Дух за Завесой

«Ruk'vaaran — не зов, а отклик, звучащий сквозь Завесу. Там, где она тонка, и небо ещё хранит след другого солнца, она становится реальностью.» — надпись на обломке древнего камня у Сна Миров.

Я не помнила, как очутилась здесь — в этой роще, где деревья стояли слишком близко, словно сговорившись спрятать от мира нечто хрупкое, ещё не решившее, кем ему быть. Как и не помнила, откуда шла, зачем и сколько прошло времени с момента... того, что было не мигом и не веком, а чем-то между. Я просто была. Сначала — дыханием, затем — телом, потом — тенью, ощутившей вес своих шагов.

Листва под ногами казалась тёплой и влажной, она не шуршала, а поглощала звук, как будто сама земля не хотела напоминать мне, что я — живая. Но я уже чувствовала. Каждый вдох был чужой, каждое движение — не своё, как будто тело помнило, как дышать, а я — нет.

Ветер прошёл по коже, и я вздрогнула — не от холода, а от того, что почувствовала это. На мне была ткань, простая, дорожная, местами рваная. Пояс туго обвивал талию, в сапогах хрустел песок, а на плече — свежий шов. Я не знала, откуда он, но знала: это было больно. Не тогда, когда я получила эту рану, а сейчас — когда осознала, что чувствую боль.

Медленно подняв руку, будто проверяя, слушается ли тело, я заметила пальцы, которые дрожали. Ладонь легла на мох, влажный и живой. Ткань на ногах сдвинулась, когда колени подались вперёд. Я встала, не сразу и не полностью, сначала на четвереньки, потом — на ноги. Колени подогнулись, словно не веря, что смогут удержать меня, а мышцы тянулись медленно, с той осторожностью, как тянется к свету растение после долгого мрака. Голова закружилась, но мир остался на месте. Место, где я очнулась — было не для жизни. Камни, заросшие мхом, лежали кругами, будто когда-то здесь было что-то важное, и теперь это важно лишь мертвецам. Тишина здесь была не пугающей — она была... завершающей.

Рядом с одним из камней, полуобвалившимся, поросшим лишайником, я увидела то, что не принадлежало древности. Сумка — простая, потёртая, с эльфийским кроем. У неё были порванные ремни, как будто её долго носили. Внутри оказались зелья, аккуратно разложенные в кожаных гнёздах; несколько свёрнутых тряпиц с едой, сухие ягоды, тонкий ломоть вяленого мяса, немного золотых, ровно столько, чтобы выжить, но не купить свободу, и сложенный плед, но с заломами, как от сна. Рядом — посох. Магический. Не великолепный и изысканный, как у высших магистров, скорее рабочий, но и слишком хорошо сбалансированный, чтобы быть случайным в этом месте. Его я подняла первым, как будто рука сама вспомнила вес. И ещё рядом был маленький металлический кулон в форме ворона, вырезанный с неожиданной точностью, как будто кто-то лепил его по памяти. Крылья расправлены, но не в полёте, а скорее в защитном жесте. Он не был символом или только украшением, ощущение это возникло сразу как пальцы сомкнулись на цепочке. Что-то внутри сдвинулось, и я надела его на шею, не раздумывая.

Я стояла среди камней, с вещами, которые когда-то принадлежали кому-то другому, и чувствовала: они не были чужими, но и моими они не были. И только когда голова перестала кружиться, я сделала шаг. И не просто вперёд, а в то, что теперь называлось мной. Первый и настоящий шаг. Первый, за который отвечаю я. Один, второй и... ноги уверенно двинулись дальше. Не потому, что я знала куда идти, а потому что не могла остаться в этой роще...

Ступени рядом вели вглубь этого священного места, но я хотела выбраться наружу — в лес, что дышал в такт моим мыслям, тихо, глухо, не требуя слов. Я шла и слушала своё сердце и дыхание, шёпот, что витал где-то на границе слуха, отголосок чего-то древнего, как эхо по воде. Я не понимала, о чём оно, но с каждой минутой оно становилось ближе.

Птицы не пели, солнце не проникало сквозь листву, только тёплый туман, будто тут была граница реального мира и начиналась Завеса. Я прошла мимо дерева, где на коре были вырезаны знаки — не язык, не руны, а... память. Длинные изгибы, как волны, окружали их стволы. Пальцы сами скользнули по ним и внутри что-то дрогнуло. Как будто я уже касалась этого. Или это касалось меня.

Меня звали... Нет. Я не знала этого слова, но оно было во мне. Готовое сорваться с губ, как вдох, как имя, не нуждающееся в произнесении.

...Рук.

Я не знала, кто это, но чувствовала, что теперь это я.

И впереди был лес, где не было дорог, где каждая ветка могла стать ловушкой, а каждый камень — ступенью. Где всё вокруг казалось сном, который продолжался слишком долго, и я не знала, проснулась ли, но знала: дальше будет боль, выбор и что-то, что ждёт меня.

Ворон, сидевший на ветке над моей головой, наклонил голову и посмотрел прямо в мои глаза. Его взгляд — тёмный, как беззвёздная Завеса, — не требовал ответа, только признания: путь уже выбран. Может быть не мной, но крылья уже поднялись над этой землёй.

*******

Я всё ещё не знала, зачем иду, но дорога нашлась сама — не по указателям, не по следам, а по странному притяжению, что тянуло где-то под рёбрами, как если бы сама Завеса натянулась и стала струной, а я — пальцем, скользящим по ней в неправильном аккорде. Местами казалось, что я возвращаюсь, хотя шаги шли вперёд. Повороты были знакомыми, но не из памяти, скорее из сна, который видел кто-то другой, но слишком ярко, чтобы я могла отличить его от своего.

Шла я долго. Или, может, не так долго, просто каждая минута тянулась, как тень от дерева на закате. Путь не петлял, но не был прямым, он вился между мыслями, огибал что-то незримое. Где-то вдали залаяли собаки. Звук пришёл не сразу, как будто прорывался сквозь Завесу, а за звуком последовал запах дыма, не от костра, а чего-то бытового, простого, как жизнь, в которую давно не веришь. И тогда я увидела деревню.

Деревня оказалась не мрачной — просто усталой. Домики просели, крыши склонились, как плечи у людей, что давно перестали ждать чудес. Воздух был густой, тёплый, пахнущий влажной травой, затоптанной землёй и чем-то... горьким. Знакомым. Я остановилась у колодца и посмотрела на своё отражение — оно не дрогнуло, просто существовало в воде. Как и я.

Его взгляд я почувствовала сразу, всей кожей, как прохладный ветер, что крадётся между лопатками. Мир задержал дыхание и даже скрип колодезной цепи, казалось, стих, чтобы не нарушить то, что должно было случиться.

— Ты не из наших, — раздался голос позади меня.

Я не вздрогнула, но обернулась медленно, будто звук прошёл сквозь Завесу, прежде чем смысл добрался до меня. На дороге стоял старик. Высокий, сухой, с глазами, в которых уместились и одиночество, и горечь, и что-то ещё — как пепел, оставшийся после костра, что когда-то согревал дом.

— Ты из инквизиции? Или... от Стражей? — Он замолчал, но я чувствовала, что за вопросом стоит страх.

И в этот миг что-то дрогнуло внутри. Слово — как вспышка за закрытыми глазами. Орден, меч, скверна, Зов. Не образы — ощущения. Как если бы кто-то другой, живший в этом теле до меня, уже слышал эти слова. Уже знал, как они звучат. Уже связывался с ними и уважал их. Я не знала, кто они, но тело — знало. Где-то в костях, в шрамах, в дрожании под кожей.

Я не ответила, только кивнула. Не потому, что солгала, а просто потому, что не хотелось объяснять кто я. Мне бы самой хотелось знать ответ на этот вопрос.

Он чуть качнулся, как будто в груди у него был старый, почти забытый узел, и сейчас тот распустился от осознания приближающегося финала.

— Я знал. — сказал он и медленно подошёл, словно каждый шаг причиняла ногам не боль, а усталую покорность.

Мы стояли у колодца, и ветер не шевелил ни траву, ни одежду. Всё будто затаилось, чтобы не помешать.

— Его звали Лис, — произнёс он после паузы. — Ещё зовут. Пока. Не мальчик уже, нет. Взрослый, упрямый, как был его отец. Сильный, но умел смеяться так, что даже крыши переставали скрипеть. Спустился в шахту, да в ту её часть, где ещё со времён Второго Мора никто не рыл, только молились, чтобы она затопилась. Но не затопилась. И вот... вернулся не он. Вернулся кто-то, кто дышит так, будто с каждой ночью становится всё дальше от себя.

Он замолчал. Не оттого, что кончились слова, а потому что дальше начиналась правда, которую трудно произносить.

— Я знал, что будет так. Рано или поздно. Сначала голос, потом голод, а затем — кровь. Мне говорили: дождись. Придут, посмотрят и сделают, что надо. Но никто не пришёл. Ни лекаря, ни меча. А теперь появилась ты.

Он смотрел на меня, не со злостью, а с вопросом, в который вложено слишком многое.

— Ты... за ним? Из-за скверны?

И в этом слове снова вспыхнуло: черные жилы, безумие, Зов из-под земли, меч, погружённый в сердце, необходимость. Я не знала, откуда это, но знала, что эти образы — правда. И она жила во мне, даже если я этого не хотела.

Я кивнула, а старик принял это движение так, будто именно его и ждал.

— Он в доме. За лавкой. Я не пойду с тобой. Не смогу. Он всё, что у меня было.

И снова тишина и ожидание, но теперь — от меня.

Я не была Стражем. Не знала уставов, не приносила клятв, но сейчас, под этим небом, в этой деревне, где скрипят крыши и запахи слишком долго не меняются, я казалась себе нужной этому миру.

— Он... страдает? — спросила я.

Глупый вопрос. Старик ничего не сказал, только посмотрел на меня. А взгляд — долгий, тяжёлый, почти отцовский. И затем — лёгкий кивок головой. Он махнул в сторону дома и ушёл, а я осталась стоять. Прошло несколько секунд, а может и больше. Ветер пробежал по колодцу, дрогнула трава. Ничего не изменилось, но мир будто сказал: теперь — ты.

Я направилась в ту сторону. Не потому, что могла помочь, а потому что не могла не пойти. Зов из этого дома вёл меня ещё до того, как меня увидел старик. Даже если бы он не заговорил со мной, мои ноги всё равно привели бы к их порогу.

Дом находился близко, но путь до него показался длинным. Может, потому что с каждым шагом воздух становился тяжелее, вязкий, словно его приходилось вдыхать с усилием, будто сама земля противилась моему приближению.

В самом доме пахло пеплом и пустыми надеждами. Запах был не чужой — он появлялся там, где слишком долго ждали чуда, а потом решили, что ждать уже не имеет смысла. Полы поскрипывали от старости, но не от заброшенности — здесь ещё жили. Или пытались.

Я прошла мимо глиняной чаши, покрытой трещинами, как старые ладони, внутри был засохший отвар. Пыль на столе была размазана, будто кто-то пытался её стереть и сдался на полпути. У стены — кинжал, не боевой, скорее кухонный, маленький, чистый, с аккуратно заточенным лезвием, а рядом с ним лежала верёвка. Мои пальцы скользнули по шероховатой поверхности, и вместе с этим прикосновением пришло понимание: здесь не собирались сражаться. Здесь готовились отпустить. С любовью, такой глубокой и больной, что не нашлось для неё других слов, кроме стали.

Сердце сжалось. Я не знала старика, не знала Лиса, их боль была не моей — и всё же, когда он посмотрел на меня... что-то внутри дрогнуло.

Старик был готов оборвать мучения. Не потому, что перестал любить, а потому что любил слишком долго и не знал, как ещё помочь. И если в этом будет хоть капля облегчения, если не его рука поднимется, а поднимется моя... то, может быть, ему станет чуть легче жить с этим после.

Шаги стали тише. Я вошла в дальнюю комнату, где на кровати лежал привязанный юноша лет восемнадцати, не больше, лицо — как у тех, кто рос под солнцем и смеялся чаще, чем плакал, но теперь... скулы заострились, вены темнели, пульсировали, словно внутри него бурлило что-то чужое. Скверна.

Он не двигался, только смотрел на меня и во взгляде было понимание причины того, что я здесь. Он не просил, не кричал, не цеплялся за жизнь, а просто смотрел — усталым, отчаянным, но все еще живым взглядом. Пока ещё.

Рука сама, без приказа и без мысли, потянулась к поясу, словно не я решила это, а тело, которое уже знало подобные моменты, вспоминало их не разумом, а жестами, привычками, чувствами под кожей. Но ремень оказался пуст. Пальцы скользнули по ткани — грубой, потёртой, ничем не примечательной, и нашли только отсутствие, не дыру, а впадину, где раньше лежало то, что должно было быть всегда.

Внутри что-то дрогнуло — не страх, не тревога, а... отклик. Призрачное знание, что это тело когда-то носило оружие — короткое, близкое к телу, как продолжение воли. И сейчас, в этом забвении, рука всё ещё помнила, где оно должно было быть. И если будет миг, в котором выбор станет вопросом действия, а не слов, то мне нужно вернуть на место то, что исчезло.

Я подняла взгляд, медленно, будто только сейчас позволяла себе вспомнить. Кинжал. Я видела его раньше — у стены. Развернувшись обратно и подойдя к стене, я взяла его, не как воин берёт оружие, а как человек, который вспоминает: в бою важно не то, чем ты владеешь, а что ты готов сделать, когда больше ничего не остаётся.

— Прости, — выдохнула я.

Мне было больно. Не потому, что я чувствовала страх или сомнение, а потому что знала, что не могу ничего изменить. Он был слишком юн, чтобы умирать. И слишком заражён, чтобы жить. Мне не хотелось обрывать его жизнь, но я видела, как дрожит его тело, как кожа натянута, как глаза пытаются удержаться за мысль, которая ускользает, и я понимала: скверна внутри уже движется, она ищет путь наружу.

Зов привёл меня сюда. Я не знала, зачем, но теперь... поняла. Если я уйду — он станет тем, что поглотит других, и, быть может, всю деревню, а если останусь, то должна быть той, кто не даст этому начаться. Даже если способ меня не устраивал. Даже если от этого было... больнее, чем я могла представить.

Мои пальцы крепко сжали эфес кинжала, решение уже было принято. Ноги сами тянули меня в сторону Лиса. Я опустилась на колени у его кровати и еще крепче схватила кинжал.

И в этот миг... Его взгляд задержался в моих глазах. Он пробудил во мне что-то. Не в мыслях — в самом воздухе, под кожей, в спине и даже в волосах. Как будто кто-то внутри меня проснулся и вспомнил. Вдох, резкий, почти судорожный наполнил мою грудь, глаза затуманились и потемнели, мир стал глухим, а тело... не подчинялось, но и не противилось.

Я чувствовала, как волосы дрогнули, рассыпались волной — сине-чёрной, как вороново крыло на рассвете. Пальцы вытянулись, ладони засветились изнутри — не огнём, не светом, а током. Электризованным дыханием.

Слова — древние, рваные, чужие — сорвались с губ, прежде чем я поняла их смысл.

— Adahlen'dir enasalin...

Это был не голос девушки, чьё тело я носила и это были не мои слова. Это — он. Тот, кто молчал до этой секунды.

Магия вышла не вспышкой, скорее потоком, тихим, настойчивым, проникающим.

Юноша вскрикнул, его зрачки расширились, он дёрнулся, но не в судорогах, а в освобождении и скверна... отступила. Она не исчезла, но была вытеснена из крови. И впервые я услышала его ровное дыхание.

А я... Я замерла, чувствуя, как всё во мне вибрирует. Как сила уходит обратно, замирая в костях. Как голос, что только что говорил через меня, снова прячется в тени. Мои волосы осели, как после ветра, глаза снова стали светлее, а ладони — пустыми. Пальцы горели, будто внутри них осталась искра того, что прошло через меня, а грудная клетка отзывалась глухой, медленной дрожью, словно в ней ещё плыл отголосок чужого голоса.

Воздух в комнате плотнел, как бывает в храме, когда молитва закончилась, а тишина ещё держит тебя.

И вдруг — скрип. Далёкий и тихий, то ли доска, то ли дверь, но точно не случайность и не ветер.

Я не сразу повернулась, сначала — почувствовала. Тень в дверном проёме. Силуэт. Невысокий, расслабленный, но внимательный — с тем особенным типом настороженности, когда человек вроде бы просто наблюдает, но в его взгляде уже притаилась целая история. В нём было что-то ироничное, знакомо-гномье: как у того, кто уже видел достаточно странностей, чтобы не удивляться, и всё равно удивляется — тихо, внутри.

— Вот чёрт, — сказал он, не заходя. — А я надеялся на скучный вечер. Горячий ужин, немного тишины и ни одного одержимого подростка. Наивный, как всегда.

Он стоял в дверях, облокотившись на косяк, как будто просто проходил мимо и решил ненадолго задержаться, но в глазах его таилась та самая смесь опыта и осторожности, что бывает у тех, кто слишком часто сталкивался с необъяснимым и теперь принял правило: всегда шутить первым.

— Обычно, когда магички шепчут на древнеэльфийском, комната либо загорается, либо кто-то падает замертво, — продолжил он. — А ты, похоже, решила пойти третьим путём. Неожиданно... и, признаться, чертовски эффектно.

Голос его был низкий, с легкой хрипотцой, как будто он много смеялся, но не часто от счастья. Улыбка, не натянутая, не показная, трогает только краешек губ, а в глазах — тревога и интерес. Тот, что не отпускает.

Я медленно развернулась. Магия уже ушла, но внутри всё ещё звенело, будто кто-то вырвал ноту из сердца, и она, забыв, что песня закончилась, всё ещё вибрировала в рёбрах.

— Ты следил? — спросила я.

— Я смотрел. Есть разница, поверь. Я — знаток наблюдений, — он шагнул внутрь, не торопясь, как человек, который умеет не спешить, но никогда не теряет из виду дверь. — Варрик. Гном. Писатель. Любитель крепкого вина и хороших историй. Если важно.

— Не важно, — ответила я.

Он кивнул усмехнувшись, будто именно этого и ждал.

— А ты не из разговорчивых. Уже нравится.

Он перевёл взгляд на Лиса, спящего спокойно, как будто всё, что случилось, было всего лишь кошмаром, из которого он успел проснуться.

— Ты не убила его. Хотя, похоже, собиралась. — Голос его был мягче, чем ожидалось. — Но потом случилось то, что обычно случается в легендах. Только... без фанфар. Ты не просто остановилась с кинжалом в руках, ты изменилась. Или что-то в тебе — проснулось.

Я молчала, а он подошёл ближе, присел на корточки рядом с кроватью юноши, осмотрел быстро, почти профессионально, но не как лекарь — как разведчик. Или как тот, кто привык видеть последствия, прежде чем задавать вопросы.

— Ты знала, что он заражён? — спросил он, не глядя на меня.

— Я... чувствовала.

— Чувствовала, — пробормотал он, выдохнув, будто это слово было одновременно ответом и новым поводом для головной боли. — Чудесно. Ты ещё скажи, что у тебя встроенный компас на скверну. Или у порождений тьмы аллергия на магичек в сером.

Он выпрямился с лёгким хрустом в колене и с тем выражением лица, какое бывает у людей, которые пережили слишком много необычного, чтобы делать из этого панику. Но и слишком много боли, чтобы делать вид, что это не задело.

— Ну? — спросил он, прищурившись. — Кто ты? И только не начинай с "я просто проходила мимо". Ты не похожа на "мимо".

Я посмотрела на него прямо, но он выдержал мой взгляд. Почти. Что-то в его взгляде дрогнуло, возможно не вопрос, а попытка угадать ответ до того, как я его скажу.

— Кто я? Не знаю. — прозвучал глухо мой ответ — Но если бы не зашла... ты бы нашёл здесь только тело.

Он кивнул.

— Честно. Это редкость. Особенно у магов, способных выжечь скверну из живого человека, не выжигая самого человека.

Говорил он легко, почти в шутку, но слова не звенели. Они обволакивали и дарили какое-то облегчение. Я чувствовала: он не спешил с выводами. Он собирал информацию.

— И что теперь? — спросила я.

Он пожал плечами — так, как пожимают те, кто уже всё решил, но делает вид, будто ждёт совета от мира.

— А теперь ты идёшь со мной, потому что я хочу знать, как, чёрт подери, ты это сделала. И потому что... — он прищурился, тонко, по-гномьи, — если в твоей голове живёт кто-то посторонний, тебе бы не помешало узнать, что он задумал. Пока он не решил забрать больше, чем даёт.

Я не ответила — не потому, что не могла, и не потому, что не хотела, а потому что сама мысль о словах казалась излишней, ненужной, словно всё, что было нужно, уже случилось, уже вытекло из воздуха, из взгляда, из той дрожи, которая ещё не отпустила тело после магии и ещё звенела где-то в груди, между ребрами, как отголосок не своего дыхания.

Он был чужим. Не врагом и не угрозой, просто чужим. Тем, кто увидел слишком много и, может быть, слишком быстро решил, что что-то понимает, но я не знала, что именно он видел, что успел заметить, что пытается собрать воедино из того, что здесь произошло, и главное — мне не было нужды это знать.

Я шагнула к двери не потому, что хотела уйти, не потому, что следовала за ним или принимала его предложение, а потому что внутри всё уже сдвинулось, всё уже определилось, и тот зов, что вёл меня сюда, не исчез, не затих, а наоборот — стал ярче, плотнее, громче, не в звуке, а в ощущении, в том, как кожа реагировала на ветер, как пальцы вдруг снова вспомнили холод стали, как тень в лесу вдруг перестала быть просто тенью, а стала направлением.

Скверна дышала где-то недалеко — не запахом, не звуком, а самой тьмой, что искала выход, и я знала, как знала это с самого начала: если не последовать зову — она найдёт другой путь, а если следовать ему — может быть, удастся её остановить.

Он не крикнул мне в след, не сказал ни слова, и когда я вышла, то не оглянулась, потому что знала, если он понял хоть что-то из увиденного, он пойдёт, а если нет — останется. И оба выбора были мне безразличны, потому что мой уже был сделан раньше, ещё до слов, ещё до встречи, ещё тогда, когда магия впервые пошла по венам, как будто не я была телом, а она — голосом, который наконец нашёл, через кого говорить.

Но всё же, через мгновение, я услышала шаг, глухой, чуть сдержанный, как у того, кто делает выбор без слов, и это не был шаг того, кто ведёт, и не того, кто следует, это был шаг того, кто увидел и не смог не пойти следом.

*******

Мы покинули деревню рано, ещё до рассвета, когда воздух был слаще сна, а мир не решился проснуться. Я не знала, куда иду, просто чувствовала — что-то рядом. Что-то, что не дышит, но зовёт, и чем дальше я шла, тем сильнее становился этот зов — не голос, не команда, а внутреннее смещение, как если бы тень на сердце потянулась в одну сторону и отказалась отпустить.

Варрик не спросил, куда мы направляемся, просто шел следом, с той удивительной лёгкостью, которая всегда заставляет забыть, что у него за спиной арбалет. Он не пытался говорить первым, не пытался догнать — просто держался рядом, будто бы и не за мной шёл вовсе, а по своему следу, но каким-то странным образом — в ту же сторону.

— Так ты всегда идёшь за... Как ты это назвала? Зов? — спросил он наконец, когда мы спустились с холма, поросшего сухим вереском, в котором прятался ветер, пахнущий тиной, — Или у тебя в голове есть компас, который срабатывает исключительно на всякую мерзость?

Я ответила не сразу. Ветер становился сильнее и запахло болотом, водой, склизкой землёй и... скверной.

— Я не знаю, — наконец прозвучал ответ. — Просто чувствую, куда не пойти — невозможно.

Он хмыкнул и улыбнулся, но не с облегчением — скорее, с тем усталым согласием, каким машут рукой на абсурд, уже ставший нормой.

— Прекрасно, — протянул он. — Моя жизнь снова управляется инстинктами загадочной магички. Как в старые добрые времена, только тогда я хотя бы знал, кого обвинить, если всё пойдёт к чёрту. А сейчас иду за тобой сам.

Он усмехнулся почти искренне, не так, как смеются от радости, а так, как делают вид, что умеют смеяться, чтобы ты мог расслабиться, иронично и тепло, но с тем оттенком в голосе, который не спутаешь: он знал, что значит идти рядом с теми, кого не понимаешь до конца, но идёшь всё равно, потому что кто-то должен.

— Зови меня Рук. Не магичка. — буркнула я, и подумав, добавила, — А ты... зачем был в той деревне?

Он шёл чуть позади и шаг замедлился. Как будто вопрос задел что-то не в словах, а глубже. Пару шагов — молчание, ветер тронул траву, а за ветром послышался медленный выдох.

— Искал человека. Агента из Инквизиции. Мы договорились встретиться у трактира — тот, где вывеска «Свежий хмель» ещё висит, хотя последний нормальный хмель там подали при первом Море, — он усмехнулся, но в голосе уже не было лёгкости, только пустота между словами. — Он не пришёл, а я всё ждал. И тогда... увидел тебя.

Он не смотрел на меня, говорил ровно, будто всё это было делом привычным — пропавшие контакты, мёртвые посыльные, обрывки надежды в грязи у ворот, незнакомые эльфийки, что выжигают скверну из людей и оставляют в живых. Но пальцы на ремне сумки медленно двигались, сжимались и снова разжимались.

— Он должен был передать сведения. Что-то о Соласе. О том, что тот ищет, где был, куда направляется.

Я остановилась. Не потому, что что-то увидела, а потому что имя, которое он произнёс, будто ударило меня, не по телу, а по... самой моей сути. Слово, которое не должно было значить ничего, вдруг проросло внутри как осколок, крик, как трещина в чём-то, что я даже не осознавала цельным.

Солас.

Я не знала, кто он, но имя резало. Звук его был... холодным, ровным, как шаг босыми ногами по камню.

И всё же где-то под внезапно возникшей злостью, под глухим напряжением, что сразу распласталось по плечам, была дрожь. Не страх, нет. Что-то другое. Как будто где-то внутри отозвалось узнавание. Как будто кто-то другой, не я, уже слышал это имя. И уже боялся его. Или... верил. Слишком сильно, чтобы теперь не злиться.

Я не сказала ни слова, не подала вида, но Варрик, кажется, всё равно уловил что-то. Один взгляд, всего на мгновение. Он не стал спрашивать, а я сделала шаг вперёд — туда, где воздух сильнее пах чем-то... искажённым. Он двинулся рядом, без звука, без сигнала, просто... рядом.

Тело мы нашли не сразу. Сначала была тишина, слишком плотная, слишком ровная, как будто сама местность затаила дыхание, затем — запах сырости, земли, магии. И только потом увидели очертание. Оно лежало у болотца, под перекошенным деревом, как будто мужчина присел на миг и не встал. Не было паники в позе, как и не было следов борьбы. Только медальон на поясе, перевёрнутый, как сигнал: помощь не успела. Руки аккуратно сложены, лицо — спокойное. Никаких рваных ран, никаких следов того, что обычно оставляют порождения тьмы. Вернее, следы были, но не те, что приводят к смерти.

Варрик присел рядом и осмотрел тело.

— Это он, — сказал гном наконец. Голос его стал глубже, ниже, почти шёпотом. — Агент Инквизиции. Йоан. Упрямый, честный, идеалист до боли.

Я стояла рядом, чувствуя, как под ногами дрожит земля. Не сильно, словно в ней кто-то ещё дышит, но очень глубоко. Скверна была тут. В траве были следы когтей, в листьях — гниль, а на запястье Йоана — укусы, но уже посмертные. Я опустилась на корточки рядом с Варриком и осмотрела тело внимательнее. Всё было... слишком целым. А еще было слишком тихо. Даже звуки птиц и животных отсутствовали.

И тут мой взгляд привлёк блеск металла. Кинжал. Он лежал в траве, немного в стороне от тела, едва прикрытый влажным листом, будто сам решил остаться, не на поясе и не в руке — просто рядом. Остриё упиралось в землю, а рукоять была повернута ко мне, как будто ждала.

Я потянулась к нему, не думая и не решая — просто позволила пальцам найти кожаную обмотку, шершавую, потёртую, с той тёплой узнаваемостью, которую невозможно объяснить, только ощутить. Он лёг в ладонь так, будто всегда был там. Ни восторга, ни удивления — только это лёгкое, правильное: теперь всё на месте.

Не спеша встав, я почувствовала, как вес кинжала распределился на поясе и закрыл ту пустоту, о которой помнило тело. Рядом с девушкой, чьё имя я больше не знала, всегда было оружие. И оно вернулось.

— Нашла что-то? — раздался голос Варрика, негромкий, почти рассеянный, как если бы он спрашивал больше ради звука, чем смысла.

Я взглянула на него через плечо, он смотрел не на кинжал — на меня. Внимательно, чуть прищурившись, как человек, привыкший замечать, когда что-то меняется. В выражении лица не было тревоги, только... осторожное понимание.

— Йоана, — сказала я тихо, глядя на кинжал. — Был рядом с ним. Думаю он... не будет против.

Варрик чуть склонив голову, будто пытался решить — шутить ли сейчас, или всё же лучше промолчать, но выбрал своё, как всегда.

— Ну, с учётом того, что ты та, кто его нашла... я бы сказал, ты заслужила право оставить себе мелочь на память.

Я не ответила, просто кивнула. Кинжал тянул пояс к бедру, но не мешал. Наоборот — создавал ощущение, что теперь шаги ложатся... увереннее. Как будто я снова собрала себя целиком, хоть и не знала, из скольких частей.

— Он умер не из-за порождений тьмы, — сказала я. — Они не оставляют тела такими... целыми.


Я не знала, откуда это понимание, даже не задумывалась, не анализировала, а просто знала, как знаешь запах дождя до того, как он упадёт. Знание не моё... и всё же моё. Эхо чьей-то памяти, вспыхнувшее в пустоте между двумя ударами сердца.

Варрик медленно кивнул. Пальцы его провели по краю куртки Йоана, по горлу, по груди. Ни крови, ни ран, только след, почти невидимый, на шее — тонкая линия, как если бы...

— Твёрдая рука, — пробормотал он. — Быстро. Точно. Без паники.

Он поднялся и взгляд стал другим.

— Порождения были здесь, да, но не они его убили. Они пришли после.

Я ощутила, как внутри поднимается холод. Не от ветра и не от зова скверны, а от того, что кто-то убил агента Инквизиции — аккуратно, как будто не хотел оставить следов. А потом — оставил на месте, где появились порождения тьмы. Как прикрытие. Или как приманку. Или... как знак.

— Кто-то хотел, чтобы мы поверили, что это сделали они, — сказала я. — Им бы удалось это, не найди мы труп так быстро.

И Варрик кивнул, не глядя.

— И кто-то очень не хотел, чтобы он передал то, что знал. А если Йоан погиб не от скверны... значит, кто-то уже ищет то, что ищем мы.

Он произнёс это медленно, с той тяжестью, с которой не ставят точку, а лишь замолкают, потому что всё, что будет дальше, уже не прояснит, а только утвердит. Его взгляд скользнул по земле, по следам когтей, по разодранной, но не в клочья, траве, по укусам на теле.

— Порождения, — выдохнул он. Не как подтверждение, а как вывод, к которому его подводило не то, что лежало перед нами, а то, как я стояла — не у тела, а чуть дальше, там, где земля начинала пахнуть иначе.

И он понял.

Понял, что я пришла не к Йоану, что мои шаги не вели туда, где было тело, а туда, где была угроза. Он увидел, как мои пальцы дрожат не от страха, а от вибрации в воздухе, словно само пространство трепетало от чего-то, что ещё не вышло наружу. Он понял, что я шла не к смерти. Я шла к скверне.

И я знала, что он понял это.

Мы не смотрели друг на друга, но между нами промелькнуло согласие — без слов, без жеста. Просто понимание: мы здесь не зря.

— Знаешь... — Варрик сказал это скорее не мне, а себе, но достаточно громко, чтобы я тоже услышала. — Я не знаю, кто ты. Но я видел, что ты сделала в том доме. Видел, как ты спасла того, кого спасти уже было нельзя. И если кто-то способен чувствовать скверну, как ты... значит, ты не просто пришла в этот мир. И мы не случайно встретились.

Я смотрела в болото, в его муть, в отражение перекошенного дерева.

— А если нет?

Он усмехнулся, сухо, как человек, который знает слишком много, чтобы верить в совпадения, но всё равно делает вид, что верит.

— Тогда ты, магичка, чертовски эффектно притворяешься.

И в этот момент воздух пронзил скрип ветки. Лёгкий, почти неслышный, но отчётливый. Мы оба обернулись. На стволе, чуть выше, в тени, сидел ворон. Чёрный, как сажа после дождя, и неподвижный, как статуя. Он смотрел прямо на нас, не мигая, не шелохнувшись, как будто ждал чего-то — не событий, не слов, а... подтверждения и признания.

Варрик проводил его взглядом и тихо сказал:

— Интересная у тебя публика, Рук.

Но я уже чувствовала, как тянет зов, как дрожит Завеса под кожей. Я подняла голову в противоположную сторону от ворона. Ветер переменился и в нём не было направления, но был ритм. Сбивчивый, ломаный, как дыхание в агонии, как шаги в темноте.

— Они рядом, — сказала я. — Порождения.

Варрик перехватил арбалет. Движение мгновенное, отточенное, как рефлекс, как часть тела. Он присел, огляделся и прижался плечом к дереву.

— Слева. В кустах. Я слышу их с той стороны.

Я покачала головой.

— Нет. Справа. В овраге. Там гниль и Завеса тоньше. Они там.

Он бросил на меня взгляд, быстрый, и легко кивнул, словно это уже не имело значения. Он просто понял, что во мне не только слух, но и зов. И доверился.

— Спорить будем потом, — буркнул он, и в тот же миг из травы у оврага вынырнуло первое порождение.

Как пятно — чёрное, мясистое, движущееся не ногами, а яростью. За ним — ещё. Пятеро. Восемь. Десять. Двенадцать.

— Уверена, что не перепутала дорогу, магичка? — спросил он, и щелчок арбалета стал ответом. Первый монстр рухнул, не успев прорваться ближе.

Я подняла руки, и в тот же миг почувствовала, как магия не просто пробуждается — она вспоминает, кем была и как зарождалась. Она не просилась наружу, не требовала освобождения, лишь шла — точно, медленно, уверенно, из груди, через плечи, в пальцы, как тепло, которое никогда не покидало кровь.

Порождения тьмы шли на нас с трёх сторон. Один за другим — пятнистые, вздутые, с когтями, что уже впились в десятки тел. Варрик перехватил арбалет и встал ближе — не рядом, но достаточно, чтобы быть частью одного ритма.

Второго он снял до того, как тот успел поднять голову. Щелчок и тварь упала, как будто в ней что-то оборвалось, и это была не жизнь, а инерция.

Третий бросился к нему, и я двинулась, почти не думая. Выдох и молния прошла по воздуху. Ровная, как стрела, тихая, как змея. Она ударила в грудь, с треском, запахом озона, и существо, подрагивая, сложилось пополам, обугливаясь изнутри.

Варрик сделал шаг вбок, прицелился — ещё один выстрел, короткий, в шею. Ещё один труп.

Я чувствовала, как магия тянется ко мне, не в спешке, а в уверенности. Пальцы горели. Я развела руки и передо мной вспыхнула дуга, как полукруг света. Одна из тварей бросилась на меня и ударилась прямо в неё, как в щит, та завопила, коротко, резко, и рассыпалась в пепел.

— Четыре, — сказал Варрик, перекатываясь с ноги на ногу, — хочу побить свой рекорд.

Я не ответила, только взмахнула рукой, и трава впереди вспыхнула, выжигая трёх тварей сразу. Их тела даже не упали — рассыпались.

— Ладно, — бросил он, — не соревнуемся.

Он снова выстрелил. Один выстрел — два тела. Болт прошёл сквозь глаз одного и горло другого. Быстро. Тихо. Буднично.

Я шагнула вперёд, магия в груди колыхнулась и пошла вверх. Порыв ветра вырвался из-под ног, пыль взвилась, один из порождений остановился, оскалился, но не успел — удар воздуха бросил его в дерево, и он затих.

— Остался один, — сказал он.

И в этот миг я поняла: их было не двенадцать, а тринадцать. Я ощущала две твари.

— Нет, — сказала я. — Двое.

Но осознала я это поздно, тварь уже была почти рядом с Варриком. Увидев движение, вспышку когтей, скольжение по земле, он поднял арбалет, но угол был неудобен, а время — в половину дыхания.

Даже не думая, я сорвалась с места. Мир сместился, контуры стали точнее, а воздух — резче. В груди появилась дрожь, не от страха, а отклик знания.

— Vir atisha'falon... — сорвалось с губ. Голос был глубоким, а интонация — древняя. Слишком старая, чтобы быть моей.

Магия вышла не светом, не жаром — давлением. Она пронзила существо насквозь. Тело выгнулось и... исчезло.

Варрик сидел на земле и глядел на меня прищуренным взглядом.

— Ты это... часто так? — спросил он, и в его голосе не было насмешки. Только... чистая и ошеломлённая искренность.

Я не могла ответить, колени подогнулись, но я все равно стояла и тяжело дышала. Волосы спадали на лицо, как мокрая вуаль, пальцы дрожали. Магия ещё не ушла — она смотрела на меня изнутри. Я выпрямилась, чувствуя, как всё тело наливается тяжестью — не от усталости, а от тишины, что осталась после боя. Варрик что-то говорил, но я слышала только отголоски.

Плечо тянуло. Не от раны, не от удара, а от того самого шва, про который я почти забыла. Я машинально коснулась его сквозь ткань. Он не болел, но кожа под ним — стянулась, как будто что-то внутри не хотело отпускать. Как будто там, где он появился, я оставила часть себя, которую ещё не знала. Или забыла.

— Ты меня спасла, — повторил громче Варрик.

Я медленно кивнула.

— Всё хорошо? — спросил он.

Я ещё раз кивнула, заметив боковым взглядом, что он подошёл ближе.

— Ладно, Рук. Ты странная. Очень. Но знаешь что? Мне это начинает нравиться. Если мы так сражаемся — я с тобой.

И я кивнула в третий раз.

Щёлк ветки в стороне заставил нас встрепенуться. Я резко обернулась и увидела на изогнутом корне, что уходил вбок от склона, сидел ворон. Он не каркнул, не шелохнулся, только смотрел. Глаза — два зеркала, без света, без ожидания, но с тем особенным спокойствием, которое бывает у тех, кто знает — его не заметят, если он не захочет.

Я не отвела взгляд. Ворон наклонил голову. Один раз, почти по-человечески. Ни вопроса, ни угрозы, просто... как знак, что я иду правильно. Или хотя бы туда, где кто-то ждёт. И только тогда он расправил крылья и полетел не вверх, а в сторону, через овраг, туда, где не было дороги. Где не было даже тропы — только густая, тяжёлая тьма под ветками. Тишина легла на мир, как последний мазок на картине, где каждый шрам земли был уже записан, но ещё не забыт. Дыхание стало глухим, пульс — тяжёлым, а ворон каркнул один раз, словно ставя точку, которую я сама не могла поставить.

Варрик выдохнул.

— Ну вот, теперь точно всё. Если ты ещё и с воронами разговариваешь, я потребую надбавку за нервную работу.

Я только улыбнулась. Почти по-настоящему.

*******

Ночь дышала медленно, так, как дышит старое дерево после дождя — тяжело, с хрустом коры и запахом гари, который не выветрился с боя. Костёр потрескивал лениво, не освещая нас, а скорее скрывая, как будто сам огонь решил, что ему не стоит быть слишком ярким рядом с тем, что произошло.

Я сидела молча, закутавшись в плащ, но не от холода. Пальцы горели. Внутри всё ещё шёл ток — не магия, не остаток боя, а что-то другое. Оно не хотело уходить. И когда я, машинально, провела ладонью по земле, на коже остался иней. Лёгкий. Как дыхание, что выходит из прошлого, чтобы остаться.

Я смотрела на него, не удивляясь, а узнавая. Это уже было.

— Ты снова дрожишь, — тихо сказал Варрик. Он сидел напротив, с чашей отвара в руках, не глядя прямо, но видя всё. — Магия ещё не ушла?

Я кивнула, не доверяя голосу.

Он выдохнул, поставил чашу рядом, посмотрел в огонь. Лицо его было спокойным, но в глазах блестел отблеск тех слов, что он готовил.

— Ты не похожа на обычных магов, — сказал он, будто это был факт, который уже обсуждали. — И это не про силу. Это про... то, как ты держишь себя. Как будто ты не одна из нас. Но и не одна из них. Я видел это уже прежде. В Соласе и в Инквизиторке.

Я не ответила, а он не стал давить, только покачал головой, глядя в пламя.

— Когда ты поняла это впервые?

И в этот момент...

Опять ворон.

Тот сидел на корне, чуть поодаль от костра, не каркая, не шелохнувшись. Его чёрное оперение не отражало свет, как если бы оно поглощало его. И когда он медленно наклонил голову — тень от его движения упала на моё лицо.

Я почувствовала, как воздух вокруг меня изменился. В пальцах дрогнул холод, в ушах — щелчок, а сердце пропустило удар.

И я вспомнила.

*******

Утро было холодным. Не от погоды, а от окружающих меня взглядов. От того, как на меня смотрели храмовники, стоящие у дверей, будто уже знали, что я могу сделать, даже если я сама не знала этого. Один из них держал руку на эфесе, не угрожающе, не намеренно, просто... по привычке. И я запомнила это. Как запоминаешь резкий запах дыма, не осознавая, но зная: что-то горит.

— Идём, — ровно сказал он. Почти вежливо. Почти.

Я не вышла сразу, стояла, вжав пальцы в ткань на животе, как будто могла таким образом удержать что-то внутри. Не силу и не страх, а сомнение. Потому что я не была готова. Я знала магию, она приходила ко мне легко. Даже слишком. Каждый раз, когда я тянулась к ней, она отзывалась с избытком. Заклинание, что должно было согреть — воспламеняло, защита — обрушивала барьеры. Я не могла «чуть-чуть». Не умела. Магия шла сквозь меня, как будто мои руки были трещинами, а не сосудами. И каждый раз после этого — взгляды. Сначала испуг, потом — шёпот.

Она не из наших. Она из леса. У них по-другому. Они ближе к духам. Опаснее.

Я слышала, как старшие маги говорили за спиной, как ученики переставали говорить, когда я входила. Я чувствовала, как тянулась, между нами, Завеса — не магическая, а человеческая. Разделение, которое не сжигало, но выжигало место внутри.

Я была долийкой. И это значило — всегда чужая.

Я вспомнила, как храмовники увозили маленькую меня. Вся тряпичная кукла промокла от слёз, и я прижимала её к груди, как будто в ней была моя мать. Крик, не как ребёнок, а как зверёныш, у которого отрывают лапу, звучал во всём пространстве, которое окружало нас. Родители ничего не могли сделать. Их держали, не грубо, но крепко. Я видела, как отец сжал кулаки, как мать отвела взгляд полный слёз.

Мне хотелось вернуться к ним, хотелось сбежать, но я знала, что не смогу. Храмовники находят тебя по твоей же крови. Как хищники, что чуют магию, когда она только зарождается.

И вот теперь — день Испытания. Последний шаг, прежде чем мне дадут право на свою келью, на амулет, на имя в списке тех, кто выжил. На разрешение дышать. И даже сейчас, стоя у входа в зал, я не чувствовала, что это мой путь. Только странное, глухое желание найти место, где я буду своей. Хоть где-нибудь.

Мастер Фалрен не прикасался ко мне, лишь пристально смотрел. Его лицо было словно вырезано из воска и в уголках глаз пряталась тень, не жалости, нет, а ожидания. Будто он знал, что я не должна быть здесь или что-то должно было случиться. Но он, как и я, не знал, что именно.

— Помни, — сказал он тихо. — Что бы ты ни увидела, демон будет пытаться завладеть тобой. Это лишь проекция. Ты — сильнее.

Но я уже знала: то, что ждёт меня, не будет проекцией. Не для меня.

Когда руны на полу вспыхнули, всё исчезло. Сначала появилась серость, не было ни света, ни тьмы, ни звука, а сам воздух был плотным, как в комнате, где долго никто не открывал окна. И всё же я не чувствовала страха, только... одиночество. Такое, какое чувствует только тот, кто слишком долго ждал, что его позовут. Затем появились очертания.

Я стояла в комнате, которую никогда не видела, но всё в ней было... моим. Письменный стол, книги, перо, кровать, покрывало скомкано, чернильница, опрокинутая на пол, а за окном была ночь, мягкая, тёмная, дышащая, будто сама Тень приникла к стеклу.

Я ждала демона.

Так должно было быть. Борьба, соблазн, образ, играющий на страхах. Но в комнате не было никого, только зеркало, высокое, почерневшее по краям. Оно отражало всё, кроме меня. И даже стоя напротив него, я не видела себя, лишь пустоту. Или... не совсем. За отражением было лёгкое и тонкое движение, как если бы внутри стоял кто-то, кто ждал.

— Кто ты? — спросила я срывающимся голосом, в котором даже не услышала себя.

И тогда голос ответил.

— Ты искала место, где будешь своей. — Слова шли не звуком — волной, как дыхание сквозь кожу. — Искала среди чужих. Среди тех, кто боится тебя. Кто хочет подчинить.

Я не двинулась и даже не моргнула, только сердце тихо ударилось о грудную клетку, будто спросило: откуда он знает?

— Ты не их. Ты не создана этим миром. Ты — напоминание. Тень тех, кто помнит. Кто знал моё имя.

— Моё... имя? — выдохнула я.

— Ты не носишь имя. Оно носит тебя. Оно ждёт, когда ты вспомнишь. Потому что ты — дитя первородных. И в тебе — голос, что когда-то был моим.

Зеркало треснуло. Не с грохотом — с дрожью, как будто время дрогнуло внутри стекла. И я почувствовала, как пальцы мои замёрзли. Их покрывал настоящий и прозрачный лёд, но он... не ранил меня.

— Когда ты будешь готова, я приду. Чтобы вернуть тебе то, что ты потеряла. И вместе с ним — твоё место.

— Кто ты?

— Тот, кто видел тебя раньше. И тот, кто будет рядом, когда ты вспомнишь, кем была. И кем можешь быть.

Я вернулась не сразу. Камень под щекой был холодным. Руны на полу уже погасли. Мастер Фалрен не говорил, лишь смотрел, и в его взгляде было не удивление, не тревога, а узнавание. Словно всё, что случилось, он уже где-то видел. Или... боялся увидеть.

И теперь, сидя у костра, среди шепота трав и глухих шагов неведомого, я поняла: тогда не демон заговорил со мной. Не угроза и не испытание. Это был голос, что ждал, который знал, что я не просто маг, а... возвращённая. Чужая для них, своей — для него.

*******

Сначала был только огонь. Он дышал медленно, неровно, будто забывал, как быть живым, и я дышала с ним, за него, сквозь него. Я не чувствовала тела, только тепло на лице, холод в пальцах и пустоту между мыслями. Всё было... тихим. Слишком тихим. Словно я осталась внутри Тени, только теперь у неё не было формы.

Где-то за этим звучал голос, но не тот самый, а просто... звук.

— Рук!

Он прошёл сквозь меня, как эхо сквозь туман. Я слышала его и не слышала одновременно. Как если бы мир говорил не со мной, а с тем, кто сидит рядом со мной. Кто остался вместо меня.

— Магичка... ты с нами?

"С нами" — странная фраза. Я ведь здесь. С костром. С ветром. С воспоминанием, которое всё ещё держится за кости, как ребёнок за руки матери, боясь отпустить.

А потом он стал ближе. Его голос стал ниже, как у тех, кто уже не надеется, но всё равно говорит, чтобы голос хотя бы не замолчал.

— Не делай так. Не уходи туда, откуда не возвращаются...

И в этот миг я почувствовала дрожь. Сначала не в себе — в воздухе, потом в плечах, пальцах, сердце толкнулось один раз, но неровно. Я сделала вдох. Не потому что хотела, а потому что дыхание вернулось само, как глоток воды в засуху.

Я моргнула. Огонь стал резким, как вспышка. Тепло обожгло щеки, кожа натянулась, глаза защипало, будто я только что вышла из глубины. Я была здесь. Снова. Но не вся. Половина меня всё ещё стояла перед зеркалом, а другая половина — смотрела на Варрика.

Рваный выдох пронзил тишину.

— Я... здесь. — Голос дрожал, словно тоже забыл, как звучать.

Он сидел рядом, ближе, чем я привыкла. Лицо напряжённое, но не от страха, а от настоящей заботы. Такой, какую нельзя просить, только получить. Если повезёт.

И тогда... я заговорила. Слова лились, как будто сердце наконец решило перестать молчать, и каждое из них было куском меня, который я пыталась удержать и не смогла.

— Я боюсь, — слова вышли тяжёлым признанием.

Он не пошевелился.

— Я... постоянно боюсь. Не демонов, не скверны и не смерти. Я боюсь... себя. Так как я не знаю, кто я, потому что каждый раз, когда думаю, что нашла себя — под кожей что-то шевелится. Не чужое. Моё. Но не я.

Я говорила и не могла остановиться.

— Я помню её — девушку, что жила до меня. Помню, как она росла в Круге, как её забрали от родителей, как она чувствовала себя лишней среди людей, которые видели в ней угрозу. Я помню её боль. Её страх. Но это... не мои воспоминания. Они идут сквозь меня, как тени.

Варрик смотрел и не перебивал.

— А потом я стала Рук. Очнулась в роще, и было чувство, будто я не проснулась, а просто... начала быть. Я знала магию, я чувствовала скверну, но не училась этому. Просто... тело знало. Как будто я была кем-то до всего этого. До тела. До мыслей. До имени.

Я сделала вдох, чтобы остановиться и не смогла.

— Но есть ещё голос. Он не чужой. Не демон. Он как... внутренний зов. Он говорит, что я была раньше, что я из тех, кто помнит, что моё имя — не просто слово, а... возвращение. И я не знаю, кто из нас троих настоящая. Я? Та, что была? Или он? И всё это... ведёт меня. Я не знаю, зачем и куда. Я просто иду. Потому что остановиться страшнее, чем идти по этому Зову. Потому что ворон смотрит на меня так, будто знает, что будет, если я сверну.

Голос дрогнул. Я не плакала, но чувствовала, как внутри всё рушится.

— Я не избранная. Я не проводник. Я просто... я. И мне страшно. Я хочу быть собой. Я хочу знать, кто это — я. Но каждый раз, когда кажется, что я близка — земля уходит из-под ног.

Варрик тихо вздохнул, почти бесшумно и я ждала, что он скажет что-то ироничное, как всегда, чтобы разрядить обстановку. Чтобы я могла снова стать сильной.

Но он не пошутил, лишь осторожно пододвинулся ближе. Не как к близкому другу, но и не как к странной, непонятной женщине, а как к человеку, которому стало слишком тяжело.

— Ты сейчас говоришь... как она, — сказал он.

Я подняла на него вопросительный взгляд.

— Леди Инквизитор. В самом начале, после Конклава. Все умерли, завеса рвалась и на её руке — Знак. Зелёный, пульсирующий. Она могла закрывать Бреши. Никто не понимал как. Даже она. Все шептались, что всё это произошло из-за неё.

Он замолчал на миг, смотря в огонь, будто видел там её лицо.

— Я был одним из первых, кто к ней подошёл не как к символу, а как к человеку. Знаешь, что она сказала в ту ночь, когда мы остались наедине? Она сказала: "Я не знаю, почему я жива. И не знаю, должна ли была остаться жить." И это был момент, когда я понял — она не просто наше вероятное спасение. Она просто... живая, просто человек... Вернее эльф. Как ты.

Он посмотрел на меня.

— Она тоже боялась. Не скверны и не битв. А того, что никто не скажет: ты имеешь право просто жить. Что каждый будет ждать, когда она принесёт в жертву себя, потому что ей «дали силу». А она хотела просто быть собой. Хотела, чтобы кто-то сказал: ты не обязана быть чьим-то ответом.

Он медленно кивнул.

— А потом был Солас.

Я вздрогнула, но он продолжил.

— Он видел в ней больше, чем мы. Не просто магию, а суть. Древнюю, дикую, прекрасную. Он её любил. По-своему. Молча и глубоко, всё в его стиле. А потом... он ушёл. Потому что он был богом, а боги, как оказалось, не умеют оставаться. Только разрушать.

Он замолчал, в костре треснула ветка, окрашивая звуком наступившую тишину.

— Ты мне её напоминаешь. Не магией и странным... Зовом, а тем, что ты боишься и всё равно идёшь. Тем, что ты не знаешь, кто ты, но не сдаёшься. Тем, что тебе не всё равно.

Он положил ладонь рядом. Не на меня, просто рядом, чтобы я знала: ты не одна. И в этот миг внутри что-то дрогнуло. Не вспышка, не слёзы, скорее... лёгкий надлом. Как будто весь страх, который я носила, чужой, хрупкий, спрятанный, впервые почувствовал: он больше не один.

Я не взяла его за руку, но и не отступила. А Варрик молчал дольше обычного, и я почти надеялась, что он просто пожмёт плечами и уйдёт, но он остался. Не с речью и ответами, просто рядом. И когда он вновь заговорил, его голос был ровным, почти усталым.

— Знаешь, я много кого встречал.

Он бросил в огонь щепку, будто говорил ей, а не мне.

— Умных, могущественных, даже парочку с сиянием вокруг головы. Некоторые из них кончали на алтаре, некоторые — с ножом в спине. Почти все верили, что знают, зачем идут и что они делают.

Он посмотрел на меня.

— А ты не знаешь. И не врёшь об этом.

Он потёр пальцами щеку, хмыкнул, будто не хотел говорить дальше, но сказал.

— Это... освежает. — наступила пауза, в которой был слышен лишь треск костра, — Я не ищу, за кем идти. И уж точно не горю желанием снова влезать в эпопею с эльфийскими духами, древними голосами и непонятными знаками. Честно? Уже хватало.

Он посмотрел вдаль, как будто проверял, не подкрадывается ли судьба.

— Но ты сидишь тут, трясёшься от того, что сама не понимаешь, и всё равно не прячешься. Не орёшь, что особенная. Не строишь из себя пророка. Просто боишься — и говоришь об этом. Честно.

Он пожал плечами, почти как извиняясь.

— Я это уважаю. — И продолжил тише, почти не для меня: — Когда кто-то не врёт — с ним проще быть рядом. Даже если потом всё пойдёт в жопу.

Он встал, потянулся, щёлкнув плечом.

— Так что... если ты завтра проснёшься и решишь снова куда-то тащиться, я не стану тебя отговаривать.

И уже отходя на пару шагов добавил:

— Но и не оставлю одну. Пока ты не врёшь — я рядом. Дальше видно будет.

Он махнул рукой, как будто разговор окончен, но я знала — это и было его "я с тобой". Настоящее, без обещаний и клятв. И именно поэтому эти слова были важнее всего, что я слышала за эти дни, а может и за всю жизнь. Если бы я смогла вспомнить.

Ветер переменился. И в нём было не только движение, в нём было ожидание. Как будто мир сам отступал, чтобы дать мне дорогу. Как будто Тень узнала и позвала меня. Я не знала, что будет дальше, но знала: я готова идти.

И в этот момент ворон каркнул. Один раз. Высоко, как будто оттуда, где заканчивается Завеса. И всё стало тихо.