No Ordinary Love III

Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине,
Мне хочется плакать от боли или забыться во сне,
Где твои крылья, которые так нравились мне?

Я не спрашиваю — сколько у тебя денег,
Не спрашиваю — сколько мужей.
Я вижу, ты боишься открытых окон,
И верхних этажей.
И если завтра начнется пожар, и все здание будет в огне,
Мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне…

Когда-то у нас было время,
Теперь у нас есть дела,
Доказывать, что сильный жрет слабых,
Доказывать, что сажа бела.
Мы все потеряли что-то, на этой безумной войне,
Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?

Крылья. — Наутилус Помпилиус.

***

27 декабря 1991 года. Прага.

Он практически сидел на ней сверху и пытался ухватить за запястья, но пока ему это не удавалось. «Главное, поймать руки. Главное, поймать руки», — упрямо твердил он, словно мантру, и повторял свои попытки снова и снова. Во время таких ее ночных кошмаров ему уже неоднократно болезненно прилетало, а в последний раз, она едва не сломала ему челюсть, прицельно ударив кулаком в лицо. Дралась его девочка просто великолепно, даже находясь при этом в полусонном состоянии. Поэтому, первым делом, надо было ее обезвредить, но сделать это было весьма непросто.

Наташа сильно металась по постели, билась, словно дикий зверь, пойманный в силки, громко стонала и что-то постоянно бормотала на арабском языке. Иногда ему казалось, что это и не сны вовсе: в такие моменты она словно проваливалась в другой, параллельный мир, и он каждый раз пытался ее оттуда вызволить.

Наконец, его старания увенчались успехом, и он пригвоздил ее запястья к прохладному шелку простыней. Теперь можно начинать аккуратно будить…

— Милая, проснись… Проснись, пожалуйста…

Иногда на то, чтобы вернуть ее из сна, уходило по несколько минут: она словно не хотела возвращаться обратно или ее оттуда не отпускали.

— Ната, ну же! Просыпайся!

Для него самым жутким моментом было то, когда она открывала глаза: этот отсутствующий, стеклянный взгляд, словно у красивой дьявольской куклы из классических фильмов ужасов; этот ее взгляд всегда был практически черным, из-за расширенных от панического страха зрачков.

— Милая, все хорошо. Это я, Майкл. Я здесь, с тобой.

Она пару раз бессмысленно хлопает глазами, и ее взгляд постепенно приходит в норму. Он аккуратно отпускает ее руки и опускается рядом на постель, увлекая ее за собой. Девушка перекатывается на бок и доверчиво прижимается к нему всем телом. Она дрожит, периодически сильно вздрагивает и страдальчески вздыхает; он ласково перебирает ее взмокшие волосы, проводит пальцами по покрытому испариной лбу и непрерывно шепчет при этом разные милые нежности и слова утешения. Во время своих ночных кошмаров она резала его без ножа, разрывая в клочья его чуткую, тонко чувствующую душу. Но самым отвратительным во всей этой ситуации было то, что он совершенно не знал, как ей помочь…

— Я снова говорила во сне? — тихо поинтересовалась она.

— Говорила, — так же тихо согласился он.

— И что на этот раз? — в ее голосе отчетливо звучали нотки страха.

— Это было на арабском, и я ничего не понял, — произнес он и тяжело вздохнул. — Тебе опять снился Афганистан?

— Афганистан мне не снится уже давно, впрочем, как и Макс, — она замолчала, словно решая, говорить ли дальше и, вздохнув, продолжила. — Мне кажется, что он благословил меня и ушел из моих снов, понимая, что я теперь в надежных руках.

— Я уверен, милая, что твой Макс был хорошим человеком, — ласково произнес он и коротко поцеловал ее в макушку.

— Когда-то ты был о нем совершенно другого мнения, — беззлобно хмыкнула она в ответ.

— Я был дураком, — печально произнес он, при этом испытывая дикую злость к самому себе. — Идиотом, который ревновал тебя к прошлому и к человеку, которого давно нет. Я был ослеплен своим желанием безраздельно и всецело обладать тобой, вместо того, чтобы понять твою безграничную скорбь и невыносимую боль. Мне отчетливо казалось тогда, что ты никогда не полюбишь меня так же сильно, как любила его…

Майкл замолчал, чутко следя за ее реакцией, но она ничего не ответила. Он снова тяжело вздохнул и продолжил:

— Наташа, война все-таки не женское дело. Меня очень пугают эти твои ночные приступы, — он прекрасно осознавал, что ступает на очень скользкую почву и затрагивает весьма щекотливую тему, но видеть ее мучения было уже выше всех его человеческих сил.

— Думаешь, мужчины не кричат по ночам от того, что видели там? —  недоумевает она, и в ее голосе сквозит раздражение.

Наташа резко отстраняется от него, садится в кровати и, повернувшись спиной, натягивает на себя его белую футболку.

— Я в душ, — коротко бросает она через плечо и скрывается за дверью ванной комнаты.

Майкл со стоном откидывается обратно на подушки. В этот момент его губы плотно сжаты, а взгляд бесцельно скользит по высокому потолку с тяжелыми деревянными балками. Он расстроен и, одновременно, рассержен; он не понимает, чего она так панически боится? Ну не убьют же они ее, в конце концов, за то, что она уйдет с этой треклятой службы!

— Тебе надо уйти…с работы. Я очень прошу тебя, — тихим, но твердым голосом начинает он, когда она возвращается из душа, с мокрыми, растрепанными волосами и переодетая уже в свою одежду.

Наташа пристально смотрит на Майкла мрачным взглядом, и внутри у него что-то противно ёкает. Ему кажется или она действительно готова выговориться? Внутри него все замирает, и он ужасно боится спугнуть этот момент. Она медленно присаживается на край кровати и смотрит ему прямо в глаза.

— Я пошла туда не по своей воле, Майкл. У меня просто не было другого выбора или ты думаешь, что я всю жизнь мечтала убивать людей?

— Нет не думаю, — решительно заявил он. — Я вообще стараюсь не думать о том, чем ты занимаешься на этой своей «службе», иначе я бы давно с ума сошел.

— Вот и не думай, Джексон, целее будешь, — цинично хмыкнула она.

Она помолчала немного.

— А впрочем, знаешь, я тебя обманула. Выбор у меня все-таки был: либо стать снайпером и убийцей, либо профессиональной шлюхой, которую бы подкладывали под нужных людей с целью шпионажа. Лично тебе, Джексон, какой из вариантов нравится больше? —  ее вопрос был до краев наполнен горьким ядом и цинизмом.

В мужских глазах мелькнула тень ужаса, и он судорожно сглотнул подступивший к горлу ком.

— Какие же они все-таки сволочи… — его голос дрогнул, а глаза наполнились слезами.

— Майкл, мне было всего тринадцать, понимаешь, три-над-цать, и когда я представила всех тех мужчин, которые будут прикасаться ко мне, целовать везде и делать со мной все эти ужасные, грязные вещи… — на женском лице отразилась гримаса отвращения, и Наташа передернула плечами, словно увидела что-то мерзкое и неприятное. —  И тогда… тогда я предпочла стать киллером. Разве об этом мечтает девочка в тринадцать лет?

— А о чем… — он запнулся, глотая соленные слезы. — А о чем ты мечтала?

— Ну о чем еще может мечтать дочь кадрового военного? Конечно же выйти замуж за советского офицера и уехать с ним в маленький закрытый гарнизон под каким-нибудь Урюпинском… Стать ему хорошей, верной женой, готовить борщи и котлеты, штопать носки, утюжить форму и нянчить прекрасных детей.

 — Как-то я себе плохо представляю тебя в Урюпинске, штопающей мужские носки… — Майкл попытался пошутить, слабо при этом улыбнувшись.

 — Вот и моя судьба, видимо, плохо себе это представляла… — вздохнула она и, немного помолчав, продолжила:

 — Я была нежной, неиспорченной девочкой. Взахлеб читала романтические истории и свято верила в неземную любовь с первого взгляда. Но американские спецслужбы разглядели во мне кое-что другое… Я стала для них, своего рода, чистым листом, на котором можно было изобразить все, что им было угодно. Сначала они хотели завербовать мою маму, но кто-то очень умный подсказал им, что юная и невероятно одаренная дочь полковника КГБ более перспективный вариант, нежели его безутешная вдова. После того, как трагически погиб мой отец, нам помогли уехать из страны. Помню, как мы собрались буквально за считанные часы… Почему мы бежали? Потому что смерть моего отца вызывала очень много вопросов. Я до сих пор мечтаю узнать, как именно погиб мой отец, и кто виновен в его смерти. Хотя, я полагаю, его убрали свои же, когда поняли, что он слишком много знает… Почему я так думаю? Потому что меня ждет та же незавидная участь. Я буду жить, пока нужна им, но, как только они поймут, что их идеальное оружие может быть направленно против них самих… они убьют меня, Майкл, не раздумывая.

 — Ты говоришь ужасные вещи, просто ужасные. Я не хочу ничего этого слышать… — слезы душили его, в голосе звенела паника, а сам он просто задыхался от эмоций. — Наташа, о Боже… — мужчина провел ладонями по заплаканному лицу и вновь посмотрел на нее. — Скажи, что я должен сделать?! Что Я могу сделать, чтобы спасти тебя от них?

 — Спасай лучше себя, Джексон, а обо мне не беспокойся: я обречена, и мой приговор давно подписан, осталось лишь привести его в исполнение, — совершенно спокойно ответила Наташа.

Ее ледяное спокойствие окончательно добило его.

 — Я никогда, слышишь, никогда не откажусь от тебя! Ублюдки, сволочи, твари! — в гневе выкрикнул он. — Если за одно они убьют и меня — так и пускай! На все воля Божья! Мне все равно не нужна эта жизнь, если в ней нет тебя! Слышишь?! — он схватил ее за руки и крепко стиснул за запястья. — Ты слышишь меня?! И это не просто красивые слова! Я совершенно серьезно!

— Мой сказочный принц на белом коне, где же ты был раньше? — грустно покачала она головой.

— Заплутал на извилистых дорогах шоу-бизнеса, — процедил Майкл сквозь зубы. — Но теперь я тебя нашел и никому не отдам: ни черту, ни Богу, ни ФБР, ни Пентагону.

Он привлек ее к себе и крепко прижал к груди. Она прикрыла глаза и, уткнувшись носом в шелк его пижамы, неглубоко вдохнула такой родной и такой пьянящий запах любимого мужчины. «Все-таки люди, как животные, находят друг друга по запаху», — вдруг подумалось ей, и она улыбнулась этой мысли.

— А ты знаешь, если быть честной до конца, то мне это даже нравилось, — тихо произнесла она, теребя пальцами перламутровую пуговку на его пижамной кофте. — Нравилось кружить головы всем этим мужчинам; ощущать свою власть над ними; видеть блеск вожделения и страсти в их глазах. Мне нравилось получать от них дорогие подарки и разбивать их сердца, не задумываясь о последствиях. Меня это забавляло. Каждая очередная победа тешила мое самолюбие. До тех пор, пока я не встретила тебя. Майкл, у меня было столько…

— Т-ш-ш-ш…ничего не говори, — он быстро приложил указательный палец к ее губам, заставляя замолчать. — Я знать не желаю, сколько у тебя было мужчин до меня, и скольких из них ты любила или, хотя бы, испытывала симпатию… Тебе надо просто попытаться заснуть, детка. Завтра, точнее, уже сегодня мы летим в Будапешт, ты ведь не забыла? Нам просто необходимо хорошенько выспаться или мне придется переносить рейс на более позднее время.

— И тем самым вызвать транспортный коллапс в аэропорту Праги? — хмыкнула она, представив, как вся дирекция Рузине будет стоять на ушах, и сколько рейсов в итоге будет задержано из-за прихоти «Короля всея музыки».

— А мы же этого не хотим? — это был не то вопрос, не то утверждение.

— Не хотим, — согласилась она.

— Поэтому, спокойной ночи и, — Майкл вздохнул, — спасибо, что рассказала. Это невероятный жест, выражающий огромное доверие ко мне, и я это очень ценю…

— Если честно, то я уже жалею об этом. О том, что рассказала. Но я так устала носить все это в себе.

— Знаю, милая. Спи… Я люблю тебя и навсегда останусь с тобой, чтобы ни случилось.

Наташа поудобнее пристроила голову на мужской груди и закрыла глаза. Она уже почти засыпала, когда услышала голос Майкла:

— Я одного не могу понять: ты сказала, что пошла в ФБР не по своей воле. Чем же они смогли заставить тебя?

— Они сказали, что убьют мою семью…

Майкл широко распахнул глаза от внезапного шока. Она сказала семью? Может, она хотела сказать — маму? Или она еще кого-то имела в виду? Она никогда не рассказывала о том, есть ли у нее еще братья и сестры.

Мужчина вздохнул и начал думать, машинально перебирая пальцами правой руки ее длинные, спутанные волосы. Он понимал, что теперь ему точно не уснуть, и что назавтра у него будет адски болеть голова. Но на самый крайний случай, в потайном кармане его черного кителя было припрятано «спасение»: небольшая аптекарская бутылочка из хрупкого пластика, подписанная неразборчивым подчерком его дерматолога. Доктор Клейн предупредил своего известного пациента во время очередного визита последнего в его лечебный кабинет, что он заменил старый препарат на другой, более современный и эффективный.

Насчет эффективности док оказался прав: Майкл принимал новые капсулы всего пару раз, но результат от них был просто потрясающим! Боль снимало мгновенно, и, кроме того, после приема этих пилюль он чувствовал мощный прилив бодрости и невероятный душевный подъем. Ему даже показалось, что если принимать эти таблетки постоянно, то можно будет вообще никогда не спать.

Мужчина снова тяжело вздохнул и закрыл глаза. Через несколько часов у них самолет до Будапешта, и эта поездка на встречу с неизлечимо больными детишками состоится несмотря ни на что.

***

Будапешт встретил их сильной метелью и липким, мокрым снегом. Несмотря на непогоду, этот старый европейский город все равно был невероятно красив, словно волшебная иллюстрация к сказке «Снежная королева»: занесенные снегом узенькие улочки, старинные готические здания, настоящая булыжная мостовая…

Пока они ехали в роскошном линкольне до центральной детской больницы, Майкл крепко прижимал Наташу к себе и тихим, размеренным голосом рассказывал ей историю города. Она давно уже перестала удивляться тому, что Джексон, казалось, знал обо всем на свете. Она просто поражалась его феноменальной памяти во всем, что касалось, например, музыки. Певец всегда мог сказать, какая звучит группа или исполнитель, вспомнить точное название композиции, с какого она альбома и в каком году этот самый альбом вышел в свет. Это было просто потрясающе!

Когда она впервые попала в его внушительных размеров библиотеку и спросила, сколько книг из этого он уже успел прочесть, он ответил, безразлично пожав при этом плечами, что прочитал их все. Тогда его слова произвели на девушку неизгладимое впечатление. Сейчас же она, прижимаясь спиной к нему, смотрела сквозь окно машины на заснеженный город, слушала его тихий, мелодичный голос, нежилась в его теплых объятиях и представляла, что она отважная девочка Герда, которая отправилась сквозь вьюгу и буран спасать своего ненаглядного Кая…

Когда их линкольн подъехал к главному входу больницы, метель разом стихла, но снег продолжал валить с неба на землю большими, влажными хлопьями. Он повернулся и улыбнулся ей, словно спрашивая: «Все в порядке?», на что она улыбнулась ему в ответ и чуть крепче сжала его ладонь. Конечно же, выходя в люди, певец не смог обойтись без своего традиционного макияжа, и теперь чувствовал себя неловко под ее внимательным зеленоглазым взглядом. Он стеснялся себя без косметики, но в плотном гриме ощущал себя наедине с ней еще более неуютно и отвратительно. Он знал, что она этого не любит. Не любит, когда он, попросту говоря, красится.

Наташа, глядя на его густо подведенные глаза и помаду на губах, чувствовала себя, мягко говоря, странно. Она считала его невероятно красивым и без всего этого «маскарада» и даже полагала, что косметика, в некотором роде, уродует его природную мужскую красоту, но объяснять все это Майклу было пустой тратой времени: он согласился быть с ней без макияжа, но выходить в свет без привычного ему грима отказывался категорически.

Наташа улыбнулась, вспомнив, как в отсутствии его личной гримерши, накладывала ему макияж прямо в самолете, после того, как насмотрелась на его бесчисленные попытки сделать это самому.

Как оказалось, красить Джексона дело не из легких: он постоянно корчил рожицы, строил глазки, хватал Наташу за талию, ноги или попу. В общем, вел себя, как игривый, шилопопый пацан. «Господи Боже… Джексон! Надеюсь ты не хватаешь Карен за задницу, пока она тебе наводит марафет?» — раздраженно буркнула она, не выдержав его ужимок. Майкл на это рассыпался звонким смехом и, наконец, стал сидеть смирно…

…Они все еще сидели в машине, ожидая, пока охранники поп-звезды проверят периметр и подадут условный знак, который означал, что все чисто и можно выходить. Как только сигнал был получен, певец сразу же скрыл нижнюю часть своего лица за черной шелковой повязкой, глаза — за непроницаемыми стеклами своих любимых авиаторов ray ban; следом, он надел традиционную черную федору, тонкие лайковые перчатки и, одернув на себе черный с золотыми пуговицами китель, уверенно вышагнул из машины на улицу.

Толпа встречающих громко и восторженно загудела. Пару раз даже сверкнули вспышки фотоаппаратов. Выждав положенное время, Наташа, в сопровождении Билла и еще пары охранников, также вышла из огромного линкольна и быстро взбежала по широким ступеням больничного крыльца.

Это была словно их другая, параллельная жизнь, в которой они с Майклом друг другу по сути никто: всего лишь «деловые партнеры»; всего лишь известный певец и сотрудник, отвечающий за его безопасность.Так должен был видеть весь мир; так должны были видеть его семья и многочисленная армия фанатов. У Майкла Джексона нет романтических отношений с женщинами; только работа, работа, еще раз работа и благотворительность.

***

Когда Майкл, сидя в палате интенсивной терапии, держал на коленях премилую пятилетнюю девочку, которая доверчиво и открыто прижималась к нему всем своим маленьким тельцем, у него внезапно и очень сильно разболелась голова. «О нет, только не сейчас! Боже, ну за что?» — мысленно простонал певец, стараясь не показывать и вида, что что-то с ним не в порядке. Он был абсолютно уверен, что приступ случится гораздо раньше, еще в самолете, и ко времени приезда в больницу уже успел расслабиться, решив, что на сей раз, похоже, обошлось.

Несмотря на невыносимую тупую боль в висках и затылке, он продолжал широко улыбаться, и это стоило ему просто нечеловеческих усилий. Всего через пару минут такой муки, певец уже готов был выть от дикой боли, перед его глазами плавали большие радужные круги, а сам он задыхался, покрываясь холодным, липким потом. На месте бывшего обширного ожога противно тюкало и пульсировало, а вся кожа словно горела огнем. Его голова буквально раскалывалась на части, и Майкл держался из последних сил, чтобы не упасть в обморок на глазах у всех присутствующих. Его невероятно тревожило одно обстоятельство: если он сейчас лишится чувств, то это, скорее всего, самым негативным образом отразится на душевном и физическом состоянии больных детишек, находившихся вместе с ним в одной палате. Он же их до смерти напугает этим! — певец был в этом абсолютно уверен, и еще неизвестно каким образом это скажется на их, и без того слабом, здоровье.

Выбрав удобный момент, он тихо сказал молоденькой медсестре, которая находилась ближе всех, что ему надо срочно отлучиться в уборную и быстро ускользнул из палаты, пока дети были сильно увлечены распаковыванием и просмотром привезенных певцом многочисленных подарков.

Кое-как добравшись до туалета на этаже, он зашел внутрь, осторожно закрыл дверь на замок и дрожащей рукой достал из потайного кармана своего кителя пластиковый пузырек, на котором ужасным подчерком, характерным для врачей, было написано название препарата на латыни и фамилия врача. Он облокотился спиной о стену, задрал голову вверх, закрыл глаза и судорожно выдохнул. Затем, лихорадочно облизал пересохшие губы и, помедлив еще секунду, негнущимися пальцами открыл пузырек и вытряхнул одну капсулу себе на ладонь…

Облегчение наступило почти мгновенно. Боль, конечно, не исчезла полностью, но стала вполне терпимой. Очень скоро Майкл вернулся в палату и продолжил свой визит. Уже через несколько минут он совершенно забыл о боли и начал испытывать уже ставшее знакомым ему чувство невероятного эмоционального подъема.

Наташа, в свою очередь, не особо заострила внимание на том, что Майкл какое-то время отсутствовал: они с Биллом были озадаченны тем, что, несмотря на непогоду, возле больницы собралась уже целая толпа людей, которые неизвестно откуда прознали о визите мега-звезды. Центральная больница Будапешта не была обнесена забором, не имела большого штата охраны, и люди совершенно беспрепятственно обступили линкольн певца, взяв его в плотное живое кольцо.

Пока Майкл, ни о чем не подозревая, мило общался с детишками, фотографировался и продолжал дарить им подарки, Романова и Брей продумывали наилучшие пути к отступлению, а, точнее, пути выхода из здания и наиболее безопасный маршрут до машины.

Изложив Биллу свой план, Наташа плотнее запахнула полы своего кашемирового пальто цвета топленного молока, при этом не застегнув его на пуговицы, чтобы быстрее и удобнее было добраться в экстренном случае до оружия, накинула на голову капюшон и спрятала глаза за темными очками. Крепко пожав руку Брею и выслушав его пожелания удачи, она набрала в легкие побольше воздуха, шумно и резко выдохнула и вышла из здания больницы.

Она решительно шла к линкольну, и толпа удивленно расступилась перед ней; вместе с тем, люди начали тихо шушукаться между собой и иногда показывали на нее пальцем. Наташа практически свободно подошла к машине и, развернувшись лицом к толпе, облокотилась спиной о заднюю дверцу. Один из фанатов певца — паренек лет шестнадцати на вид — решил подойти еще ближе, но девушка аккуратно отодвинула в сторону полу своего укороченного пальто, демонстрируя пистолет. «Лучше не надо», — сказала она практически одними губами бойкому парнишке, и тот, молча кивнув головой в знак согласия, быстро ретировался.

Сквозь темные стекла очков Наташа прекрасно видела, как несколько пар женских глаз внимательно изучают ее и, вероятнее всего, строят различные теории на ее счет.

Но девушке до них не было абсолютно никакого дела. Наташа внимательно и даже въедливо вглядывалась в лица собравшихся, высматривая среди них тех, кто мог оказаться опасным для певца. Она выискивала хотя бы малейший намек на одержимость, маниакальное или неадекватное поведение среди собравшихся. Ее сильно напрягал лишь тот самый парень, который пытался подойти вплотную к машине, и она решила, что, на всякий случай, не будет упускать его из виду.

Убедившись, что окружающие ее люди более или менее адекватны, и «откровенных маньяков» среди них нет, она подала условный знак рукой Биллу, что можно выводить Джексона.

— Как ты мог, Билл?! Как ты мог отправить ее туда одну?! — рвал и метал Майкл, пока они ждали условного сигнала от Наташи, стоя в холле, возле окна. — Я, конечно, очень люблю своих фанатов, но это весьма небезопасно для нее! Они же могут ее покалечить!

 — Успокойся, Джокер, она профи!

— Да какое там успокойся… — Майкл нервно кусал губы и сжимал кулаки, в то время, как Брей наблюдал из окна за происходящим на улице.

 — Так все, выходим! — скомандовал Билл, получив условный сигнал от Наташи, и четверо охранников тотчас окружили мега-звезду со всех сторон.

«Как же меня это все задолбало! —  мысленно застонал певец. — Задолбало чувствовать себя экзотической птичкой в позолоченной клетке, которую все стремятся рассмотреть поближе». Но из больницы надо было как-то выбираться, и они начали движение в сторону машины.

Собравшиеся вели себя вполне дружелюбно: приветственно махали руками, выкрикивали его имя, просили автограф и все в таком роде. Когда Майкл подошел к машине, телохранители немного расступились в стороны, давая ему возможность сесть в салон. И тут, тот самый парень молниеносно рванул к певцу и мертвой хваткой вцепился ему в руку. Бодигарды принялись оттаскивать его, но тот лишь сильнее брыкался, не желая отпускать своего кумира, и, надо сказать, хватка у обезумевшего фаната была просто железной.

Как известно, дурной пример заразителен, и еще один из поклонников рванул в сторону певца.

Наташа приняла решение за секунду: перед ее глазами всплыл эпизод из игры «Зарница», в которую они играли в пионерском лагере и она, без лишних раздумий, рванула один из красных с золотом погонов на костюме певца, который с легкостью оторвался от кителя и, поманив им парня, отвела руку с трофеем далеко в сторону. Взгляд фаната вспыхнул безумной радостью и жаждой обладания частью костюма своего кумира, и он, наконец, отпустил руку певца. Другого парня Наташа перехватила еще на подступах к Джексону и точным ударом сбила его с ног.

Этим сразу же воспользовались телохранители, буквально запихав Джексона в салон. Ну уж, как говорится, извиняйте, босс! Если есть угроза жизни и здоровью, тут уже не до любезностей. Раздался радостный визг парня, который таки заграбастал себе погон, и Наташа нырнула в салон следом за остальными.

— Хей, Джексон, ты в порядке? — Наташа шутливо толкнула его в бок.

— В полном, — безо всяких эмоций коротко бросил он.

— Прости, что испортила твой китель, но иначе они бы просто порвали тебя.

— Угу…

Девушка отчетливо почувствовала, что с ним что-то не так. Наташа попыталась снять с Майкла очки, чтобы по глазам понять его эмоции, но он ловко увернулся от ее руки. «Прячет взгляд от меня. Почему? Испугался толпы или опять плачет? Ох уж эти дети — вечная больная тема и Ахиллесова пята наших с ним отношений».

 — Майкл, я понимаю, как тебе тяжело, и о чем ты сейчас думаешь.

 — Правда? И о чем же я думаю? —  довольно грубо поинтересовался он.

 — Конечно же о детях. Как сильно ты хочешь иметь своих детей и…

 — Мы, кажется, давно закрыли эту тему, разве нет? И какая тебе разница, чего я хочу на самом деле? — он грубо перебил ее, не дав договорить.

Наташа в ужасе отшатнулась от него. Это был не ее Майкл. От человека, сидевшего рядом с ней, шла совершенно другая, чуждая ей, энергетика. Какого черта происходит?

— Я… — начала она очередную попытку поговорить.

— Я знаю все, что ты мне сейчас скажешь! — он почти кричал на нее. —  Что ты не можешь родить мне детей, что мне нужно найти женщину, которая меня осчастливит потомством и бла-бла-бла все в том же духе! Вот так вот все просто! Просто пойти и трахнуть кого-нибудь на стороне! Причем сделать это так, чтобы она при этом еще и залетела! — он сделал щелчок пальцами в воздухе. — Раааз, и беременна, словно по мановению волшебной палочки!

Фразу про волшебную палочку он особо выделил голосом, явно намекая на ее двусмысленность.

Наташа прекрасно понимала его состояние: Майкл был на пределе, и рано или поздно такой всплеск эмоций должен был произойти.

 — Майкл, послушай…

 — Это ты меня послушай, — он резко развернулся к ней и вцепился тонкими пальцами в ее подбородок, заставляя слегка приподнять голову вверх. — Что тебя не устраивает? Мм.? Скажи? Я плохо тебя трахаю? Или, может быть, делаю это крайне редко, недостаточно долго или недостаточно интенсивно?

 — Я говорю сейчас не о сексе…

 — А я о нем, — он наклонился к ней ближе и провел кончиком языка по ее нижней губе. — Хочешь, чтобы я отодрал тебя прямо сейчас, в этой самой машине?

 — Джексон, ты ведешь себя, как полный придурок.

 — Да мне откровенно насрать, как я себя сейчас веду! Иди ко мне детка, — он достаточно болезненно схватил ее за бедро, в попытке опрокинуть на сиденье, но Наташа не подчинилась.

Ей ужасно хотелось съездить ему по физиономии, но она лишь грозно рявкнула на него:

 — Убери от меня свои руки, если не хочешь, чтобы я их тебе переломала.

— Оу, это ты можешь! Ты чуть не прибила одного из моих фанатов!

— Уэйн! Разворачивай машину! Его Величество желает пообщаться с народом! Да чтоб тебя, к чертям собачьим, разобрали на сувениры!

— Т-а-а-ак! Быстро успокоились! Оба!! —  рявкнул Билл. — Джексон, какого хрена ты творишь?! Наташа, какого черта ты ведешься на его провокацию?!

Брей знал, как порою может откровенно бесить этот «тихий и скромный парень», но чтобы он так вел себя с Наташей, да еще в присутствии других людей — такое он видел впервые.

Девушка пару раз сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить разыгравшиеся нервы, и пересела от Майкла на боковое сидение машины.

Весь оставшийся путь до аэропорта все трое ехали молча. Это был еще один тревожный звоночек, который сулил огромные проблемы в ближайшем будущем. В самолете, как только разрешили отстегнуть ремни, Наташа сразу же ушла в другой отсек, показывая тем самым, что не желает его ни видеть, ни слышать.

— Билл! — рявкнул Майкл со своего места на весь отсек. — Я не знаю, как ты это сделаешь, но у меня к тебе огромная просьба…

Брей страдальчески закатил глаза и шумно выдохнул, при этом крепко матюгнувшись про себя: он слишком хорошо знал этот тон и эту фразу, которая не сулила телохранителю его Величества ничего, кроме очередного геморроя…

— Майкл, сынок, что ты вообще себе позволяешь? Она же жизнью рискует ради тебя…

— Отвали, Билл. Самому от себя тошно…

И Билл, не сказав больше ни слова, отвалил.