По велению сердца

========== Глава 15 ==========

Комментарий к Глава 15

https://vk.com/wall593337655_199

https://vk.com/wall593337655_200

https://vk.com/wall593337655_201

────༺༻────

Тэхён нёс его на руках — Чимин помнил это отчётливо, но потом только темнота. И так спокойно было юноше, будто родные руки обнимают нежно; так хорошо, словно у мамы на коленях лежишь и шепчут тихо «Все будет хорошо...» Очнулся он в доме Кимов, и, оглядываясь непонимающим взглядом, видит бледное лицо друга.

— Тэхён? Ты свободен... — юноше трудно было говорить, словно он не разговаривал несколько дней — горло дерло от сухости и слабость была неимоверная.

— Молчи... тебе нельзя сейчас разговаривать, позже узнаешь обо всем, — и улыбнулся слабой, но искренней улыбкой.

Юноша напоил Чимина травяным отваром, бережно придерживая голову, но видел полный тревоги взгляд.

— Я все расскажу, но пообещай, что будешь молчать. Поверь, ты слишком слаб еще.

Юноша кивнул легко, действительно ощущая сильную слабость.

— Ты проспал четыре дня, ангел мой, — широко улыбнулся Тэхён. — Я помню, с тобой было такое на корабле, когда... — юноша запнулся, но тут же продолжил снова улыбаясь. — Но, на этот раз, ты заставил нас всех поволноваться.

— Позови его, прошу... — обессиленным голосом проговорил юноша.

— Ты обещал молчать, — прикладывая палец к его губам, вкрадчиво шепчет Тэхён, и, глубоко вздохнув, продолжил: — Чонгук позволил мне позаботиться о тебе и остаться с тобой, — чуть смущенно опустил глаза юноша. — Через два дня, после... того вечера, к воротам дворца подошел внушительный отряд воинов, во главе с отцом Чонгука — Чоном Синдо, и с Хосоком. Их привел Намджун. Он сообщил о твоем похищении. О моем глупом пленении они даже не знали, думали — меня в живых уже нет, — горько усмехается рассказчик. — Но, слава богу, все обошлось. Чонгук сопротивлялся, не хотел тебя отдавать. Представляешь, он был готов пойти против собственного отца, упрямый мальчишка, — как-то тепло ухмыляется Техен. — Но, после того, как отец с братом пригрозили ему, что объявят его мятежным принцем, и его судьбу будет решать император, только тогда он приказал сложить оружие своим воинам, и впустить их в поместье.

Чимин смотрит огромными глазами. Он не слышит главного, не слышит о нем.

— Позови его...

Тэхён укоризненно качает головой, все так же мягко улыбаясь.

— Сокджин нашел письма, в комнате... два поддельных от тебя, одно мое — что ты исчез, и одно... от Чхве Кана, — увидев непонимающий взгляд юноши, Тэхён поспешил добавить: — Не волнуйся, этот мерзавец получил как следует от Джина. Уверен — больше он не сможет вмешаться в твою жизнь.

Тэхён смотрит нежно, ладонью оглаживает волосы юноши, улыбается мягко, но видит боль и волнение в янтарных глазах.

— Где он?..

Ким поджимает губы, вздыхая судорожно, снова потянется за отваром, не спеша напоил юношу, и продолжил.

— Говорят, мой брат такой шум поднял, — усмехается юноша. — Ну, ты же знаешь его «Где мой ребенок?» и все такое, — кривляется он, подражая голосу брата, пытается засмеяться, а у самого так погано на душе, и сердце рвется на части от бесконечного чувства вины.

— Где он, Тэхён? Скажи ему, чтобы пришел ко мне...

И Ким не выдерживает, срывается на слезы, падая на колени перед постелью юноши, обхватывает его маленькую руку:

— Прости меня, ангел мой! Прости меня! Это все из-за меня, я во всем виноват! Зачем я только пришел к Чонгуку?! Почему не подождал Юнги?! Я виноват! Из-за меня ты пережил... такую боль! Прости... — и смотрит своими нежными глазами, полными слез и дрожит весь.

Чимин слабо трясет головой отрицательно, и кладет руку на голову друга:

— Где он, Тэхён?

Юноша поднимает виноватый взгляд, но снова опускает глаза:

— Он... уплыл. Еще два дня назад, на корабле адмирала Леннокса. Его здесь нет, Чимин, — и снова плачет сотрясаясь в рыданиях.

Лучше бы он оставался в темноте, в теплой уютной темноте, где его обнимали мамины руки, где ему шептали тихим голосом, что все будет хорошо. Лучше быть в счастливом неведении и не просыпаться... никогда! Сознание лихорадочно подкидывает воспоминания — события того вечера — как мужчина смотрел на него, как душил его своими сильными руками, а потом отбросил как поганую собаку. Он помнит его слезы, его слова «Проклинаю тот день, когда встретил тебя!..». Почему так случилось с ними? Ведь счастье было безграничным, а любовь была истинной... Была... и нет?

Сердце странно молчит, даже не бьется быстрее обычного, и тело недвижимо, будто парализовано. И чувства... парализованы. Он начинает ощущать холод, что поднимается от ног вверх, к сердцу, к горлу, к глазам. Дрожит мелко, слегка стуча зубами, едва шепчет «Т-тэхён...». Юноша сразу же ложится с ним, обнимает крепко, плотнее накрывает одеялом, трет ладонями руки и плечи, пытается согреть и жмется сам, все так же безмолвно плача.

Чимин снова провалился в беспамятство почти на сутки. Проснувшись, он долго не разговаривал, и был так бледен лицом, будто выцвел. Тэхёну показалось, что даже волосы, сильно отросшие за все это время, как они отплыли из Франции, побелели, словно горе вымыло из них позолоту. С неделю юноша приходил в себя. Тэхён ухаживал за ним, как за маленьким ребенком, глаз с него не спускал.

— Он никому ничего не сказал. Даже Сокджину, даже своей матери... — сказал Тэхён в один из вечеров, сидя перед слабо пылающим камином, дни и ночи были теперь довольно теплыми.

Чимин больше о нем не спрашивал, он вообще ни о чем больше не спрашивал, лишь отвечал, если ему о чем-то говорили. Тэхён все пытался мягко поговорить с другом, вывести его хоть на какую-нибудь эмоцию — Чимин ни разу не заплакал, не бился в истерике, даже злости он не испытывал.

— В тот же вечер, едва он вернулся в Пусан, оставил письма и кольцо в комнате, которые потом нашел брат, собрал вещи и, никому не говоря ни слова, отплыл на линкоре. Если бы он только поговорил хоть с кем-то — с братом, с Кёнсу, с Намджуном — все могло быть по-другому! — юноша все пытался найти оправдание действиям и поступкам герцога, пытался оправдать его ревность и гнев, о его словах и попытке удушения Чонгук рассказал ему в красках, не скупясь на слова. — Просто так сложилось, Чимин. Как будто все было против вас. Он не виноват. Он вернется... — и смотрит с великим волнением на юношу, на бледном лице которого не дрогнул ни один мускул, и Тэхёну становится страшно.

— Чимин? Скажи что-нибудь... не молчи. Хочешь поплакать? Может покричишь? Только не молчи!

— Не хочу, Тэхён. Мы можем поехать домой? Я хочу в свой старый дом, хочу посетить могилу мамы. Я так давно не был там.

Наверное, это была самая длинная фраза юноши за все это время, и Тэхён так обрадовался, что не заметил, как его рассказ о мужчине остался проигнорированным.

— Да, Чимин~и, поедем... завтра же. Возможно, тебе там станет лучше.

Но ни в своем доме, ни в доме опекуна, апатия, охватившая юношу, не отступила.

Он тихо бродил по дому Кимов, глазами охватывал прекрасно убранное пространство светлой столовой — Юнги так смотрел на него за праздничным ужином в честь их помолвки, его глаза горели желанием и светились любовью.

Юноша медленно обходит роскошную залу — здесь была их помолвка. Юнги одел кольцо ему на палец и смотрел таким счастливым взглядом. «Я поцелую тебя сейчас, мой маленький...», и целовал так упоительно, прячась за спинами друзей.

Чимин ложится в мягкую постель, проводит ладонью по белоснежному хлопку — Юнги так нравилась белая постель. «Я буду любить тебя на мягкой, белой постели... каждую ночь...». Юноша накрывается пушистым одеялом с головой, и темнота накрывает его — ему так нравится темнота, «А под пледом ночь, любовь моя...». И так хочется остаться там, в этой темноте... слушать его хриплый шепот, его тихую усмешку и замирать от нежного поцелуя в щеку.

Эта мысль не давала покоя. Хотелось спрятаться ото всех, закрыться одеялом, и чувствовать фантомное тепло рядом, быть в темноте всегда. Однажды, он увидел, как Сокджин давал лекарство сыну, как тщательно отсчитывал каждую каплю, как разводил теплой водой. А если выпить все сразу, не разбавляя? Склянка оказалась в руках незаметно, грела холодные руки, обещала покой, счастливое забвение и такую желанную темноту...

— Юнги... — последнее, что слетело с губ, когда зелье, оказавшееся таким сладким на вкус, потекло густой волной по горлу.

Наверное так и надо умирать — так сладко во рту, что улыбаешься, так мягко падать, что сам руки протягиваешь навстречу, и так тепло, наконец-то тепло!

— «Юнги...» — имя обволакивает мягким коконом. «Юнги...» — с этим именем падать так легко.

— «Чимин!..» — голос зовет в темноте. «Чимин! Чимин!..» — голос все настойчивее, все громче. И падать становится больнее, в солнечном сплетении все горит, и шея почему начинает заламываться вниз... и больно, очень больно.

— Чимин! Очнись, Чимин! Не смей! Открой глаза!

Он открыл глаза, и весь дрожит лежа на животе, поперек колена Намджуна. Его рвет долго, горло саднит и горит, а вода, что залили в него насильно, выходит из его желудка отдавая сладковатым ароматом выпитого зелья. За плечи его держит Кёнсу, заставляя сильнее сгибаться, и шепчет:

— Давай, мой хороший... вот так. Всю, до капли... молодец!

— Больно... — еле хрипит юноша. У него течет изо рта, слезы текут из глаз от неимоверной боли, сопли из носа не дают вздохнуть.

Сокджин утирает его лицо, все так же держа голову над ведром, и сам плачет без остановки.

— Зачем ты так, мой маленький ребеночек? Хотел... оставить меня? Как ты мог, Чимин?

— Дай мне умереть... — еле прохрипел юноша. — Хочу умереть. Хочу в темноту. Там мама!

— А здесь я! Я, Чимин! Как ты мог оставить меня? Я чуть не потерял одного ребенка, а теперь и тебя? — мужчина рыдал в голос, все так же держа его голову. — Посмотри на Тэхёна, посмотри что ты сделал с ним! Это он нашел тебя! Посмотри на своего брата. Это он спас тебя! Ты чертов эгоист, не думающий ни о ком, кроме себя! Как ты мог бросить нас?!

— Не хочу... не хочу без него... ни жить, ни дышать не хочу, — рыдания сотрясают юношу, которого теперь крепко держит в объятиях Намджун.

Он в бьется в истерике, хоть горло сжимается от боли, а внутри все скручивает от недавней рвоты.

Тэхён не мог прийти в себя от шока. Увидев бездыханное тело юноши с опустошенной склянкой в руках, его охватила паника, и если бы не Намджун и Кёнсу, он бы ничего не смог сделать. Он стоял прижавшись к стене, дрожа и подавляя рвотные позывы, видя что делают с безвольным телом Чимина. И снова во всем этом он винил себя, а теперь и Чонгука. «Я убью его! Я убью его!..»— мысль зреет сразу, глядя на мучения юноши, и он исчезает за дверью, убедившись, что Чимину больше ничего не угрожает.

────༺༻────

Чонгук заперт как в клетке. Наказан собственными отцом и братом, и бесится, и носится по дворцу, срываясь на всех. Недолго он переживал свой триумф, хотя скрепя сердцем, признавал — он скорее проиграл, чем победил. Его не радовало ни то, что Чимин теперь в его власти, ни то, что соперник повержен. Два дня принц не мог понять, что ему делать дальше. Чимин не приходил в сознание, и это волновало его — не перегнул ли он палку, не убил ли он его, и понимал — даже если юноша и очнется, это уже будет другой Чимин. Он искренно за него переживал, сидел с ним. От волнения помиловал Тэхёна и разрешил ему остаться с юношей.

— Чонгук, мы с тобой виноваты в том, что случилось. Мы разрушили их любовь!

Тогда он ничего не сказал. Трудно признавать свою глупость и самонадеянность. Но еще труднее признать свою ошибку — он всю жизнь прожил в ожидании призрачного счастья, что прошло сквозь пальцы, утекло золотом, оставив ожоги и шрамы. Теперь у Чонгука след на щеке и рана в сердце. И тогда разочарование стало накатывать на него горькой волной, и прежде всего — разочарование в самом себе! В своей мечте, которая, как оказалась, и не его вовсе, и никогда не была... Сколько напрасных сил и раздумий от потратил, сколько бессмысленных надежд он взрастил в своем сердце — все зря!

Он сидит на своем золотом троне, откинувшись на вышитые золотом подушки, медленно осматривая свое золотое убранство. Все так восхитительно красиво, пышно, ослепляющей величественно — для кого? Тот, кого он хотел поразить, восхитить этим роскошным убранством, и глазом не повел на всю эту красоту. Чимину не нужно ничего — ни дорогие шелка, ни драгоценные украшения. Все, что нужно было его златоволосому чуду, Чонгук безжалостно отнял и растоптал — его единственную любовь! И снова принц слышит у себя в голове бархатный голос, видит под закрытыми веками горящие отчаянием карамельные глаза... «Мы убили их любовь...», а винить он может только себя!

— Ваше Высочество, к Вам посетитель — Ким Тэхён.

Чонгук удивлен — бывший пленник сам пришел к нему, после того как два дня провел в кандалах? Что же это за смелость такая? Каким отчаянным нужно быть, чтобы прийти обратно к палачу?

— Чимин пытался покончить с собой! — как гром гремит голос юноши, что с бледным лицом и горящими глазами, буквально вбежал в тронный зал. — Ты... собака, что лежит на золотых подушках! — шипит сквозь зубы Тэхён. — Вставай и сразись со мной, если ты не трус, и все, что ты можешь — это заставлять людей под страхом смерти, поступать помимо их воли! Это из-за тебя... Из-за тебя он чуть не умер! — юноша плачет, и ярость держит его не отпуская, все те долгие часы, пока он как ветер скакал сюда, не жалея лошадей.

— С ним все хорошо? Как это случилось? Когда? Как он сейчас? — волнение принца неподдельно, он взволнован не меньше Тэхёна.

— Как это случилось?! Это интересно человеку, что готов рубить головы ради забавы! Когда случилось?! Здесь это случилось! В твоем проклятом тронном зале! Ты убил его, он лишь попытался довершить начатое тобой! Возьми в руки оружие и сразись со мной, или я просто убью тебя, а потом пусть со мной делают, что хотят! — голос полон решимости, и рука сжимает шпагу на бедре.

Принц подступает медленными шагами, смотрит ошеломленными, блестящими глазами:

— Ты действительно готов умереть ради него?! Он так тебе дорог?

— Больше, чем ты можешь себе представить! Я люблю его... как старший брат, что вырастил младшего без родителей! Как друг, что нашел в нем единственную родственную душу! Его боль — моя боль! Его враг — мой враг! И это ты, Чон Чонгук! — и шпага в руке Тэхёна уже обнажена, сверкает стальным серебром, звездой ослепляя на кончике. — Сражайся со мной!

Чонгук обходит его по диагонали и смотрит как на безумца.

— Ты не продержишься и минуты. Мой меч тяжелее твоей шпаги и обоюдоострый. Если не проткну тебя, то изрублю сильно.

— Это мы еще посмотрим, кто продержится дольше. Ты не сможешь и близко ко мне подойти, а мой граненный клинок искромсает тебя на куски! Хватит разговоров! К бою, если ты не трус!

Принц, не сводя глаз с юноши, оборачивается вполоборота к углу, где с шокированными глазами стоит слуга и слышит весь их разговор.

— Мой меч! — в считанные секунды оружие оказалось в руках Чонгука.— Оставить нас немедля!

Слуги попятились назад, низко опустив головы. Лишь телохранитель замешкался в нерешительности, но стоило ему поймать гневный взгляд принца — вышел молча поклонившись.

Чонгук скинул верхний тяжелый, вышитый золотом чонбок, снял с головы чхек, отчего кудри посыпались черным шелком. Мышцы заиграли под драгоценным черным одеянием, что обхватывали стройное, юное тело. Ноги, не скрываемые длинным ханбоком, встали в боевую стойку так, что каждая мышца бедер выступала через плотно обхватывающую ткань хлопка. Тэхён сглотнул от увиденной картины гибкой, черной стали, и глаза ошеломленно вспыхнули. Но он тут же взял себя в руки — первый удар принадлежит ему!

Меч принца засиял булатом, червленая серебром гарда{?}[разделительная пластина между рукоятью и клинком меча] засияла драгоценными камнями, а наконечник рукояти полыхнул золотом — воистину драгоценный меч!

Шпага Тэхёна без серебра и золота, но не менее прекрасна и опасна, как и ее хозяин — тонкая, как стан юноши, гибкая, как юное тело, сияющая звездой, как и прекрасные глаза ее обладателя.

Первый удар высек искру, когда шпага гранью прошлась по все длине ребра меча, и кончиком легко проткнула левую ключицу принца. «Не дотянул... совсем чуть-чуть» — Тэхён мысленно грызет себя за промах. Отшатнувшийся принц почувствовал влажную липкость стекающую по груди, и тут же его меч летит вперед. Если бы не быстрая реакция, Тэхён уже лежал бы на полу, проткнутый насквозь длинным мечом. Правила фехтования здесь не срабатывают — Чонгук не знает о стойках и выпадах, он сражается как воин на поле битвы — размахивается широко, вкладывая в удар всю силу, кружится вокруг юноши ослепляя сиянием плоского лезвия, оглушая звоном металла о металл. Но и Тэхён не промах — он точен и быстр, его шпага жалит как смертоносная оса, так что принц и опомниться не успел, как оказался ранен в бедро. Сам он не смог нанести еще ни одного поражения юноше.

Они затихли на долгие секунды, смотря друг другу в глаза, дышат глубоко. Чонгук убирает взмокшие длинные пряди с лица, вытирая рукавом подбородок, напрягает спину и слегка сгибает колени для боевой позы. Он медленно заводит меч за плечо, сжимая рукоять двумя руками — он невероятно красив! Тэхён понимает, что глаз не сводит с крохотной родинки под нижней губой принца, и в горле пересыхает от желания припасть к ней в поцелуе. Это дикое, возбуждающее сочетание демонического черного взгляда, сжатой челюсти и напряженных мышц шеи с этим... практически детским, нежным лицом. И кровь бурлит еще сильнее, и ярость накатывает по-новому от чувства бессилия перед этой красотой.

Выпад получился ошеломляюще быстрым, жестким, так что принц едва успел отскочить. Меч занесенный над головой Тэхёна, лишь разрубил напряженный воздух между ними. От ярости принц просто кидается на юношу, заваливая его на спину, больно ударяя о пол затылком. Не успел Чонгук оседлать его бедра, как мгновенно оказался перевернутым и прижатым к полу, а руки Тэхёна сжимают его рубашку за грудки. Принц повален на лопатки — позор Чон Чонгука! Пальцы принца больно цепляются за волосы юноши, и тут он делает самое неожиданное — то, чего он сам от себя не ожидал. Резко тянет Тэхёна к себе и целует прямо в губы! Ким шокировано мычит в поцелуй, широко распахнув глаза. Он отрывается от губ принца, с силой ногтями впиваясь в его предплечья, заставляя отпустить волосы и вскочив, отшатывается назад.

— Ты... чего?

Принц ухмыляется криво, вздернув подбородок победно, все так же лежа и опираясь на локти.

— Сбил тебя с толку!

Тэхён действительно сбит с толку, ошарашен этим поцелуем, что горит на губах. Вкус Чонгука — мягкий и сладкий, отдает пряной гвоздикой, которую теперь юноша ощущает во рту. Он касается дрожащими пальцами своих губ, чувствует влагу, и неконтролируемо слизывает его языком. Но нужно взять себя в руки — не для этого он здесь!

— Этого недостаточно, чтобы выбить почву из-под моих ног! Вставай принц! Наш бой еще не окончен! — и стремительно подбегает к отлетевшей в сторону шпаге.

Едва он успел коснуться рукояти, как чувствует холод металла под горлом, и замирает. Медленно клинок заставляет Тэхёна поднять голову, а затем и вовсе выпрямиться. Принц смотрит ему в глаза, а взгляд Тэхёна снова тянется к родинке под губой. Черт! Сколько можно! Хватит! Но его заставляют смотреть в глаза, острием клинка поднимая подбородок. «Мой демон!..» — мысль проносится как молния, заставляя вздрогнуть. Глаза, что черные омуты, горят огнем, мерцают в пламени масляных чаш.

— У тебя... глаза сияют... как звезды, — юноша сам испугался того, что сказал.

Его резко тянут, сжимают рубашку на груди, обхватывают, прижимая ребро клинка к затылку — дернется — поранится смертельно! И снова целуют — жадно, глубоко и долго. Его прижимают сильнее, теперь обхватывая свободной рукой за спину, но меч так же у основания шеи. Тэхён теперь сам жмется, дрожащими руками обхватывает плечи, отвечает на поцелуй, и так это его захватывает, что тихий стон вибрирует меж губ. Он слышит звон металла, что упал из рук принца на пол, и теперь его крепко обхватывают двумя руками. Чонгук сам не знает, что творит, но с того момента что он увидел, как серебро стали сверкнуло в глазах юноши, сердце принца бьется в бешеном ритме. И бой здесь совершенно ни при чём! Они оторвались друг от друга с единственной целью — глотнуть воздух в разрывающиеся лёгкие, и дышат судорожно, прикрыв глаза. И пока они окончательно не пришли в себя, Тэхён тянется и совсем легко целует крохотную, столь манящую родинку под губой. Чонгук замер, затаив дыхание, чувствуя губы юноши и плавится от ощущения нежности и трепета. Но тут же он получает такой сильный удар коленом под дых, что его скручивает от удушающей боли.

— По-моему, мы оба... сбиты с толку, — голос юноши тихий и взволнованный, он все еще пытается восстановить дыхание и смотрит на согнувшегося принца перед ним.

Чонгук выпрямился, все еще прижимая руки к бокам, и смотрит на Тэхёна, сам не понимая, что сейчас было. Ким подобрал свою шпагу, отправляя ее обратно в ножны, и прячет глаза.

— Прощай, Чонгук... — и Техен стремительно уходит, все еще дрожа от непонятного чувства. И уже почти перешагнул порог, как слышит достаточно громкое:

— Нет! До встречи! Мы не закончили!

Тэхён замер вполоборота. Жутко хотелось уточнить — бой или... поцелуй, но всё же он промолчал и ушёл, не оглядываясь.

────༺༻────

Огонь в камине пылал мягко, гибко извиваясь красным пламенем. Он притягивает взгляд, не отпускает, завораживает и юноша смотрит на него, не спуская глаз.

Рядом, в углу комнаты, задремал приставленный к юноше слуга — Сокджин безумно волновался и следил за ним и днем, и ночью.

— Хён я больше не сделаю с собой ничего. Не волнуйся обо мне... — Чимин обещал это твердо. Больше он не заставит никого из близких беспокоиться о нем, юноша не хочет видеть весь тот ужас, который был на их лицах. Но все же, Сокджин не мог оставить его одного.

Сейчас глубокая ночь, все спят, лишь светловолосый юноша заворожен пламенем. «Пусть все сгорит в адском пламени! Момент, когда коснулся губ твоих... когда коснулся тебя!..»

«Сгорит сгорит все сгорит... пусть все сгорит!» Юноша медленно и ошеломленно поднимается с постели.

— Да, все сгорит! Пусть все сгорит! Все, что держало меня, все на что я надеялся и мечтал! Вся моя жизнь, что я хотел посвятить одному...

Он спрыгивает с постели, несется к бельевому шкафу, в одну охапку сгребает свою одежду и несет к камину. Языки пламени с жадностью принимают драгоценную пищу — восхитительный розовый шелк ханбока, что Чимин надел на их помолвку; сияющий изумруд платья, что он надел для их первой ночи; лиловый шелк в котором он покидал их рай, весь в любви и счастье; черная рубашка в котором он обольщал его на корабле, все черное, что он надевал для него. Пламя безжалостно поглощает все, плавя в своем жаре шелк и сатин, сжимая их в черные, обуглившиеся катышки. Огонь все выше, требует еще и еще. Чимин отдает ему в жертву жемчужное кимоно — подарок мужчины из прошлого. Слуга, проснувшийся от яркости пламени, с глухим криком кидается к нему, хватает и кимоно и юношу, отпихивая его от огня. Невозможные силы открылись в юноше, когда он запросто схватил слугу, и с озлобленным рыком выставил его за дверь, а затем крепко закрыл его за ним. Выгнанный юноша долго барабанил по двери, умоляя открыть его, но поняв бесполезность своих действия, стрелой помчался к спальне хозяев.

Огонь прекрасен! Как он красиво принимал в свои жаркие объятия драгоценные дары. Как шумно и радостно он кружил в камине, требуя еще и еще. Он трещит, взрывается, шипит когда в него полетели александрийские кружева и жемчуга. А когда в него полетели восхитительные изумруды, празднику дикого огненного танца не было конца! Чимин слышит шум и крики, топот чужих ног, что несутся к его комнате. Они помешают ему! Надо их задержать! Снова неведомо откуда взявшиеся силы, заставляют юношу подтолкнуть комод и забаррикадировать дверь.

Шум за дверью стоит неимоверный. Громкие и сильные удары, говорят о том, что Намджун пытается выбить дверь. Юноша слышит плач, он слышит крики брата, что не покидал дом Кимов, беспокоясь за него.

— «Простите меня, мои любимые и родные, но так надо... надо!» — и Чимин снова начинает свою исповедь перед пылающим жертвенным огнем.

Золото красной лавой растекается по углям, жемчуг крошится белой пылью, изумруды потемнели черной сажей, и их сердцевины трещат от горя, что они теряют свою красоту. Белый хлопок мягкой постели летит в огонь, постель на которой он обнимал и целовал его, на которой обещал жить с ним в доме его родителей, обещал любовь...

Чимин слышит удары металла о дерево двери — значит рубят топором и скоро проникнут сюда. Но ничего, он успел все, все сжег в пламени. Юноша спешно оборачивается по сторонам, осматриваясь все ли он успел, пальцами стирает сажу с лица, и чувствует теплый металл — его кольцо! Его изумруд, его судьба, его жизнь — все, что он принимал с благодарностью и надеждой! Он снимает его с пальца, и слезы брызжут из глаз горячими каплями, размазывая черноту угольной крошки. Он плачет, сотрясаясь в рыданиях. Падает на колени перед огнем, смотря, как языки красного пламени поглощают всю его жизнь, и с отчаянным криком бросает кольцо. Все! Все... Чимин обессилено заваливается на бок, смотря на пламя, не сводя с него больных глаз, и ему уже все равно. Все равно, что Намджун прорубил дверь, что пролезает через нее, царапая обнаженную кожу. За ним уже Кёнсу, что буквально рывком отбрасывает комод и слуги вбегают с ведрами, расплескивая воду. Удушающий запах гари и дыма, что забил всю комнату, становится еще невыносимее, когда пламя с шипением тухнет, выпуская вонючий пар.

Намджун на руках вынес почти бессознательного юношу, шепча ему беззлобно -«Чимин~и, ну что же ты?! Зачем ты так?». Чимин смотрит в родное лицо, почти отца, лицо человека мужественнее и благороднее которого он не знает, и так же шепчет смотря в черные глаза:

— Он проклял тот день, когда встретил меня... Пожелал, чтобы все сгорело в пламени ада...

Руки Сокджина подхватывают его, выносят во двор, садясь с ним на руках на ступени. Пальцами убирает потемневшие от сажи волосы с лица, утирает слезы, прижимает к себе. Они просидели так, молча, несколько долгих минут, пока легкие юноши вновь не наполнились чистым воздухом. В тот вечер никто ничего не сказал. Чимин уснул на руках хёна, грязный и пахнущий дымом. Его комната пришла в негодность, вся в копоти и саже, и требовалась в ремонте.

Утром, под присмотром Сокджина, юноша принял горячую ванную, смывая с себя всю грязь. Ким мылил ему волосы, и ополоснув, сразу заметил, что они стали гораздо светлее. Он снова промолчал, но сердце сжалось от боли — как же страдал его ребенок! И он ничего не мог сделать для него! Он подавил слезы, сглотнув ком в горле.

— Чимин~и, то, что было вчера с тобой?

— Все хорошо, хён. Со мной все будет хорошо... теперь.

— Я не уверен в этом, Чимин. Может, стоит... написать ему письмо? — осторожно спросил мужчина, на что получил такой острый и холодный взгляд, что запнулся сразу, но добавил через несколько мгновений: — Я написал ему сам, и Намджун, и Кёнсу. Он получит их едва добравшись до дома.

— Не смейте! Больше не смейте! Он не стоит никаких ваших объяснений! Он сам пожелал оставаться во лжи, пусть так и будет! Сам захотел все сжечь — вот и получил. Чонгук был прав, — добавил горько юноша, отвернув лицо. — Он поверил кому угодно, но не мне. Поэтому — пусть так все и останется. Я все забуду! Смою все воспоминания, следы поцелуев и объятий, как эту сажу! Я забуду о нем...

Сокджин снова слушал молча, но даже он понимал — не забудет... не скоро, а может и никогда!

*

С того дня никто в окружении юноши не упоминал о герцоге. Герцогиня Мин, не знающая о последних событиях, и не понимающая причины разлада между ее сыном и юношей, лишь выразила сожаление, и высказала мнение, что от столь скоропалительной связи можно было ожидать именно такого конца. На это Чимин сдержанно ответил, что они действительно поторопились, и что он рад, что все закончилось еще быстрее, чем началось. Труднее было с детьми герцога. Они так смотрели на юношу, что у того сердце разрывалось — его дети ни в чем не виноваты! Но если Чимин решил забыть о мужчине, то и его сыновей нужно оставить. Минхо отказывался это понимать и принимать. Он упрямо тряс головой, отказываясь прощаться с Чимином.

— Почему? — спрашивал он, смотря хмуро черными глазками, но потом глядит виновато. — Я знаю, отец снова тебя обидел. Это из-за него я снова тебя теряю! Но я этого так не оставлю! Я вырасту, очень быстро. И стану выше и сильнее отца. Я заберу тебя, и тогда нас никто не разлучит.

Что он мог ответить ребенку, что смотрел на него огромными глазами, в которых блестела влага, так преданно.

— Не сердись на отца, Минхо. Наверное, мы оба виноваты в том, что не будем вместе, а возможно — никто из нас. Так случилось, значит так тому и быть. Я буду помнить о тебе и Джинхо, и я люблю вас! Возможно, судьба снова подарит нам встречу, а пока — прощай мой мальчик, — и последний раз расцеловал уже плачущего ребёнка.

Кто сказал, что будет легко все разорвать, забыть? Сердце всё так же кровоточило, в крови всё так же пульсировало имя мужчины, а воспоминания не давали покоя ни днём, ни ночью! Как можно отказаться сразу от любви, что всё так же разливалась по венам, а закроешь глаза — и перед тобой появлялись: лицо, чёрные глаза, бледные губы и голос... голос до невозможного родной, волнующий, любимый... Чимин не мог забыть и сам себе признавал, что и не хотел. Не хотел забывать Юнги, не хотел забывать его любви — сильной и страстной. Он простил мужчине то, что поверил в клевету чужих людей, понимая его болезненную ревность, но то, что Юнги поверил в «притворство» юноши, то, что посчитал его любовь искусной игрой — этого он не мог простить! Но всё равно любил... и любит! И, возможно, будет любить до конца жизни!

────༺༻────

— «Что я здесь делаю?» — этот вопрос юноша задавал себе в сотый раз — «Чего я жду?» — хотя ответ на этот вопрос он знал, но ни за что не признает даже сам себе. Он ждет Чонгука! И уверен, что он придет к нему. Вот почему Тэхён уже три дня находится в доме Кимов в столице. Оправдывает себя делами семьи, хотя сам ни разу не был в банке. Он ждет юношу... он ждет демона! Соврет, если скажет, что не хочет поцелуя. Хочет, и до сих пор помнит его вкус, аромат гвоздики и влажность языка. И сердце заходится в бешеном ритме, стоит вспомнить холод кинжала у затылка и жар поцелуя на губах. Мысль, что он мечтает о поцелуе палача, чуть не лишившего его головы, о ласке демона, что разрушил любовь его друга и практически довел до самоубийства, грызет его изнутри. Но все равно, понимал — даже несмотря на всё это, хотел видеть его глаза, ощущать под пальцами бархат кожи, и целовать эту чёртову родинку под нижней губой!

Чонгук пришел вечером, весь в черном, лишь красный лак ножен драгоценного меча, словно кровавое пятно, манил взгляд. Снова шёлковые кудри свободно струились по плечам, и в волосах словно гибкие змейки извивались серебряные серьги. Сильные жилистые руки обвивали серебряные браслеты. На сжатых пальцах серый металл с червлением и черными жемчужинами. Стан плотно обхвачен черным шелком, и весь он величественен как бог, и прекрасен. Рядом с ним Тэхён ощутил себя каким-то потерянным и неуверенным — первый раз в жизни! И на юноше он не увидел ни одной золотой вещи!

— Мы не закончили, — голос глубокий, с юношеской хрипотцой, тут же пустил мурашки по коже.

Тэхён молчит, стоит посреди каминного зала и смотрит не отрываясь на принца-демона. Чонгук приближается медленно, мягко ступая черной замшей сандалий по лаку паркета. Сверлит горящим взглядом, вздернув подбородок, и ухмыляется заметив как бегло посмотрел на его губы Техен.

— Не хочешь уточнить, что именно? — еще шире ухмыляется принц, все так же наступая грациозной кошкой.

— Я готов. Но мне нужно принести шпагу... — Тэхён вкладывает все усилия, чтобы его голос казался твердым, но громкая усмешка принца заставляет его вздрогнуть.

Чонгук совсем близко, так что ощущается жар его тела, а от сияния его глаз можно ослепнуть. Алые губы слегка раскрыты, обнажая жемчужную улыбку, и юноша качает головой отрицательно, снова широко ухмыляясь.

— Нет... не то. И ты не готов. Но все же — я здесь. Я пришел к тебе, Тэхён...

Ким ошалело делает шаг назад, пятясь от медленно наступающего юноши. Впервые в жизни Ким Тэхён дрогнул перед кем-то, отступил. И понятно, что он боится не меча или кинжала, он боится рук, губ и взгляда. Стена позади него, холодным прикосновением дала понять, что отступать больше некуда. Чонгук вжимается в него, расставляя руки по бокам от юноши, что пылает розовыми пятнами на лице и шее, и шепчет наклонившись к уху:

— Я пришел к тебе, Тэхён. Пришел, потому что думал о тебе все эти дни. Возможно мы неправильно начали, но мы... можем все исправить? — неожиданно принц заканчивает вопросом, и смотрит волнующимся взглядом чуть отодвинувшись.

— Я не думаю... — но слова юноши тонут в поцелуе, столь напористом и нежном одновременно.

Лицо юноши в ладонях принца, мягко зажато, и пальцы тянутся к каштановым кудрям, сжимая и легко проводя по ним. Тэхён и опомниться не успел, как руки принца стремительно оказались на его бедрах, и теперь сжимают и горячо проводят по ним. Поцелуи становятся слишком напористыми, его расцеловывают всего — мнут половинки от уголка к уголку, проникают языком, заставляя отвечать так же пылко до вибрирующих стонов, кусают легко — и от всего этого голова идет кругом, и тело словно ватное, легко подчиняется чужим рукам. Но все же, ладони Тэхёна упираются в грудь юноши, с силой отодвигая его от себя, и поцелуй разрывается, эхом отдаваясь в темноте комнаты сладким звоном.

— Ты не дал мне досказать, — мягкий бархат голоса, разливается между ними, заставляя принца жмуриться от удовольствия. — Я не думаю, что мы начали неправильно! — Чонгук вскидывает удивленный взгляд, переводя дыхание судорожно.

— У нас не могло быть по-другому. Мы с тобой как воин-одиночка и его личный демон. Ты мой демон! Тебе я позволил заковать себя в кандалы. Позволил лишить себя воли. Думаешь я не смог бы противостоять тебе? — еще дальше отодвигает его от себя юноша, но смотрит в глаза не отрываясь. — Да я бы мог задушить тебя цепью от этих же кандалов, в нашу первую встречу. Мог проткнуть шпагой десять раз, во время нашей битвы. Но не сделал. Спроси меня — почему, а я не знаю. Не знаю, что заставляет меня подчиниться тебе, и сейчас стоять прижатым у стены. Хотя так хочется дать тебе по красивой морде, и отхлестать по упругой заднице.

Чонгук улыбается широко и счастливо, будто услышал сейчас самые главные слова в его жизни, и снова сжимает ладонями бледное лицо Тэхёна.

— Ты простишь мне, что все эти годы я любил другого?

— А ты простишь мне, что я делал тоже самое?

Принц затих на долгие секунды, опустив взгляд, но снова смотрит горящими глазами.

— Наверное, Чимин был для нас обоих и проклятием и счастьем. Но именно благодаря ему мы встретились, и можем надеяться на... любовь.

— Но именно из-за нас, он стал глубоко несчастным. Он чуть не погиб по нашей с тобой глупости, Чонгук. И боюсь, исправить это уже не получится... Юнги уехал больше двух недель назад.

Чонгук замирает, медленно убирая ладони с лица юноши, и улыбка его гаснет. Ошибка в которой он сам себе признался, не может быть исправлена! Горечь от совершенного преступления, по отношению к двум глубоко любящим людям, накрывает его, превращая его в испуганного мальчика. Тэхён видит перед собой отчаяние и раскаяние принца, и мягко обнимает сбоку, прижимая к своей груди.

— Напиши ему, Чонгук. Расскажи ему все в письме, покайся перед ним в содеянном. И я ему тоже напишу, объясню, как всё было. Возможно, мы сможем вернуть им любовь.

— Напишу, непременно напишу. Немедленно напишу. Даже больше — поеду к нему при первой же возможности вместе с братом!

— Это правильно, Чонгук. Лишь бы они сами захотели снова быть вместе, — шептал тихо юноша, не замечая как руки слишком нежно проводят по телу принца.

Опомнился только когда почувствовал жар ладоней ответных поглаживаний. И тут же из головы вылетают все мысли и о герцоге, и о златоволосом юноше, как бы совестно от этого не было, и пульс начинает учащаться. Снова страстные поцелуи стонами и звуками плывут по комнате. Снова Тэхён вжат с стену, а сам он вжимается в принца.

— Я останусь сегодня с тобой, — слова принца заставляют подавиться воздухом, чуть ли не закашливаясь.

— Попридержите коней, Ваше Высочество, — немедленно отпихивает его от себя юноша. — Не рановато ли для возлежаний?

Принц улыбается беспомощно-счастливо, обхватывает под бедрами и отрывая его от пола, уносит из комнаты.

— Где спальня? — хриплый голос не терпит возражений.

— Там... — дрожащими пальцами указывает юноша, и покорно опускает голову на плечо принца.

Тэхён дрожит — его несут на руках в спальню, как нежную барышню! Его — Ким Тэхёна! Юношу, который не дрогнет ни перед чем и ни перед кем! Который сам нагнет кого угодно! А сейчас он готов распластаться и раскрыться перед... демоном своей жизни! И сомнения раздирают его, но все же он послушно льнет, пытаясь унять дрожь.

— Ты тяжелый! — недовольный шутливый возглас принца заставляет резко вскинуть ошеломленный взгляд.

— Я старше тебя, соответственно, и тяжелее! И вообще, поставь меня на пол, — но юноша чувствует, как его наклоняют, укладывая на постель. Чонгук ложится рядом — просто, не целует, не обнимает, лишь смотрит в глаза и улыбается нежно. От демона не осталось и следа, перед Тэхёном лежит совсем молодой юноша, и только сейчас он вспоминает, что Чонгуку всего лишь восемнадцать, а ему почти двадцать.

— Чонгук, послушай меня. Ты принц крови, один из наследников трона. И нашу с тобой связь не примут никогда. А зная законы твоей страны, меня точно ждет наказание за это, а тебя, возможно, изгнание. Стоят ли наши чувства того, чтобы превратить свою жизнь в бесконечную пытку? Ведь, если говорить прямо, я не уверен, что то, что мы испытываем друг к другу, и есть любовь, — мягкий и тихий голос, еще больше затихает на последнем слове, будто он не смеет произносить его.

Широкая ладонь накрывает бледное лицо, мягко проводя большим пальцем по скуле, поглаживает нежно, и глаза сияющими звездами смотрят не отрываясь.

— О том, что я любил Чимина знают и мой отец, и мой брат. И Хосок поддержит меня в любом случае. Так что нам с тобой ничего не угрожает, не волнуйся ни о чем. А насчет наших чувств — почему ты не можешь назвать это любовью? Хотя я признаюсь — я не знаю, что такое любовь, не испытывал никогда. И те болезненные чувства к Чимину, вряд ли являются любовью, в истинном ее проявлении.

— О, любовь прекрасна и восхитительна! Я видел ее собственными глазами! Невероятная по силе и глубине между моим братом и его супругом! — глаза Тэхёна горят, когда он говорит о них, и руки слегка подрагивают от волнения.

— Я знаю о них, Хосок много рассказывал, и я восхищаюсь ими. Безумно хочу увидеть капитана Кима, и твоего брата, сумевшего внушить такую сильную любовь. Но боюсь, мне достанется от него сейчас, — несмело улыбается принц.

— Достанется, это точно, — мягко улыбается юноша, и продолжает вздыхая. — И от брата, и от Намджуна, и от Кёнсу. Скажи спасибо, что мы отца с матерью оставили в неведении.

— Кёнсу?

— Это названный брат Чимина. Они вместе, сколько я их помню. Удивительно преданный и смелый человек. А их нежная любовь с Чарли прекрасна! — мечтательно произносит юноша.

— Чарли?

Тэхён смеется мягко, обхватывая руку принца, и смотрит невозможно счастливым взглядом.

— Да, Чарли — нежный и прекрасный юноша. Я обязательно расскажу тебе обо всех, о каждом из моей большой семьи. И расскажу историю Юнги и Чимина. Поверь, услышав ее, ты поверишь в то, как ломает человека любовь, как меняется его жизнь полярно, как становятся абсолютно неважными все принципы и правила... Любовь прекрасна, Чонгук!

— Я верю! И хочу думать, что и у нас с тобой сильно и навсегда.

— Навсегда? — немного грустно усмехнулся Тэхён. — Признайся, Чонгук. Ведь ты же думал, что чувства к Чимину тоже навсегда.

— Да, — после некоторой паузы, все же выдохнул принц разочарованно, но тут же чувствует теплую ладонь на своем лице и видит взгляд, что звездами сверкают в темноте.

— Мы не будем торопиться, мой прекрасный принц. Судьба свела нас, и будем ей благодарны за это, но жизнь покажет есть ли у нас будущее. А пока, мы можем принять то, что у нас есть сейчас и отдаться теплым чувствам не загадывая ничего.

Чонгук слушал его затаив дыхание, смотря в его сияющие глаза, понимая, что прекраснее и ближе человека он не встречал. Чимин тоже прекрасен, но это чужая красота, далекая, как у какого-то божества. Его хочется поставить на пьедестал, поклоняться ему, наряжать, класть к его ногам дары. Красота Тэхёна другая — мягкая, плавная, грациозная и опасная, но бесконечно... бесконечная родная и близкая, которая у самого сердца, которая дарит покой и, одновременно, волнует кровь! Тэхён его! Его человек, и будет его любовью — он уверен в этом!

— Я слышал одну вашу европейскую поговорку «На чужом несчастье, своего счастья не построишь!». Наверное, мы первые опровергнем это, — чуть хрипло смеется принц, но добавляет серьезно: — Я не успокоюсь, пока не исправлю того, что натворил! И буду считать себя недостойным твоей любви, пока сердце твоего лучшего... нашего лучшего друга, вновь не забьется от счастья! Я обещаю!

Тэхён лишь моргнул согласно, и вновь улыбнулся мягко, сжимая его руку. Они лежали рядом некоторое время, молча, почти засыпая, но Чонгук все время стал ерзать, дергать ногами, пытаясь найти удобное положение. Тэхён открыл один мутный от сна глаз, и прошептал «Чего?».

— Как вы вообще спите на таких высоченных... постелях? Я как будто на дереве сплю. Это даже опасно — можно свалиться во сне!

— Кроватях... Это кровать, Чонгук, — не открывая глаз выдыхает юноша, но потом приподнимается с постели. — Вставай... и помоги мне.

Рывком стаскивают матрас с каркаса, вместе с подушками и покрывалом, и тащат его ближе к камину. Огонь полыхнул от дуновения хлопка постели, на мгновение погрузив комнату в полумрак, но снова замерцал теплым светом. Одежда на них помялась, от долгого лежания. Они медленно и лениво снимали ее, помогая друг другу, ложась рядом на прогретом от близкого огня матрасе. Ничего не говоря обнялись, прижимаясь лбами, переплетая руки и мягкий поцелуй, совсем легкий, чтобы не зажечь в крови огонь, но нежный, чтобы довести до слез. Они уснули рядом, два человека, которым пришлось испытать многое и пройти через многое, чтобы вот так, просто обнять друг друга, просто прижаться к сердцу...

────༺༻────

Море искрится под сиянием весеннего солнца, что ласково пригревает всех. Морская гладь здесь особенная, отличная от других мест, что видели глаза светловолосого юноши: на побережье Марселя она лазурная и переливающаяся как перламутр ракушки; в бухте Александрии невозможно синяя, как перевернутое летнее небо; воды Атлантики спокойно-голубые, что порой кажутся почти белыми, а волны Индийского океана настолько глубоко синие, будто вся синева мира собралась под толщами воды. Но здесь, на песчаном побережье Пусана, она восхитительно зеленая, отдающая изумрудным оттенком, и прозрачная как слеза. В мягкой ряби моря плывут корабли, парусные шлюпки, рыбацкие лодки. Людей в порту много, они снуют туда-сюда, их разговоры на разных языках и диалектах слышны повсюду.

Юноша многое видел и слышал за эти три месяца, что он ходит сюда. Почти каждый день. Как будто у него есть тут какие-то дела. Но все знают — нет у него никаких дел. Он ждет! Ждет его, хоть и обещал себе забыть, не вспоминать, не думать! Но ничего не получается — все так же помнится, все так же думается, все то же имя в крови, все то же лицо перед глазами, все то же голос по ночам под темным пледом. Три месяца тот срок, когда точно можно вернуться, можно получить письмо, но нет ни самого мужчины, ни слова на белой бумаге под сургучной печатью. За ним все время ходит брат, отвлекает другими воспоминаниями, не о нем. Отвлекает на какие-то другие вещи, не на море. Часто приходит Чарли — бесконечный добрый и нежный человек, смешит рассказами, показывает побрякушки местный рукодельников, но в глубине его голубых глаз, юноша видит безумное беспокойство. То же самое он видит в глазах Сокджина и своего прекрасного друга. Только Тэхён часто уезжает в город, наверное у него важное дело. Юноша еще не знает, что это «важное дело» грызет себя от чувства вины, а его лучший друг утешает его поцелуями.

Спокойствие только в глазах Намджуна — через неделю он отплывает в плавание к Ла-Маншу, а через четыре месяца снова будет дома. И капитан уверен, что приедет не один. Вот только от спокойствия не осталось и следа, когда действительно, ровно через четыре месяца, капитал спускался по трапу корабля на родной берег... один. Чимин как-то странно тогда смотрел на его руки, как будто Намджун должен был ему что-то отдать... от него. Но письма не было, и вслух не было произнесено ни слова. Да только по глазам, Чимин все понял — его позабыли и сказали, чтобы он тоже забыл! Невообразимый холод поднялся тогда в душе юноши. В тот вечер его не могли согреть ни жар камина, ни пушистое одеяло, ни руки Тэхёна, ни слезы Сокджина. Намджун прятался от юноши несколько дней, как будто это он был виноват. Хосок приехал неофициально, чтобы не вызывать суматохи местных властей, и был так удручен безмолвием Юнги, не понимая реакции друга — ведь он точно получил их письма. Даже если бы другие письма затерялись, не дошли до него, письмо принца, отправленное по дипломатической линии точно вручено в руки. Он уехал подавленным и смущенным в душе, понимая, что самая красивая и трепетная любовь, которую он когда либо видел, была погублена самым жестоким образом.

*

Осеннее солнце слепит глаза, ярко светит, но не греет, так что приходится дуть на заледенелые пальцы. Ветер с берега толкает в спину, как будто уговаривает быть ближе морю. А море все столь же сине-зеленое, только волны выше, и брызги дальше, так что достают до того места, где стоит одинокий юноша. Он пришел попрощаться. И снова плачет, хотя все слезы выплаканы давно, снова смотрит, хоть глаза привыкли к пустому горизонту. Восемь месяцев достаточный срок, чтобы понять — не приедет, не вернется. Поэтому он прощается.

За спиной стоит императорская повозка — принцесса Су Ин приехала за ним. Она устроила такой переполох, явившись со всей своей пышной свитой в портовый город. Губернатор лично сопроводил ее в особняк Кимов, где она, не терпящим возражения голосом, заявила, что забирает Чимина. Принцесса оказалась той еще заботливой мамашей, не хуже Сокджина, который даже обрадовался такому повороту — Чимин поселится в императорском дворце, у него появятся новые заботы, новые люди будут окружать его, и возможно, все забудется как сон. Поэтому Сокджин с радостью согласился.

— Прощай, Юнги! — и юноша клянется самому себе, что произносит его имя в последний раз. Клянется, что больше не заплачет, клянется, что сможет жить без него. — Прощай...

Повозка, в сопровождении всадников императорской охраны, шелестя знаменами и вышитыми на шелке золототкаными гербами, ехала неспеша. Су Ин молчала долго, позволяя юноше самому принять решение — излить душу, высказать, рассказать о нем. Но Чимин молчал, и принцесса решила — она не заговорит о черном драконе, не упомянет его имени, не вспомнит о времени в Кёнхверу, если такого решение ее Нефритового Лотоса.

— Ты побелел, Чим Ин, и лицом, и волосами. Тебе холодно?

— Да... мне холодно, очень холодно. Но я смогу вынести этот холод. Не волнуйтесь обо мне, моя госпожа.

— Я уверена, все поменяется весной. И тепло снова поселится в твоем сердце, Чим Ин. И для тебя я не госпожа, а Суин — так называет меня мой супруг. И ты так называй, как принято здесь — Суин! — принцесса улыбается тепло, обнимает кутая в теплый мех рыжей лисицы. — Это мой подарок, Чим Ин... Чи-мин... Чиимин, — нараспев пытается произнести имя юноши, и сама с себя звонко смеется.

— Да, правильно... Чимин, — мягко улыбается юноша, бесконечно благодарный этой прекрасной и юной девушке, оказавшейся столь мудрой не по годам.

Повозка подъезжает к воротам Кёнбоккуна, где пышная свита китайской принцессы, ждёт их, склонившись почтительно. Юноша шагает чуть позади монаршей особы, по гладким каменным плитам. Рыжий мех ласкает щеки, греет руки и безумно идет юноше. Снова Чимин ловит тихие перешептывания «Золотой мальчик», но один строгий взгляд черных глаз принцессы, и все замирают не смея и рта раскрыть. Очень скоро все поняли — Паке Чимин подопечный монарших супругов Чон, и к нему — особое отношение. Впервые Чимин поднимает высоко голову, горделиво задирая подбородок. Впервые взгляд янтарных глаз холоднее льда. Это не «Золотой мальчик», это «Серебряный юноша»!

────༺༻────

Снег белыми хлопьями кружится, падает мягко. Его так много, и он так нагло укрывает все вокруг — никого не спрашивает, ни у кого не просит разрешения — падает и падает. Бедные хайни{?}[дворцовая прислуга] несутся по каменным плитам с метелками, вспотевшие, раскрасневшиеся, несмотря на зимний холод. Но стоило уткнувшимся в землю глазам прислуги, увидеть ступающие по очищенным плитам серебряную вышивку сапожек, тут же склоняются еще ниже. Только глаза одного из них воровато поднимаются — нет сил противостоять соблазну не любоваться этой красотой! Мех серебристого соболя пушится под порывами морозного солнца, серебряными кончиками касается прекрасного лица юноши. Волосы в восхитительной палитре мягкого оттенка пшеничного колоса и светлых, словно выбеленных, прядей, не стянутых ни шелком ленты, ни металлом драгоценного украшения, колышутся гладкой волной. Ресницы отбрасывают густую тень на бледное лицо, прячут искры янтаря глаз. И весь его лик, словно выточен из мрамора. Мягкая шерсть кашемира обхватывает его тонкий стан. Пальчики в меховых нарукавниках сверкают платиной, в ушах извиваются нити серебра, и весь он сам как снежное божество, как искрящаяся серебряная звезда.

Чимин проходит мимо сгорбленной прислуги, не замечая ни затаившегося их дыхания, ни восторженного вздоха вслед. Четыре месяца юноша живет в императорском дворце. У него есть свои покои во флигеле супругов Чон. Он носит должность чинсэ{?}[должность магистра наук при дворце императора Чосона] и является официальным лицом принцессы Суин на церемониальных встречах с английскими и французскими послами. У него в подчинении штат писцов, и он также отвечает за переписку супругов с другими важными лицами государства. Жизнь в Кёнбоккуне подчинена строгости и правилам. Во всем нужна дисциплина и порядок, но юноше это нравится. Это отвлекает... не думать, не вспоминать то, о чем поклялся забыть.

Он идет по чисто убранным дорожкам, кутаясь в меха — так холодно, до сих пор холодно, хотя календарная весна уже наступила. Иногда юноше кажется, что это он принес сюда эту зиму, этот холод, ибо в душе у него морозные сквозняки и ледяная пустота. Вокруг люди, разная челядь, важные чиновники и сановники, улыбаются ему отвешивая поклоны, кто искренне, кто завистливо, но неизменно почтительно. Он любимец императорского двора, ему покровительствуют монаршие особы, да и должность чинсэ просто так не дают. Он тоже улыбается... одними губами, и кланяется вежливо, а у каждого, кто видит юношу, сердце заходится от сияющего колыхания густых волос. Но светловолосому все равно... Ноги в вышитых сапожках замедляют свой ход, а затем и вовсе останавливаются, и каждый раз, проходя мимо этого места, сердце замирает. Он медленно поднимает свой взгляд на аллею, что ведет туда... где был их Рай, где расцвела их любовь, где... Он жмурит глаза сильно, «Нет! Я не буду вспоминать... не хочу... хватит!», и практически убегает от этого места, но слеза чистым кристаллом, падает на промозглую землю.

Сегодня юношу ждут — Тэхён приехал в столицу, и в последнее время, он здесь довольно часто. Поэтому, сразу после встречи с принцессой, и выполнения ряда поручений, Чимин спешит в город. Тэхён встречает его теплыми объятиями, широкой улыбкой и новостями из дома. Он рассказывал как вырос Субин за это время, и что на его пятилетие Сокджин готовит грандиозный праздник.

— Но не это самое страшное, — юноша поднимает руки, будто молится небесам. — Намджун просит еще одного ребенка! — выпаливает он на одном дыхании.

— Но... это же замечательно! — Чимин аж привстал от услышанного. — Это прекрасно, еще один ребёнок в семье. У тебя будет еще один племянник! Или племянница?

— Ты не понимаешь! Буквально! Он хочет БУКВАЛЬНО! Они меня с ума сведут. У них какой-то чертов второй медовый месяц! А ведь им за тридцать, не молодые же уже. Ан нет! Они везде и всюду! Эти стоны, вздохи, «Джунн~и!» — пискляво пародирует брата юноша, а Чимин практически сползает от смеха с кресла. — Нет, ты не смейся, но однажды я застукал их на кухне, измазанными в муке и масле, и в очень странной для пекарей позе. Я теперь боюсь на еду смотреть после этого! — в притворном ужасе кричит юноша, а Чимин захлебывается от смеха. О! Он то знает о страсти своих хёнов не по наслышке, и весь экипаж корабля вместе с ним. Но он безумно рад их счастью.

— Это прекрасно, Тэхён. Они счастливы, у них семья, а скоро их станет еще больше. Я рад за них. И я скучаю по ним, по брату...

— Мы тоже скучаем, Чимин~и, очень... Я наверное, перееду сюда, в город...окончательно.

— Так много дел? Ты часто здесь бываешь, чему я честно очень рад, — мягко улыбается юноша, но сталкивается с немного тревожным взглядом друга.

— Только одно дело, ради которого я готов позабыть обо всем остальном. Я... не просто так тебя позвал сегодня, Чимин. Думаю... настало время. Вам надо увидеться и поговорить. Это надо вам обоим, потому что я чувствую — вы оба страдаете от этого. И... признайтесь, вам же все равно не хватает друг друга?

— Чонгук здесь? — безошибочно угадал юноша.

— Да. Он ждёт в соседней комнате.

Чимин молчит. Прячет взгляд, отвернув голову. Складка меж бровей говорит о том, что ему все это не нравится.

— Он изменился, Чимин. Это теперь другой Чонгук. Дай ему шанс, прошу...

— Как давно вы вместе? — зло спросил юноша, на что Тэхён отреагировал судорожным волнением.

— Почти... с того самого... события, — и прячет взгляд, дрожа от холода глаз светловолосого юноши.

Долгие секунды молчания, приводят в отчаяние Тэхёна, потому что он не знает, что будет делать, если Чимин не согласится с его выбором, встанет и уйдет. Без Чимина Тэхён не будет счастлив, а без Чонгука не сможет жить! И он почти смирился с тем, что сейчас потеряет одного из них, как чувствует холод маленькой ладошки, и он обхватывает ее, согревая в своих ладонях.

— Почему скрывал от меня так долго? Поверь, я просто был бы счастлив за тебя! Целый год ты боялся обидеть мои чувства, и прятал свою любовь от всех?

— Я сам не знал, что будет столь глубоко, и я увязну в этом как мальчишка, — невесело усмехается юноша, но потом смотрит другу прямо в глаза и буквально выдыхает. — Я люблю его! — и снова прячет взгляд.

Чимин улыбается мягко, тянется к другу для объятий и прижимает к себе.

— А он знает об этом? — так же мягко спрашивает он. Чимин знает своего друга, знает о его преданности и крепости духа. Но так же знает, что в чувствах он немного труслив и скрытен — он до скрежета в сердце будет молчать, не скажет, не признается. Только страх перед смертью заставил когда-то Тэхёна, признаться в чувствах к другу. Эту дуэль между Алваро и его другом, Чимин не забудет никогда. Он знает о каждом шраме на теле Тэхёна, полученном из-за него. И теперь, когда его прекрасный друг признается, что влюблен и желает, чтобы его близкие люди знали об этом — кто он такой, чтобы выказывать хоть какое-то свое недовольство или неприятие?! Тэхён заслуживает самого лучшего, заслуживает любви самой большой и искренней. И Чимин примет выбор своего друга, даже если этот человек разрушил всю его жизнь!

— Нет... я не могу... пока. Не знаю почему...

— Скажи ему... сегодня же. Ты не знаешь, что будет завтра. Пока он рядом, пока вы вместе... люби его, — и замолкает, опустив руки, но все нашел в себе силы улыбнуться. — Позови его.

Чонгук вошел черной тенью, величественной и прекрасной. Он вновь изменился — черты лица заострились, но столь же красивы. Плечи шире и талия уже, стройные ноги и крепкие бедра обхваченные мягкой черной кожей брюк. Шерстяной чонбок мягкой ангоры, шитый серым жемчугом, обхватывает молодую грудь. Но будь он сто раз красив и тысячу раз величественнее, для Чимина он ненавистен. И это последний человек, которого он хочет видеть, но ради Тэхёна сделает это — примет Чонгука как избранника своего друга.

— Чимин? — голос тот же, как из детства, тонкий и немного хриплый. — Мне нет никакого оправдания и нет прощения. Я знаю это. И только сейчас, спустя почти год, я осмелился заговорить с тобой, — принц стоит перед ним прямо, столь же величественно выпрямив спину, и смотрит немного горделивым взглядом, как будто не прощения просит, а он сам ждет объяснений. Но потом, что-то меняется сразу — во взгляде, в осанке. Он прячет глаза отворачиваясь, и ошеломляет всех, садясь на колени перед юношей, смотря прямо в глаза.

— Завтра я с братом отплываю во главе посольства. И первым делом мы поедем в Великобританию. Я поеду к нему, Чимин! Поеду к Юнги! — юноша вздрогнул, услышав имя мужчины, и сердце мгновенное простреливает так, что больно. Он прикрывает глаза, пряча выступившие слезы. Такое волнение только от его имени! А что с ним будет если увидит его?! Он чувствует руки Тэхёна на своих плечах, и пытается успокоиться.

— Я расскажу ему всё. Покаюсь перед ним, как сейчас перед тобой. Он все поймет, что ты не виноват, что это я тебя заставил! Я привезу его обратно...

— Нет! Не смей! — крик юноши заставил замолчать принца, ошеломленно смотря на него. — Не смей говорить ему, что жду его, что тоскую по нему! Хочешь облегчить себе душу, покаявшись перед нами, сбросить камень вины — пожалуйста! Но не смей решать ни за меня, ни за него! Он мне не нужен... больше не нужен! Так же как и я ему... Я прощаю тебя ради Тэхёна, и разговариваю сейчас с тобой только ради него. Ни былой дружбы, ни сердечного тепла ты от меня не получишь. Даже если я простил... утерянную любовь... я не прощу тебе палача, что стоял с топором над головой Тэхёна!

— Чимин, не надо... — Тэхён взволнован не на шутку.

Юноша слышит друга, и успокаивается, но отворачивается от них.

— Хорошо. Простите меня. Я не хочу чтобы мы больше говорили об этом. Хватит, достаточно времени прошло... и все забывается... уже. Тэхён! Если из-за меня ты не мог принять Чонгука до конца, то сделай это немедля. Не стоит отказываться от своих чувств, из-за чувства вины. Чонгук! Береги его, береги свою любовь! Не допусти того, что случилось со мной и... с ним. Прощайте. Я возвращаюсь во дворец.

Светловолосый юноша стремительно покинул дом, садясь в полутьму повозки, и только здесь дал волю слезам. Все так же больно, все так же обидно, и он плачет, зубами вцепившись в кулак, чтобы его рыданий не слышал возничий. Неправильное, ужасное чувство ненависти и зависти накрыло бедного юношу — тот, кто лишил его Юнги, теперь счастлив, любит и любим! Он пытается думать о друге, чтобы избавиться от этого удушающего чувства — не получается. Он ненавидит Чонгука! До сих пор не осознавал, как он его ненавидит! И даже ради Тэхёна, не получается побороть себя.

Повозка у ворот дворца смиренно ждет, когда прекрасный и заплаканный господин выйдет, и вступит своими крохотными сапожками по мощеной дороге.

Ноги сами несут, юноша не смотрит ни на что и ни на кого, лишь бы поскорее оказаться в своих покоях, спрятаться, завыть в голос от дикой несправедливости. Он идет, почти бежит, закутавшись в мех соболя и все так же глотает слезы... и застыл как вкопанный, потому что он стоял... перед павильоном Кёнхверу. Спроси его кто под пытками — юноша не сможет ответить, как он здесь отказался. Ноги сами принесли, сердце само привело, и юноша затихает беспомощно — он любит! Он любит его! И это неизменно, непоколебимо, вечно! Его любовь к Юнги бессмертна!

Внутри все так же: те же шахматы в углу, те же умные книги на столиках, те же парчовые занавеси, китайские вазы, золотые павлины на гобеленах, и повсюду любовь — их любовь! Их поцелуи нежной влагой и тихим стоном плывущие в воздухе! Их объятия бархатом ладони, шелком кожи к коже! Их шепот о самом главном, настоящем, прекрасном что только может быть на земле! Соболь остался серебряной грудой лежать на полу. Ладони оглаживают красный шелк матраса, светлые пряди рассыпаются по нему и слезы кристаллами текущие по вискам затекают в них. Он долго лежал задыхаясь от слез, пока саднящее горло не приказало завыть в голос, чтобы хоть как-то облегчить боль. И юноша кричит, впервые за долгое время кричит его имя, сжимаясь от боли. Молит в голос: «Вернись... приди... скажи что любишь! Вернись!..»

Почти полночь. Испуганные слуги, что искали его по всему дворцу, доложили принцессе «Он в Кёнхверу. Сидит за столом и пишет письмо». Суин не нужно гадать почему он там, и кому пишет письмо. Завтра ее супруг отбывает с дипломатической миссией, но главная его миссия — это герцог Эссекский. И Чонгука он берет с собой не просто так. Но все же волнение за юношу было сильным, поэтому она приказала слугам и охране следить за Чимином до утра.

────༺༻────

Огонь камина пылает, тихо потрескивая сухими поленьями, шипит, когда пахучая густая смола, вытекает из крепкого ствола. Белое дерево горит в жаре пламени, красные языки облизывают его, утягивают в огненные объятия, хочет съесть его поскорее. Да только оба знают, что исчезнут когда их жаркий танец закончится — белое дерево станет черной пылью, красный огонь — серым дымом над остывшими углями. Тэхён плавится, горит в жарком объятии Чонгука. Тонет в его поцелуе, в его волосах, в его глазах. Он не отпустил его сегодня. Он послушался друга — любить пока рядом, пока вместе. Завтра его любимый мальчик уплывает, и вернется только через полгода. Впереди у него много стран, много встреч, приемов и переговоров. Его сильный и красивый принц совсем взрослый мужчина. Сегодня он сделал первый шаг к тому, чтобы исправить свою ошибку. Тэхён понимает — только столь длительное время позволило его другу принять Чонгука, поговорить с ним. Пылкий поцелуй в шею, отвлек его от этих мыслей.

— О чем ты думаешь, Тэхён? Вернись ко мне.

— О Чимине, — признался юноша. — Я волнуюсь о нем бесконечно!

— Не нужно. Завтра я на шаг буду ближе к своей цели — вернуть утерянное счастье Чимину. Все будет хорошо, вот увидишь.

Руки так же горячо скользят по шелку одежды, губы требуют поцелуя, кожа хочет прикосновений...

— Не уходи, Чонгук! Останься со мной... сегодня ночью, — бархат голоса невозможно ласков, и глаза сияют желанием. — Хочу провести с тобой ночь... полную любви и ласки! Останься... — последнее слово шепотом на ушко.

Огонь, вспыхнувший в глазах принца, не уступал по силе полыхающему камину, около которого они лежали на расстеленном мягком одеяле.

— Ты... хочешь... быть со мной?! Наконец-то я слышу эти слова! О, боги! Я до безумия хочу этого, с самого первого дня, когда поцеловал тебя! — и принц порывисто жмется к его лицу, выдыхая горячо по щеке, чувствуя как мурашится кожа под его дыханием. — Так долго!..

— Но Чонгук, тебе было только восемнадцать. Я чувствовал себя извращенцем, соблазняющим юнца!

— О, боги! Только из-за этого?! У меня свой гарем с шестнадцати лет, поверь, я давно не девственник! Хочу тебя, Тэхён! Бесконечно, безумно долго хочу!

Кто такой Тэхён, чтобы не исполнять желания своего мальчика, своего прекрасного демона? Он сопротивлялся сколько мог. Но в эту ночь, хочет отпустить все! Хочет любви и ласки — получать и самому дарить!

— Иди ко мне, мой прекрасный демон! — и притягивает к себе с бесконечным трепетом, целует нежно и влажно, снова сходя с ума от вкуса любимого.

Чёрный шёлк упал на мерцающий в пламени камина, лак паркета, чуть глухо звеня вышитым жемчугом. Крепкие бёдра отлились смуглым загаром, когда Тэхён стянул с юноши мягкую кожу брюк. Драгоценные пуговицы из слоновой кости трепетно распахнулись под пальцами Чонгука. Жадность его рук не знало предела — он был юн и нетерпелив! Только невероятная сила воли Тэхёна заставляла держать себя в руках — не разорваться на тысячи осколков от невозможного желания. Так откровенно они ещё не трогали друг друга, не смотрели так обжигающе. Пальцы проводили по выступающим ключицам, по возбуждённым соскам, находили следы шрамов, губы целовали их — один на плече, что лёгкой звездочкой от шпаги осталась, другой — на смуглой коже бедра, как глубокая царапина, оставленная во время страсти. Тэхён прижался щекой к коже живота своего любимого, чувствуя крепкие мышцы, судорогу в них от горячих ласк руками. Плоть его мальчика была крепкая, тонкая и длинная, как и должно быть у молодого юноши. Он услышал сладкий стон, когда коснулся его губами, почувствовал, как он выгнулся от нетерпения и сильные пальцы впились в каштановые кудри. Юноша хотел ощутить во рту взрыв эйфории его любимого, чтобы по нёбу горячей сладостью протекло его семя, но его с силой оторвали за секунду до оргазма и посмотрели в глаза.

— Н-нет... — едва смог выдохнуть юноша, что дрожит в испарине. Он тянет Тэхёна к себе, манит огнем глаз, раскрытыми губами, и юноша не сопротивляется — накрывает своим горячим телом, а губы поцелуем. Лишь пальцем невесомо провел по члену от влажной головки до широкого основания и тело под ним выгибается от оргазма. Тэхён наслаждается восхитительной картиной — экстазом своего любимого: его дрожащими ресницами, лихорадочным румянцем на смуглом лице, раскрытыми в немом стоне алыми губами, и не может устоять вновь не поцеловать столь манящую родинку. Он слышит тихий хрип первого вздоха, видит затуманенный взгляд обращенный на него и волнение, с которым он смотрит. Тэхён целует его руку, прижимает к своему лицу, и замирает, когда слышит хриплый, нежный голос любимого.

— Хочу... чтобы ты стал первым... для меня. Чтобы ты сделал меня своим... сегодня ночью. Прошу... люби меня.

Юноша ошеломлен. Он готов был сегодня принять любимого, готов был раскрыться под ним, но его прекрасный мальчик просит любить его! Растерянность первых секунд сменилось сладостным желанием и, одновременно, невероятной нежностью. Чонгук сам разводит колени, тянет его на себя, но смущенно отводит взгляд.

— Я готов... для тебя, уже давно. Мой лекарь мне все объяснил, — принц вспыхивает еще сильнее, но потом смотрит открыто и решительно. — Я так хотел этого. Не сердись на меня, прошу!

Тэхён с глухим стоном опускает голову на грудь любимого, не верит, что сможет выдержать столько счастья! Его любимый хочет его, хочет его любви, верит ему!

— Ты просто демон, Чон Чонгук! Мой прекрасный и любимый демон! Я люблю тебя, Чонгук! Люблю... бесконечно и безнадежно люблю!

Глаза горят волнением, неверием и восхищением одновременно, и Чонгук медленно приподнимается на дрожащих локтях, смотря влажным взглядом на любимого.

— Ты сказал! О, Тэхён... я так долго ждал этого, — и жмется лбом к щеке, обнимая нежно одной рукой за плечи. — Скажи еще раз, умоляю!

— Люблю, Гукк~и... люблю тебя, — шепчет юноша, а самого невозможно распирает от ошеломляющего контраста. Перед глазами до сих пор картинка в темнице — кандалы на руках и Чонгук с факелом в руке, сидящий перед ним с непроницаемым лицом, а потом — их бой — Чонгук, извивающийся гибкой черной сталью! И сейчас — Чонгук дрожащий от наслаждения, весь в любовной испарине, с рассыпанными влажными кудрями и алыми губами! Тэхён просто умирает, он тает от невозможной нежности!

Чонгук разводит колени шире, приподнимает бедра, чтобы его любимый мог теснее прижаться. Он действительно готов — растягивал себя гладким стеклянным стержнем. Потом, в последующие их ночи любви, он сделает Тэхёна своим, будет любить его со всей силой и страстью. Но сейчас, в их первый раз, хочет нежности и трепета от любимого...

Горячий член скользнул мягко, и Чонгука прошибает сразу — это не холодное стекло, это пульсирующая, живая плоть, и мужчина над ним дрожит и стонет, пока проталкивается глубоко. Влажные каштановые пряди закрывают пылающее лицо, мышцы напряжены так, что бугрятся под покрытой испариной медовой кожей. Он замирает, им обоим нужно привыкнуть — Чонгуку к пульсирующей плотности внутри, Тэхёну к сводящей с ума тесноте.

— Можешь... двигаться, — хрипит юноша, пытаясь расслабиться и медленно зарывается пальцами в каштановые волны свисающие над ним, открывая напряженное лицо мужчины и видит закрытые глаза.

— Посмотри на меня, Тэхён! Не бойся сделать мне больно, — и сам оплетает его бедра ногами...

Камин пылает сильнее от духоты в комнате, но его жар не сравнится с огнем двух тел, что содрогаются в ритмичных толчках. Языки пламени освещают их мерцающие от влаги тела. Чонгук на коленях, опираясь на локти, зубами впившись в кулаки, принимает быстрые и мощные толчки любимого. Он сам так хочет — сначала нежно, потом грубо, и каждое движение, каждый хриплый рык мужчины над ним, приводит его в неописуемый восторг, волнами расплываясь по телу. И клянется, что «отомстит» так же сладко и страстно!

Пламя почти погасло, и Тэхён медленно подкладывает полено в очаг, стараясь не потревожить уснувшего у него на руках любимого. Он спит, уткнувшись в его предплечье, такой мягкий, нежный мальчик. Но Тэхён знает, каким страстным и одержимым может быть его прекрасный демон, Чон Чонгук! Он переплетает с ним пальцы трепетно, и прежде чем провалиться в темноту сна, почему-то вспоминает, как подрагивали пальцы Чимина, когда он уходил от него. Наверняка его друг проплакал всю ночь. Горечь вины снова затапливает юношу, и ему кажется, что от этого он не избавится никогда.

***

Солнце, в это морозное весеннее утро, встало невероятно рано, обещая теплый день. Но даже жар огненной богини солнца, не способен отогреть холод в сердце бедного юноши, что сидит обреченно перед сложенным и запечатанным письмом. Он смотрит на белую бумагу, на застывший сургуч с рисунком лотоса, и разрывается от желания сжечь его. Но он сидит смиренно, не шелохнется, ждет времени, чтобы передать это письмо «посыльному». Юноша смотрит на свои пальцы измазанные в каплях чернил, и усмехается — то же мне, магистр наук называется. Так тяжело ему еще не давалось ни одно письмо — сколько рвал, комкал, спихивал со стола в гневе. Но все же написал!

— Ваше Высочество, прошу Вас... передайте это письмо... Минхо, от меня. — голос дрожит, пальцы легко подрагивают, глаза заплаканные и опухшие.

— Минхо? — Хосок озадачен и смотрит неуверенно. — Точно Минхо? Ты уверен, Чимин?

Письмо действительно адресовано сыну Юнги. Последние остатки гордости не позволили написать напрямую герцогу, но содержание — для него! Для единственного мужчины, для его любимого!

— Да, Ваше Высочество... прошу Вас, передайте... что жду ответа, — и поднимает свои больные глаза полные такой тоски, что у принца сердце сжимается. — Очень жду!

— Передам! Обязательно передам! И письмо и слова... — Хосок горячо обещает, но не говорит, что привезет его. Он знает — Юнги не приедет. Об этом он твердо сообщил в своем письме, содержание которого, Чимин никогда не узнает. Но все же, принц надеется, что это письмо может поменять все...

────༺༻────

Весна наступила невероятно быстро, хотя на дворе уже середина апреля. За два дня сошел весь снег, обнажив мягкую зелень травы. За неделю всё зацвело и зазвенело, как будто и не было никакой зимы. По ночам можно было слышать в нежной весенней тишине, как трещат почки на ветках, как мягко свистят молодые побеги бамбука. Еще через неделю птичьи переливы доносились отовсюду, и воздух наполнился невероятным опьяняющим ароматом цветов. Именно в это время весеннего буйства красоты природы, в жизни юноши появился Симидзу Сан — мужчина-воин, самурай.

В тот день, главная площадь Кёнбоккуна, Кванхвамун, была украшена для встречи высокородных гостей — главный наместник сёгуна{?}[Сёгу́н — в японской истории так назывались люди, которые управляли Японией большую часть времени с 1192 года до 1868 году.] Токугавы Симидзу Фумико прибыл с официальным визитом, во главе большого посольства. Этому гостю в императорском дворце Чосона были одновременно рады и не рады. Рады, потому что князь Фумико единственный, из правящей верхушки Японии, кто не был настроен агрессивно по отношению к Корейскому государству; не рады, потому что приезд столь внушительного посольства означало только одно — соседняя страна настроена усилить свое влияние здесь. Но все же, гостей встречали пышно, со всеми почестями. Почему-то император отдал приказ, всем служителям и чиновникам одеться в цвета национального флага Тхэгыкки — в синий, красный или белый, а представителям правящей династии в свои лучшие наряды и драгоценности. Чимин выбрал красный, просто красный шелк без вышивки и жемчугов, с традиционной черной подкладкой. Он надеялся, что не станет выделяться среди других в столь простом наряде — о, как он ошибался!

Юноша идет по дорожке к главной площади, где сейчас много людей, скромно опустив глаза, вежливо отвечая на приветствия, но неизменно с прямым разворотом плеч и чуть приподнятым подбородком. И снова взгляды, перешептывания, восхищенные вздохи, но на этот раз слишком уж явственно. И Чимин слегка недоумевал, что сегодня в нем такого особенного — более скромного наряда у него еще не было?! Но юноша сам не знает, как он изменился за этот год, за эту долгую зиму: тонкий стройный стан, столь долго скрываемый мехами, теперь плотно обхвачен красным шёлком, соблазняя узкой талией и плавным изгибом бёдер; прекрасное лицо с заострившимися чертами, острая линия подбородка, высокие скулы, чуть острый носик, прямой разлет бровей, и губы, вводящие в греховные мысли многих мужчин. Волосы, отросшие ниже плеч, умаслены и не стянуты ничем. С того дня, когда Чимин сжег все свои драгоценности, он ни разу не одевал золотых украшений и благородных камней. Все что он себе позволял — это серебряные серьги и кольца. И сейчас на нем только змейки в ушах, и колечки на указательном и среднем пальцах. Так что — да, Чимин не понимал, чем он мог вызвать такое большое волнение. Едва он встал на подобающее место в свите принцессы, чтобы сопроводить ее на площадь, Суин зовет его ближе, а от главных ворот уже слышны звуки барабанов.

Всадники величественной кавалькадой въезжают на площадь. Впереди едет сам князь — даймё{?}[высшее сословие в иерархии самураев.] Симидзу Фумико — крепкий, жилистый мужчина, чьи седые волосы указывают на почтенный возраст. За ним четверо всадников фудай-даймё — и все воины-самураи в великолепных доспехах с благородным оружием наперевес. К их лошадям прикреплены родовые знамена — знак их принадлежности к домам санкэ{?}[правящие дома в Японии, из которых выбирали сёгуна.]. Среди них — гордость и надежда Фумико — его внук — Симидзу Сан, чье имя отражает весь внутренний мир воина — «чистая вода»!

Сан молод, он недавно встретил свою двадцать пятую зиму, прекрасен и телом, и душой, благороден в мыслях, скромен в воспитании, но горяч в страсти. Он едет позади своего деда, своего кумира, преисполненный спокойствием и радушием, любуется красотой дворца украдкой. Глаза опускаются на каменные плиты, где замечает розовые лепестки цветущей вишни, кружившиеся в весенней поземке. Но взгляд цепляет красный шелк чужого наряда, и глаза поднимаются выше, отмечая стройность юноши. Мир перестает существовать в том виде, в котором он знал до этого, когда Сан увидел лицо. Нет на земле более совершенной красоты, более прекрасных черт, более изысканного совершенства чем то, что сейчас видит перед собой молодой самурай. Руки крепче сжимают поводья, конь под ним чувствует волнение хозяина, тревожится, потряхивая чёрной гривой, и с лёгким ржанием мотает головой. Сан наклонился к шее коня, мягко укладывая широкую ладонь меж его ушей, успокаивая, а сам глаз с прекрасного видения не спускал — перед всей нарядной толпой жадно ласкает взглядом.

Юноша в красном стоит не шелохнувшись, опустив глаза скромно, сцепив крохотные пальчики меж собой. Волосы светлой гладкой волной струятся по плечам. Мягкое колыхание ветра, заставило тонкую прядку прилипнуть к божественным губам, и Сан умирает. «Подними глаза! Посмотри на меня! Посмотри... на меня!» — мысль распирает его, заставляя сжиматься, и дышать судорожно. Но происходит чудо — прекрасный юноша смотрит на него, являя под ресницами невероятную глубину янтарных глаз. Сердце бешено заходится, и воин выпрямляется с улыбкой — он заметил как вспыхнули нежные глаза, что тут же скромно опустились вниз. От охватившего его чувства, воин неконтролируемо натягивает поводья и лошадь встает на дыбы, еще больше привлекая внимание к мужественному всаднику в черных доспехах. За его спиной широко развивается синее полотно родового знамени, и драгоценная сбруя коня сверкает под весенним солнцем. Самурай величественно прекрасен — рваные длинные пряди черных волос развеваются, белое лицо не тронутое загаром и щетиной, гладкое и чистое. Мягкий хлопок серого кимоно с синими широкими лентами, под сверкающими доспехами, обхватывает крепкий стан мужчины.

Всадник почти проехал мимо прекрасного юноши, а глаза все на нем же, и голова до неприличия поворачивается в его сторону. Кавалькада все движется сверкающей рекой, шелестя знаменами с глухим стуком доспехов. Встречающие их хозяева слегка растеряны — столько самураев, словно пришли уже захватывать страну! Всего Чимин насчитал тридцать всадников даймё и около пятидесяти самураев низшего сословия секио. Примерно столько же челяди и слуг. Такого большого посольства они еще не принимали во дворце! Это было и величественно и страшно!

— Чимини! — юноша услышал тонкий голосок принцессы и поклонился. — Этот всадник, что был смутен твоей красотой великолепен. Ты не находишь? — улыбается девушка, прикрываясь веером.

— Если Ваше Высочество так считает, то пусть так и будет, — вежливо улыбается юноша, и все же невольно посмотрел вслед всаднику, и совсем не ожидал, что на него все еще смотрят. Чимин вспыхивает, словно его поймали за подглядыванием, и опускает взгляд, не зная какую бурю в душе самурая вызвал этим.

Всадники спешились, отдав своих великолепных коней под узды слугам. Фумико подзывает даймё ближе, что уже вовсю смеются над Саном.

— Я видел красный цветок, смутивший твой взор и, думаю, сердце. Он прекрасен, — голос князя, обращенный к внуку, спокоен, но полон мягкости.

— Да, мой господин. Мои глаза не видели ничего прекраснее.

Князь усмехается в седые усы, смотря на самурая:

— Вознесем молитву духам предков, чтобы наш визит закончился удачно, и ты смог увести с собой прекрасный цветок.

И сердце воина поет хвалебные речи всем духам и все богам, которых он знает, и сам себе клянется — он увезет столь дивный цветок с собой!

На ступенях послов встречали наследные принцы, и среди них не было ни Хосока, ни Чонгука, что почти месяц как в отъезде. Тронная зала, в которой Чимин бывал не раз, сверкала густой позолотой, и черное дерево колон обвивали цвета Тхэгыкки, а сам символ Великих Начал — единение черного и белого, инь и ян — притягивал взгляд сразу, едва оказавшись в этом величественном зале.

Чимин стоял в самом углу, практически спрятавшись за спинами других. Но даже отсюда он чувствует взгляд черных глаз, что так похожи... на его глаза! Зачем он только посмотрел в них, зачем только поднял свой взгляд — сердце разорвалось кровавыми кусками, едва он увидел лисий разрез и черные омуты! Юнги! Он поклялся не вспоминать этого имени, но юноша давно клятвопреступник! Нет никаких сил противостоять своей любви... любви к единственному мужчине, к Юнги! И едва увидев эти глаза незнакомого самурая, лицо Юнги до сих пор стоит перед глазами — ресницы подрагивающие во сне, бледные губы целующие его руки, нос-бусинка, такой же как у Минхо, черный огонь глаз и голос... голос сводящий с ума, до сих пор звучащий в ушах прекрасной хриплой музыкой.

Чимин опомнился, когда церемония коленопреклонения завершилась, и гонг возвестил о начале праздника. Главный дворцовый распорядитель чимрэ объявил о пятидневных состязаниях, в честь дорогих гостей. Но юноша словно находился в прострации, ничего не слышал и не видел, и лишь ориентировался на синюю юбку принцессы. Он покидает площадь в свите Суин, но сама принцесса направляется в паланкин императрицы. Чимин же спешит во флигель, надеясь за работой позабыть об охватившем его воспоминании. Он мысленно считает каменные плиты под ногами, чтобы отвлечься, когда сталкивается с серой тканью широких оби, и дальше скользит по черным доспехам вверх, ошеломленно уставившись в лисьи глаза.

— Даймё Симидзу Сан, — и мужчина склоняется перед застывшим юношей.

Вокруг них замерли несколько людей, тоже из свиты принцессы, и с интересом смотрели на них. Чимин растерянно осматривается, беспомощно озираясь — что он должен делать? К нему подошел один юноша из придворных писцов, и обратился к Чимину:

— Он представился Вам, господин. Сказал, что его зовут князь Симидзу.

— Я тоже должен ему представиться? — немного недовольно спрашивает юноша, и получив утвердительный ответ, продолжает, так же хмурясь: — Передайте князю, что я простой чинсэ, недостойный быть представленным столь высокородному самураю. Но раз он желает знать мое имя, можете передать — меня зовут Паке Чимин.

Юноша все перевел, вызвал легкую улыбку воина, что отрицательно качал головой.

— Ками! Канэко ками! — воин склонился еще раз.

Юноша переводчик смотрит непонимающе на князя, потом на столь же растерянного Чимина.

— Он сказал, что Вы... дух, небесный дух? То есть золотой небесный дух. Ангел, наверное... — и хлопает глазами странно.

Чимин слышит легкие смешки за спиной, и смущение накрывает его.

— Какой еще дух? Вы же сказали мое имя? — юноша рассержен, но видит утвердительный кивок переводчика.

Мужчина вновь заговорил, снова закончив легким поклоном, и смотрит горящими глазами, что Чимин, на секунду, вновь впал в прострацию от этих лисьих глаз.

— Князь приглашает... В-вас с собой н-на праздник, господин... — переводчик аж заикается, когда обращается к юноше.

— Нет! Скажите, что я занят... у меня дела... я не могу.

— Вы откажете иноземному князю?! Это немыслимо! — ошеломленно выдыхает переводчик.

— Да, откажу! Пускай катится к черту! — юноша сдерживает себя из последних сил, а смешки вокруг становятся громче. — Я ухожу! — и коротко поклонившись, стремительно уходит, оставив растерянного переводчика плести небылицы перед самураем.

Сердце заходилось в бешеном ритме от только что пережитого знакомства. Князь Симидзу — красивый, высокий, мужественный. Он совсем не похож на Юнги, только глаза смущают душу и тревожат сердце... но это не Юнги! Чимин практически не притронулся к бумагам за день, он так и не смог отпустить воспоминания о мужчине. Теперь, когда расстояние между ними огромно, а время убивает разлукой, каждый взгляд, каждое слово, каждое объятие вспоминается с особым трепетом и болью. И нет от них спасения несчастному влюбленному юноше.

Уже ночь на дворе, и юноша поднимается с насиженных колен, расправляя красный шелк. Едва он вышел из флигеля, устало закрыв за собой дверь, видит мужчину, что сидит со скрещенными ногами, приосанившись и одной рукой опираясь на рукоять катаны. Фигура князя столь впечатляющая и величественна, что юноша застыл, уставившись на мужчину. Симидзу поднялся столь грациозно, сразу надвигаясь на Чимина мягкими, плавными движениями, словно гибкий серый тигр, сверкая черными глазами, что юноша попятился назад. Князь замер, заставляя этим остановиться юношу, и медленно поклонился, боясь испугать еще сильнее. Чимин вздрогнул, когда услышал прекрасный английский говор:

— Я бы хотел принести свои извинения, за неподобающее поведение сегодня днем. Прошу простить меня, Ками! — и вновь склоняется перед юношей.

— Вы говорите по-английски? — немного ошеломленно спросил юноша, но быстро опомнился, и поклонился сам. — Князь Симидзу, думаю, это мне надо принести свои извинения.

— Нет, все правильно. Это я пренебрег правилами приличия, и нагло подошел знакомиться с Вами без разрешения. Позволите представиться еще раз? — и получив утвердительный кивок, вновь склоняется. — Меня зовут Сан, князь Симидзу.

Чимин улыбается мягко, слегка опустив глаза, и говорит легко, без страха:

— Очень приятно! Меня зовут Чимин, — и протягивает руку для пожатия, лишь потом осознавая свою глупость. Но он не успевает опустить ладонь, как ее обхватывают трепетно, нежно сжимая, и голос низкий волнует до мурашек.

— Я знаю этот европейский способ знакомства. Мое сердце преисполнено радостью, от того, что увидел Вас, прекрасный Ками!

Чимин немного сжимается от непонятного волнения, не смея взглянуть на мужчину:

— Я тоже... рад знакомству, господин Симидзу...

— Сан... Прошу Вас, доставьте еще радости моему бедному сердцу, назвав меня по имени.

Юноша вспыхивает еще сильнее, и буквально выдавливает из себя:

— Сан...

Он молча отворачивается и спускается по деревянным ступеням террасы, мягко шелестя шелком. За ним тенью идет мужчина, отставая на шаг, что довольно близко, и юноша чувствует как горят глаза князя, как жадно он смотрит на него, как вздымается грудь мужчины в сером кимоно с синими лентами. Они идут молча некоторое время сквозь весеннюю ночь в свете мерцающих фонарей и серебра полной луны. Юноша сам не понимает почему позволяет Симидзу идти за ним, позволяет любоваться собой, но они все так же идут почти рядом.

У самых дверей в покои, князь просит юношу прийти завтра на состязания лучников, где он будет принимать участие, на что Чимин согласился, вновь удивляясь сам себе. И лишь когда, простившись с мужчиной, юноша оказался один, он понял свою непонятную покорность перед князем — он представлял себе, что это был Юнги! Это он шел за ним в тишине нежной ночи! Это Юнги смотрел на него горящими глазами, лаская точёный профиль! Это его сердце заходилось в бешеном ритме так, что грудь вздымалась от любовного волнения! Юнги! И сердце вновь разрывается, в который раз, от невозможной любви и боли — его здесь нет! И это был не Юнги...

────༺༻────

О, как прекрасна весна в этом году в Чосоне! Как восхитительны ее нежные цветы, как ароматны ее бутоны розовых пионов, как чист ее небосвод в синеве, как музыкой звенят ручьи, и все живое вокруг тянется к теплу и любви. Ничто не сравнится с изумрудом первой листвы, с алмазом первой росы, с золотом первого луча... Но спроси сейчас сердце самурая, что прекрасней на земле, оно ответит без промедления — «Ками! Нет прекрасней и нежнее него! Нет совершенней красоты, чем лицо Канэки! Нет большего восхищения для меня, только Ками Чимин!»

Сан ждет... со сладостным волнением в сердце ждет прекрасного юношу! Как же сильно он утонул в омуте золотых глаз, в светлом переливе дивных волос. Как быстро любовь охватило его сердце, и что в этом виновато, он не знает. Может опьяняющая весна? Может невозможная красота юноши? Или одинокое сердце само захотело тепла и ласки, да так, что бросилось в пучину нежной страсти с головой. Сегодня он будет бороться с лучшими метателями стрел Кореи за весьма символическую награду — маленький букет весенних цветов из рук первой красавицы императорского двора. А у самого воина чувство, будто он будет бороться за сердце Ками. Он уверен — если он выиграет состязание, прекрасный юноша посмотрит на него другими глазами. И он выиграет!

Место состязания — искусственный пруд дворцового парка, весь утопающий в розовом буйстве цветущей вишни и королевских пионов. По ровной глади темного пруда плавают белые и черные лебеди — подарок китайского императора. К середине пруда ведут четыре моста, а в центре, на сваях, стоит широкая площадка с резными перилами. Это место для лучников. Их цель — мишени в северной части пруда — красный Чосона, синий Японии. Среди огромной толпы зрителей, устроившихся на берегу, отважный самурай ищет глазами дивного юношу, и не находит. Сердце стучит волнительно — неужели не придет?!

Лучники отвешивают поклоны императору и князю Фумико, что взошли на специальный помост, уместившись в кресла. Пора начинать состязание. Их четверо от каждой стороны, у каждого пять стрел — всего двадцать выстрелов. Мишень на расстоянии ста футов (32 м), через десять выстрелов их отодвинут еще дальше. Победит та сторона, чьих стрел окажется больше в центральном круге мишени. Первым натягивает тетиву лучник Чосона, и затаившая дыхание толпа, взрывается аплодисментами и одобрительными криками, когда воин попадает точно в цель. Следующая стрела самурая Токугавы также попадает точно в цель, вызывая восторженные охи и боевой клич товарищей по оружию.

Сан все так же смотрит, не видит его и пелена перед глазами встает от непонятного чувства горечи. Следующие метатели оба не были столь точны как первые, но и их подбадривает радостная толпа. Некоторые гости так входят в азарт наблюдаемого ими действа, что взбираются на мосты, ближе к лучникам. Людей на берегу меньше, но среди них нет того единственного, кого хотят видеть глаза самурая! Нет Чимина! Третий выстрел, и удача на этот раз на стороне воина Чосона, от чего люди просто взрываются радостными криками. Тетива в руках князя Симидзу звенит от напряжения. Тёплое гладкое дерево ясеня изогнулось причудливой дугой, раскрываясь на концах хвостами драконов. На пластинах слоновой кости символы его предков, дарующие силу духа. Перо черного ворона привычно проходит меж длинных пальцев, когда серебро стали касается сердцевины дуги. И плечевая мышца самурая бугрится от напряжения, когда натянутая тонкая стрела касается щеки. Но тут, глаз цепляется... и он видит... видит, как плывет по берегу... невозможное, восхитительное, невероятное чудо — его Ками!

Чимин долго сидел, не хотел выходить, не шел на уговоры своей совести, что напоминало — обещал ведь прийти! Он давно готов, наряжен, накрашен, надушен — приказ принцессы, который не обсуждался! И вот, он в восхитительном длинном ханбоке, цвет которого он назвал «цветом зреющего лимона», ибо такого нежного желтого оттенка он еще не видел. Суин прислала украшения, которые она сама выбрала, и юноша сейчас смотрел на них. Золото! Принцесса прислала золотые серьги и браслеты! Сможет ли он пересилить себя — прикоснуться к драгоценному металлу...

Он идет через весь парк к пруду, медленно и неуверенно, словно сам боялся, что может повернуть обратно. Людей мало, только придворная челядь и служители — все сейчас смотрят зрелище у пруда. Но даже они замирают, увидев юношу, проходящего по мощеной дорожке. Солнце играет бликами в мерцающем золоте на тонких запястьях, в маленьких ушках переливается драгоценным цветком, и сам он, как весна — прекрасен и нежен. Людей все больше, возгласы и шум рукоплесканий все четче. Юноша идет еще медленней, и, застыв на мгновение, все же идет к пруду. На него смотрят, оборачиваются, глядят вслед. Перед ним расступаются ошеломленно, пропуская столь дивное создание. Сидящие привстают в восторженном порыве, и повсюду лишь перешептывания и вздохи о его красоте.

Он видит открытый шатер принцессы и направляется к нему по берегу, но чувствует — что-то не так! Все слишком... тихо, и непонятное напряжение повисло в воздухе. Чимин оглядывается вокруг тревожно, ловя на себе взгляды — это он причина этой тишины! Не зная, куда деть себя от смущения, он идет ещё медленней от волнения, обхватил свои волосы рукой, мягко перекинув их на одно плечо — как будто это закроет его от взглядов.

— Чимин~и, ты срываешь состязания! — весело смеется принцесса, а вслед за ней — девушки и юноши из ее свиты, на что юноша лишь охнул беспомощно, и все же встал позади нее, опустив глаза.

— Чимин! Он ждет твоего взгляда! — тихо шепчет Суин, вполоборота к нему, и только потом, юноша вскидывает глаза на помост.

Натянутая тетива с тихим скрипом сжимается, и стрела скользит вниз по щеке, не видя больше цели. Руки беспомощно опускают дугу вниз, и глаза лихорадочно горят — он пришел! Самурай слышит недовольный ропот своих, чувствует тревожный взгляд деда.

— Сан, опомнись! — но он ждет взгляда юноши. А когда мужчина видит глаза Ками, устремленные на него, сердце растекается от сладости чувства. «Смотри на меня, не отводи глаз!» — мысленно молит Сан, и дуга скрипит деревом, тетива звенит силой, стрела со скрежетом проходит по сердцевине. Длинные пальцы, словно лаская, распускаются цветком лотоса, и черная стрела разрывает воздух в стремительном полете, насквозь протыкая самую середину мишени. Выстрел сильного мужчины! Волна ошеломленного вздоха прокатывается в толпе, и с нежных губ юноши тоже. И все дальше как во сне — выстрел за выстрелом, крики, рукоплескания — а для самурая лишь взгляд, что действительно смотрел не отрываясь. Сан стреляет как бог! Вся его поза, стойка ног, наклон головы, изгиб локтя столь грациозны, мягки и сильны одновременно. Рваные пряди закрывают пол лица во время стрельбы, а после, он зачесывает их наверх, пропуская сквозь пальцы. Чимин смотрит... смотрит не отрываясь на его руки — сильные, крепкие, длинные... как у его мужчины! Как у Юнги! Юноша опомнился только тогда, когда вновь установилась мертвая тишина — последний выстрел! И стрелял Сан! От его выстрела зависело выиграет ли Чосон или же Токугава — ровное количество стрел было в мишенях.

Нога самурая мягко скользнула вперед, носком тонкой кожи сандалий, находя опору, ставя пятку под нужным углом. Колено вывернуто для большего усиления, прямая спина развернута так, что лопатки сходятся. Рука широким плавным кругом над головой, со сверкающей черной стрелой меж длинных пальцев, ложится к опущенной вниз дуге. И сам он наклоняется, сильнее упираясь коленом, грациозным движением сгибая локоть, и звук натянутой тетивы режет уши в полной тишине. Самурай величественно выпрямляется, слегка пружиня и застывая для решающего выстрела, но происходит то, от чего аж все задохнулись воздухом — стрелок поворачивает голову! Он не смотрит на цель — он смотрит на юношу, что вмиг побледнел!

«Что он делает?» «Куда он смотрит?» «Он с ума сошел!» — отовсюду возмущенный шепот толпы, и даже его товарищи взволнованно переглядываются меж собой. Краем глаза Сан видит своего деда, что медленно привстал в нескрываемом волнении, но он не промахнется — его Ками смотрит на него!

Чимин почти падает в обморок, когда глаза самурая устремляются на него. И лисий взгляд над натянутой стрелой, так взволновал юношу, что он еле держался на ногах. «Только не промахнись! Только не промахнись! Посмотри на цель!» — молил юноша глазами, вцепившись пальцами в пояс ханбока. Но стрела, пущенная грациозно раскрытыми пальцами, летит свистя в воздухе, и юноша закрывает глаза в тот миг, когда стальной наконечник с силой вонзается в самый центр мишени. Теперь он понимает, что мужчина, на самом деле, смотрел точно в цель — он был его целью!

Восемь рук поднимают мужчину над землей в восторженном волнении. К ним тут же присоединяются еще с десяток, а толпа рукоплещет победителю. Теперь можно улыбнуться, расслабить плечи. Сан победно поднимает над головой свой лук — он заслужил. Он ловит полный гордости взгляд деда, но тут же замечает стремительно уносящегося от пруда юношу, и взгляд его загорается — значит он достиг своей цели! О, смелый самурай! Он не знает еще, что его сражение только начинается, а его противник — призрак, которого не разрубишь катаной, не проткнешь стрелой, ибо его нет. Но его руки, глаза, слова — навсегда поселились в сердце Ками, и фантомом держат его. Бороться с призраком — гиблое дело...

────༺༻────

Месяц, посольство Токугавы наслаждалось гостеприимством императорского двора, а сердце самурая прекрасным юношей. Уже отцвели пионы, вишни осыпали розовым ковром все вокруг. Цветки сливы белыми звездами усеяли все пространство. На холмах Кёнхверу зацвел жасмин, и их аромат разносился повсюду, кружа голову и заставляя сердце биться сильнее. Аллеи Кёнбоккуна утопали в розах, а самурай замечал, что прекрасный Ками все чаще останавливается у белых цветов. Значит вечером покои юноши украсят белые розы. Так же как камеи до этого, и орхидеи еще раньше. Сан влюблен безумно, и готов осыпать любимого цветами и подарками. Он не забудет, с какой ненавистью Чимин посмотрел на золотой браслет, преподнесенный им в один из вечеров. С каким страхом отодвинул его от себя, словно он принес змею вместо украшения. И мужчина запомнил — никакого золота! Но цветы нежный юноша любил, и не только белые.

В один из дней, император устроил красивое состязание в искусстве стихосложения хайку. Искусные поэты, и даже самураи, знающие в этом толк, соревновались в столь утонченной битве. Каждый из присутствующих мог предложить тему о которой должна быть хайку. Сан смотрел, с какой жадностью юноша слушал поэтов, как загорались его глаза, слушая столь изысканные слова.

Один зритель предложил тему «Жизнь», и Чимин замер, слушая тихий голос поэта:

«Долгий день напролет

Поет — и не напоется

Жаворонок весной»

Да! Он думает и не надумается, ждет и не дождется! И так весь день! Всю весну!

«Мотылек сгорел?

Но важнее, что он решился

Лететь на свет»

И юноша опускает ошеломленно свой взгляд, пряча горечь от всех. Сгорел! Сгорел еще год назад! В пламени любви, в огне страсти, в жаре нежности! А сейчас тлеет обугленными крыльями... В ту ночь Чимин не смог заснуть, и снова тихо плакал — о своей любви, столь жестоко потерянном; о мужчине, теперь далёком и чужом.

«Страстей пламя

Раздувать — безумие.

Загасить — смерть»

Он безумец ждущий смерти или умирающий в страсти?

«Зачем много слов?

Прошепчу твое имя,

И сказано все»

Юнги! Все в этом имени, весь мир бедного юноши, и он готов шептать его до конца жизни! Осталось два месяца... Всего лишь два месяца, и Хосок вернется, и привезет с собой... или жизнь или смерть! Но в эту ночь, у него есть надежда... и воспоминания. Заплаканные глаза опускаются на сложенный лист бумаги с красивыми иероглифами, а внизу выведено английскими буквами

«Всего-то половинка любви —

Любовь без ответа, —

Но разве она пылает не ярче

Слепящего солнца в высоком небе?»

Чимин знает, кто автор этих красивых слов. И, наверняка, черноглазый воин стоит сейчас в тени серебристой березы и ждет... ждет хоть какого-то знака, внимания... любви. Но что ему может дать юноша?! Сердце, в котором чужой образ? Кровь, в котором чужое имя? Поцелуи, со вкусом чужих губ? Он не будет давать ему несбыточных надежд, потому что надежда все еще есть у Чимина!

────༺༻────

Вновь даймё стоят на площади Кванхвамун. Вновь Кёнбоккун весь в цветах и знаменах — всадники Токугавы уезжают из гостеприимного дворца. Князь Симидзу доволен пребыванием в империи Чосона, так же как и сам император был рад гостям. В тронном зале их одарили ценными подарками, в память о пребывании в Корее, и довольные улыбки князя говорят о радости от пребывания в столь дивном месте.

— Ваше Императорского Величество несомненно щедр. Сёгун по достоинству оценит красоту даров от Вас, — даймё Симидзу склоняется почтительно. — Но все же, я осмелюсь попросить у Вас еще один дар — самое прекрасное, что когда-либо видели мои старые глаза!

— И что это, наш друг Фумико? Что же Вы хотели получить для себя? — немного шутливо спросил император, в полной уверенности, что князю приглянулся драгоценный меч или породистый скакун.

— Не для меня. Для моего внука — наследника санкэ Симидзу. Я прошу позволить моему внуку увезти с собой чинсэ Паке Чимина, как человека, покорившему сердце моего внука!

Ошеломленные возгласы пронеслись по тронному залу — всех ввело в шок прошение князя! Кое-где послышались отчаянные крики «Невозможно! Немыслимо!». Чимин лишь вскинул изумленно глаза, сталкиваясь с горящим взглядом Сана, у которого на лице было столько затаенной радости. Он слышит тихий вскрик Суин, за спиной которой он стоял. Видит слегка побледневшее лицо императора, непонимающего, что ему ответить — это не меч, это человек! Да, все знают о древней традиции самураев иметь любовников и наложников мужского пола, и даже супругов, но в его государстве такого непотребства не будет никогда! Но и отказать важному гостю, возможно даже будущему сёгуну Японии, он не мог. И почти открыл правитель рот для ответа, как принцесса Суин, стремительно подбегает, шелестя юбкой и лентами, и падает ниц, упираясь лбом в каменную ступень пьедестала, отчего жемчужинки ттольчама звенят глухо.

— Мой владыка! Позволь твоей рабыне сказать слово!

— Говори, дочь наша, принцесса Суин.

— Чинсэ Паке... не может быть отдан даймё, ибо он не подданный Чосона! Паке Чимин... подданный французской короны! Он иностранный господин, хоть и находится в моей свите, — еще более ошеломленные возгласы пронеслись по залу, и у императора вытягивается лицо. — Паке Чимин свободный гражданин Французской империи, и по законам его страны — он несовершеннолетний. Его официальный опекун — глава банкирского дома Кимов в Корее, господин Ким Сокджин! И без его разрешения, выезд господина Паке из страны невозможен! — Суин замолкает, ожидая приговора.

Чимин дрожит и задыхается от того, что сейчас происходит. Все смотрят на него, выпучив глаза и затаив дыхание. Он видит сидящую на коленях перед императором принцессу, что ради него пошла на отчаянный шаг. Но сердце падает вниз, когда он видит лицо Сана, пылающее отчаянным гневом, и глаза горят досадной обидой, как у охотника, что по-глупости упустил добычу. Император и князь о чем-то еще переговариваются, выражая сожаления и уверения друг другу, когда Сан начинает надвигаться на юношу, смотря на него потемневшим взглядом. Он идет к нему словно затаившийся хищник — мягко и плавно, и лишь глаза блестят злой влагой, и пальцы до побеления сжимают рукоять катаны. Вокруг юноши все расходятся, пятятся в страхе назад, оставляя его одного. Охрана, стоявшая у колон, заметно напрягается. Все смотрят, нервно вцепившись в одежду, в полной уверенности, что самурай просто схватит юношу, перебросит через свое плечо и вынесет из зала.

Чимин дрожит, смотрит в глаза надвигающемуся тигру, и не знает куда спрятаться, как закрыться. И не придумал ничего лучше, чем прикрыть лицо длинными, светлыми прядями, прижав ладонями и зажмурил глаза сильно. Доли секунды, и юноша чувствует теплые руки, судорожное дыхание, чувствует, как его пальцы раздвигают и тянут вперед. Сан, наклонившись, целует его руки, целует волосы, жмется щекой к ним, снова целует. Чимин медленно распахивает глаза, увлажнившиеся от страха, и смотрит сквозь пряди на мужчину, что так трепетно склонился к нему. Сан мягко тянет прилипшие прядки с лица, с губ, с ресниц, убирая их нежно за плечи. Он обхватывает прекрасное лицо, побледневшее от волнения, и шепчет тихо:

— Я вернусь! И всё сделаю для того, чтобы ты сам захотел уйти со мной! Всё сделаю, чтобы ты полюбил меня! Я вернусь за тобой, Ками! — в последний раз, на глазах у всех целует руки, а затем, поклонившись, уходит.

*

Всадники Токугавы уехали, а Чимина, под охраной, сопроводили в покои принцессы. Еще четыре дня Суин не выпускала юношу из флигеля, боясь, что его просто похитят. И лишь когда пришло известие о том, что корабли сёгуната отплыли, освободила его от вынужденного заточения.

— Чимин~и, я боюсь князя, и того, что он может сделать, — призналась принцесса юноше, в один из тихих вечеров, когда они сидели на террасе внутреннего дворика — Князь Фумико, один из главных претендентов на сёгунство. Если он станет следующим Токугава, то ему ничего не будет стоить забрать тебя. Он просто потребует тебя в качестве наложника для наследника Симидзу, и император не сможет ему отказать. Если такое произойдет, боюсь, тебе снова придется покинуть страну.

— Я думал об этом, моя госпожа, — после недолгой паузы ответил юноша. — Возможно, я действительно вернусь во Францию, но не в Париж. Поселюсь в Монпелье. Может и Тэхён поедет со мной обратно, — грустно добавил Чимин.

— Ах, Париж... Монпелье... Такие красивые названия! Наверное и выглядят очень красиво. Как бы я хотела поехать в дальние страны, увидеть новые места и разных людей, — восторженно шептала юная принцесса, едва отметившая свое семнадцатилетие.

— Вы супруга дипломата, моя госпожа. Вы можете объехать много стран с Его Высочеством. Уверен, он с радостью возьмет Вас с собой.

— Если бы! Хосоки~я считает меня слишком... маленькой. Говорит, что мне надо... вырасти немного, и не понимает, что желания человека не зависят от его возраста. Я выжила в гареме своего отца! Поверь мне — это многое значит! Снаружи красота, грация, утонченность, а внутри — клубок змей, готовых поубивать друг друга. Это то место, где ты сидишь в золоченной беседке, наслаждаясь сладкими персиками, а через час — холодный труп с синими губами, проглотивший яд вместо фрукта.

— Вы многое пережили, моя госпожа. Но все же столь искренни к людям и добры бесконечно...

— Так же как и ты, Чимин. Вряд ли найдется человек, переживший столько испытаний, и оставшийся так же прекрасным душой, как ты, мой Нефритовый Лотос. Я бесконечно рада, что могу быть твоим другом. Только, скажи, Чимин~и — тот самурай, князь Симидзу, тронул ли он твое сердце? Может, мне не стоило... вмешиваться? Ты бы хотел уехать с ним?

— Нет, моя госпожа, — без раздумий ответил юноша. — Я не люблю его! И вряд ли... Я благодарен Вам, что вступились за меня, защитили перед даймё. Я этого не забуду! — с улыбкой ответил юноша, но потом добавил тихо. — Он сказал, что вернется за мной... что сделает так, чтобы я... полюбил его.

Суин смотрит ошеломленно, хватаясь за ленты платья, и выдыхает восторженно:

— Поражаюсь тому, как ты можешь пленить сердце человека, так сильно и глубоко, не прилагая никакого усилия. Ты даже сопротивляешься этому — зарождающимся чувствам! Ах, мне бы так, чтобы навсегда покорить сердце... — принцесса замолчала резко, опомнившись, и прячет глазки.

Чимин растерян от услышанного, смотрит ожидающе на девушку.

— Сердце... кого? — осторожно спрашивает юноша.

Принцесса вспыхивает цветком мака, и снова судорожно выдыхает:

— Х-хосоки~я...

— Он Ваш супруг, госпожа, — непонимающе напоминает юноша.

— Да, но... — девушка отчаянно заламывает руки, и глаза начинают блестеть влагой. — Хочу, чтобы он полюбил меня — сильно и трепетно, так же как я люблю его! — принцесса в отчаянии хватает руки юноши. — Я так люблю его, Чимин! Он прекрасен, он великолепен, он так красив! Я бесконечно влюблена в своего мужа, а он... со мной, как с ребенком... — от обиды выступают слезы. — Мы... даже не были... близки с ним, никогда... по-настоящему, — и прячет взгляд, низко опустив голову.

Чимин бледнеет и краснеет, удивленно смотря на сидевшую перед ним девушку, и нервно сглатывает.

— А что вы делали в... Кёнхверу... в брачную ночь? — тихо спрашивает юноша, нервно сцепив пальцы.

— Играли в китайские шашки, — такой же тихий ответ.

Юношу бросает в жар, и голова идет кругом, стоило только ему вспомнить, чем они с Юнги занимались в брачную ночь монарших особ... и снова нервно сглатывает.

— Ага, шашки... А потом... в другие посещения Вашего супруга? — совсем настороженно спрашивает юноша.

— Читает книги для меня, рассказывает, что видел в других странах. И... тоже в шашки играем, — Суин чувствует, что от жара ее щек можно свечу зажечь.

Чимин молится всем богам, дать ему сил, и не умереть от смущения, прямо здесь перед принцессой. И что сказать бедной девушке, он не знает. Он открыл было рот, выразить что-то наподобие сожаления и уверений, что все будет хорошо, как слышит плачущий голос:

— Я так тоскую по нему, Чимин! Умираю от того, что не могу видеть его лицо, слышать его голос, касаться его руки! Я не видела его почти пять месяцев! Что мне сделать, чтобы он полюбил меня?

И юноша не выдерживает — порывисто обнимает плачущую принцессу, хотя прикасаться к монаршим особам запрещено под страхом смерти.

— Не плачь, Суин! Я уверен, что принц так же любит тебя! И так же тоскует! Его Высочество бесконечно добрый и прекрасный человек! И он вернется обязательно! Посмотрит в твои черные глазки, и утонет в них от любви!

— Правда? — и такая надежда светится в ее блестящих глазах, и улыбка озаряет ее светлое лицо.

— Правда! — так же улыбается ей юноша.

«Правда! Твой любимый вернется — обнимет тебя нежно, поцелует тебя мягко, шепнет, что любит, и ты будешь счастлива! Я это знаю. Как и то, что мой не вернется, не обнимет, не поцелует, не шепнет... Правда!» Снова ночь без сна, снова голос в темноте и глаза в пламени свечи... Юноша снова сходит с ума, молясь Всевышнему, чтобы все это закончилось... и не кончалось никогда!

────༺༻────

Всадник, на великолепном гнедом скакуне, обтянутый мягким хлопком турумаги цвета красной глины, спешился у ворот императорского дворца. Его длинные черные волосы развеваются на ветру, когда он широкими шагами направляется к флигелю чинсэ, а ему навстречу буквально летит светловолосый юноша, врезаясь в него объятием.

— Кёнсу! — выдыхает юноша сжимая брата сильнее. — Мой дорогой, мой прекрасный брат, я так тосковал по тебе!

Мужчина смеется счастливо, так же сжимая его в ответ, и шепчет:

— И я тосковал, мой светлый и нежный человечек! И все скучают по тебе! Поэтому, собирайся! Я приехал забрать тебя, — и немного отодвигая от себя юношу, добавляет: — Я забираю тебя на свадьбу! — и видя вопрошающий взгляд Чимина, уточняет, широко улыбаясь: — На мою свадьбу, Чимин! Я женюсь! На Чарли!

────༺༻────

Первый день середины лета, за окном раннее утро — рассвет мягким золотом ложится на крыши домов. Отсюда не видно моря, но мужчина уверен, рассвет над зеленой гладью так же прекрасен. Но для него нет сейчас прекрасней той картины, что он видит сейчас перед собой. Едва длинные ресницы распахнулись, сердце прострельнуло от счастья — его любимый, его мужчина, тихо играл с их ребенком, что лишь совсем недавно появился в их жизни. Ёнджуну всего восемь месяцев — такой кроха, пухленький, с темными прямыми волосиками, глазами-пуговками, и ямочками на щеках! Сокджин затаился, не показывает, что проснулся, из-под ресниц наблюдает тихо.

— Мы ведь не будем будить мамочку, правда Ёнджун~и? Ты же хороший мальчик, и будешь слушаться папу?

Глубокий, бархатный голос запускает мурашки по коже, и Джин содрогается от подступающего желания. Он смотрит на руки мужа, что держат ребенка на груди, совсем легко поглаживая его спину — руки, которые горели на его коже прошедшей ночью. Он поднимает свой счастливый взгляд выше, не таясь — смотрит в лицо: на ямочки, что он целовал упоительно всего лишь несколько часов назад; на губы, что шептали горячо как любят сильно и доказывали ему это, сразу же, столь трепетным движением бедер.

Намджун укладывает сына между ними, и смотрит прямо в глаза прожигающим взглядом полным любви, и улыбается мягко и светло. Малыш силится засунуть в маленький ротик сразу два кулачка — не получается. Трет беззубые десны о костяшки крохотных пальчиков, и слюна стекает мутной капелькой по подбородку. Намджун тихо смеется, отбирает мокрый кулачок от такого же влажного ротика, но тут же в плен попадает палец мужчины.

— О, боже! — сквозь смех стонет тяжко Намджун. — Клянусь, я почувствовал как в мой палец вонзился зуб! — и кривит лицо, будто ему больно, и стонет в подушку. — Сокджин, спаси меня!

А Джин умирает от счастья, просто лежа на их мягкой постели рядом с любовью всей своей жизни, а между ними — крошечное существо, их сын. Но сердце мужчины просто разрывается от вселенского счастья, когда слышит топот босых ножек по полу, чувствует теплое тельце, что прыгнуло на него и светлые кудри посыпались ему на лицо.

— Он проснулся? — звонкий голосок Субина как журчание весеннего ручейка, и сам он как нежный цветок весны. — Папа, он что нибудь говорил?

— Нет сынок, ему еще рано говорить, — смеется Намджун, протягивая руку старшему сыну. — Слезай с папы, Субин~и, он... устал немного, — подмигивает мужу светловолосый, от чего Джин вспыхивает розовым цветом.

— Доброе утро, мои любимые! — Сокджин наконец-то обрел способность говорить, и медленно перевернулся на спину, тихо охая, от чего муж смеется еще больше, еще счастливее.

— Доброе, любовь моя. Мы тебя разбудили, — словно извиняется мужчина.

— Я хочу просыпаться так каждое утро, — и Намджун видит самую красивую улыбку на свете, и сердце заходится в рваном ритме и дыхание срывается.

— Я знаю более приятные способы пробуждения, любимый...

Сокджин чувствует, под одеялом, горячую руку мужа на животе, что мягко поглаживает, и боится посмотреть в его глаза — знает, что утонет. Рука скользнула по нежной коже бедра, и Джин понимает — его сегодня точно зажмут в темном углу, и залюбят до потемнения в глазах.

Между ними копошатся дети — Ёнджун пытается поймать палец старшего брата, что перевесился через предплечье отца, нависая над малышом. Субин хохочет каждый раз, когда младший промахивается, а вместе с ним их отец, что придерживает старшего одной рукой и все потуги крохотного малыша, брыкающегося ногами и руками, напрасны. Джин наклонился медленно к ребенку, и целует мягко в щеку, чувствуя губами упругую округлость, носом зарываясь в темных пух волос. А его щеку сверху целуют сразу двое. И Джин смеется, слезы выступают на глазах и он не знает, как пережить это счастье! Счастье, что поселилось в их доме, в их комнате — настоящее земное счастье...

────༺༻────

Всадники уже подъезжают к особняку, и волнение охватывает юношу еще сильнее — он вернулся домой, к своей семье! Они выехали засветло из придорожной гостиницы. Чимин захотел проехаться на лошади остаток пути — полюбоваться летним утром, буйством зелени и свежим воздухом родных полей, хотя все так же плохо сидел в седле и еле управлял лошадью. Он десять раз перепроверил все котомки и сундучки — все ли на месте, все подарки и наряды. Он так радовался этой свадьбе, счастью своего брата и Чарли, а последнему был невероятно благодарен, что согласился. Чимин понимал, что только невероятная любовь и терпение Кёнсу позволили быть этому прекрасному событию — их свадьбе!

Чимин видит стоящего на ступенях Тэхёна, что застыл в ожидании — они не виделись с того самого злосчастного вечера, когда юноша узнал об их любви с младшим принцем. Видит вышедшего следом невероятного Сокджина, и Чимин поражается и не понимает, как можно становиться все красивее и прекраснее с каждым годом! Но юноша знает — это любовь, равной которой нет на земле! Он кидается в их объятия одновременно, и все трое стоят сцепившись и плача, хотя сами не понимают от чего. Слишком многое пережито вместе, слишком тесно переплетены их судьбы, боль и счастье одного, это боль и счастье двух других. И так будет всегда!

— Пошли в дом. Хватит плакать в такой прекрасный день, — смеется Кёнсу. — К тому же, Чимину нужно познакомиться кое с кем. Так ведь, Сокджин?

— Да, идём. Всё, мы не будем плакать... — и выдохнул, словно с души свалился камень.

Уже сидя в каминном зале, Намджун, держа одной рукой малыша, а другой Субина, вошел, сияющий как медная рында на корабле, и представил своего младшего сына. Юноша пищал и визжал от умиления и восторга. Целовал в щечки и Субина и Ёнджуна, тискал обоих, и ему было так легко, как не было давно.

— Правда он красивый? Это я его выбрал, — гордо выпятив грудь, красовался Субин.

— Это было его пожеланием, — улыбаясь, пояснил Сокджин. — Я спросил, чтобы он хотел на день рождение, а он как скажет «Брата!», я аж заикаться стал. А потом и Намджун стал просто с ума меня сводить, — чуть краснеет мужчина. — Просил очень... все время. Я тоже хотел, честно, просто мне было страшно. И все же... решился. Теперь у меня трое прекрасных сыновей, — нежно обнимает юношу Джин, но добавляет хмуро: — и брат-оболтус, который влюбляется в того, в кого не надо!

— Зачем ты так, хён, — Чимин смотрит на притихшего Тэхёна. — Сердце не выбирает тот или не тот, оно просто любит. Если Тэхён счастлив с ним, мы не имеем права говорить, что его любимый человек не тот, кто ему нужен. Я буду счастлив, если мой прекрасный друг нашел свою любовь.

— Ноги этого принца не будет в моем доме! Даже имени его слышать не хочу! Будь он хоть сто раз влюблен в Тэхёна, и тысячу раз любим моим братом, я его не смогу простить!

— Простишь, хён! Потому что я простил, и принял их любовь, ради Тэхёна. И ты сделаешь то же самое! — юноша ловит обеспокоенный, но благодарный взгляд друга, и решительно смотрит на Сокджина.

— Мы не будем сейчас об этом. Я должен подумать. И... у нас свадьба через два дня, а половина дел не сделана!

— А... где сам жених? Наверняка ты спрятал его от Кёнсу, — улыбается юноша, смотря на своего хёна с ребенком на руках.

— Он вернется скоро. Чарли устроился художником при местном христианском приходе. Ты бы видел какие восхитительные фрески он раскрашивает. Он действительно талантлив! — мужчина говорит о нем с теплотой во взгляде. — Именно благодаря Чарли, у нас появился Ёнджун~и. При приходе есть приют для детей-сирот и после работы он отправляется туда, возится с детьми, помогает прислужницам, заботится о них. Его просто обожают дети! — глаза мужчины светятся любовью, когда он рассказывает и добавляет тихо. — Именно Чарли отвел нас с Субином туда, и мы увидели Ёнджун~и... Просто невозможно было пройти мимо него... и теперь он наш сыночек, — Сокджин почти плачет, прижимая к себе ребенка, но малыш больно цепляется за волосы папы, заставляя смеяться счастливо.

Чимин смотрит умиленно, и сердце его обливается кровью — «своих» сыновей он покинул. Перед его глазами до сих пор стоит лицо Минхо, его полный обиды и непонимания взгляд, его до слез брошенное «Почему?», и Чимин понимает, что отдал бы все, лишь бы увидеть их сейчас, обнять их. От грустных мыслей отвлек Сокджин, что повернув голову в сторону двери, за которой стояли Кёнсу и Намджун, и говорит довольно громко:

— Да, Чарли приедет сюда и останется здесь до свадьбы. А Кёнсу поедет домой! — в ответ слышится приглушенный смех Намджуна, и ворчливое бормотание Кёнсу. Но против Сокджина никто никогда не пойдет, даже собственный муж.

Вечером, после теплого семейного ужина, Чимин утянул Чарли в свою комнату, и развернул перед ним свой свадебный подарок — великолепный небесно-голубой ханбок, вышитый жемчугом в виде цветов. Юноша был приятно удивлен, увидев как загорелись глаза художника.

— Я знаю, ты не носишь такое. Но и переделывать в европейский костюм у нас нет времени. Я был бы бесконечно счастлив, если бы ты надел его в день свадьбы с моим братом!

— Это невероятно красиво, — Чарли трепетно проводит пальцами по шелку, трогает белые ленты. — Я с огромным удовольствием его надену! Спасибо тебе, Чимин!

— Он подходит цвету твоих глаз, Чарли, — улыбается юноша тепло. — И это тебе спасибо! Спасибо, что согласился стать мужем моему брату! Ты будешь счастлив с ним!

— Я уже счастлив! Бесконечно и беспомощно счастлив! Невозможно не согласиться, когда тебе делают предложение в четвертый раз, — юноша смеется счастливо, обхватывая лицо ладонями. — И я согласился! Потому что понял — Кёнсу мой подарок судьбы, моя награда, мое счастье! И я не буду от него отказываться... больше не буду!

Чимин обнимает юношу мягко, но отстраняется, пряча глаза.

— Прости меня, Чарли. Я виноват перед тобой! Обидел тебя из-за своего... эгоизма...

— Из-за любви, Чимин! И ты не обидел меня. Ты защищал свою любовь, это твое право.

— Любовь, которой больше нет. Рассеялась, как горький дым после пожара...

— Никогда не поверю, что такая любовь, как у вас с Юнги, была мимолетной, и рассеялась, как ты говоришь, дымом. Я знаю его, больше чем вы все. Поверь — он любит тебя! Любит глубоко, навсегда! И ты любишь его, не отрицай! — улыбается Чарли, все еще мягко поглаживая нежный шелк.

— Не отрицаю, — после некоторой паузы, ответил светловолосый. — Люблю... очень. Но...

— Нет никаких «но»! Вы будете вместе! Не сегодня, не завтра, но будете. Вот увидишь!

Надежда в сердце Чимина загорелась еще сильнее — пусть не сегодня, не завтра, но они обязательно встретятся! И снова вся ночь в мечтах и воспоминаниях, но теперь наполненных ожиданием и с легкой улыбкой на лице...

*

Тот вечер был необычайно красив, прохладным летним покрывалом накрыл цветущий сад. Огни горели повсюду, мерцая белыми светлячками ламп, золотыми бликами фонарей, красными огоньками свечей, что были повсюду: распустились на дереве, заискрились среди цветов, раскрылись лотосом в пруду. Гости, завороженные убранством сада, сидели в нетерпении и ожидании красивой церемонии. Кёнсу стоял у алтаря в ожидании, и до сих пор не мог поверить в реальность происходящего, в то, что его любимый согласен стать его мужем, разделить с ним свою жизнь. Рядом с ним стояли его брат, с сияющими от волнения глазами, немного нервно переминающийся с ноги на ногу, и, абсолютное воплощение спокойствия и благородства, Намджун — его кумир, его бог Ену, человек благодаря которому Кёнсу стал таким, каким он сейчас есть. Эти два человека сыграли в его жизни большую роль, и то, что оба стоят сейчас рядом с ним, в этот самый счастливый для него момент, делало его вдвойне счастливей. Он смотрит на цветы в руках, что приготовил для любимого, на алтарь, что стоит под этим светящемся от огней деревом, и глаз радуется всей этой красоте, что создал для них Сокджин. Именно он настоял на том, чтобы церемония проходила в саду их особняка, он украсил его огнями и цветами. Сокджин бесконечно добрый и прекрасный человек, и он ведет сейчас под руку, по освещенной свечами садовой дорожке, его любимого, его Чарли! Но нет, это не Чарли! Тот, кого он видит, не может быть человеком из плоти и крови! Это невозможной красоты ангел, сияющий ярче всех огней в саду, ярче всех звезд на небе, и у мужчины сердце замирает от такой красоты.

Чарли улыбается счастливо, глаза горят голубыми звездами, когда он идет к нему, шелестя нежным шелком. Пальчики чуть нервно оглаживают вышитые жемчужинки, когда Сокджин, доведя его до алтаря, вручает будущему мужу. Кёнсу смотрит завороженно, и задыхается, когда видит проколотые уши и мерцающие топазы в них — подарок Сокджина. Он чувствует мягкий толчок в бок, и голос Намджуна, тихо прошептавший: — «Цветы...», немного приводит его в себя.

Чимин видит притихшего Тэхёна, стоявшего чуть поодаль, и подходит к нему, мягко обхватывая его руку. Он смотрит в его бледное лицо, и понимает, что его друг сейчас заплачет.

— Тэхён?.. — голос чуть дрожащий от волнения, и глаза полные неподдельного беспокойства.

— Все хорошо, не волнуйся... — слабое подобие улыбки, говорит лишь, что все наоборот.

Первые слова священника заставляют их замолкнуть, но Чимин обещает себе поговорить с другом сегодня же.

«Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь и сейчас дабы стать свидетелями вступления в брак двух влюбленных сердец...»

Намджун замер, не дышит, и стук его сердца, что бьется так сильно и громко, заслоняет все вокруг — его любимый, его супруг до невозможного красив! Черный мерцающий шелк кимоно обхватывает его восхитительное тело, белые жемчужинки в перламутровом сиянии, струятся длинными нитями вокруг шеи, обвивают запястья, мерцает в левом ушке. Белое лицо облепляют темные длинные пряди. Глаза в невозможном сиянии темного шоколада, манят и обжигают. Губы алой розой цветут на восхитительном лице, и Намджун впился бы в них сейчас же, на глазах у всех, но снова слова священника приводят его в себя.

«Если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым это не может произойти — пусть скажет сейчас или вечно хранит молчание...»

Все замерли благоговейно, с трепетом ожидая дальнейшего...

«Повторяйте за мной, господин Шин... — Я, Шин Кёнсу, беру тебя...»

Слова клятвы струятся по воздуху, глубоким мягким эхом, волнуя сердце каждого. Улыбка, с которой Намджун и Сокджин смотрят друг на друга, говорит о том, что у них сейчас перед глазами их свадьба, и мысленно повторяют слова своей клятвы друг перед другом. Это уже третья свадьба близких людей, на котором присутствует Чимин, и он с горечью вспоминает, что через несколько месяцев могла быть его собственная свадьба. Тэхён все так же бледен и молчалив, и как бы он не любил и уважал Кёнсу, сердце его так далеко отсюда — за тремя океанами и континентами, с его прекрасным демоном.

— ...чтобы с этого дня быть вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас!

«Теперь, повторяйте за мной, господин Дейзил. — Я, Дейзил Чарли, беру тебя...»

Слова священника остались без ответа в волшебной тишине момента, и все замерли смотря на Чарли...

— Наверное... вся моя жизнь, была дорогой к тебе. И все, что я пережил, через что прошел, было ниспослано мне испытанием, чтобы заслужить тебя! — Чарли смотрит не отрываясь в глаза мужа, что потемнели от волнения. — Ты моя награда, Кёнсу! Моя жизнь и моя любовь! И я готов пройти все это сотни раз, если в конце меня будешь ждать ты! И с этого дня я буду с тобой вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас... — юноша замолк, и не замечает как слезы катятся у него по щекам, а губы мужа становятся слишком близко. Кёнсу целует его, и все слова священника о том, что еще не время, тонут в восторженных вздохах и всхлипах гостей.

Они прижимаются друг к другу лбами столь трепетно, обхватывая дрожащие руки, но все же священник просит продолжить церемонию.

— «Я вручаю тебе это кольцо в знак вечной любви и привязанности» — и символы их супружества засияли золотом на безымянных пальцах.

— «Властью данной мне богом, объявляю вас супругами! Вот теперь можете поцеловать друг друга...» — и даже священнослужитель столь растроган этой дивной парой и этой прекрасной свадьбой, что улыбается мягко, когда супруги снова прижались друг к другу в поцелуе, а сад огласили рукоплескания и крики поздравлений. И казалось, фонари сейчас взлетят в небо от невероятной радости, что царила сейчас в саду особняка. И каково же было удивление гостей, когда они действительно взлетели, едва Сокджин подал знак слугам, и небо засверкало золотистыми огнями. И счастью двоих не было предела! Чарли смущенно прятал лицо на груди у мужа, когда тот целовал его руки трепетно.

Шумный и красивый праздник продолжался до глубокой ночи, и гости разошлись довольные и пьяные, когда Чимин пробрался в комнату к Тэхёну, что сидел даже не раздевшись в полной темноте. Юноша зажег свечу на камине, и усевшись ближе к другу, смотрит ему в лицо, что застыло в боли и отчаянии. Глаза полны невыплаканных слез, и смотрят не отрываясь в одну точку.

— Тэхён~и... — и юноша замолкает, обнимая друга. Он пришел сюда не для того чтобы говорить, а для того, чтобы выслушать.

— Я умираю... настолько тоскую по нему. Люблю его так, что сердце разрывается... И повсюду он — куда ни посмотрю, на кого ни взгляну — вижу его глаза, слышу его голос... И сам схожу с ума, настолько глубоко я в нем. Я знаю, осталось совсем немного, он скоро вернется. И в отличии от тебя, я уверен, что мой прекрасный мальчик вернется ко мне. И я абсолютно не понимаю, как ты выдержал, как пережил разлуку с ним... Я думал, что понимаю, что знаю твои чувства... твою боль. Теперь ясно — я ни черта не понимал... пока сам не оказался на твоем месте. Я так люблю его, Чимин! Знаю, что и он любит меня. И если все это время я думал о... каких-то правилах... каких-то запретах, то сейчас готов отказаться и от отца с матерью, и от родины, и от самого бога — лишь бы он был со мной рядом! Ни разу задумался над тем, что он мог убить меня. Что я мог убить его! — Тэхён смеется хрипло и болезненно. — Жертва, полюбивший палача? Воин, полюбивший демона? Или одиночество, наконец-то нашедшее родного человека? Но мою душу рвет на части то, что я строю свое долгожданное и единственное счастье, на твоем несчастье. Мы любим друг друга, лишив тебя твоей любви... — Чимин пытался возразить, но ладонь друга накрыла его рот. — И не смей отрицать это, это абсолютная правда! Даже если ты будешь прощать меня и Чонгука каждый день по десять раз, нам не будет счастья и покоя, пока вновь не соединим вас вместе единым целым, каким вы и были! Прости меня, Чимин... — и слезы, тяжелыми каплями, падают из глаз. — Прости, что люблю... прости, что счастлив...

Юноша остался с ним до утра, успокаивая своим присутствием и мягким пожатием рук, шепча, что все будет хорошо. Свеча так и осталась гореть, потухнув с первым лучом солнца. А солнце в миллиардный раз встает над землей, и это движение вечно и неизменно. Сколько раз рассвет видел боль, слезы, отчаяние людей. Сколько счастья, радости и любви он освещал в глазах влюбленных. И сейчас золотыми бликами играет во взгляде двух, теперь уже супругов, что так и не заснули за эту ночь, так и не насытившись своей любовью. Ласкает влажные тела двух других, давно уже супругов, что запутались в черном шелке кимоно, и играет бликами в рассыпанных от страсти жемчужинках. И лишь двое юношей встречали рассвет хоть и вместе, но сердце и мысли каждого из них были за тысячи миль отсюда, за бушующим проливом холодного Ла-Манша. И все же надежда в сердцах еще есть... у каждого, кто встречает новый рассвет.

────༺༻────

В Кёнбоккуне большой праздник — возвращение принцев в родной дом. В сердце юной девушки большой праздник — возвращение любимого мужа. И в сердце бедного юноши, тоже праздник, хотя все же больше страха и волнения, словно его надежде вынесут сегодня приговор — имеет ли оно и дальше право жить!

Лихорадило с самого утра — что ему делать? Чего ждать? Пойти ли встречать принцев или затаиться и ждать неизвестно чего? Сердце стучало так, что заглушало все вокруг, стоило только подумать — а вдруг он приехал с ними?! Голова юноши раскалывалась от мыслей — что если он увидит его глаза... услышит его голос... сегодня?! Как его сердце переживет такое счастье?! И вот, он стоит на площади в невероятном ожидании. Он одел свой самый лучший наряд — черный шелк с золотыми вышитыми цветами — цвет Юнги. Собрал свои светлые волосы в высокий пучок на макушке — Юнги так нравились убранные вверх волосы. Надел золото — подарок принцессы, и стоял позади нее, моля всех богов пощадить его — не дать умереть здесь на площади от разрыва сердца. Он смотрит на принцессу, на ее подрагивающие пальчики, и увлажнившиеся глаза и понимает ее как никто.

Стук лошадиных копыт, шелест знамен, сияние серебряных пик — и всадники въезжают на площадь под приветственный бой барабанов. Но громче этих барабанов стучит сердце юноши, что осмелился поднять глаза. О, с какой жадностью они всматриваются в нарядную толпу всадников — мелькнет ли лицо, засияет ли взгляд, колыхнутся черные волосы под порывом легкого ветра. Раз показалось, что — он... но, нет — показалось, не он! Всадники все ближе, уже спешиваются, уже подходят к ступеням, где их встречает отец. Суин неосознанно делает шаг вперед, выдает свою радость, свою тоску, свою любовь, и горящие глаза Хосока говорят о том же! Сегодня ночью их ждет невероятное волнение и трепет, первое признание и первый поцелуй...

Чонгук даже не смотрит по сторонам, лишь мельком взглянул на Чимина, коротко кивнув. Того, кого ищет его сердце, здесь нет. Он там, в их доме, ждет в невероятном нетерпении и плачет от своей беспомощности перед своей любовью. И принц поскачет туда быстрее ветра, несмотря ни на церемониал, ни на запреты — к его глазам, к его губам, к своей любви. Среди всей феерии радости, одинокий юноша в черном шелке, стоит опустив голову — его нет здесь! Он не приехал! Значит... все зря, и надежды нет. И все, что он себе напридумал за эти несколько часов ожидания — их первый взгляд друг на друга после долгой разлуки, их разговор, их прикосновение — теперь все кажется смешным. Сердце все так же стучит, не может успокоиться, руки так же дрожат, и надо бы выдохнуть, проглотить ком в горле и уйти с площади. Но белое пятно конверта в руках Хосока, заставляет вскинуть беспомощный взгляд увлажнившихся глаз, что загорелись невероятным янтарем затаенного счастья. Колени дрожат, когда он берёт письмо из рук принца, что вёз его лично, глаз с него не спуская. Он не знает, что в нем, но никогда не забудет глаза Юнги, когда он протягивал его ему.

Чимин думает лишь о том, как не упасть в обморок по дороге, когда он практически бежит к своей комнате. Думает, как не сойти с ума от разрывающих его мыслей. Конверт жжет пальцы, когда он буквально врывается в комнату, захлопывая за собой дверь. Сургуч ломается с треском, оседает жесткой крошкой на тонких пальцах. Бумага острыми краями режет руки, черные буквы впиваются в мозг...

Письмо падает...

Две строки...

«Забудь обо мне...

Я не достоин ни тебя, ни твоей любви...»

Забыть... это то, что ему сказали через почти полтора года разлуки и неведения! Забыть? Это то, что ему не выполнить, он не сможет!

Он сам падает вслед за письмом. Ему даже не надо вновь тянуться за ним — оно так и лежит раскрытым, прямо перед ним. Глаза не могут отвернуться никак, все смотрят и смотрят на эти две строки. Он не может пошевелить руками, не может шевельнуться сам и глаза закрыть не может — юноша пролежал парализованным до самого вечера. И никто к нему не зашел, все заняты своими чувствами, своими желаниями, своими любимыми. Что делать прекрасному юноше, что сходит с ума, что давится собственными слезами. Что делать с умершим прямо здесь сердцем? Что делать с задушенной надеждой? Как пережить эту агонию? Кто поможет?..

Сильные руки мужчины подхватывают его, прижимают к груди. Он что-то кричит, комнату наполняют тени, что суетятся вокруг. А дальше темнота, из которой он больше не хочет выходить... никогда. Он чувствует невероятную мягкость, пальцы могут шевелиться и они обхватывают густой мех. Глаза раскрываются медленно, юноша сглатывает горькую слюну и тихий выдох срывается с губ, когда он слышит голос мужчины:

— Ками!..

Сан сидел у его изголовья не спуская с него глаз. И нет вопросов как он здесь оказался, что он здесь делает. Чимин поворачивает голову, смотря ему в глаза, столь похожие на глаза другого... того, что сказал забыть, и юноша снова плачет. Плачет тихо, безмолвно, не замечая, что слезы, капая, впитываются в роскошный белый мех огромной шкуры снежного барса. Мужчина обхватывает его лицо столь нежно и трепетно, шепчет:

— Не плачь, Ками... Что бы это ни было, не плачь. Я землю переверну, но всё сделаю ради одной твоей улыбки!

— Помоги мне... — еле прошептал юноша. — Помоги мне забыть его... не помнить имени, забыть голос, не видеть глаз, стереть поцелуи... Помоги, Сан...

Мужчина ничего не сказал, но наклоняется неотвратимо, затаив дыхание, смотря глазами полными любви и нежности, и... опускает свой взгляд на губы. Поцелуй накрыл юношу неотвратимо, заставляя понимать, что в нем все еще течет кровь и все еще стучит сердце. Да только горечь от этого поцелуя, оседает на губах, а кровь упрямо пульсирует только одно... «Юнги!..»

────༺༻────