Глава 16 Прости...
К принцу Шута вызвали на следующий день. Тот был один и встретил его в малом зале Совета.
− Слышал, тебе уже полегчало, Ли Яри. Рад.
− Да, я почти восстановил свои силы. Спасибо за лекаря и участие, Ваше Высочество.
− О, это не участие, а мой личный шкурный интерес. Все боюсь упустить момент, когда зализавший раны волк надумает натворить беды в моем дворе.
Шут почувствовал, как нехорошо заерзала за грудиной тревога.
− Разве у дядюшки нововозведенного императора есть время тревожиться о каких-то волках, когда все бремя власти легло на его плечи? Скажите, если б знали, что наследного принца интересует только трон, а не то, что его подпирает, сражались бы так яростно за племянника? Или все же знали, потому и сражались?
Принц довольно усмехнулся, вынул свой меч, положил его на колени.
− Хочешь перевести тему разговора? Радуйся, что мы сейчас одни – иначе пришлось бы тебе укоротить язык. Но... Ты прав, Шут. Трон − ничто без власти над ним. Только глупец может довольствоваться пустой декорацией... Ты слишком много видишь, знаешь об этом? Потому опасен, что этот меч.
− К чему ведете, Ваше Высочество?
− Веду к тому, что тебя тоже нужно держать в ножнах. Крепких, чтоб не смог их прорезать и ранить своего господина.
Шут сглотнул, но промолчал, наблюдая за принцем, играющим стальным клинком.
− Скажу один раз и повторяться не буду. Аи из дома Чанг – не та добыча, что тебе по зубам. За твою верную службу и мою прикрытую во время боя спину я пожаловал тебе чин капитана своего отряда, но это ничего не значит – подаруй я тебе сам генеральский титул, он не сотрет позорного клейма с твоей шкуры, как и шрамы с лица. Ее семья, и без того сильно недовольная последними событиями, вовек не даст согласия на подобный брак, а если я начну настаивать – воспримет это личным оскорблением и еще попытается поднять бунт. Думаешь, я так уж дорожу мечем, за который придется заплатить новой заварушкой на пограничных землях? Молчишь? Правильно, лучше молчи и слушай. Чтобы больше ни о каких твоих поползновениях в сторону нашей родовитой гости я не слышал! Завтра становишься во главе отряда и отправляешься моим поверенным на север – тамошнему князьку я обещал протекцию и защиту от кочевников в обмен на его поддержку в моем восстании. Если сумеешь заткнуть глотки своим солдатам – может твоя дурная слава и не увяжется следом. Тогда найдешь себе подходящую девку и будешь плодить своих щенков, коль так уж приспичило.
− А если я воспротивлюсь?
− Ты? Ослушаешься меня? Шут, не путай меня с братцем! Тот был жалок и падок всего лишь на твое тело, и то недолго. Мне же нужна твоя душа и полная преданность до конца жизни. Разницу понимаешь? А если надумаешь за принуждение отплатить новому хозяину так же, как и старому... Захлебнешься кровью.
- ...
− Что, призадумался?
- Мне безразлична смерть.
- А кто сказал, что ты удавишься собственной кровью? Не-ет. Это слишком просто. Мне ли не знать о твоем зверином нраве... Вот потому-то я и припомнил в начале нашей беседы волка. Ты когда-нибудь на них охотился? Знаешь, как заставить хитрого озверелого вожака идти на попятную? Нужно начать перестреливать самых слабых в его стае. Тогда он бросается на их защиту и, забывая о намерении вгрызться тебе в глотку, взамен подставляет собственную шею.
Тревога в груди превратилась в тупую боль.
− Вы дали клятву, Ваше Высочество!
− Ли Яри, я исполнил ее безоговорочно. Твоя названая сестра, как и пожелала, живет сейчас в твоем доме. Она и далее будет продолжать в нем жить, пока ты будешь нести службу на севере. Если пожелаешь, я даже найду ей неприхотливого мужа – такого, чтоб не сильно страдал из-за не первой свежести суженой. А также выделю человека, который будет рядом на случай чего... но думаю, до этого дело не дойдет, верно? Относительно же Аи из дома Чанг мы уже все обсудили. Она – хорошая и послушная дочь своих родителей. И я намерен всеми силами поддерживать ее благое стремление им угодить. Даже вопреки вашим глупым обоюдным чувствам.
Шут почувствовал, как качнуло мир. Ухватился за опорный столб, зажмурился, пытаясь силой воли отогнать нахлынувшую дурноту – все еще не прошедшее липкое наследие его тяжелых ранений. Тем временем принц подошел совсем близко, заглянул в его лицо, неодобрительно мотнул головой.
− Не нужно так нервничать. Ты сам добровольно опустился передо мной на колени. Сам стал моим мечем. Отчего теперь не желаешь принять мою волю? Отчего не ценишь, что я – член императорской семьи, честен и говорю с тобой − вчерашним простолюдином и отбросом, на равных?
Немеющие губы плохо слушались, но Шут, окончательно протрезвев от собственного наивного самообмана, все же выдавил:
− Я понял вас, Ваше Высочество.
− Ты принял мою правоту?
− Да.
− Ты исполнишь приказ и отравишься завтра?
− Да.
− Хорошо. Сегодня ты свободен – команду на сборы твоим солдатам отдадут от моего имени. Можешь разрешить все свои дела. Также можешь с ней проститься. Только без глупостей – не стоит переходить границы моего к тебе расположения.
Шут пришел к дому Аи, когда вечерние сумерки начали отбирать у сада его яркие краски. Долго смотрел, прислонившись к ограде, как она грустно бродит между цветущими кустами пионов, как долго стоит возле их ивы, то и дело поглаживая тонкой ладонью свой новый пояс. Наконец решился, шагнул вперед, окликнул, через силу улыбнулся в ответ на ее улыбку...
Едва Аи подошла, он сгреб ее в свои объятия, прильнув всем телом. Она не могла понять причины, но чувствовала эту его нестерпимую потребность, а потому не слишком противилась: трепыхнулась немного и застыла, позволяя сердцу успокоиться, а дыханию выровняться.
Неведомо когда, Яри склонился. Невесть зачем ласково обхватил ее шею ладонью, запрокидывая голову... Когда он жадно впился в ее губы, Аи все поняла, но поделать уже ничего не могла. Да и не собиралась, если честно. Губы у него оказались горячими, мягкими, немного шершавыми и настойчивыми. Несмотря на все возбраняющие правила и возможные страшные последствия то, что делал Яри, казалось правильным. Это было так же верно, как ходить, есть, думать, спать. Нет, это оказалось еще важнее, равносильно надобности дышать!
− Я испугал тебя?
− Не знаю... Нет, наверное.
− Тогда хорошо...
Аи про себя отметила опять эту странность: Яри выглядел в последнее время непривычным. Куда-то исчезла вся его внутренняя неприступность, припрятав свои невидимые шипы. Куда-то подевались жесткость и насмешливость. Лишь море тепла и ласки. А сегодня – еще и бездна грусти.
− Как там твой храм? Еще стоит?
На мгновение он замер, силясь понять ее вопрос. Потом, видимо, припомнил свои же слова, мягко улыбнулся, зарывшись лицом в ее волосах, покрепче прижал к себе:
− Стоит – чего иного было ожидать от камня. Правда, храм немного потрепало: стены облуплены, и кровля обветшала, но его двери всегда для тебя открыты.
− Всегда?
− Всегда.
− Я рада. Мне очень в нем нравится. Словно оказалась дома.
− Правда?
− Правда.
Ей показалось, что Яри всхлипнул. Всхлипнул один раз, но так отчаянно, словно сердце ему пронзило:
− Аи, меня отсылают на север. Не знаю, вернусь ли. Наверное, будет лучше, если сгину где – тогда не погублю тебя, ведь остановиться сам не могу и не хочу.
Пораженная, она попыталась отстраниться, но он не пустил, словно Аи стала последней опорой, удерживающей его посреди бушующего урагана:
− Прости, что сейчас держу так крепко – хочется впитать тебя всю до капли. Прости, что поцеловал – не сделал бы этого, до последнего дыхания сожалел бы... Прости, что полюбил... первый раз в жизни полюбил – теперь хоть знаю, что это такое. И, самое главное, прости, что прошу забыть все. Вот видишь, как я провинился перед тобой? Где не возьми – кругом навредил, о себе только думая. Возненавидь меня, как все другие. Возненавидь, прокляни и забудь!
Сказав эти страшные слова, Яри опустил руки,отступил и мгновенно исчез в вечерней мгле, оставив ее одну ошалело смотреть в темноту.