Пробуди меня!

− Его Высочество, должно быть, издевается, раз прислал ко мне тебя? Тебя − убийцу почившего Императора! Что, смотришь? Думал, не признаю? Я был тогда в лагере принца и все видел собственными глазами и слышал собственными ушами! − местным князем оказался двадцатилетний юнец, уже набравший силы, но еще не приструнивший свой язык: − Договор был заключен про взаимную военную помощь. И что я получил взамен своих почивших воинов? Проклятого! Проклятье на целых десять лет!

Значит, таков срок их ссылки, оговоренный в свитке и скрепленный печатью принца? Вот уж истинно, что проклятье на целых десять лет. Лучше уж сразу сдохнуть! Шут сжал кулаки и с трудом расцепил зубы:

− Вы сомневаетесь в моих боевых навыках, Ваша Милость?

Вместо ответа князь сорвался с места, выхватил у охранника тяжелую саблю. Доспехи и хорошая реакция защитили Шута от печальных последствий неожиданного нападения – увернувшись, он ушел от прямого удара в грудь, но не смог избежать касательного. Потому все же пошатнулся, с трудом вдохнул, оскалился:

− Гляжу, воинская честь на севере не в почете. Легко биться с безоружным, правда?

Князь покраснел от гнева, повел плечами, разминая руки:

− Дайте этому уродцу меч! Чего смотрите? Живо!

Кто-то поднес Шуту оружие: лезвие шире, чем он привык, да и центр тяжести смещен. Но ничего – случалось и похуже... Молодой князь напал первым. Юнец был самоуверен и напыщен – все-таки ранняя власть портит людей... да и не ранняя, впрочем, тоже.

Шут отбивал шквал яростных ударов, танцуя в своей излюбленной манере. Про себя отмечал нехватку у мальчишки выдержки и осторожности – не заботясь о прикрытии, тот пер напролом и успел несколько раз серьезно подставиться. Была б у Шута воля – князь уже лежал бы на полу, истекая кровью. Но убивать своего нового господина в его планы пока не входило – тот еще не успел ничего плохого ему сделать. А что был охотником оскорблять по чем зря – так это у господ любимое занятие. Неужто их всех по такому случаю, как кур, резать?

Сколько они кружили друг напротив друга – определить было трудно. По напряжению в руках и спине Шут мог бы сказать, что достаточно долго. Юнец и без того побагровевший, начал хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыбешка. Утратив первоначальный пыл, князь махал своей саблей без особой цели, уже не надеясь достать противника, а боясь показаться слабым. Все же кругом стояли его приближенные: как дерзкие ровесники, так и умудренные опытом старые советники покойного отца, перед которыми нужно было держать лицо. Шут отлично понимал положение глупого мальчишки, потому выждал момент, пока тот не достиг границы изнеможения, и сам подставил свое правое плече под скользящий удар княжеской сабли. Как не крути, а власть – тварь кровожадная: или правитель должен ее кормить свежатиной, или она сожрет его самого.

Боль ужалила, но не слишком сильно. Кровь хлынула, но не полноводной рекой, а слабыми ручейками. Все же есть разница, когда и как напороться на клинок.

Вымотанный донельзя юнец, увидав рану противника и как тот выпустил из руки меч, сам облегченно отбросил саблю, окинул зал торжественным взглядом, благосклонно улыбнулся, едва переведя дух:

− Я... я вынужден признать, что ты хороший боец. Потому... милостиво... прощаю тебе твою дерзость. Можешь идти... залечивать свою руку.

− Мои люди стоят под стенами. Уставшие и голодные. Они – ваши будущие воины. Позаботьтесь о них, Ваша Милость.

− Хорошо. Людей разместят и накормят. Ступай... Если будешь в состоянии завтра встать с постели – зайди ко мне. Мне понравился твой стиль боя – хочу его перенять.

Многие стоящие вокруг воины одобрительно закивали головами. Князь показал себя милосердным и мудрым – достойный сын своего отца, достойный правитель. Шут поклонился, едва сдерживая собственный хохот. Как же предсказуема людская природа! Как же схожи все мальчишки, независимо от своего ранга, возомнившие себя всесильными воинами!

Казарма для нового отряда князя оказалась хотя и тесным, но сухим помещением – все ж северяне умели строить хорошее жилье. Выбрав себе уютное местечко в углу, Шут сбросил с себя доспехи, закатал рукав, оглядел рану, присыпал ее лечебным порошком из маленького мешочка и крепко перетянул небольшим куском тонкого чистого полотна – благо, и первое и второе всегда имел при себе, твердо помня простую истину – лучше вовремя залечить царапину, чем дожидаться, пока придется отымать конечность.

Встречать своих солдат он не стал – и так сделал для них все, что мог. Лег, закрыл глаза, вспомнил Аи... Хотя ее образ рвал сердце, но отгонял липкие ночные кошмары, потому Шут иногда позволял себе блажь поддаться горько-сладкой несбыточной мечте. Десять лет... Да к тому времени, когда он сможет отсюда вырваться, она давно будет чей-то женой и станет не единожды матерью! О боги, каков должен быть мир, чтобы все вышло иначе? Чтобы их поцелуй не был преступлением, а сплетенные вместе пальцы – невиданным кощунством? Что им нужно для этого сделать? Умереть и родиться вновь?

Сон пришел быстро – усталость и слабость сделали свое дело, игнорируя урчание пустого желудка и стойкое желание смыть с себя пыль дороги, а заодно и ощущение брезгливости после общения с местной знатью. И первое, и второе вполне могло подождать до утра – Шуту было не привыкать засыпать голодным и извалянным в грязи. Перед самым рассветом стойкая привычка выдернула его из забытья, заставила разомкнуть веки, осмотреться. В казарме воздух сотрясало от храпа множества солдатских глоток – весь его отряд спал беспробудным сном, беспорядочно перемешав на дощатом полу руки, ноги и личные вещи. Только возле его постели было небольшое пятно порядка, где возвышалась аккуратной стопкой сложенная чистая одежда, ровно лежали его мечи с походной сумкой, и совсем неуместно стояла давно остывшая миска с сытной мясной похлебкой и куском лепешки. Да... его, похоже, все же приняли. Не прошло и четверти года.

Шут сменил повязку, бережно, стараясь меньше тревожить раненную руку, переоделся, поел. Когда тенью выскользнул из казармы, увидел своего помощника, одиноко бдевшего порядок у входа. Сел рядом, сложив руки на коленях.

− Иди передохни, Хуан Ю. Я побуду на посту.

Тот встал, хотел что-то сказать, но передумал. Видать, трудно бедняге было переступать через собственноручно возведенные стены. Шуту стало его даже немного жаль.

− Твоя работа? – свел брови и указал взглядом на миску из-под похлебки в своей руке.

Помощник нехотя кивнул. Младший сын обедневших и впавших когда-то в немилость дворян, он тяжело выбивал себе место под солнцем и, несмотря на заносчивость и вспыльчивость, по своей сути оказался не так уж плох. Иначе не подумал бы о командире, пусть и ненавистном, но раненном, не дал бы вымотанным долгой дорогой подчиненным возможность отдохнуть, лишив при этом сна себя.

− Спасибо.

На том и разошлись. Хуан Ю поклонился в минимум положенного и молча отправился в казарму, а Шут остался сидеть на месте дозорного, глядя в сереющее на востоке небо.