Дух за Завесой

«Ты должен был её охранять. Она тебя спасла, даже оставшись без сил. И если она не выживет — я тебя убью. Не из мести. Просто потому, что второго шанса ты не заслужил. И я прослежу, чтобы ты понял это.» — Нэв Галлус, после возвращения на Думат, при разговоре с Луканисом.

Плечо пульсировало адской болью, ноги налились тяжестью, но отчаяние гнало меня вперёд, не позволяя ни остановки, ни передышки. Страх — первобытный, липкий, слишком яркий — жил в каждой клетке моего тела и отзывался в дыхании, в ударах сердца, в том, как дрожали мои пальцы. Я была зверем, загнанным в угол охотниками, где каждая тень казалась западнёй, а каждый звук — шагом смерти. И я не знала где нахожусь, только знала, что бегу.

Ноги цеплялись за корни, дыхание срывалось, а магия — глохла. Она больше не откликалась на мой зов, словно вся кровь внутри была закована цепью, знакомой, чужой и подавляющей. Храмовники. Они шли по моему следу и запаху. Я слышала, как они приближаются, и каждый их шаг отдавался в моём позвоночнике.

Достав дрожащей рукой ткань из сумки, я прижала её к ране на плече, но кровь всё равно пробивалась сквозь неё — густая, почти чёрная, с вязкой тяжестью яда, что растекался по телу, как медленная агония. Каждый шаг давался с усилием, каждый вдох был похож на удар изнутри, но я заставила себя бежать дальше, в глубь леса.

Позади всё ещё слышались крики храмовников — звон доспехов, тяжёлые шаги, отрывистые приказы: найти её, не дать уйти. Отчаянье пыталось сковать моё тело, хотя возможно это уже был яд, но ноги несли меня туда, где деревья стояли плотнее, а воздух словно сгустился, потемнел и стал вязким, как смола.

Когда я сделала ещё шаг вглубь — всё исчезло. Не замолкло, а именно исчезло: ни шагов, ни голосов, ни даже дыхания за спиной. Храмовников больше не было. Только лес. Только тишина. Как будто я пересекла невидимую грань чего-то древнего, неведомого, чего не должно было быть тут. Как и меня.

Я не понимала, что это было, но ощутила, как воздух стал другим. Не живым, а... старым. В нём было что-то, что смотрело на меня, что-то, что не говорило словами.

Эта... роща. Её не было на карте, её не было в моей памяти, но я знала, что нашла то место. То самое, про которое... он говорил.

Я опустилась на колени, моё тело била крупная дрожь, руки были залиты потом, грязью и кровью. Плечо ныло, и я слышала, как яд проникает всё глубже, как каждый вдох становился слабее, словно грудная клетка больше не хотела подниматься.

Достав из сумки нитки и иглу, сжав зубы, чтобы не закричать, я попыталась зашить ровные края раны от меча храмовника. Шов вышел неровным, но кровь остановилась. А вот дыхание ещё нет, но оно стало тише.

Понимание того, что я не выживу, вгрызлось в моё сознание цепкой хваткой. Моя магия, благодаря храмовникам, не работала и я не могла себя исцелить. Я даже не знала, что за яд был в моём теле. Наверняка храмовники используют что-то особое, когда гоняются за отступниками. За такими как я.

Мой взгляд зацепился за уголок старой ткани, который торчал из сумки. Этот свёрток всегда был при мне, почти не замечаемый, но никогда не забытый. Дрожащие, покрытые кровью пальцы нащупали его, вцепились, будто в последний оплот, и вытянули наружу то, что пряталось внутри.

Кулон в форме ворона выпал из ткани на мою ладонь, впитывая тепло моего тела, и мне он казался слишком живым для безмолвного украшения. Как будто и не вещь вовсе, а существо, застывшее между взмахами крыльев. Его глаза, хоть и выточены из металла, блестели так, будто следили за мной.

Прикосновение к кулону вызвало тёплое воспоминание из детства. Как мама любяще обвила мне шею, заплела непослушные волосы, поцеловала в лоб и надев на шею этот кулон, сказала:

Если ты когда-нибудь останешься одна... если мир отвернётся от тебя... он придёт. Он наблюдает за нами и всегда ждёт. Он тот, кто слышит зов и охраняет нас. Лишь позови его.

Крепко сжав кулон в ладони, я прошептала:

— Если ты правда есть... если ты правда слышишь...

Я не знала, что сказать дальше. «Я боюсь» — было слишком слабым. «Я умираю» — слишком поздним. «Я не хочу» — слишком детским.

Кулак сжался ещё сильнее и в этот миг мне показалось... Нет, не показалось. Воздух над рощей дрогнул и чья-то тень шевельнулась в ветвях. Совсем рядом раздалось карканье, которое окутало меня словно щитом. Это был не просто звук, а отклик. Как если бы кто-то сказал:

Я слышу.

********

Тень растаяла, как пар над замерзающим озером, и я вместе с ней — не вырвалась, не пробудилась, а словно снова всплыла к поверхности сквозь многослойную пелену сна, который больше походил на забытую жизнь.

Первым было ощущения тела. Под спиной была мягкая обивка корабельного ложа, пахнущая солью, старым деревом и металлом, а не холодный камень Костницы. Тяжесть на груди была не магическим ожогом, а просто воздухом, вязким от слабости. Глухой гул в ушах сменился ритмом корабля, а не ритмом битвы.

Я медленно открыла глаза, надо мной был приглушённый свет, скользящий по изогнутым стенам и рядом — тишина. И тень.

Луканис сидел на краю койки, чуть склонившись и опершись локтями на колени. Его взгляд был сосредоточенным и настороженным, как у зверя, охраняющего раненого сородича. Он не заметил, что я очнулась. Или заметил, но дал мне время собраться с мыслями.

Я осторожно вдохнула, словно могла потревожить тонкую плёнку мира, и в тот же миг боль вернулась. Но не та, что рвала изнутри на части в Костнице. Нет. Тяжёлая, тянущая, старая, как шрам.

Дёрнувшись от боли, тело почувствовало, как туго натягивается бинт на плече. Тепло крови вновь просачивалось сквозь повязку и вдруг, будто молния, пронзила мысль:

Плечо...

Я с трудом подняла руку, пальцы скользнули по ткани, нашли под бинтом рану — ровно там, где когда-то, в роще, я впервые осознала своё существование. Тот же самый след. Словно это был круг, что замкнулся.

— Ты пришла в себя, — голос Луканиса был глухим, чуть хриплым, словно он тоже провёл время на границе двух миров, удерживая дверь, чтобы я могла вернуться.

Я медленно посмотрела на него и встретила его взгляд, в котором сквозило облегчение. Глубокое, осторожное, такое, что затаилось там уже давно, но не осмеливалось проявиться. И, возможно, что-то ещё.

— Где мы? — прошептала я.

Он чуть усмехнулся — той тихой, усталой усмешкой, что выдают только те, кто пережил смерть рядом с тобой.

— На Думате, — сказал он. — Нэв вытащила нас.

Я моргнула, ощущая, как возвращается мир — медленно, тяжело, как камни, обрушивающиеся с обрыва. Всё вокруг было странно реальным.

Он не отводил взгляда, будто боялся, что стоит мне исчезнуть из его поля зрения и всё растворится словно иллюзия.

— Ты потеряла много крови, — тихо сказал он. — Нэв и та... — он запнулся, — Хардинг сделали всё, что могли. Но эта рана... она странная.

Я попыталась сесть, но тело тут же отозвалось вспышкой боли, и он быстро, почти незаметно, подставил руку, чтобы поддержать.

— Не спеши, — добавил он, всё тем же ровным, хриплым тоном. — Ты ещё слаба.

Я глубоко вдохнула. Мир вокруг всё ещё плыл, но я уже различала очертания — стены корабля, мягкое раскачивание Думата в воде, тусклый свет фонарей.

— Как ты меня нашла? — спросил он наконец вопрос, который назревал ещё в Костнице.

Закрыв глаза на миг, чтобы выровнять дыхание, мой голос, словно чужой, глухо ответил:

— Я не искала тебя, — чувствуя, как в груди всё ещё пульсирует боль, добавила, — Я почувствовала зов. Из глубины. Из Костницы.

Он не сразу ответил, только посмотрел на меня так, будто пытался увидеть то, что было спрятано за словами.

— Зов, — медленно повторил он, будто примеряя это слово к себе.

Я аккуратно кивнула.

— Он вёл меня туда, где был ты. Ощутила его сначала тут, на Думате, под толщей воды. Хотя теперь мне кажется, что я ощутила его раньше...

Долгая тишина повисла между нами и только дыхание моря за бортом и глухое покачивание Думата заполняли пространство.

Луканис снова посмотрел на меня и в его взгляде было что-то странное — не подозрение, не страх, а... осторожное признание, притяжение, тонкое, как трещина в доспехах.

— Я не надеялся на помощь, — тихо сказал он, будто сам себе. — Не верил, что кто-то придёт.

Его пальцы невольно сжались на колене, лёгкое движение, почти незаметное.

— Особенно... — он замолчал, подбирая слова, — особенно от мага.

Я вздохнула, не от обиды, а с пониманием.

— Маг, не маг... Какая разница? — сказала я, глядя вперёд, а не на него. — Я даже не уверена, кто я вообще. Но Зов... он упрямо тянул к тебе. Посмотрим, к чему это приведёт.

Он снова задержал на мне взгляд, долгий и выверяющий. И впервые я увидела, как в этой тёмной глубине его глаз что-то дрогнуло — не сила, не ярость, а живая, почти невыносимая тоска. Тот, кто слишком долго был один. Тот, кто давно не верил, что за ним могут прийти.

— Скажи... что случилось там, в Костнице? — спросила я, чтобы разбавить наступившую тишину.

Он еле заметно вздрогнул.

— Я помню только... боль, — продолжила я, не отпуская его взглядом. — Я помню, как что-то ударило меня. Но кто... я не помню.

Луканис медленно выдохнул, словно с трудом борясь с собой.

— Когда я устранил Каливана ... когда ты разрушила печати... один из оставшихся венатори бросился на тебя, — он сжал кулаки ещё сильнее, как будто хотел перемолоть собственные кости. — Я не успел. Видел, как он ударил. Видел, как ты упала. И тогда...

Он замолчал и я тихо ждала продолжения.

— Тогда демон внутри меня сорвался, — глухо сказал он. — Я не дал ему выйти полностью, но на мгновение... я не был собой.

Наступившая тишина обрушилась с едким чувством вины.

Опять я не справилась... А если бы пострадала не я, а Нэв? Или он?

— Прости, — прошептала я, уставившись в руки. — Я не рассчитала силу. Не увидела его. Я думала, что...

— Мьерде! — сорвался он, вскакивая. — Это я должен просить прощения! Я! Как я мог его упустить? Сказал же, что прикрою! А ты... ты едва не умерла!

Я резко подняла голову.

— Луканис... ты не бог. Ты не мог быть везде. Ты не виноват.

Он остановился и жёстко посмотрел на меня.

— Ты невыносима, — выдохнул он, и голос прозвучал почти сорванным, не от злости, а от того, что больше не знал, как держать это внутри.

Луканис резко поднялся, шагнул к двери, но на полпути замер — спиной ко мне, сжатый, напряжённый, будто боролся не с решением уйти, а с тем, что мог бы сказать, если останется.

Пальцы его сжались в кулак, и я видела, как еле заметно дрогнули его плечи, но он так и не обернулся. Только толкнул дверь, шагнув в темноту коридора, и оставил после себя не злость, не холод... а пустоту.

*******

На столе передо мной были карты, письма, пустая чашка, а рядом — тени и голоса.

Дориан, как всегда, двигался слишком грациозно, слишком звонко — как человек, который слишком хорошо знает, как выглядит отчаяние, и потому не позволял себе даже секунды паузы. Он подошёл уже третий раз за последние пять минут: поправил подушку, проверил бинты, вгляделся в линию шва на моём плече, будто от его внимательности зависело потечёт ли вновь кровь.

Нэв не говорила ни слова, но глаза её метались, как у волчицы, проверяющей каждый вдох, каждый выдох, каждый призрачный шорох в воздухе. Как будто боялась, что стоит мне снова потерять равновесие и всё рассыплется.

— Вы оба скоро задушите её своей заботой, — хрипло произнёс Варрик, стоя у стены, опершись на локоть. Голос его был привычным, почти насмешливым, но в глубине звучала усталая, тёплая нежность. — Прелестно. Скучаю по тем временам, когда мы с ней вдвоём шли через деревню, и самой большой проблемой было решить, кто первый добежит до ближайшей таверны.

Я слабо хмыкнула, но этого было достаточно, чтобы в комнате на миг стало тише.

— А я скучаю по временам, когда ты не упоминал таверны, пока я ещё не могу дойти до двери без того, чтобы не опереться на кого-то.

Дориан усмехнулся, и в этой усмешке было облегчение, как после удара, который не последовал.

— Ах, вот он — настоящий дух выздоровления, — сказал он. — Сарказм — верный признак того, что ты вернёшься к прежней себе.

— Мы не можем задерживаться, — произнесла я тише, возвращая разговор туда, где он должен быть. — В Антиве нас ждёт след Ревы. А с нашим отклонением от маршрута... путь займёт чуть дольше времени.

Но напряжение, которое витало в воздухе с момента нашего возвращения, будто накалилось до предела. Не из-за меня и не из-за имени Ревы, что я произнесла мгновением ранее.

Из-за него. Из-за Луканиса.

Он стоял в углу, чуть в стороне, в тени — и всё же был центром этой комнаты. Никто не говорил ни слова, не бросал на него ни одного взгляда, но каждый здесь, осознанно или нет, чувствовал его. И — то, что было с ним.

— Мы всё ещё не обсудили главное, — вдруг сказала Нэв, и её голос был слишком ровным, чтобы быть спокойным. — Его.

Осторожное молчание повисло в воздухе таким слоем, что его можно было ощутить кожей.

— Луканис, — уточнила она, будто бы никто не понял о ком была речь. — Он одержим. Демоном. Мы не можем делать вид, что всё в порядке.

Дориан отвёл взгляд, Варрик выпрямился, а Кальперния чуть наклонила голову, но не от удивления, а от понимания куда ведёт разговор.

— И он не маг, — добавил Дориан. — Что делает это... невозможным. Или невозможным для объяснения.

— Маг, не маг, — Нэв скрестила руки. — Если убить демона в Тени — возможно, он станет свободен. Не уверена, но... слышала о таких случаях. С магами.

— Но он не маг, — отозвалась Кальперния. — И мы не знаем, как глубоко демон укоренился. Ждать, пока он возьмёт верх — не самое разумное решение.

— Скорее всего, — сказал Дориан, — избавиться от демона можно только вместе с носителем. К несчастью. Хотя я бы подождал. Может не всё потеряно.

И тогда... все взгляды устремились в мою сторону: тревожные, взвешенные, ожидающие, словно всё бремя решения ложилось на мои плечи. Я была их командиром, лидером, тем, кто принимает это самое решение, когда остальные ещё не знают к какому выбору лучше склониться.

— Это не тот путь, — медленно ответила я. — Он не пытался подавить его или навредить нам. И я понимаю, что прошло слишком мало времени, но возможно... возможно, мы можем с ним договориться. — тихо выдохнула я надежду на лучший исход этой проблемы.

И в этот миг воздух дрогнул. Лёгкое движение, почти незаметное, но я почувствовала его.

— О, как мило, — прошептал голос в глубине. — Она заботится о тебе. Это так трогательно.

Нэв качнула головой, но кажется она ничего подобного не почувствовала, так как продолжила наш разговор там, где я его прервала.

— Я бы не доверяла ни одному демону, который умеет говорить вежливо и временно не пытается нас убить, Рук. Храмовники не просто так уничтожали одержимых магов.

И тогда я вновь услышала этот голос, но уже не шёпот, а яростный от бессилия крик.

— Дай мне поговорить с ней! Я хочу поговорить с РУК!

Я вздрогнула от этого крика, но остальные дрогнули от движения.

Луканис стоял сцепив пальцы в кулаки, его дыхание стало тяжёлым, а из носа тонкой струйкой пошла кровь. Он резко отвернулся, но будто не от нас, а от того, кто ему кричал в лицо.

Я дёрнулась вперёд, почти инстинктом, но боль в плече ударила вспышкой, и я упала бы, если бы Дориан не подхватил меня.

— Луканис! — воскликнула Нэв. — Что происходит?!

Он поднял руку, останавливая тех, кто хотел к нему подойти и всё ещё не оборачиваясь, сдавлено ответил:

— Всё в порядке. Просто... он раздражён. Как ребёнок, которому не дали игрушку. Он это проворачивал и в Костнице... Просто... Не подпитывайте его вниманием и он успокоится от скуки.

— Это... — Варрик тихо выдохнул, — это лучшее, что я слышал о демоне за последние годы. Если он не взял верх прямо сейчас, может, не всё так плохо.

Луканис стоял, будто что-то держало его за позвоночник, и дышал... слишком медленно, слишком глубоко, как человек, который не уверен, что доживёт до следующего вдоха, если не возьмёт под контроль себя. Или скорее того, кто внутри.

— Рук, присядь. — Дориан мягко, но настойчиво опустил меня обратно на диван и подушки.

Я села, не споря с ним. Боль снова пульсировала в плече, но уже тише. Сделав глубокий вдох, я вновь подняла глаза и осмотрела команду.

— Мы отвлеклись, — сказала я, глядя теперь прямо перед собой. Голос чуть дрожал, но я не позволила ему сорваться. — Рева.

Я повернулась к Луканису, который уже стоял ровнее, но глаза были словно... мутноватыми, и под ними легли тени. Но он дышал и был здесь, а значит мог слушать.

— Скажи, — проговорила я, глядя прямо на него, — могут ли Вороны выследить её?

— Я не подавал в отставку, — сказал он, спокойно, но так, что воздух стал тише. — Вороны служат до своей смерти. И я могу обратиться к дому Делламорте. К Первому когтю.

Он не уточнил, кто это, но по его голосу стало ясно: он говорил о семье.

— Моя бабушка поможет. Если кто-то знает, где искать Реву — это она.

— Значит всё же идём в Антиву, — подтвердила Изабелла с другого конца стола, не поднимаясь с кресла.

Кивнув, не вслух, не кому-то, а себе, я заметила как моя рука начала дрожать. Пора было отдохнуть.

Я попыталась встать, и в тот же миг Луканис оказался рядом. Слишком быстро, словно ждал, когда я сделаю шаг.

— Я... — начал он, но Нэв уже шагнула вперёд, резко, плечом задевая его грудь.

— Я помогу ей, — бросила она. — Ты уже сделал достаточно.

Луканис остался на месте, глаза его сузились, но он не произнёс ни слова. Воздух наполнило только напряжение между ними — как тугая жила, в которой копится то, что потом всё равно сорвётся.

— И я пойду, — сказал Дориан, уже на полпути, — не потому что тебе не доверяют, Луканис, а потому что ты не лучший кандидат на роль няньки. Да и... кто знает, вдруг она решит по пути умереть всем назло?

Я хмыкнула.

— Уже пыталась, но вы зачем-то меня вытянули.

*******

Коридоры были тише, чем раньше, будто корабль знал, что кто-то на борту еле держится. Свет фонарей скользил по стенам, отражался в отполированных металлических заклёпках, и каждый шаг отзывался в висках, как глухой стук сердца — неровно, но упрямо.

Нэв шла слева, крепко держа меня под локоть, но без лишней мягкости, как будто боялась, что если прикоснётся нежно — я рассыплюсь, а если крепко, то вспомню, как ходить и ринусь в бой, где тоже рассыплюсь.

Справа — Дориан, не отставал ни на шаг, всё ещё напряжённый, как струна, которую никто не решается тронуть.

— Он должен был её охранять! — бросила Нэв, не оборачиваясь, но достаточно громко, чтобы это не было шёпотом. — А теперь стоит, как тевинтерский маг после неудачного ритуала: руки в крови, глаза мечутся по сторонам, и, конечно, никто не виноват. Всё само случилось.

— Остынь, — отозвался Дориан, но без особой убеждённости. — У него были свои демоны. В прямом и переносном смысле. И она всё ещё жива. Благодарить есть за что.

Нэв фыркнула.

— Жива не потому что он её спас.

Я слышала их, слова цеплялись за слух, будто кислород за лёгкие, но ничего не отвечала. Не потому что не хотела, а потому что не могла. Если начать говорить, то язык станет тяжелее, чем шаг.

Дориан замедлил шаг, приглядываясь ко мне.

— Ты не должна была вставать, — проговорил он чуть тише, уже не для Нэв. — После раны... после того, что произошло в Костнице — любой другой бы умер.

— Я не любой другой, — прошептала с кривой усмешкой. — Я — та заноза в заднице, которую не вытянуть даже смертью.

Он усмехнулся в ответ, но не весело.

— Иногда я забываю, кто ты такая. Иногда... ты и сама, наверное, забываешь.

— Пока ещё и не вспоминала... — глухо ответила я.

Тьма перед глазами была не пустой, а мыслящей. Она кружила, как волны в море: одно движение — о Соласе. Второе — о Реве. Третье — о Луканисе. Все три сливались в одну точку, больно давящую на грудь.

— Мы почти пришли, — бросила Нэв, будто это знание должно было облегчить наш оставшийся путь.

В её голосе была злость, но не на меня, а на того, кто остался в главном зале.

Я скользнула взглядом по её лицу, и, неожиданно для себя, мне захотелось сказать ей «спасибо», но слова застряли. Как будто я ещё не заслужила право говорить это вслух. Как будто пока жива — нужно делать, а не благодарить.

Дверь в мою каюту приоткрылась, Дориан толкнул её плечом и придержал пока Нэв втянула меня в неё.

— Тебе нужен покой, — сказал он, как диагноз, а не совет. — Или хотя бы час тишины. Без демонов, проклятий и одержимых.

— Тогда тебе стоит уйти первым, — хрипло сказала я.

Он улыбнулся усталой, но ставшей уже родной улыбкой.

— Ах, магичка. Теперь я точно спокоен — ты в порядке.

Нэв помогла мне добраться до кровати, пальцы её были крепкими, как у человека, что держал на себе слишком много чужих проблем. И всё же, укладывая меня, она мягко накрыла плечо — почти незаметным движением, почти не коснувшись кожи.

— Отдохни, — бросила она. — А он пусть пока посидит и поговорит со своим демоном. Может дойдут до чего-то разумного.

Она вышла первой, Дориан задержался на миг.

— Если снова вздумаешь умереть — дай хотя бы знать заранее. Я надену что-нибудь чёрное.

Я хмыкнула.

— Подойдёт и багровое.

И только тогда — когда двери захлопнулись, и Думат снова задышал своим ритмом — я позволила себе выдохнуть.

*******

Прошло два дня, хотя дорога должна была занять всего день. Рана на плече больше не пульсировала в такт сердцу, но внутри всё ещё что-то отдавалось эхом — как глухой звон после боя.

Мы с Луканисом остались за командным столом одни. Остальные разошлись: Нэв с Хардинг проверяли навигацию и пытались понять, почему дорога занимает дольше времени, Дориан ушёл к себе, пожалуй, чтобы в одиночестве написать ещё один саркастичный отчёт о нашем «плавании в безумие». Варрик... Варрик просто исчез. Он так умеет, когда нужно. Тааш, как мне показалось, ушла за Хардинг. Появилась между ними какая-то особо интересная связь. А Кальперния, как всегда, держалась особняком: она сидела в медитативной тишине в своей каюте, будто в храме, где каждый её вдох следовал за ритмом чего-то нам непонятного.

Луканис молча сидел напротив, чашка с крепким, обжигающим кофе в его руках казалась почти нелепой — как клинок в руках скульптора. Он не пил, а просто держал её, словно пытался согреть пальцы через горячую глину домашнего быта.

Я прикрыла глаза. Не потому что хотелось спать, а потому что не хотелось говорить. В голове вертелись десятки возможных вопросов. О Соласе, о Реве, об идоле, о Завесе, духе, прошлом эльфийки, о демонах и, конкретно о том, что сидел напротив меня. Но ни один из этих вопросов не мог прорваться наружу.

Молчание было почти уютным и не хотелось нарушать его тревогами, но когда я получала желаемое?

— Кто такая Рева? — спросил Луканис внезапно. — Почему вы охотитесь за ней?

Я не сразу открыла глаза, но когда всё же решилась на него посмотреть, то увидела, что он не смотрел на меня, а лишь провёл пальцем по ободку чашки, будто пытался стереть с неё несуществующую трещину.

— Я не знаю, что происходило в мире, — тихо продолжил он. — Я был в Костнице больше года и если вы идёте за этой... Ревой, я хочу знать, кто она. И зачем она вам.

Я кивнула, будто давая себе согласие на его право знать все детали.

— Рева была одним из членов команды Кальпернии, которая охотилась на идол в попытке остановить Соласа, — сказала я, медленно, будто вспоминая события Минратоса. — Тааш, Кальперния... они её знали, доверяли ей и она их предала.

Он посмотрел на меня.

— Предала?

— Убила одного из своих. — Голос стал суше. — Прямо в тот момент, когда появился Солас. Он убил ещё одного члена их команды, обратив в камень, а Дориана сильно ранил. Когда Солас пытался... остановить нас или, скорее, держать нас подальше от идола, она забрала его и отдала лично ему в руки.

Имя прозвучало тяжело, как приговор. Луканис чуть наклонился вперёд.

— Кто такой Солас?

— Эльфийский бог, Фен'Харел или Ужасный Волк. Или предатель. Смотря с какой стороны смотреть. Раньше он был другом Инквизиции, другом Варрика. Помог им победить Корифея. А теперь...

Я на мгновение прикрыла глаза, провела пальцем по цепочке кулона.

— Теперь он хочет разрушить Завесу.

— Завесу, — повторил Луканис. — Но почему?

— Он считает, что Завеса — ошибка и что она отняла у эльфов силу, бессмертие, первозданную магию и статус. И теперь он хочет вернуть... всё это. Но ценой нашего мира.

Он медленно выпрямился, на лице было недоверие, а в голосе звучала осторожность.

— И Рева с ним?

— Похоже на то. — Я сжала пальцы в кулак. — А если она рядом с ним — она может привести нас к нему. Или к идолу.

— Что с этим идолом? — спросил он. — Чем он опасен?

Я медленно выдохнула, словно произносила заклинание.

— Он сделан из красного лириума, уже это — очень опасно. Но Солас хочет очистить его, снять скверну, а затем — выковать из него кинжал. Лириумный кинжал, чистый, первозданный. Такой, что сможет разрезать Завесу.

Он не сразу ответил, взяв паузу на обдумывание моих слов.

— И если он это сделает... — голос Луканиса прозвучал почти беззвучно.

— Тогда демоны вырвутся в наш мир. Не в одном месте, а повсюду. Ты видел, что происходит, когда Тень прорывается? А теперь представь, что это случится в каждом городе. Тысячи погибнут в первый день, миллионы — в первый месяц.

Наступила долгая тишина, только гул Думата слышался в корпусе.

А потом он поднял на меня взгляд и усмехнувшись проговорил:

— Значит, мне пора снова стать убийцей магов и Демоном Вирантиума.

*******

Вечер опускался на Тревизо медленно, будто сам город не хотел прятать свою красоту во тьме, только приглушить краски, смягчить контуры, позволить себе стать более тайным, но не менее живым. Каменные улицы, отливавшие золотом под угасающим светом, вели нас сквозь лабиринт арок, балконов и фонарей, чьи огни отражались в каналах, словно мир под нашими ногами дышал вторым дыханием — скрытым, антиванским.

Луканис провел нас по самым узким переходам с той лёгкой грацией, которая могла вырасти только в этих стенах, и, возможно, так оно и было. В какой-то момент он усмехнувшись обернулся и бросил через плечо:

— Добро пожаловать в Тревизо. Здесь тебя могут поцеловать за улыбку — или убить за неё. Впрочем, иногда это одно и то же.

— Звучит как место, где тебе будет уютно, Варрик, — заметил Дориан, отмахиваясь от светлячка.

— Я бы сказал «уютно», если бы не воспоминания, как в этом городе за мной гнался монах с арбалетом. Но, может, в этот раз мы просто выпьем вина? Без погони?

— Вот теперь ты звучишь совсем старым, — вставила Нэв. — И скучным.

— Я звучу живым, ищейка. Это редкий навык.

Я не услышала дальнейших их слов, потому что почувствовала взгляд, тот, от которого всегда слегка стынет воздух на шее. И подняв взгляд наверх, я увидела его.

На фонарном столбе, прямо у входа в таверну, сидел ворон. Он не крутил головой, не каркал, только смотрел. Чётко, прямо, на нас. Или, скорее, на меня.

Из-за того, что я резко остановилась, на меня налетела Хардинг. Рядом с вороном, на секунду позже, остановился Луканис так резко, будто что-то его ударило в грудь.

— Он снова здесь, — выдохнула я.

— Это тот самый? — спросил Варрик, заметив, как мы оба застыли.

— Это не просто ворон, — произнёс Луканис, не отводя взгляда.

Его собственные зрачки сузились, губы сжались, а рука... рука на мгновение потянулась к эфесу — неосознанно.

— Он ведь ничего не делает, — тихо сказала я. — Просто сидит.

— Вот именно. — Голос Луканиса был напряжённым. — Ворон никогда не сидит просто.

— Вы двое, — сказал Дориан, — так на него смотрите, будто он вам угрожает.

— Это наш третий компас, — фыркнул Варрик. — Первый — магичка, второй — её Зов, третий — ворон. Страшно представить, что будет четвёртым.

Мы вошли в таверну, и только когда дверь почти закрылись за нами, я обернулась — птица всё ещё была там. Она не улетела, только медленно повернула голову в мою сторону.

Внутри таверны было тепло, пахло пряностями, вином и дымом. Стены были выложены камнем, а балки потолка казались старыми, как само здание. Всё здесь дышало тайной, уютом и опасностью, сплетёнными в равных долях.

— Самая старая таверна на южной стороне, — усмехнулся Луканис, наклоняясь ближе, — тут никто не подслушивает. Тут просто сидят рядом и делают вид, что не слышали. Всё честно.

Нас разместили за круглым столом, у окна. Нэв плюхнулась на лавку, раскинув руки.

— Я просто хочу, чтобы меня не резали, не били и не проклинали хотя бы сутки. Можно?

— Будет сложно, — усмехнулся Дориан. — Ты и без проклятий?

— И это ещё я звучал старым? — хмыкнул Варрик.

Когда всё немного стихло и разговор угас до шороха дыханий и звона керамики, на столе между нами появилась еда. Тревизо встречала нас тарелками с пряной рыбой, приготовленной в вине и травах, с хрустящей корочкой и мягкой, сочной серединой. Оливки — тёмные, солоноватые, пахнущие летом. Запечённые томаты с сыром, свежий хлеб с вкраплениями орехов и розмарина, и густое фиолетовое вино, в котором отражался свет свечей. Всё — с каким-то бесстыдным уютом, словно сам город шептал: «Отдохни. Хоть на миг.»

И только после того, как все насладились едой и утолили жажду за чашей вина, я развернулась к Луканису и спросила:

— Ты свяжешься с ней?

Он сразу понял о ком я и кивнул.

— Завтра утром. Я передам через Ворона известие о том, что мы тут. И если там поверят, что я действительно жив и вернулся, то нас примут.

— А если нет? — спросила Нэв, жуя ломтик сыра.

— Тогда нас вырежут в этой таверне, — невозмутимо сказал он. — Но быстро. По-человечески.

Тишина повисла между нами, а потом Варрик хмыкнул, и пытаясь разрядить обстановку, проговорил:

— Как же просто всё было, когда мы шли из той деревни вдвоём, да, магичка? Ни Воронов, ни демонов, ни красных идолов. Только дорога и разговоры.

— И запах порождений тьмы, — добавила я. — Не забывай, как ты ругался, когда мы остановились у того болота.

— Я не ругался. Я эмоционально реагировал.

Мы рассмеялись. И в этой тишине, обрывочной, но настоящей, я почувствовала, как напряжение растворяется, как вокруг меня сидели мои люди. Странные, потерянные, но... мои.

Только Луканис не смеялся. Он смотрел в окно. Туда, где фонарь всё ещё отбрасывал тень от крыла.