?
Он долго всматривался в далекие звёзды, пытаясь найти ответы, но лишь ещё больше погружался в свои мысли, пока небо все больше погружалось в свою ночную тьму.
В это время дверь комнаты Джона приоткрылась, и посреди тишины раздался спокойный, почти ленивый голос Алекса:
- Тебя все ждут за столом, - томно протянул он с едва заметной улыбкой.
Джон, погружённый в свои мысли, слегка вздрогнул, но тут же обернулся к брату и коротко ответил:
- Хорошо, я иду.
Оставив свои уединенные размышления, Джон медленно вышел из комнаты, а затем шагнул на лестницу, по которой четкими волнами разливался мягкий свет люстры, висящей в центре высокого потолка. Лестница, являвшаяся предметом гордости всей семьи Кентербери, не могла оставить равнодушным даже самого скучного гостя. Её изящный винтовой изгиб поражал каждого, кто ступал на её отполированные мраморные ступени. Изразцы, украшенные сложным орнаментом из причудливых узоров и золотистых вкраплений, мерцали, словно воспоминания о давно минувших эпохах.
Главным украшением лестницы, всегда вызывавшим восхищение и удивление, была массивная статуя черепахи, установленная в самом центре её спирального хода. Величественное изваяние, отделанное чёрным ониксом и травертином, покоилось на массивном обрамленном постаменте. Эта черепаха, чей взгляд навечно был устремлён вперёд, казалась хранительницей всех тайн этого дома. Когда-то давно она была подарена семье Кентербери семьёй Сансдоттер, в знак крепкой дружбы, и с тех пор она стала неотъемлемой частью их домашнего очага.
Джон, проходя мимо, невольно провёл пальцем по прохладному блеску её панциря, будто желая вновь ощутить связь с этим символом домашнего уюта. Затем, ускорив шаг, он спустился на первый этаж.
Столовая в доме Кентербери являлась, без преувеличения, самым важным и даже в какой-то степени сакральным местом, где за одним столом соединялись воспоминания, радости и душевные беседы. Просторная, с высокими потолками, она занимала внушительное пространство на первом этаже, и её два огромных окна открывали вид на ухоженный сад, наполненный ароматом цветов и шепотом листвы. Яркий свет люстры напоминал лучи заходящего солнца и падал на белоснежные шторы, наполняя комнату золотистыми отблесками, которые игриво танцевали на полированных поверхностях мебели.
В центре комнаты стоял стол из старого шелкового дуба - гордость семьи, привезённая предыдущими поколениями с не столь далёкого юго-восточного побережья Австралии, где Джону бывать пока не приходилось. Этот стол, покрытый глянцем, рассказывал собственную историю: изысканные резные узоры изображали сцены из жизни диких животных - от резвящихся кенгуру до задумчивых коал, прячущихся среди эвкалиптовых ветвей. Рядом со столом располагался диван, обтянутый синим бархатом.
Сбоку от дивана стену украшало огромное панно, выполненное в лучших традициях классической живописи. Оно представляло собой аллегорию плодородия и процветания: юные нимфы, украшенные цветами, держали корзины с плодами, а за их спинами простирались золотистые поля, утопающие в солнечном свете. Как и многие из предыдущих элементов декора, панно было семейной реликвией, переданной от предков.
Особое место занимала картина, висевшая между двумя окнами - работа великого голландского мастера Рембрандта. Сюжет, мастерски исполненный рукой художника, изображал скромный, но проникновенный момент сельской жизни.
Каждая деталь в столовой, от изысканных канделябров до элегантного фарфорового сервиза на столе, казалась тщательно подобранной, чтобы передать атмосферу благополучия и тепла.
Но, войдя в просторную столовую, Джон сразу же обратил внимание не на прекрасный интерьер, а на укоризненный взгляд своей матери. Она сидела во главе стола с осанкой, подобающей хозяйке дома, и едва заметно покачала головой, выражая свое неодобрение.
- Ты вошёл в дом спустя столько часов отсутствия и даже не удосужился поздороваться, - произнесла она, протянув руку к серебряной вилке. - Уму непостижимо, Джон!
- Прости, пожалуйста, - смущённо произнёс мальчик, поправляя волосы, которые успели растрепаться за долгое время. - Сегодня был очень насыщенный день, и, кажется, я немного забылся.
- И что же такого могло произойти за один-единственный день, чтобы ты забыл о самых элементарных правилах этикета? - спросил его отец, Оливер Кентербери, присматриваясь к сыну поверх очков, которые слегка сползли на переносицу. Его вид выдавал усталость, накопленную после долгих часов работы, а сломанный компьютер, замеченный Джоном в прихожей, подсказывал, что вечер обещал быть для него столь же напряжённым.
- Мы с ребятами прошли пешком до вокзала, - ответил Джон, попутно указав на брата. - И Алекс тоже был с нами. Должен был, наверное, уже рассказать. Давно такого не было. Погода великолепная, и прогулка приятная.
- Это не оправдание! - вмешался Алекс, лениво поднимая голову от своей тарелки. - Ты ведёшь себя так, словно мы вчетвером совершили целое путешествие, а на деле всего лишь дошли до вокзала и потом так же вернулись обратно...
- Я, право, не знаю, кого я воспитываю, - слегка обречённо произнесла мать, отставив приборы. - Завтра тебе уже исполнится шестнадцать, а ты, Джон, до сих пор не выучил некоторых элементарных правил приличия. И к столу снова опоздал. Вот скажи уже наконец, почему?
- Мама, ты эту фразу каждый год повторяешь, - с едва скрытой усмешкой заметил Алекс, глядя на неё. - Только к возрасту один год добавляешь и...
- Вот-вот! - горячо подхватила Алисия, поднимая указательный палец. - Из года в год ничего не меняется! И я всё же питаю надежду, что ты возьмёшься за ум, Джон.
На мгновение воцарилось молчание, нарушаемое лишь лёгким звоном приборов. Отец, казалось, хотел что-то добавить, но только откинулся на спинку стула и устало вздохнул.
- Ну, а что ты расскажешь о завтрашнем дне? - неожиданно спросила мать, сменив тон на более мягкий. - Готов ехать, свой день рождения праздновать? Всем своим ребятам уже написал и сказал, как и во сколько им добираться до места встречи?
- Пока нет, - признался Джон, опуская взгляд на тарелку. - Сейчас хотел как раз в ближайший час.
- Опять ты всё тянешь до последнего, - заключила Алисия, откинувшись на спинку стула. - Может, они уже спят сейчас. И не надо говорить, что они завтра твои сообщения могут прочитать. У людей завтра могут возможно ещё какие-то планы быть. - Она посмотрела пристально в глаза Джону и добавила:
- И не забывай, что завтра всё-таки твой, именно твой день рождения, и за всем по сути ты уже должен следить сам. Ты должен быть ответственным, организованным, опрятным, создавать о себе приятное мнение у окружающих. Пора уже. Шестнадцать лет уже вот-вот наступит.
Закончив ужин в немного сумбурной атмосфере, Джон начал подниматься обратно в свою комнату. Его шаги достаточно тихо прозвучали по мраморным ступеням винтовой лестницы. Войдя в свою комнату, он отправил необходимые сообщения своим завтрашним гостям, а затем с прыжка забрался на кровать, лёг на спину и начал протяжно глядеть в потолок.
- Странно всё это, очень странно, - наконец пробормотал он себе под нос и уткнулся в подушку, прогоняя всё те же настойчивые мысли после прогулки и ощущая, как дневная усталость одолевает его, плавно растворяясь во тьме сна.