Дух за Завесой

«Она вошла в зал, и тьма отступила. Не потому, что испугалась. Просто уступила тому, кто был сильнее её, и пока ещё не знал об этом.» — Луканис о встрече в Костнице.

Ночь на Думате была странной. Корабль сам плёл вокруг нас мягкий полумрак, как будто не желая пугать, а лампы под потолком переливались янтарным, глухим светом, похожим на дыхание заката на горизонте.

Мы собрались в общем зале, где стены были изогнуты, словно рёбра зверя, а за окнами проплывали холодные глубины, где редкие рыбы метались серебряными тенями сквозь воду.

Варрик сидел, откинувшись в кресле, а взгляд, обычно ироничный, теперь был тяжёлым. Хардинг опиралась локтями на колени, её руки сплелись в замок. Так держат себя те, кто уже понял, что спорить будет бесполезно, но всё ещё хочет попробовать. Дориан, все ещё бледный после ранения, держал в руках кубок, но не пил, а только задумчиво смотрел в глубь воды за бортом, словно пытался увидеть там ответ, которого не было. Нэв сидела ближе всех ко мне, плечом к плечу, и её лёгкое присутствие напоминало о том, как легко она подстраивалась под обстоятельства и смогла вытащить нас всех подальше от Чёрного Рынка. Тааш молчала, в её спокойствии была тяжелая, почти звериная готовность: куда бы мы ни шли, она пойдёт с нами, потому что дорога есть дорога. Кальперния стояла у стены, как всегда — не частью круга, но и не вне его. Её глаза были насторожены, словно она всё ещё ждала, что я скажу что-то, что заставит её выбрать: остаться или уйти.

Я поднялась.

— Завтра мы должны были выйти к Антиве, — начала я медленно, чувствуя, как каждое слово тянет за собой тяжесть. — И мы выйдем. Но сначала...

Сделав паузу, чувствуя, как весь корабль словно затаил дыхание, я продолжила.

— Мы вынуждены отклониться от маршрута.

Варрик чуть прищурился, но не перебил. Хардинг нахмурилась, а Дориан только вздохнул, как будто уже знал, что меня опять куда-то занесёт.

— Я чувствую... — голос дрогнул, но я заставила его звучать ровно, — Зов. Под водой. Там что-то... или кто-то.

Мой серьезный взгляд встретил их настороженный.

— Я не могу не пойти... — слова прозвучали так тихо, словно это была исповедь, а не оправдание.

Тишина была длинной, тугой, как натянутая тетива.

— Это безумие, — сказала Хардинг, наконец. — Мы и так потеряли время пока добирались обратно в Орлей. Теперь Солас опережает нас.

— Мы не знаем, куда он направляется, — спокойно напомнила Нэв. — И знаем только то, что след Ревы тянется в Антиву, но даже это не даёт нам гарантий.

— И что? — вскинулась Хардинг. — Мы свернём с пути ради призрачных шёпотов?

Дориан наконец поднял голову, его взгляд был печальным.

— Если она не пойдёт за зовом сейчас... — он посмотрел прямо в мои глаза и продолжил, — Он всё равно будет её звать. И, возможно, станет только хуже.

Изабелла, сидевшая в углу, раскачивалась на стуле, словно на волне.

— Иногда, — лениво протянула она, — самое глупое — и есть самое правильное. Особенно если речь идёт о древней магии.

Варрик перевёл на меня долгий и испытующий взгляд.

— Ты уверена?

Я кивнула.

— Не могу не следовать за ним. Ты же знаешь.

Варрик вздохнул.

— Тогда мы идём с тобой.

Хардинг скривилась, как будто хотела возразить, но только махнула рукой, признавая поражение, а Кальперния молчала, но в её глазах промелькнуло нечто похожее на уважение.

Повернувшись к ним всем лицом, я твёрдо сказала то, что вертелось у меня в голове с тех пор, как я услышала Зов.

— Нет. Я иду одна.

Варрик нахмурился, Хардинг чуть подалась вперёд, будто собиралась опять заспорить, но я покачала головой.

— Это не как с порождениями тьмы. Это не скверна. Там... что-то другое. Зов, который отзывается в самом сердце. И чем ближе мы к нему, тем сильнее он тянет меня.

Я на мгновение опустила взгляд.

— Когда я думаю, что кто-то из вас может туда пойти... Вы должны остаться тут.

И когда я снова подняла глаза, то увидела, как море за стеклом чуть прояснилось и сквозь толщу воды, там, где должна была быть темнота, прятался силуэт — не рыбы, не кита, не скалы. Ступени, арки, высокие, когда-то изящные башни, теперь изломанные, с трудом различимые сквозь потоки времени и песка.

Их строили не для моря. Их строили для света, для звёзд, для воздуха.

Я чувствовала, как древние камни дышали под водой, чувствуя мой взгляд, чувствуя моё приближение, чувствуя Зов, который давно никто не слышал.

— Ты тоже это видишь? — негромко спросила Нэв, подходя ко мне.

Я кивнула, не отрываясь от картины за стеклом, а она сжала руки на плечах.

— Я иду с тобой, Рук. Поверь, если это то место, о котором я думаю, то тебе понадобится помощь второго мага.

Внимательно посмотрев в её глаза, мой взгляд пытался выцепить ответы на вопросы, которые ещё не успели сформироваться в моей голове.

Остальные уже ждали моё решение за спиной — Хардинг, Варрик, Кальперния, Тааш, даже Дориан, несмотря на бледность.

— Ладно. Идём только мы, — сказала я, поворачиваясь к ним. — Я и Нэв.

Варрик приподнял бровь, Хардинг уже набрала в грудь воздух для очередных возражения, но я опередила их.

— Я знаю, что вы не боитесь пойти со мной и того, что там будет. — мой голос звучал так, что пресекал любые возражения. — Идти туда — риск, который я не готова делить на всех. И я хотела пойти одна, но...

На мгновение я замолчала и быстро глянула на Нэв, а затем продолжила:

— Но Нэв идёт со мной. Потому что, если я вдруг не смогу выбраться, она сможет. И вы продолжите путь в Антиву и попытаетесь остановить Соласа.

Нэв ничего не ответила, только одобрительно кивнула. Её лицо оставалось спокойным, но в глазах сверкнула короткая вспышка чего-то похожего на уважение.

Я развернулась в сторону шлюза и бросила через плечо:

— Остальные — остаются. Можете считать это моим приказом.

Наступила тишина, которую прервали мои шаги и неожиданные слова Варрика, которые легли между нами тем пониманием, которое появилось с первого взгляда в доме Лиса.

— Только попробуйте не вернуться, магичка, — буркнул он. — Иначе я буду вытаскивать твою душу обратно из Тени лично.

Я коротко улыбнулась самой себе и направилась в свою каюту, чтобы прихватить кинжал Йоана и посох.

Нэв шла следом, с непривычной для неё лёгкой стремительностью, почти восторженной, будто за бортом не давящая и холодная вода, а невероятные истории. Словно нас поджидали не забытые руины, не Зов, что вцепился в мою душу и сердце, а головоломки, достойные первых полос газет Тевинтера.

И в её походке, в той искре, что загорелась в глазах, было что-то от танца — не предвкушения битвы, а охоты за истиной, ещё не раскопанной.

*******

Шлюз закрылся за нами мягким глухим звуком, отсекая остатки света. Осталась только тьма и движение.

Мы спустились в воду без слов, без лишних жестов, только взгляды, только понимание, что нас ещё ждал путь обратно к Думату. Холод охватил тело сразу, но не кусал, а словно обнимал и медленно вползал под кожу. Магические печати на наших посохах засияли мягким светом, образуя вокруг нас тонкие светящиеся сферы защиты, внутри которого был воздух, дыхание и жизнь в безмолвии глубин.

Я чувствовала, как каждое движение руками отдавалось в моём теле сопротивлением, словно само место не хотело, чтобы мы попали в него. И Нэв плыла рядом, легко, как будто родилась в воде и она никакого сопротивления не чувствовала. Её ладонь иногда касалась моего локтя — не для того, чтобы вести, а чтобы убедиться, что я всё ещё здесь, что мы всё ещё вместе.

Нечто похожее на храм было впереди. Сначала появились только очертания, изломанные колонны, обросшие водорослями, полустёртые барельефы, на которых древние герои сражались с чудовищами, давно забытыми даже их создателями. Песок в этом храме был странно ровным, как будто что-то очищало его снова и снова.

Внезапно я почувствовала проём, не дверь и не арку, а слабое, почти невидимое биение силы, словно лёгкий ток прошёл по воде и отдавался в моих костях.

Я замедлилась, Нэв тоже. Её глаза сузились, а пальцы скользнули вперёд, ощупывая пространство. И она нашла его. Тонкий, как волос, шрам в потоке магии. Трещина в Завесе, тщательно запечатанная.

Нэв протянула руку, чертя в воде знаки, почти невидимые, и я почувствовала, как её магия скользнула по печати, не ломая, не рвя — уговаривая, убеждая, как умелые пальцы уговаривают тугую пряжку.

Нити старой защиты дрогнули. Проход медленно открылся — не щёлкнул, не распахнулся, а будто растворился, как дым. За ним был коридор, ведущий вниз, туда, где звуки воды стали глуше, где древние стены обнимали тьму, как мать обнимает дитя, которому не суждено вырасти.

Нэв вопросительно посмотрела на меня, я кивнула в ответ и мы нырнули в темноту.

*******

Коридор за древним порталом вёл всё глубже в сердце храма, где каменные стены стягивались над головой, где воздух, пропитанный тяжестью веков, давил на кожу, на дыхание, на само сознание, напоминая, что мы пересекли черту, за которой реальность давно перестала подчиняться привычным законам.

Мы больше не плыли, так как в самом храме не было воды. Под ногами хрустел песок, но всё чаще нам попадались каменные плиты, и каждый наш шаг отзывался в глубине каменных залов тяжёлым, натянутым эхом, словно сами стены слушали, считывая наши движения, запоминая чужаков.

Пахло старой кровью, солью, древними печатями, которые трепетали в трещинах, словно остатки заклинаний, не желая умирать до конца.

Мы шли медленно, осторожно, впитывая кожей каждое изменение пространства, и когда первые тела венатори предстали перед нами, разбросанные по плитам, по сломанным колоннам, по лестницам, ведущим в темноту, я почувствовала, как тишина вокруг нас уплотнилась, как воздух стал гуще, словно каждый умерший оставил в нём свой последний вздох.

Они не были убиты в честной драке — нет, их смерть была быстрой, резкой, словно сама ярость вырвалась наружу и смела их одним движением, и лица их были застигнуты в выражении не страха, а неожиданности, как если бы сами они до последнего не верили, что кто-то мог поднять на них руку.

Нэв шла рядом, молча, но я чувствовала её напряжение, такое же тяжёлое, как моё собственное.

След крови вёл дальше. Не буквальный — нет, не полоска по полу, не дорожка пятен, а тонкое, почти неуловимое ощущение силы, проложившей себе дорогу сквозь древние залы.

Когда мы дошли до одной из камер, я остановилась. Дверь была выломана, цепи разорваны, заклинания печатей трещали в воздухе последними отблесками сил, тщетно пытаясь удержать то, что давно вырвалось. Внутри было пусто, лишь разорванные оковы, кровь на стенах, глубокие вмятины там, где плоть сталкивалась с камнем в попытке разрушить всё, что держало. Я сжала зубы. Тот, кого держали здесь, ушёл сам. Не убежал, не сбежал, а вырвался. И возможно был ещё здесь и шёл впереди нас.

Мы продолжили путь, и тишина становилась иной — натянутой, вибрирующей, наполненной ожиданием, как натянутый канат под тяжестью падающего тела.

Нэв резко вытянула руку, преграждая мне путь. Её ладонь легла мне на плечо — лёгким, но твёрдым жестом. Взгляд — сосредоточенный, внимательный. Мы ушли вглубь храма и в ближайшем зале услышали голоса. Подойдя еще ближе, я пригнулась к щели между осевшими колоннами. Сквозь колеблющийся свет я различила культистов. Троих. Один держался за рану, другой шептал проклятия, третий сжимал кинжал, ещё капающий кровью. Перед ними стоял маг, чьё лицо было перекошено гневом, и он сыпал фразы, как удары плетью.

— Кто снял заклятие крови?! Он не мог сбежать — он был закован! Он был сдержан магией крови!

— Мы... не знаем, — дрожащим голосом выдавил один из венатори. — Демон... он... вырвался...

Кивнув Нэв, я уже чувствовала как магия нарастает под кожей, искрит в пальцах, обжигает ладони. Ещё секунда и я выпущу заклинание в того самого орущего мага, но в следующий момент — всё изменилось.

Сначала зал осветила фиолетовая вспышка. Но это была вспышка не света, а смерти. Глухой хрип прозвучал в пространстве отбиваясь эхом в моей голове, будто воздух разрезали ножом. Один из венатори повалился, как марионетка, которой перерезали нити. Его грудь расползлась багровым, словно тело раскрылось изнутри — быстро, точно, бесшумно. Второй успел обернуться, но только чтобы встретить смерть: нечто пронеслось над ним — быстро, как демон вырвавшийся из Тени, и вспышкой разрубило ему горло. Лезвие сверкнуло и исчезло. Его кровь даже не успела коснуться пола, как враг уже был мёртв.

И тогда я увидела его.

Он появился, как буря — без предупреждения, без звука, без права на пощаду. Из Тени вынырнул высокий силуэт, словно вырезанный из самой ночи, его кожа — как выжженный шёлк, доспех — тёмное зеркало, отражающее только страх врагов, а за спиной — крылья. Пурпурные, мерцающие, пульсирующие магией, как будто в каждом взмахе — вспышка гнева, а в каждом изгибе — крик боли поверженных венатори. В его руках были два клинка. Один был темнее крови, с которой он сливался, как с родной стихией, а другой — сверкал сталью и пурпурным светом, как раскалённая молния, готовая ударить.

Я застыла и вдох застрял в горле, а зов прекратился. Как только я увидела его... Зов исчез. А он просто шёл. Медленно и бесшумно. И всё вокруг будто отступало, пространство — отодвигалось, воздух — замирал. Его шагов не было слышно, но я чувствовала каждый из них. Под кожей. В позвоночнике. В сердце. Как если бы сама земля затаила дыхание под его ногами.

И тут один из оставшихся фанатиков сорвался с места, закричал и рванулся на него, словно в безумии, как те, кто не боится смерти, потому что уже не чувствует боли.

Я отреагировала первой. Молния сорвалась с ладони — хищная, точно наведённая. Она прожгла воздух и ударила в грудь венатори. Тот рухнул, даже не издав звука, тело забилось в конвульсиях и затихло.

И только тогда он посмотрел на меня. Тёмно-карие, глубокие, тревожные глаза впились в мой взгляд. В них отражался не гнев, не власть, не безумие, а что-то другое, то, что держит за горло тише любого крика. И в этот миг всё внутри меня будто провалилось, не обрушилось, а именно рухнуло, как если бы под ногами вдруг исчезло дно, потому что я уже видела этот взгляд, когда держала посох, когда пальцы сжались на древке, когда смотрела на тлеющие в глазницах ворона языки мягкого зелёного света, исходившего из кристалла, и в самой глубине увидела этот взгляд.

Я знаю... знала этот взгляд! Но я не могу вспомнить... кто он? Почему, когда я смотрю в его глаза, боль становится такой острой, будто меня не ударили, а вырвали часть, которую я даже не знала, что потеряла? И всё же я не могу его вспомнить... И от этого боль становится только сильнее...

Его тяжёлый взгляд внимательно наблюдал за мной, словно мир вокруг всё ещё двигался, но между нами — застыл. В его взгляде не были ни страха, ни удивления, только... осознание. И что-то ещё. Что-то невыносимо личное. Словно мир, который слишком надолго забыл о нём, вдруг напомнил о его существовании. Как если бы тот Зов, что привёл меня сюда, ожил в этих глазах и растаял вокруг меня.

Он не двигался. Стоял, как высеченный из камня, весь напряжённый в тяжёлой, неестественной тишине, которая вибрировала в зале вместе с дрожащими тенями на стенах, смотрел на нас, как зверь, что слишком долго провёл в клетке, чтобы верить на слово, чтобы верить взгляду, чтобы верить хоть чему-то.

Я чувствовала, как Нэв рядом со мной напряглась, как её пальцы сжались на рукояти посоха, как дыхание стало чуть короче, но я подняла руку, медленно, без угрозы, жестом, в котором была только просьба довериться.

Он продолжал смотреть на меня. Не на Нэв. На меня.

И я поняла, что в этом взгляде, тяжёлом, как камни на груди, нет слепой ярости, нет желания броситься вперёд, разорвать, убить, нет, там было что-то другое, странное, древнее, как если бы в его крови тоже что-то отзывалось на меня.

Я сделала медленный шаг вперёд и он сразу напрягся, как хищник перед прыжком, но не бросился. Когда я остановилась на расстоянии трёх шагов, его тяжёлое дыхание стало отчетливо слышно. Как у того, кто борется — с яростью, с собой, с тем, что шевелится в глубине души.

Он склонил голову чуть вбок, как будто что-то внутри него изучало меня, прикидывало, взвешивало, решало, достойна ли я его доверия.

— Кто ты? — голос его был хриплым, словно заросло слоями времени, голосом того, кто давно разучился спрашивать, но всё ещё умел требовать ответы.

Я коротко выдохнула:

— Рук.

Его взгляд на миг стал глубже. Как будто в этом коротком слове он услышал не звук, а эхо старого клятвенного обещания, о котором я не знала.

Он сделал шаг ко мне и я почувствовала, как напряжение Нэв за спиной стало почти осязаемым, но не обернулась. Я знала — этот миг был только между нами.

— Ты не из венатори, — сказал он, скорее утверждая, чем спрашивая, и в его голосе было что-то странное, словно он всё ещё искал в себе остатки веры, которые позволили бы ему поверить хоть во что-то.

— Нет, — ответила я, не отводя взгляда.

— Тогда зачем ты здесь?

И в этом вопросе было не требование, не угроза, а что-то более глубокое, почти отчаянное, словно он боялся, что ответа не будет, что мир снова обернётся пустотой.

Я замерла, чувствуя, как слова рождаются сами.

— За тобой.

Он моргнул, тяжело, медленно, как зверь, которому ударили в самое сердце, не болью, а воспоминанием о том, что когда-то он тоже мог верить в спасение. Тишину нарушил ещё один шаг в мою сторону, и я почувствовала, как воздух между нами натянулся, дрожащий, как тетива. Он был выше меня. Сильнее. Опаснее. И всё же я не отступила.

И в его глазах, за всполохами той силы, что рвалась сквозь кожу, я увидела не только ярость, а надежду. Сломанную и изорванную, но всё ещё живую.

Он не двигался, не отводил взгляда, стоял в этой жужжащей тишине, пропитанной тяжестью затхлого воздуха и старой магии, стоял так, словно любое слово, любое движение могли стать последним в череде предательств, и я ждала, не торопя, не нарушая тонкую ткань момента, не вторгаясь в ту хрупкую границу, за которой могла начаться новая битва.

Когда он заговорил, голос его был хриплым, словно вырывался из самых глубин сломанного тела, и каждое слово давалось ему так, будто за ними стояли годы молчания и боли.

— Я не могу уйти.

Я не шелохнулась. Не потому что боялась, а наоборот, потому что чувствовала, как этот страх сливается с его, как будто между нами вдруг открылась трещина, ведущая в одно и то же место: туда, где боль — не враг, а прирученный зверь.

Он отвернулся, как будто не мог выдержать даже этих собственных слов, и в этом движении плеч было что-то непозволительно открытое, будто бы он позволил мне взглянуть туда, где внутри него ещё оставался человек.

— Моя кровь... всё ещё здесь.

Слова падали в зал, как камни в чёрную воду, не оставляя всплесков, но уходя глубоко. И в этот момент я поняла — не разумом, не логикой, а той частью себя, которая знала, каково это: быть запертым в теле, в клятве, в том, что сделали с тобой другие. Я не сочувствовала, а просто узнала в нём — себя. В его ярости — мою. В его цепях — отголоски своего прошлого, которое ещё не успело всплыть на поверхность, но уже пыталось пробиться в мои мысли.

Он продолжал говорить — глухо, с надрывом:

— Они забирали мою кровь, — продолжил он, срываясь на глухие паузы, как будто сам вкус слов был ему отвратителен, — запечатали её тут, и используют, когда я... сопротивляюсь. Если я уйду сейчас, они смогут снова схватить меня, снова использовать, снова вытянуть всё, что... во мне. И Каливан. Он моя цель, мой контракт, данный мне до заключения сюда. Он здесь. А Вороны всегда выполняют свои контракты.

— Значит, — сказала я, и голос мой был тёплым, но твёрдым, — мы найдём кровь и твою цель.

Он посмотрел на меня — долго, тяжело, как человек, которому слишком часто лгали в глаза, которому слишком часто обещали свободу лишь для того, чтобы затянуть петлю туже.

Нэв за моей спиной не проронила ни слова, я чувствовала её напряжение, её готовность действовать, если понадобится, но всё это было только фоном, потому что сейчас в этом зале существовали только он и я, только этот хрупкий момент выбора.

— Сначала кровь. Как мы найдём её? — продолжила я, не нарушая тяжести момента ни нетерпением, ни приказом.

Он провёл рукой по запястью, там, где сквозь остатки высохшей крови проступали тонкие линии старых шрамов.

— В хранилище, которое находится ниже. — произнёс он глухо, — Я чувствую её...

Встряхнув пальцами и избавляясь от остатков магии, которая всё ещё горела лёгким эхом под кожей, я коротко и твёрдо кивнула ему.

— Веди, — сказала я, голосом, который не терпел возражений, голосом, который сам удивил меня своей уверенностью.

Он прищурился, будто что-то проверяя внутри себя, словно взвешивая каждую нашу тень, каждое слово, каждое движение.

— Веди? — переспросил он медленно, с ноткой насмешки, в которой таилась боль. — Почему вы вообще помогаете мне? Вы — маги. Я убиваю магов. У меня... история с этим. Они меня не спасают. Они меня боятся. Вы хоть знаете, кто я?

Я хотела ответить — что-то простое, твёрдое, честное, но застыла. И тогда Нэв, не отводя взгляда, легко, почти лениво, сказала:

— Демон Вирантиума, — в её голосе не было ни страха, ни преклонения, только сухая осведомлённость. — Убийца магов. Знаменитый Антиванский Ворон, которого боятся все, кто связан с Тенью.

Он впервые усмехнулся, и это была не ухмылка хищника, не жестокая насмешка, а почти человеческая, на миг ослабляющая черты, делая их менее резкими. Я поймала себя на том, что просто смотрю на эту ухмылку, как будто это был не тот самый, что только недавно рвал врагов на части, а кто-то... живой и не такой опасный.

— Можно просто Луканис, — произнёс он, и голос его заскользил, как лезвие по горлу. — Те, кто приходит на помощь, получают такую привилегию.

Я задержала на нём взгляд, но не ответила. Внутри что-то сдвинулось — не страх, не злость, а... произошёл сбой. Я не понимала, почему он говорит так, будто мы знакомы. Почему его голос — как эхо чего-то, что я уже слышала. Почему его взгляд — как крюк, цепляющий не разум, а воспоминание, которого нет.

Вдруг мой взгляд зацепился за движение, которое я раньше не замечала. Пространство вокруг дрогнуло, как кожа, под которой вот-вот рванёт вена. Барьер, что должен был сдерживать давление и толщу воды — дал первую трещину. Из неё тянулась солёная вода, почему-то отдающая запахом гнили.

И тогда я резко дёрнула плечом, будто этим движением могла оттолкнуть и растерянность, и чувство, что время утекает, как песок сквозь пальцы.

— Прекрасно, — сказала я жёстко, — думаю, нам стоит поторопиться. Найти твою кровь. Закончить контракт. Я вся пропахла рыбой, и эта вода, что просачивается через барьер... — я скосила взгляд на стены, где в трещинах дрожали потоки воды, — ты уверен, что он выдержит? Хочу выбраться отсюда, пока ещё можно дышать чем-то, кроме гнили. И вообще дышать.

Он опять усмехнулся, повернулся к Нэв и спросил, почти шутливо:

— Она всегда так ворчит?

Нэв фыркнула, скрестив руки на груди.

— Обычно нет, — с тенью усмешки сказала она. — Это, пожалуй, самое многословное, что я слышала от неё. Ты произвёл впечатление. Ты... или эта тюрьма.

Я не ответила. Да, я не любила слова. Они слишком часто ничего не значили. Действия значили больше. Но в этом месте, среди этих камней, рядом с этим человеком, вытягивались наружу эмоции, которые я старалась прятать глубже, старалась не замечать. Он был... живым. Слишком живым. И потому — опасным. А ещё именно Зов привёл меня к нему.

Я прошла мимо него, в сторону, где был единственный проход, кроме того, через который мы попали в этот зал.

— Мы идём? — бросила я через плечо, не оборачиваясь. — Или ты предпочитаешь поболтать ещё немного о моей ворчливости, пока барьер окончательно не рухнет? И, напомни, кого мы ищем, помимо крови?

Он качнул головой, и на миг в его глазах, тёмных, чуть тронутых пурпурным отсветом, сверкнула ярость, но не к нам, а к тому, кто держал его тут всё это время.

— Каливан, — произнёс он. — Он мой контракт. И он умрёт.