Глава 7
Он тяжело вздохнул, вглядываясь в её бездонные голубые глаза, но так и не нашёл в них и намёка на злость.
— Что дальше, Мьён? — Элли так же неотрывно смотрела на него. Она впервые видела его таким — уязвимым. Вся эта «маска» на его лице дала трещину, незначительную. Он заклеит её, да, наложит пластырь, замажет штукатуркой и снова станет прежним: холодным, неприступным.
— А дальше... — глаза Мьёна перебежали на окно. Солнце уже скрывалось за горизонтом, день кончался, уступая место ночи — холодной, одинокой. — Меня приняли. Просто, без всяких проверок. Луи выслушал меня от начала до конца. Не перебивал, не осуждал. Он просто... кивал. А потом спросил: «И что ты готов сделать, чтобы этот человек перестал дышать?». И я... — он запнулся, будто пытаясь подобрать правильные слова, — я без тени сомнения сказал: «Всё что угодно».
Блондин в волнении взъерошил свои волосы, создавая из них копну непослушных прядей.
— Я не буду конкретно вдаваться в подробности, что я делал тогда, — голос парня дрожал. Элли понимала: сказать об этом было равносильно самоубийству. По крайней мере, для него. — Но я пролил чужую кровь, заляпал свои ладони... Я оказывался в лесу, вывезенный туда бог его знает кем. Мне переломали руки, сломали нос. А ты лежишь один на снегу, среди этих деревьев, и просто надеешься, что это закончится. Закончится, и твоё тело так и останется в этом лесу. Но знаешь, я вспомнил о тебе. Сам не знаю почему, просто первая мысль, мимоходом пролетевшая в голове. Где-то внутри, в грудной клетке, чувствовал, что ещё пригожусь кому-то помимо криминального мирка. Я впервые ощутил тогда опасность, ощутил тяжесть этой «работёнки». До этого бросался деньгами направо и налево, а в тот день познал тревогу сполна.
Его кольца звякнули о стекло бокала, отчего Элли вздрогнула. Мьён не просто рассказывал ей о своей жизни — он посвящал её в ту часть себя, которую скрывал ото всех, которую ненавидел.
— С этого всё и началось, — его голос сорвался на шёпот. — «Чёрная звезда» — это не просто банда, Элли. Это хорошо отлаженный механизм. Контрабанда, отмывание денег через легальный бизнес, вроде того ресторана, наркотрафик... Луи — мозг. Ален отвечает за IT-безопасность, взламывает всё, что нужно. А я... — парень горько усмехнулся, — я универсальный инструмент. Лицо, голос и... грязные руки, когда это требуется. Моя главная роль — подделка документов. Паспорта, сертификаты, таможенные декларации, договоры — всё, что нужно, чтобы тень казалась законом. Я превращаю нашу деятельность в красивую, легальную на вид бумажку. А ещё я веду переговоры с «клиентами». Общаюсь с теми, кто покупает наш «товар», или с теми, кто платит за «крышу». Учусь говорить на их языке — одних пугаю, другим льщу, третьих обманываю. Всё как в учебнике по психологии, только с летальным исходом в случае провала.
Он отвел взгляд, пытаясь не сталкиваться с глазами Элли. Сейчас, именно сейчас, ему было бы невыносимо видеть её сожаление, её печаль.
— Оружие... Оно мне нужно редко. Только на крупных сделках, где ставки выше жизни. Где уже не до слов. Где нужно не убеждать, а заставлять. И да... — голос Мьёна дрогнул, — именно там и проливается кровь. Та, что не отмыть ничем.
Он умолк, и в тишину гостиной, густую от признаний, вдруг врезался резкий, настойчивый звук дверного звонка. Он прозвучал как выстрел.
Девушка вздрогнула, сердце бешено заколотилось, мгновенно перенесясь из мира болезненных признаний в суровую реальность.
Мьён знал, кто это. Знал, что это Луи, что он пришёл требовать объяснений. «Маска», что была треснутой, снова заросла, обрела цельный вид. Его лицо, поникшее, уставшее, с мешками под глазами, изменилось. Он закрыл глаза, будто проводя в своей голове работу по реставрации. Глаза парня, два изумруда, что только что тонули в пелене, меркли, замерцали снова, но фальшивым блеском. Элли уже знала, что внутри он разбит. Разобран до фундамента и собран заново его же голыми руками.
Блондин тяжело вздохнул, потерев переносицу. Сейчас ему меньше всего хотелось кого-либо видеть. Как и ей. Его глаза зависли на ней — Элли вся дрожала, страх застыл в её глазах. Мьён лишь мягко улыбнулся, поднимаясь с дивана. Его взгляд словно говорил: «Всё хорошо, Элли, я рядом».
Она слышала, как открылась дверь в квартиру, как Луи ступил на порог этого «мирка», разрывая Элли от той части Мьёна, в которую он только начал её впускать.
В проходе, залитый холодным светом от освещения в подъезде, стоял Луи. В своём безупречном чёрном пальто, с лицом, не выражавшим ровным счётом ничего. Его карие глаза медленно скользнули по Мьёну оценивающе, а затем перешли на Элли, сидевшую в кресле. В его взгляде не было ни удивления, ни злости — лишь холодная констатация факта.
— Впускаешь? — томную тишину разрезал голос Луи, грубый, холодный. Он резал, как сталь.
Блондин молча отступил, пропуская его внутрь. Брюнет шагнул в прихожую, его присутствие казалось заполняло собой всё пространство, делая воздух тяжелым и ледяным. Он не стал снимать пальто.
— Объяснишь, почему тебя не было в среду на сделке? — спросил Луи. Его взгляд скользнул по двум бокалам на столе, задержался на Элли и вернулся к Мьёну. — Пока Ален в одиночку разгребал последствия срыва поставки?
Мьён так же непроницательно встретил взгляд Луи — усталый, но твёрдый. В его позе не было ни капли подобострастия, лишь молчаливое признание факта: да, ошибся.
— Ломка, — произнёс блондин прямо. Его голос был низким и хриплым, но в нём не дрогнуло ни единой ноты. — Неделя адского отхода. Не мог пошевелиться. Не то чтобы работать.
Вот тогда это случилось. Волна леденящей боли накатила на Элли. Она смотрела на его непроницаемое лицо, но видела мешки под его глазами, трясущиеся руки, которые он так тщательно скрывал. И осознание ударило её с такой силой, что перехватило дыхание.
Он провёл всю неделю в аду. Один. А она... Она даже не написала ему ни слова после всего, что произошло. Ни одного сообщения. Она сидела в своей комнате и жалела себя, а он здесь страдал, ломаясь из-за той ночи, которая началась из-за неё, из-за её ультиматума.
Чувство вины, жгучее и острое, вонзилось ей в грудь, мгновенно сменившись яростной, всепоглощающей ненавистью к себе.
Взгляд Луи метнулся в её сторону, задерживаясь на ней на пару мгновений. Что он видел сейчас в её глазах? Видел ли он её боль и вину, которые захлестнули её, связали по рукам и ногам, перекрывая кислород? Неважно. Он ясно дал понять Элли, какую цену платит Мьён.
— Значит, твой личный демон снова оказался сильнее бизнеса? — в его голосе прозвучала не ярость, а скорее усталое разочарование. Как у отца, чей сын в очередной раз сорвался.
— Он сильнее всего, — холодно констатировал Мьён. — Но это моя проблема. Я сам с ней разберусь.
— Твои демоны стали и моей проблемой, — Луи вернул свой взгляд на Мьёна. Блондин знал, что от Луи ничего не утаишь. Знал, что тот видит дрожь в его руках, видит, как ему чертовски хреново и хочется биться головой об стену. — Они стоили мне денег. Нервов и времени.
Мьён молчал. Он знал, что это не упрёк, а констатация факта. И факт требовал компенсации.
— Полмиллиона. Наличными. До конца недели, — Луи произнёс это ровно, без угрозы. — Считай это платой за моё спокойствие. И уроком на будущее.
— Понял, — Мьён кивнул коротко и ясно. Спорить было бессмысленно. Таковы были правила их игры.
Луи задержал на нём взгляд на секунду дольше, и в его карих глазах мелькнуло что-то, почти похожее на одобрение. На одобрение за то, что Мьён держится. За его стоицизм. Он повернулся к выходу, но остановил взгляд на Элли, что всё это время неподвижно сидела в кресле, боясь произнести хоть слово.
— Странно, но я даже рад видеть тебя здесь, — эти слова были адресованы ей. Прежде чем уйти, он стянул кожаную перчатку со своей ладони, предлагая ей руку для приветствия. — Приведи его в порядок. Выглядит он дерьмово. Совсем непрофессионально.
Элли ответила ему на этот жест. Их руки сплелись в рукопожатии — не тёплом, не близком, скорее деловом.
Луи быстро вышел, закрыв за собой дверь. Тишина, густая и давящая, снова заполнила комнату.
Мьён стоял неподвижно несколько секунд, глядя на Элли с вопросительным взглядом. Маска холодной непроницаемости не спала, он всё так же оставался в своём «образе» даже после ухода Луи. Но глубоко в изумрудных глазах, куда никто не мог бы заглянуть, плескалась усталость. Даже не стыд или злость, а тяжёлая, неподъёмная усталость от бесконечной войны с самим собой.
— К чему было его обращение к тебе? — Мьён плюхнулся на диван, ухватившись за бокал, что уже был пуст. — Вы уже пересекались после того ужина?
Он не сводил с неё взгляда. Его вопрос висел в воздухе тяжёлым, подозрительным облаком. Блондин ждал ответа, и в его позе читалась готовность ко всему.
— Да, пересекались, — твёрдо ответила Элли, заставляя себя встретиться с его взглядом. Она не стала опускать глаза, чувствуя, что сейчас важно не дать слабину. — Он сказал, что если ты сорвёшься, то ему придётся избавиться от тебя.
Она сделала паузу, давая словам проникнуть в него.
— Так что эти полмиллиона — не только твой долг. Это и моя ответственность. Я не бросила тебя тогда, в ту ночь, и не брошу сейчас. Мы с тобой в этой яме вместе.
Её слова повисли в тишине. Мьён смотрел на неё, и в его глазах читалась благодарность и ехидность. Ухмылка тронула его губы.
— Элли, выдохни, — его голос прозвучал приглушённо, но твёрдо. — Полмиллиона... Это не та сумма, из-за которой стоит трястись. У меня есть эти деньги.
Она смотрела на него, не понимая. Её мозг, уже рисовавший картины немыслимых жертв и преступлений ради спасения друга, застыл в ступоре.
— Но... как? — прошептала девушка. — Это же целое состояние...
Мьён горько усмехнулся, и в этой усмешке было что-то от того старого, циничного него.
— Лисёнок, — он покачал головой, — я же рассказывал тебе. «Легальная на вид бумажка». Один удачный контракт, несколько липовых документов на партию техники... Это всего лишь пара дней работы. Деньги лежат в надёжном месте. На «чёрный» день. Как видишь, он настал.
Он поднялся с дивана и подошёл к комоду, открыл дверцы. Внутри стоял сейф. Она даже не знала, что комод — это лишь прикрытие для этого металлического ящика с кодовым замком и отпечатком пальца.
Несколько быстрых движений — щелчок кода, отпечаток пальца — и дверца бесшумно отъехала. Внутри лежали аккуратно, плотно упакованные пачки купюр. Мьён взял одну из них и бросил на стеклянный стол перед Элли. Пачка приземлилась с глухим, увесистым стуком.
— Вот, пожалуйста, — произнёс он без тени эмоций, закрывая замок сейфа. Он даже не посмотрел в сторону брошенных денег. — Грязные деньги, отмытые через офшоры и фейковые фирмы. Луи получит своё до конца недели. Всё решено.
Парень смотрел на её широко раскрытые, полные непонимания глаза. И тогда его собственный взгляд смягчился. Вся его напускная холодность растаяла, обнажив ту самую усталость и пустоту.
— Понимаешь теперь? — его голос снова сорвался на шёпот. — Проблема не в деньгах. Проблема в том, что я снова сорвался. Подвёл его. Подвёл всех. И самое страшное... — Мьён отвернулся, глядя в тёмное окно, в котором отражалось его же искажённое болью лицо, — что я чуть не подвёл тебя. Этими деньгами можно откупиться от Луи. Купить кого угодно. Всё что угодно. Но что они сделают для тебя? Чем я могу компенсировать тот ужас, что ты видела в моих глазах? Ту боль, что я тебе причинил?
Он снова повернулся к ней, и в его взгляде была уже не маска, а открытая рана.
— Деньги — это ерунда, Элли. Самое дорогое, что у меня есть, и самое хрупкое — это ты. И я чуть не уничтожил и это. Ради чего? Очередной попытки убежать от себя?
Блондин умолк, дав ей понять, что настоящая цена его срыва — не полмиллиона, а доверие. И то, что он чуть не потерял её. Её, которая связывала его хоть с какой-то светлой частью его жизни. Которая была ниточкой, тонкой, хрупкой, идущей через всё его начало. Единственная из всех, кто видел его до всех этих бумажек, счёт которым он уже потерял.
Элли смотрела на него с грустью в глазах. Её сердце рвалось на части, сознание драло в ней остатки какой-либо гордости. Было одно единственное желание: остаться здесь навсегда, бросить всё, но быть с ним. Больно? Да, чертовски больно. Страшно? Да, до дрожи в руках и ногах, до сжимающейся грудной клетки и спёртого дыхания. Сложно? Да, явно сложнее, чем её курсовые, чем все экзамены и лекции. Но какое Элли до этого дело? Ей не хотелось терять то единственное, что связывало её с реальностью, с жизнью. Она всё ещё не покончила с собой только потому, что все эти годы был как минимум один человек, который заботился о ней несмотря ни на что. Единственный человек, который был готов увидеть её в любое время суток, где бы он ни был.
Мьён отвел взгляд от её лица, от её взгляда, в котором скопились подступающие слёзы. Нет, ему невыносимо это видеть, и они оба знали это. В его глазах уже не было той уязвимости — теперь это вынужденная, натянутая броня.
— Знаешь что? — он скрестил руки на груди, его голос звучал неестественно бодро, срываясь на хрипоту. — Хватит это обсуждать. Хватит думать обо всём, что произошло. — Он провёл рукой по лицу, будто стирая с себя все остатки эмоций. — Я знаю, как стереть этот день к чёртовой матери.
Взгляд девушки тут же преобразился из страдальчески-грустного в вопросительный. Что он снова задумал?
Он вынырнул в плавной, почти танцующей походке в прихожую. Роется в шкафу, брякая стеклянными бутылками. Чёрт возьми, он решил напиться?
— Давай выпьем. Здесь. Или поедем в «Ла Руж». — Мьён с игривой улыбкой вскрывает бутылку с рубиновой жидкостью и наливает её в свой бокал. — Забудем всё. Как будто и этого разговора не было. Как будто Луи не было. Просто... напьёмся.
Парень протягивает ей полный бокал, и его рука слегка дрожит. В его ухмылке нет радости — одна лишь горькая, отчаянная попытка сбежать от реальности и утащить её с собой. Потому что оставаться один на один с тем, что они только что пережили, — невыносимо.
— Что я скажу матери? Мне нужно быть дома в десять, а время... — Элли достала мобильник. Он предательски показывал девять вечера, оставался всего час. — Ничего не выйдет...
— Скажи, что останешься у... — Мьён мотнул головой, перебирая в уме её немногочисленных подруг, — у Эммы. Или у кого угодно. Только не у меня.
Элли, всё ещё сидящая в кресле и не оправившаяся от его предыдущей исповеди, смотрела на него с недоумением.
— Но... что я ей скажу? Она будет допрашивать...
— Придумай что-нибудь элегантное, — он флегматично махнул рукой. — Скажи, что у неё прорвало трубы. Или что вы всей группой пишите огромный конспект к зачёту. Она же не будет звонить Эмме так поздно, чтобы проверить.
В этот момент её телефон завибрировал. «Мама». Элли с ужасом посмотрела на экран, потом на Мьёна. Тот лишь ехидно ухмыльнулся и жестом велел отвечать, взяв свой бокал и сделав глоток.
— Алло, — голос Элли прозвучал неестественно высоко и виновато.
— Ты скоро домой? Уже темно! — из трубки послышался удивительно спокойный голос матери.
Мьён, не сводя с неё взгляда, приложил палец к своим губам, изображая глубокую задумчивость, а потом начал разыгрывать целый немой спектакль.
— Мам, я... я останусь у Эммы, — начала Элли, а Мьён в это время притворно удивился, широко раскрыв глаза и беззвучно прошептал: «Как?! Останешься у подруги?!» — Мы... мы пишем большущий конспект к лекции, преподаватель решил, что ему жизненно необходимо собрать наши тетради на проверку.
— Почему вы это не сделали раньше? — мама фыркнула в трубку. — И что, ты не можешь сделать его дома?
В это время блондин, сделав клоунскую грустную гримасу, начал театрально плакать, вытирая «слёзы» кулаками. Уголки губ девушки дрогнули. Она с трудом сдерживала смех, превратив его в подозрительный кашель.
— Да... Не хочется мешать тебе, да и нам нужно сделать презентацию, а мой ноутбук приказал долго жить, — она выдавила из себя, пока Мьён, подмигнув, принялся изображать, как пальцами перебирает по воображаемой клавиатуре, а его «ноутбук» виснет, и он начинает колотить по «клавиатуре».
— Ты странно звучишь. Ты точно у Эммы? — в голосе матери звучало подозрение.
Парень мгновенно преобразился. Он принял томную, гламурную позу, закатил глаза и начал беззвучно целовать воздух, изображая страстного любовника. Элли фыркнула прямо в трубку.
— Да, мам! Конечно, у Эммы! — она почти выкрикнула, пытаясь заглушить смех. — Мне пора, Эмма начинает меня тянуть со стула! Пока!
Она бросила трубку, не дожидаясь ответа, и разразилась смехом, смешанным с истерикой и остатками нервного напряжения.
— Ты... ты совершенно невыносим! — сквозь смех выдохнула девушка. — Она всё поняла!
— Ничего она не поняла, — Мьён отмахнулся, его ухмылка стала самой что ни на есть довольной. Он протянул ей второй бокал, что она отставила, когда разговаривала по телефону. — Она подумает, что ты свихнулась от любви к Эмме. Что, в общем-то, недалеко от истины. — Он сделал глоток, и его взгляд снова стал тёмным и игривым. — Ну что, теперь мы идём забывать по-настоящему. С меня — всё, что в тебя влезет, с тебя — твоё присутствие.
Блондин не дал ей времени на ответы, не дал ей допить вино. Он встал и потянул её за руку к выходу, оставляя за спиной уютную, но душную ложь его квартиры и устремляясь в обещающую забвение тьму ночи.
Такси резко остановилось у тротуара, залитого неоновым светом вывесок. Мьён вышел первым, его движения снова обрели эту змеиную грацию, когда он играл свою роль. Он протянул руку Элли, помогая ей выйти, и его пальцы сжали её ладонь чуть сильнее, чем это было необходимо, будто он не давал ей передумать.
Стеклянная, тонированная дверь в бар, сквозь которую доносилась приглушённая музыка. Выпившие компании людей, стоящие возле бара, что-то оживлённо обсуждали, покуривая свои сигареты. Разного рода машины на парковке, тонированные, дорогие. Яркая вывеска, всё та же «La Maison Rouge». Она снова здесь, уже не для того чтобы выдержать всю правду, а для того чтобы забыть её, стереть из памяти хотя бы на одну ночь. Да, на одну ночь. Да, потом она снова окунётся в эту реальность, но сейчас им обоим жизненно необходимо это успокоение.
Мьён толкнул дверь плечом, и навстречу им хлынула стена густого, тёплого воздуха, насыщенного запахом дорогого табака, различных парфюмов, кожи и алкоголя. И тут же их окутал звук — чувственный, манящий, с ломким вокалом и гипнотическим битом, который блондин узнал с первых же нот.
Он замер на секунду, и в его глазах мелькнуло что-то сложное — ирония, боль, узнавание.
— Чейзы, — пробормотал парень себе под нос с горьковатой усмешкой и поволок Элли дальше, к стойке. — Знают же, что мне нравится.
Элли казалась здесь лишней, будто прямиком из колледжа свалилась здесь на барную стойку, в своей белоснежной блузке с кружевами на воротнике, в этих стареньких джинсах чёрного цвета, что облегали её бёдра, расширяясь у колена — клёш. Она чувствовала дискомфорт. Спокойнее здесь было только с Мьёном, который чувствовал себя в этом месте, как рыба в воде.
Он провёл её через полумрак, легко лавируя между столиками. Музыка лилась вокруг них, и Мьён невольно покачивал головой в такт, всё ещё не отпуская её руку. Парень ловил знакомые фразы, и каждая будто била точно в цель, заставляя его внутренне сжиматься от этой сладкой боли, от осознания того, как это чертовски похоже на них.
Блондин выбрал стойку в дальнем углу, уединённую, погружённую в тень. Посадил Элли на высокий барный стул, сам встал рядом, заслонив её от основного зала, и обернулся к бармену.
— Текила. «Don Julio 70». И шесть шотов, — его голос перекрывал музыку, но звучал глуховато, будто он был где-то очень далеко.
Бармен кивнул. Мьён щёлкнул картой по терминалу, даже не обратив внимания на сумму, и развернулся к Элли. Он смотрел на неё, но словно сквозь, улавливая смыслы из песни, что лилась из динамиков. О чём он думал в этот момент? Она не знала, но видела, что этот трек отдаётся в его сердце, имеет какую-то важную роль. Сама она и слова не понимала, но читала всё по его взгляду.
— За нас, — сказал он глухо, протягивая ей стопку. Его взгляд был странным — отстранённым и пронзительным одновременно. Несмотря на всю его манеру держаться, девушка видела дрожь в его руках, видела все последствия его ломки.
Он выпил первый шот. Огонь ударил в горло, но Мьён даже не поморщился. Он слушал.
— Помнишь, — начал блондин, и его голос прозвучал хрипло, — как ты в больнице в испуге назвала меня своим братом? Чтобы тебя пропустили ко мне.
Элли залилась смехом, её нутро и капли самоконтроля, которыми она заразилась от него, начали отступать. С ним ей комфортно. С ним ей спокойно, несмотря на все вихри и бури их взаимоотношений.
— А ты тогда сказал, что был бы не против от такой сестрёнки, — прокашливаясь, ответила девушка и прижала ладонь ко рту. Из глаз выступили слёзы от горечи алкоголя.
— Да, — он усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. — Было дело. — Он налил ещё два шота. Песня доносила до него слова о бегстве, о невозможности остаться, о том, чтобы быть нужным здесь и сейчас. Слишком знакомо. Слишком больно.
Он чокнулся с ней, его взгляд стал тяжелым, почти гипнотическим.
— Знаешь, — сказал Мьён, пристально глядя на неё поверх стопки, — иногда музыка попадает прямо в яблочко.
Жгучее тепло, разлившееся по телу Элли, уже начинало мутить её сознание. Тело предательски расслаблялось под градусом, мысли, витающие в её голове, начинали отступать. Её взгляд, что изучал всех окружающих людей, устремился на него, завис исключительно на нём. Всё. Она больше не видела никого вокруг. Стало плевать. Только он и она. Не существует других.
— Я ни слова не понимаю, но звучит неплохо, — она улыбнулась, опрокидывая очередную стопку в себя. Новая порция тепла, расслабления и спокойствия.
Мьён горько усмехнулся, его пальцы сжали стопку так, что костяшки побелели.
— О том, как один не может убежать, а другой не может остаться.
Он не стал объяснять дальше. Просто слушал, и с каждым новым куплетом в его глазах зажигался и гас какой-то сложный, непонятный для девушки огонь — боль, вина, одержимость.
Элли пристально смотрела на него, пытаясь разобрать, что же конкретно он чувствует сейчас. О чём думает? Замечала, что вот уже к ней подошло это умиротворение, которое утром сменится на головную боль и тошноту. Сменится на чувство вины, на осознанность происходящего. Но сейчас какое дело? Она пьяна, она в компании единственного человека, который прекрасно понимал её, который разделял всю боль с ней, у которого этой боли было даже на порядок больше.
Взгляд девушки опустился с его лица на дрожащие руки Мьёна. Сколько бы он ни лгал себе, ей, другим — она всё равно видит его уже настоящего. Видит, что как бы он ни старался, его выдаёт собственное же тело.
Между ними повисло молчание: Мьён слушал музыку, Элли держала в руках пустую стопку. Неожиданно для неё, она снова отвлеклась на людей вокруг. Взгляд остановился на молодом парне за столиком, на который падал свет. Он был не в тени, как они, он был прямо на виду. Это был один из её однокурсников. Симпатичный молодой парень, за которым бегала добрая половина девушек. Эмма часто рассказывала ей о нём: «Этот брюнетик уже все сердца любой девчонки завоевал, ты его видела?». Элли пересекалась с ним пару раз, но совсем не обращала на него внимания. Сейчас, в свете неона, под алкоголем, девушка поняла: действительно, выглядит он довольно красиво.
Парень сидел в одиночестве. Он, так же как Мьён, вслушивался в музыку — возможно, так же ассоциируя её с кем-то из своей жизни. Черные блестящие волосы... сразу видно, он тщательно ухаживает за ними. Брюнет сидел в чёрной футболке, а сверху была накинута кожаная куртка. В чёрных джинсах. Вовсе не типаж Элли; ей гораздо больше нравились мужчины в рубашках, в брюках. Например, как... как Мьён.
Блондин заметил, что взгляд Элли изменился с рассеянного на внимательно-изучающий. Ему не составило труда проследить за ним и определить местоположение объекта, на который упал её взгляд. — Тоже видишь его? — Для нее такая реакция друга была вполне очевидной, и она решила немного подразнить его. — Симпатичный, не правда ли?
Взгляд Мьёна тут же померк. Он с хищной злостью смотрел на брюнета, оценивая ситуацию. Ее слова повисли в воздухе на секунду. И всё изменилось.
Музыка будто утонула в вате. Он не сказал ни слова. Он не изменился в лице. Но в его глазах щелкнула эта ревность. Парень резко, почти грубо, схватил её за запястье и стащил со стула. — Пошли, — его голос был низким и плоским, без единой эмоции. — Куда? Я еще не допи... — Элли пыталась вырваться, но его хватка была железной.
Но парень не слушал. Он вёл её, рассекая толпу. Дверь бара захлопнулась за ними, отрывая от громкой музыки, от того алкогольного мира. Оставалась только оглушительная тишина ночного переулка, нарушаемая приглушёнными звуками музыки из-за стен.
Мьён не остановился. Он потащил её в первую же попавшуюся арочную нишу — глубокую и тёмную, пахнущую сыростью. Резко развернул её и прижал к шершавой и холодной стене, нависая над ней. — Как ты его назвала? — его шёпот был обжигающе тихим, ядовитым. Он впился в неё взглядом, в котором плясали бешенство и желание узнать ответ на свой вопрос прямо сейчас. — Симпатичный? Вот как... Ты говоришь о другом мужчине в моём присутствии. — Мьён, отпусти! Какая разница, мы же даже не в отношениях?! — выдохнула она; её голос дрожал от страха и остатков алкогольной эйфории. — Ты сам смотришь на этих кукол, что лезут тебе в трусы пачками! Почему мне нельзя хоть раз бросить взгляд в сторону другого?! — Мне нет никакой разницы! — его рык прозвучал как удар хлыстом, эхом отразившись от каменных стен. — Никакой! Ты со мной — значит, сейчас, сегодня, в эту ночь ты моя. Моя, понимаешь это?! И будешь моей, потому что сбежать ты не в силах, я это вижу. Уж поверь.
Его руки, сжимавшие её запястья, сменили тактику. Одна всё ещё прижимала её к стене, а другая опустилась на её бедро. Грубо, властно, он приподнял её ногу, заставляя обвить его талию. Её тело изогнулось, прижавшись к нему ещё теснее. Она чувствовала его напряжение, дрожь по всему телу. Чувствовала каждой клеточкой своего тела всё его возбуждение. Чувствовала сквозь ткань его и своей одежды.
Мьён пригнулся к её шее, и его губы не целовали, а обжигали дыханием её кожу, заставляя её уже не бояться, а желать. Желать его. Только его. Мурашки прокатились по ней, заставляя хмель снова ожить в теле. Его зубы слегка задели место у самого уха, заставляя её вздрагивать. — Он всё ещё симпатичный? — прошипел он прямо в её кожу, и его голос вибрировал уже не от ярости, а от неконтролируемого возбуждения. — Или тебе уже всё равно на него?
Рука парня скользнула по её бедру, впиваясь в него, оставляя следы. Он был возбужден до предела; каждое его движение было резким, властным и лишённым намёка хоть на какую-либо нежность. Элли тяжело дышала, пытаясь хватать воздух ртом. Господи, ещё немного — и она обмякнет, перестанет держаться и упадёт к его ногам.
Но он отстранился. Всего на дюйм. Его грудь тяжело вздымалась, глаза горели в темноте от неистового желания: развернуть её, стянуть одежду и воплотить все свои извращённые желания в реальность. Блондин был на взводе, и один шаг мог привести к взрыву. — Ты что думаешь, — его голос сорвался на низкий, хриплый шёпот, — я трахну тебя прямо здесь? В этом сыром и холодном месте? Чтобы точно выбить из твоей головы кого бы то ни было?
Мьён тяжело дышал, вглядываясь в её глаза, в румянец на щеках, в то, как она уже растаяла от его прикосновений. В то, что он делал с ней сейчас. Элли тяжело вздохнула, пытаясь собрать себя воедино. Одними своими руками он мог заставить её упасть к своим ногам, и они оба знали это. Поэтому он всегда играл на грани.
Блондин резко выпрямился, поправил свой мятый пиджак одним ровным, отточенным движением. Его лицо было каменным, но по напряжённой линии скул, почти звериному взгляду, было ясно: внутри него всё ещё бушевал ураган. Парень даже не взглянул на неё, развернулся и вышел из арочной ниши. Его шаги по брусчатке отдавались чёткими, твёрдыми ударами, не оставляющими места для дискуссии.
Он знал. Знал, что она пойдет за ним. Не из страха, не из-за долга — из-за той невидимой, стальной нити, что натянулась между ними до предела и теперь неумолимо тянула её за собой.
Элли, всё ещё дрожа, с пересохшим горлом и губами, что помнили жар его дыхания, сделала шаг. Потом другой. И последовала за ним. Ноги предательски дрожали, руки тоже. Он снова играл с ней, снова доводил до предельной точки, где, казалось бы, возврата нет. Но он всегда ловко выходил из этой азартной игры победителем.