По велению сердца

========== Глава 14 ==========

Комментарий к Глава 14

https://vk.com/wall593337655_184

https://vk.com/wall593337655_185

https://vk.com/wall593337655_186

────༺༻────

Мощёная дорога вела в свете золотых фонарей к павильону Кёнхверу. Всё утопало в мягком свечении крохотных фонариков и ароматных свечей. Отголоски свадебного праздника доносились приглушённым звуком до этого райского уголка. Но здесь их тоже ждал свой праздник — и изысканный стол со всевозможными яствами, и нежные мелодии в исполнении музыкантов, в ярко освещённом и пышно убранном зале. Они сидели вчетвером, общаясь уютно меж собой и улыбаясь друг другу. Су Ин была в восторге от Чимина, щебетала с ним на ломанном корейском, и не иначе как «Нефритовым лотосом» его не называла. С разрешения мужа, принцесса пригласила его на обед следующего дня. На открытой веранде они наблюдали изумительный по красоте фейерверк в честь молодожёнов. Юнги тихо обнял юношу со спины, прижимая к себе, и прошептал на ушко:

— Я приду к тебе сегодня ночью, сердце моё...

Жар поднялся изнутри, затапливая, пылающего смущением и огнём желания, юношу. Он прижался чуть сильнее, и всё же нашёл в себе силы посмотреть в глаза мужчины.

— Я буду ждать... — совсем тихо послышалось в ответ.

────༺༻────

От купальни шёл пар. Капли жасминового масла в горячей воде отдавали нежный, душистый аромат. Вода так приятно обволакивала напряжённое тело юноши, что лёг в эту мраморную, с зелеными прожилками, ванную. Она была огромной, в ней могли уместиться несколько человек. Поэтому Чимин плескался в ней, не сдерживаясь, переворачиваясь то на спину, то на живот, вытягивая ногу, смотря, как стекают капли влаги от пальчиков вниз.

Юнги стоял за высокой ширмой из нежного голубого шёлка с причудливыми узорами райских птиц. Сначала он просто слушал, прикрыв глаза, как шумит вода в купальне, как звуки капель хрусталём отскакивали от мраморных стен купальни. Потом он всё-таки вышел из-за ширмы и стоял, завороженный купанием дивного ангела. Тело, то появляющееся из-под воды, то исчезающее в её толще, мерцало в пламени свечей, расставленных вокруг купальни. Он наблюдал, как резвился его любимый в ароматной воде, как проводил руками по мокрым волосам, а сдерживаться становилось всё труднее.

Тяжёлый шёлк ханбока упал на мраморный край, и мужчина ступил в воду, медленно опускаясь по ступеням. Казалось, от жара его тела закипит вода, когда Юнги привлёк к себе любимого. Юноша сразу почувствовал его возбуждение, что прижалось требовательно к его бёдрам. Томление вызванное этим прикосновением заставило обернуться к мужчине, медленно обхватывая ногами его за поясницу. Поцелуй сладким мёдом растёкся между ними, эхом рассыпаясь в тишине купальни.

Он чувствовал, как его вынесли из воды, крепко держа под бёдрами, почувствовал спиной тёплый мрамор, на котором он, как на мягкой перине, утопал в глазах любимого. Руки, что ласкали бёдра, накрыли пах, чувственно поглаживая, но когда несколько пальцев коснулись сжатого кольца нутра, юноша распахнул глаза, смотря на мужчину.

— Ты ведь не знаешь, что я буду делать с тобой, мой маленький, — улыбнулся мягко Юнги.

— Любить? — немного смущённый ответ юноши заставил мужчину улыбнуться ещё шире.

— Да... но перед этим я буду растягивать тебя, чтобы ты смог принять меня полностью, — расширяющиеся ещё больше, глаза юноши говорили о том, что он впервые слышал такое и понятия не имел, что это означало. — Не бойся, любовь моя. Доверься мне, — и рука мужчины потянулась незаметно к склянке с маслом.

Чимин, не отрываясь, смотрел на пальцы мужчины, с которых душистыми каплями стекала густая жидкость. Жмурился, когда скользящая ласка снова касалась его между ног, и не видел улыбки любимого над ним. По коже волной расплывались мурашки от голоса Юнги: «Не бойся ничего, посмотри на меня, сердце моё...», и юноша распахнул глаза, чувствуя, как в нутро проскользнул мизинец мужчины.

Тягучей болью движение пальцев кружило голову, выбивая обессиленные всхлипы, заставляя сжиматься всего. Он прижимал руки к груди, зажимая в кулачки, выдыхал судорожно, не понимая нравится ли ему или нет то, что делал Юнги с ним. Тихие стоны больше от дискомфорта и жжения, чем от удовольствия, но всё же, так хотелось принять мужчину, расставляя колени шире, слушая его одобряющий нежный шёпот. Мужчина был напорист и настойчив, но бесконечно нежен в поцелуях, в ласках, в словах. Обессиленно распластанное тело на мраморе купальни дышало расслабленно и медленно.

— Я войду в тебя, любимый! Ты сможешь принять меня...

Сердце юноши грохотало, забилось о рёбра, словно бешеное. В глазах темнело, а руки дрожали. Он разрывался на части: с одной стороны, он желал этого страстно, хотел ощутить его внутри, хотел принадлежать ему; а с другой — было невероятно страшно, не столько перед физической болью, сколько перед неизвестностью. Но сколько бы он не боялся, Чимин понимал — он весь был во власти мужчины и он позволит ему сегодня всё! Поэтому, вновь склонился к краю купальни и выдохнул:

— Да...

Как прошла головка, юноша почти не почувствовал — он был так же расслаблен. Но когда мужчина потянулся вверх, проталкивая ствол, юноша вскрикнул, весь сжимаясь. Юнги большой, очень большой, он сам знает это. Но желание обладать помутило разум, заставило быть настойчивым, не отступать. Он поцеловал горячо и влажно в шею, опаляя дыханием мочку уха, касался губами, поглаживал колени и не разрешал их вытягивать и держал крепко. Шептал слова любви, целовал плечи, но всё равно проталкивался медленно. Мужчина чувствовал, как юноша пытался сжать его внутри, но не сопротивлялся, наоборот — выгнул спину, откидываясь на край мраморного бортика, стопами обхватывая колени мужчины и переплетая их. Он не стонал болезненно и не плакал, только вцепился зубами в собственную ладонь. Судорожный выдох сорвался с его губ, когда мужчина вошёл полностью и замер. Юноша сходил с ума от положения, в котором они находились, от понимания, что член Юнги был глубоко в нём и пульсировал невообразимо. Чимин знал — мужчина потребует движения, он сам этого хотел и легко повёл бёдрами. Но мужчина резко вышел из него, снова выбивая судорожный выдох.

Он подхватил юношу на руки, с шумом отталкиваясь от воды, что текла по ним ароматными каплями, и вышел из купальни, неся на руках мокрого и дрожащего Чимина. Вода капала с них, стекала по плечам, спине, извиваясь, текла по ногам мужчины, впитываясь в тёплое дерево пола, в мягкое покрывало ковра на всем их пути к ложу. Чимин в сильных руках сидел, прижавшись к груди мужчины и прикрыв глаза. Чувствовал его сердцебиение, его дрожь, его глубокое дыхание. Он сам весь сотрясался от ожидания, но распахнул глаза, когда услышал:

— Где... кровать?

Юноша посмотрел непонимающе в сторону, где должна была стоять кровать, и увидел широкий матрас, стёганный красным шёлком, с аккуратно разложенными подушками традиционной прямоугольной и округло-продолговатой формы. Он взглянул на мужчину:

— Юнги... это и есть кровать. Это ондоль{?}[ место для сна со специальной системой напольного отопления.]. Здесь так спят — на полу...

Они смотрели друг на друга, оба дрожали от страсти и умирали от ожидания.

— Хоть на полу... Но я так хотел... тебя... — Юнги зажмурился сильно, понимая, что сказал глупость от сильного возбуждения. — Неважно... я буду любить тебя... везде.

Он медленно подошёл к ложу, опускаясь на одно колено и укладывая юношу на матрас, отмечая, что тот совсем не мягкий. Мужчина не понимал, как подложить эти квадратные подушки под голову любимого. Он слегка растерялся.

— Юнги? — голос юноши немного был взволнован, а глаза горели беспокойно.

Мужчина выдохнул медленно и лёг рядом с ним. Шёлк под ними потемнел от влаги, капли сверкали на их телах в пламени ароматной свечи, что горела на низком столике. Юнги заметил рядом деревянную коробку с масляными склянками, а в голове пронеслись мысли: «Поблагодарить Хосока»... «Подарить Хосоку полгерцогства»... «Поставить Хосоку памятник!». Но все мысли исчезли в миг, когда маленькая ладошка потянулась к его лицу, нежно оглаживая. Ладонь потянулась дальше, обхватывая затылок мужчины, приглашая лечь на себя. Он раздвинул колени, откинулся на спину расслабленно и нежно погладил предплечья мужчины.

Масло снова с руках мужчины растеклось меж пальцев, тонкой струйкой лилось на кольцо нутра, вызывая судороги по телу и ломающиеся стоны. Он щедро лил, вновь пальцем входя и размазывая и внутри, и у входа. Лил на свою болезненно ноющую плоть, хотя мужчине хотелось брать почти на сухую, чтобы отчетливей чувствовать бархатистость, чувствовать трение кожи, а не скольжение. Но на первый раз он не будет этого делать с юношей. Сейчас важен был только комфорт и наслаждение любимого. Было бы правильнее перевернуть юношу на живот, заставить встать на колени, и брать сразу глубоко и безболезненно. Но Юнги до невозможного хотел видеть лицо любимого, хотел целовать во время толчков, и в своем желании он себе не отказал. Мужчина медленно раздвинул колени юноши шире, смотрел, не отрываясь, пристраивался, направляя головку ко входу. Он готов был к вторжению... но Чимин резко вскинул ноги, упирая стопы в грудь мужчины и не подпуская к себе!

Что на него нашло, он не знал сам. Но юноша боялся — на этот раз боли, через которую он прошёл в купальне. Чимин смотрел огромными глазами, дышал судорожно, пальцами впившись в матрас, и дрожал под тёмным взглядом мужчины. Юнги замер, он всё понял, но не отступит... ни за что... не сейчас! Ладони обхватили изящные щиколотки, мягко поглаживая, он медленно поднял их к своим плечам, целовал ноги, тёрся щекой, обжигал дыханием, укладывая по одной на плечи... Снова наклонился для вторжения. Чимин зажмурился и отвернул голову. Он оказался обезоруженным, взят в плен, скован телом мужчины, окутан его страстью. Даже с закрытыми глазами, он чувствовал прожигающий взгляд, жар тела над ним, и силу, с которой горячая плоть входила в него.

— Посмотри на меня!.. Взгляни на меня, любимый! — голос хрипел, но был полон нежности. Юнги дрожал над ним, неимоверным усилием сдерживая себя от разрывающего желания войти сразу и на всю длину. — Посмотри на меня, молю!

И всё-таки он посмотрел... Распахнул глаза, в которых уже скопилась влага. Чувствовал, как ткань нутра расходилась под давлением. Слышал собственный хрип, вместо выдоха. Ощущения были совсем другие, чем под водой, гораздо... гораздо больнее, крепче, сильнее. Слёзы безмолвно текли, лишь один раз всхлип сорвался с губ. Юнги наклонился к лицу, совсем легко целуя губы, и прошептал:

— Прости меня...прости, — Он отпустил руки юноши, что тут же впились ему в плечи, и Чимин судорожно выдохнул:

— Ю-юнги!

Мужчина не толкался, а плавно скользил. Целовал мягко, обхватив лицо, шептал так тихо слова любви и двигался... двигался, не останавливаясь. Он чувствовал, что ногти больше не впивались в плечи, что тело под ним расслабилось, а с губ слетали тихие стоны. Он опустил ноги юноши с плеч на поясницу, навис над ним, расставив руки по бокам от его лица, и перешёл к толчкам... настоящим... как он хотел.

Стон, как музыка — самый желанный звук для мужчины, что сам настраивал частоту и громкость. Он знал под каким углом входить, чтобы стоны были мягкими, сладкими. Знал, на какой глубине проникновения, стоны как крики — резкие, высокие. Знал, как часто надо проезжать по заветному бугорку внутри, чтобы буквально подбрасывало от наслаждения. И юношу подбросило, и стоны — крики, и тело было словно не его!

Как он мог? Как он мог сопротивляться этому? Как он мог лишать себя такого наслаждения? Чего он боялся? Боли? Да он готов пройти через эту боль тысячу раз, лишь бы было так сладко, лишь бы любили так жарко, так сильно! И ему было невыносимо хорошо! Настолько, что он с ума сходил, начиная просить горячим шёпотом ещё и ещё, молить, чтобы не останавливался! Сладость, что разливалась по телу, заставила бредить именем любимого. Жар, что скапливался внизу живота, заставил впиться зубами в плечо мужчины. Огонь, что выжигал его, заставил двигаться навстречу самому, оплести ногами крепко, сжать бедра, целовать сквозь стон. Он откинулся с таким сладостным криком, цепляясь за ткань шёлка, а собственная сперма прожгла кожу живота лавой. Мгновение он был в невесомости, но чувствовал толчки — судорожные, невыносимо глубокие, а затем — как взрыв внутри стало горячо и влажно.

Мужчина замер, так же опираясь на трясущиеся руки, а хотелось рухнуть на него, распластаться на нём, обхватить руками и ногами. Он смотрел на него — дрожащего под ним, видел, как слипшиеся от слёз ресницы медленно поднимались, как затуманенный взгляд потемневших глаз устремился на него, а зрачки начали расширяться от накатывающего после эйфории шока — что это было сейчас?! Юноша посмотрел на своего мужчину, снова сходя с ума от положения в котором они находились. Он чувствовал его внутри себя, всё таким же большим и пульсирующим, и не понимал ничего. Но всё стало понятным, когда мужчина снова сделал толчок — глубокий и сильный.

— Юнги-и?

Да только вопросы здесь были не уместны — его снова будут любить, ему не позволят подняться с этого матраса. Юнги опустился на локти, ладонями обхватывая голову юноши, не давая ему содрогаться от сильных толчков, подминая его под себя, и так размашисто входил в него, вызывая ошеломлённые стоны, что выше и выше. Юноша зажал себе рот ладонью, но мужчина нахмурил брови и лишь раз мотнул головой, показывая: «Не смей!». Тот послушно убрал руку, пытаясь не кричать. Да только сколько бы не закусывал губу, сколько бы не жмурился — не получалось. И мужчина пожалел его — перешёл на короткие плавные движения, заставляя вздыхать восторженно и стонать тихо и сладко. Толчки стали всё короче, всё быстрее. Член мужчины словно каменный, раздирал юношу безжалостно, и сам он смотрел тяжёлым, чёрным взглядом...

— Мой! — прохрипел он в лицо пылающего юноши, ловя губами его стоны. — Мой... — уже нежнее, мягче, всё так же у самых губ. — Люблю!

А юноша ничего больше не видел, не слышал, не дышал — так скручивал оргазм, что он выгибался дугой от пронзившей насквозь молнии, разрывая пальцами шёлк под ним и, с ломающимся криком, запрокинул голову, чуть ли не самой макушкой упираясь в матрас. Темнота такая красивая, такая мягкая, уютная обволакивала его, расслабляла его, нежно накрывая как тёмное одеяло. Он проваливался в неё, падая, как лёгкое пёрышко на лету, чувствуя, как его укачивали из стороны в сторону, словно в колыбели. Чимин терял сознание под нежные поцелуи мужчины на своём лице, под тихий шёпот: «Ты моё сердце... моя жизнь...», во влажных объятия горячих рук... Юнги позволил ему отключиться, дал ему отдохнуть. Он принёс из купальни мягкое полотенце и тёплую воду, обмыл его всего с головы до ног, нежно проводя по телу. Замечая покрасневшие отметины его рук на ногах и бёдрах юноши, он ухмыльнулся, что точно будут синяки. Сам же окунулся в купальне, возвращаясь к любимому с одним полотенцем на бёдрах, и тоже заснул мгновенно.

Он проснулся часа через два, вернее Чимин его разбудил, что улегся на нём почти полностью. Одно лишь ленивое движение рукой по спине, один лишь щекочущий выдох у шеи, один лишь полусонный взгляд друг на друга, и сна как будто и не было. Ладони стали такими горячими, кожа пылала под ними. Тела переплелись в бесконечной ласке, дыхание опаляло, губы искали... Они искали друг друга, касаясь везде: изгибов рук, острых сосков, плавных линий талии, мягкого живота, сглатывали слюну, что скопилась от невозможного желания. Ноги переплелись и терлись друг о друга, пытаясь коленями дотянуться до плоти, что горела возбуждением. Снова юноша был распластан, послушно и гибко раскрывался и глаз не сводил, как его мужчина размазывал масло на своём, колом стоящем и дёргающемся в нетерпении члене. Смотрел, как блестящий пик приближался и исчезал меж его бёдер. Дальше только чувства — острые и мягкие одновременные. Он снова чувствовал, как расходилось нутро, как ткань стенок впивалась в него в попытке сжать, вытолкнуть. Юнги входил небольшими рывками — толчок, секунда, чтобы расслабился и принял дальше, снова толчок, и так до упора. Он глаз не сводил с лица юноши с того момента, как взял масло в руки. Он видел его любопытство, его взгляд, в котором одновременно и страх, и желание. А сейчас это восхитительное, прекрасное лицо нежно расслабленно в таком умиротворении — губы были раскрыты в лёгкой улыбке, глаза сияли словно пьяные, и глубокий тихий выдох сорвался с губ, когда они слились воедино до конца. Движения мужчины были медленные, тягучие, плавные. Он согнул свои колени, и слегка раздвинув их, подложил под бёдра любимого, приподнимая его таз. Юнги практически сидел, выпрямившись, обхватив юношу за талию. Он наклонился к нему и прошептал в самое ушко:

— Хочешь посмотреть?

Чимин немедленно распахнул глаза, устремляя шокированный взгляд в потолок, не смея посмотреть на мужчину. Хотел! Он очень хотел! Но скорее предпочтёт остаться немым на всю жизнь, чем скажет вслух. Мужчина сам посмотрел в его глаза, нависая над ним, а в них была такая страсть и огонь, что юноша буквально давился воздухом. Он знал — Чимин хотел. Его ангел был столь же страстен, как и невинен. Юнги медленно приподнялся, обхватывая руками плечи и голову юношу, приподнимая вместе с собой, заставляя опереться на вытянутые руки. Он целовал его влажно, громко, облизывая губы своим языком, и говорил так горячо:

— Смотри... смотри мой маленький, как я люблю тебя. Как глубоко и сладко я люблю тебя... смотри, — и слегка наклонил его золотистую макушку вниз.

Юноша, пленённый голосом мужчины, повиновался — послушно распахнул глаза и посмотрел меж своих разведённых ног. Мгновенно его накрыла удушающая волна жара, он задыхался, захлебывался от вида перед ним — огромный, красный член так натянул вход в его нутро, блестящее от масла, что юноша чуть в обморок не упал от бесстыдства, что они творили. Но в тот же миг, такое острое наслаждение пронизало его, что собственный член дернулся от желания. А затем наступило полное сумасшествие, когда мужчина начал двигаться. Юноша смотрел, не отрываясь, умирал, стонал и кричал, видя как плоть исчезала внутри него, как выходила вновь почти до конца. Он смотрел как завороженный, чувствуя, как пылало и горело его лицо от стыда, как сходил с ума от восторга.

Мужчина крепко держал его за талию, сам вторгался и одновременно начинал натягивать его на свой член, заставляя бёдра юноши двигаться ему на встречу. Рука юноши ухватилась за предплечье мужчины, а колени начали сгибаться. Вторая рука обхватила шею любимого, и он практически сидел у него на коленях, подчиняясь ритму, позволяя его хватке на талии управлять им. Несколько долгих секунд, несколько глубоких одновременных толчков и Юнги почувствовал, как юноша начал сам набирать темп, сам насаживался крепко, сжав бёдра, впивая пальцы в плечи. Спина юноши была напряжена, испарина выступала алмазными каплями, бёдра словно стальные, ногти нещадно впивались в кожу. Ещё секунда, и мужчина был повален на лопатки, хоть руки всё ещё оставались на его талии. Юноша сжимал его бока коленями, сжимал его шею пальцами, его плоть внутри себя. Юнги требовал скорости, задавал ритм движениями рук на талии, и Чимин подчинился.

— Оо-о, Юнги-и! — крик устремился в высоту потолка, и руки юноши заломились за голову, пальцами цепляясь за собственные волосы.

Он поднимался и опускался на весу, но быстро устал, и оперся руками на грудь мужчины. Тело, ещё непривычное для столь страстных и быстрых движений, утомилось, и юноша рухнул на любимого, тяжело дыша. В ту же секунду он оказался перевёрнутым на спину, а в следующую — на живот. От этих переворотов у юноши закружилась голова, и в горле пересохло. И всё же ошеломлённый крик вырвался, когда в него вошли сзади, так сильно и глубоко. Юнги сжал его бёдра до побеления пальцев, краем сознания понимая, что делал больно, и ослабил хватку. Но вбивался, одновременно медленно раздвигая собственные колени, тем самым заставляя юношу расставить ноги ещё шире. Чимин впивался в многострадальный матрас пальцами, зубами сжимал красный шёлк, прижимался лбом к нему, как в лихорадке дрожал и стонал... Стонал от каждого толчка упоительно, вдыхал воздух глубоко, что потом из него выбивал мужчина мощными движениями бёдер. Но пальцы ослабели, отпуская шёлк, и юноша начал съезжать по матрасу обессиленно. Юнги замер. Он мгновенно обхватил его под грудью, за плечи прижимая к себе, приподнял на руках, другой рукой прижал за живот к своим бёдрам. Юноша оказался снова у него на коленях и вторгался с такой силой и с такой скоростью, что дышать было невозможно. Мужчина хрипел, уткнувшись ему в плечо, сжимая его всего, и понимал, что он совсем не жалел своего любимого, но ничего с собой поделать не мог. Он любил его беспощадно...

*

Солнце плавно поднималось над поместьем, освещая верхушки вековых сосен, под трели утренних птиц, осушая бриллиантовую росу на стеблях. Скользило первыми лучами сквозь тонкую рисовую бумагу оконного проёма, с замысловатыми фиолетовыми линиями горного пейзажа. Ласкало тёплым светом обнажённое тело мужчины, что спал, уткнувшись лицом в продолговатую подушку. Золотило светлую макушку юноши, что укрылся тёмным пледом. Чимин проснулся первым. Первые секунды утреннего беспамятства сменились шоком и удушающим жаром смущения, вспоминая всё то, что было ночью, и юноша с тихим писком накрыл себя пледом по самую макушку. Мужчина проснулся сразу, почувствовав копошение рядом, и увидел кокон из одеяла.

— Чимин? — он не стал стягивать одеяло, а залез под него снизу, сразу сгребая юношу в горячие объятия. — Что случилось, мой маленький? — хриплый ото сна голос запустил мурашки по коже.

— Мне стыдно, Юнги! Я... был слишком... откровенен в своих эмоциях. Ох! Не смотри на меня! — несколько секунд тишины в ответ заставили замереть сердце несчастного юноши.

— И мне стыдно, сердце моё! Стыдно, что был так несдержан, слишком напорист и совсем не нежен с тобой, любовь моя! — сказал мужчина, мягко целуя за ухом. — Но я готов исправиться, прямо сейчас, и любить тебя нежно... очень нежно! — мужчина тихо и хрипло засмеялся, видя, как расширились ошеломлённо глаза любимого.

— Сейчас?.. Но сейчас день, Юнги!

— А под пледом ночь, любовь моя! — улыбка мужчины затмило всё.

И юноша вновь отдался: жарким ладоням, пылающим губам, горячему шёпоту и плавным движениям... И его любили так нежно и страстно одновременно, что счастливые слёзы скопились в уголках глаз, и сладкие стоны заглушались пледом...

*

Их никто не беспокоил. К ним никто не заходил. Еду, горячую и вкусную, оставляли на низком столике у двери. Купальню наполняли слуги-невидимки, и каждый вечер их ждала чистая постель. В их покоях, великолепно обставленных и удобных, было многое для того, чтобы нескучно проводить время, но они практически не отрывались друг от друга и мало обращали внимания на всё вокруг. Они не могли насытиться своей любовью, своими чувствами, жадно принимали и отдавали, словно это были их последние три дня. Юнги зажимал его во всех углах, раскладывал почти на всех поверхностях и любил... любил до сумасшествия, до сладких криков. Чимин умирал в нём, умирал в своих чувствах, в своей чувствительности. Вначале он смущался, пытался прикрыться одеждой, покрывалом, ладонями. Задыхался волной стыда, пряча лицо, но мужчина пресекал любые попытки закрыться от него.

Смущение исчезло на второй день их пребывания в поместье, когда юноша обнаружил себя, абсолютно обнажённого, сидящим на коленях у мужчины, и его впервые не накрыло жаром стыда. Юнги перебирал пальцами его золотистые прядки, другой рукой медленно гладил шелковистую кожу бедра. Мужчина стал проводить по лицу юноши плавными линями, и Чимин млел и таял от этих простых и невинных ласк — ловил губами пальцы, сжимал их, целовал, слегка облизывая. Он видел, как смотрел на его губы мужчина — жадно, с лихорадочным огнём в глазах, и как дыхание его учащалось. И юноша понимал, что представлял себе Юнги, глядя на его губы, медленно соскальзывая вниз. О правильности своей догадки он понял по загоревшемуся взгляду и учащенному дыханию мужчины.

— О, мой сладкий!

Стон сорвался с уст мужчины, едва пухлые губы коснулись головки. Он нежно обхватил голову юноши ладонями, сам направлял, шептал слова одобрения, дрожал от возбуждения и наслаждения. Резко отрывал губы от своего члена, целовал жадно и глубоко, и снова наклонял к паху. Смотрел, не отрываясь, хоть глаза закатывались от нестерпимого блаженства. Чимин впервые слышал столь явственные стоны своего мужчины, чувствовал его дрожь, пульсацию возбужденной плоти, и отдавался нахлынувшему сумасшествию полностью. Он не помнил, как оказался лежащим на спине тут же, на полу, не дойдя до постели, и в него вбивался мужчина, держа его колени на весу... Сумасшествие... сумасшествие страсти... сумасшествие любви!

────༺༻────

Чимин выходил прогуливаться в прекрасный сад, любовался прудом и розовым цветением персиков и шиповника, а Юнги любовался им. После того, как юноша вернулся с обеда у принцессы, мужчина практически не отпускал его больше от себя. Они все время были вместе. Им было хорошо и молчать рядом друг с другом, и неспешно разговаривать лежа на матрасе, окружив себя подушками.

— Я скучаю по детям, Юнги. О, Всевышний, я уже неделю не видел их! — вздыхал юноша, прижимаясь к обнаженной груди мужчины. — Хочу домой! Хочу обнять их!

Юнги улыбался так счастливо, и так упоительно было его сердцу от мысли, что его любимый лежит в его объятиях, а дома их ждут сыновья!

— Сердце мое! — мужчина смотрит прямо в глаза любимому. — Я хочу обвенчаться с тобой сразу, как только вернемся в Пусан!

Чимин затихает, но горящие глаза выдают его счастье.

— Хён не разрешит, — и улыбается так нежно, счастливо.

— Мы ему не скажем. Обвенчаемся тайно... на корабле! Я поговорю со священником, — мужчина полон решимости. — Ты согласен?

— Да-а! — пищит юноша, и слезы кристально-чистыми каплями текут по прекрасному лицу.

— Не плачь, любовь моя! Ты не представляешь, что я сейчас чувствую — словно я только сейчас родился и начинаю жить! С тобой! Я не помню ничего, что было до встречи с тобой, и не мыслю ее в дальнейшем без тебя! Ты моя жизнь! Весь мой мир, весь смысл заключен в тебе, Чимин! Не плачь!

— Я-я... от-счасть-я, — заходится в рыданиях юноша.

Его обнимают мягко стискивая в руках. Укачивают на груди, шепча нежные признания, успокаивая, и дают уснуть безмятежным сном. Но с первыми лучами солнца его будят горячие поцелуи и пылкие объятия, и его любят — мягкого, разморенного, полусонного, а мужчина над ним горячий, страстный, судорожно входил в податливые тело.

────༺༻────

Последний день в Кёнхверу они провели в цветущем саду у пруда, неспешно прогуливаясь по павильону, меж мраморных колон, обнимались трепетно и целовались будто украдкой. Во дворце их ждали супруги Чон, на ужин.

— Завтра утром нас с супругой будет ждать свита у ворот поместья, — сообщил принц. — Но вы сможете покинуть его через внутреннюю аллею. Вас сопроводят слуги. И надеюсь, что вам понравилось время проведенное здесь, — почти смеется Хосок, видя как довольно свешивает голову герцог, исподлобья смотря на розовеющего юношу.

— Чим Ин, и Вы, господин Мин! В покоях вас ждут подарки от нас с супругом, в память о нашей свадьбе, — лучезарно улыбнулась принцесса. — И я надеюсь, что Чим Ин часто будет гостить у нас во дворце, — и многозначно смотрит на Юнги. — Конечно же и Вы, Ваша Светлость.

— Благодарю, Ваше Высочество! И за подарки, и за мой личный подарок от Вас. Ведь это благодаря Вам мой любимый здесь, со мной! Я этого не забуду.

Чимин вспыхивает еще больше, чуть не давится воздухом, когда Юнги назвал его любимым при монарших особах, хотя казалось, смущаться уже больше некуда, после трех ночей страсти. После, когда принц и герцог уединились, Су Ин обратилась к юноше:

— Ты счастлив Чим Ин, я вижу это. Ты светишься, как звезда! — мягко улыбается она. — Я хотела попросить Хосоки~я, чтобы он определил тебя в мою свиту, ты знаешь много иностранных языков. Но... ты наверное уедешь... с ним, — косит взгляд в сторону герцога.

— Благодарю за оказанную честь, принцесса. Но я действительно уеду с ним... в его дом, к его семье. И я счастлив, правда! — улыбка юноши говорит за него.

────༺༻────

Они возвращались через павильон в свете фонарей, не спеша, обнявшись мягко, молча наслаждаясь уютом весенней ночи. Это была их последняя ночь... здесь... Последняя ночь, когда они могли утонуть друг в друге, раствориться в своей страсти, захлебнуться в своей любви... и все равно не насытиться. Ночь, когда имя одного звучала как молитва из уст другого, когда губы пылали болезненным жаром на коже любимого... Ночь, когда любовь в самом страстном ее проявлении сжигала их тела, плавила воздух вокруг них. Это была их последняя ночь...

────༺༻────

Юноша с самого утра ждал у подножья лестницы, ведущей к аллее Кёнхверу. Ночью спал урывками, так велико было его волнение. И все же, сейчас он стоит спокойный как скала, сверкая в великолепных одеяниях, высокий, красивый. Он столь уверен в своей силе, в своем плане, и его никто не остановит — ни брат, ни отец! И все будет так, как он захочет!

Он видит их — они идут вместе, рядом. Позади них слуги, что несут узлы и сундучки с подарками от супругов. Они так неприкрыто счастливы, так сияют в любви друг к другу, что Чонгук сжимает зубы до скрежета. Кто же знал, что его соперником будет герцог Эссекский, лучший друг его брата — Мин Юнги. Он и сам его друг, но где Чимин, там нет места ни дружбе, ни братским отношениям. Они уже близко. Чонгук видит улыбку мужчины, обращённую на него. Видит смущённо опущенный взгляд прекрасного ангела, что плывёт в восхитительном лиловом с чёрным ханбоке — подарок принцессы. Он склонился перед ними почтительно — представление начиналось Чон Чонгук!

— Юнги! Добро пожаловать, рад видеть тебя!

Мужчина шире улыбнулся и раскрыл руки для дружеских объятий.

— Здравствуй Чонгук! И я рад видеть тебя безмерно!

Юнги обнял младшего принца и не видел, как вмиг побледнело лицо прекрасного юноши у него за спиной.

— Я не смог увидеть тебя на самой церемонии, а пропустить встречу с тобой здесь было бы непростительно! Я действительно счастлив видеть тебя у нас во дворце!

Затем принц затих, улыбка сникла, и он, отпуская руки герцога, с самым виноватым видом обратился к юноше, что буквально дрожал, а глаза блестели от выступившей влаги.

— Здравствуй, Чимин, — глубоко в пояс поклонился ему юноша и замер, не поднимая глаз.

— Гукк~и... — тихий выдох заставил так сжаться сердце принца, едва уловив столь любимый голос.

О, как он тосковал по нему! Как умирал от невозможности слышать его! Но сейчас нельзя расслабляться, нельзя отступать из-за слабости сердца.

— Вы знакомы, Чимин? — голос мужчины насторожен, но все так же спокоен.

— Да. Мы учились вместе, Юнги, — за юношу отвечает принц. — Мы тогда были детьми.

Чимин приходит в себя, и кидается к мужчине.

— Это Чонгук, Юнги! Мой лучший друг, которого я потерял давно! О, Юнги, это Чонгук!

— Я знаю, Чимин~и, — смеется мужчина, обнимая любимого. — Он брат Хосока, любовь моя. Мы давно знакомы.

— Всевышний! Я просто не могу поверить! Здравствуй, Гукк~и! Я счастлив вновь встретить тебя, мой друг, — но обнять не решается, а безумно хочется.

— Это провидение богов, что ты здесь, Чимин. Когда я увидел тебя на церемонии, не мог поверить глазам. Наверное, все же небеса благоволят мне, раз подарили возможность встретить тебя... и попросить прощения! — голос принца само раскаяние, и весь вид его был невинен и бесхитростен.

— Ну что ты, Гукк~и. Я давно простил тебя, и всегда вспоминал с теплотой. Забудь обо всём плохом. О, боги! Как же ты вырос, Чонгук! Какой ты взрослый! Я помню тебя совсем юным мальчиком, — умилялся юноша, все ещё стоя в объятиях своего мужчины.

— Нет, Чимин, я ничего не забыл, и буду просить у тебя прощения до конца дней.

— В чём провинился перед тобой этот юный принц, любовь моя? Может мне вызвать его на дуэль? — засмеялся герцог, легко целуя волосы любимого.

— Из-за меня Чимину пришлось оставить учебу, и я поступил... жестоко с лучшим другом, обманул его надежды! Единственное мое оправдание лишь то, что я был слишком юн, — вновь за юношу отвечает Чонгук, смотря ему в глаза — они оба знают из-за чего юноше пришлось оставить учебу, покинуть город, покинуть страну...

— Во всяком случае, все в прошлом, Чонгук. Рад был увидеть тебя. Надеюсь, встретимся снова до отъезда.

— О, вы так скоро уходите! — так правдиво сокрушался принц. — Прошу вас, останьтесь сегодня во дворце. Будьте моими гостями!

— Благодарю, Чонгук. Но я должен в уехать в город. Мне нужно оформить и дождаться документов на груз. Линкор отплывает через неделю, я должен успеть... прости, Чонгук!

— О, оставь Чимина со мной, прошу! Я столько лет его не видел! Так много мне нужно ему рассказать, и в конце концов, попросить прощения за все! Прошу, Юнги! Ты же доверяешь мне?

Долгие секунды молчания отстреливают в голове Чонгука молотом — сейчас... Сейчас он сам отдаст его ему в руки и не увидит больше... Он поклялся сам себе, что сделает его своим, чего бы ему это не стоило! Секунда... вторая... пятая... сейчас! Почему он молчит?

— Я лично отправлю его к тебе под королевской охраной вечером! Верь мне, Юнги! Я понимаю, как он дорог тебе, — голос затихает, усыпляет, гипнотизирует. — Верь мне!

Юнги улыбается как-то натянуто, и смотрит на любимого.

— Я останусь, Юнги. Не будем отказывать принцу крови, — тихо шепчет юноша. — Я приеду вечером... к тебе.

— Хорошо. Побудь здесь, отдохни! — и невесомо поцеловал в висок, а хотелось в губы. — Чонгук, я надеюсь на тебя, — и серьёзно посмотрел на принца.

— Конечно. До встречи, Юнги, — лёгкий поклон и победная улыбка, спрятанная ото всех.

Нежное пожатие рук, глаза в глаза, трепетное объятие, словно разлука предстоит не на несколько часов, а на годы. И даже когда делают шаг друг от друга, пальцы все еще цепляются, не отпуская. Странное чувство потери охватило мужчину, да так, что он замер на секунду, не понимая — хотелось вернуться, взять за руку и увести с собой. Но все же он прошел дальше к воротам, где его ждал экипаж. И только нежный взгляд юноши провожал его удаляющуюся фигуру до самых ворот...

────༺༻────

Едва герцог перешагнул порог дома снятого Кимом старшим, как попал в жуткую суматоху. Весь дом был всполошен, слуги бегали буквально запихивая вещи в сундуки, во дворе в безумной спешке запрягали лошадей. Себастиан рыдал, закрыв лицо руками, Тэхён стоял рядом с каплями успокоительного, а у самого текли слезы по щекам. Мужчина чувствует трясущиеся руки на своих плечах, и видит мертвецки бледное лицо Намджуна.

— Юнги... ты вернулся, — а дальше горло сводит болью, и этот большой, сильный мужчина буквально валится с ног.

— Тэхён, что случилось? — орет герцог юноше, понимая, что он единственный, кто может хоть что-то сказать.

— Только что получили письмо с гонцом. Субин без сознания уже два дня, и не знают, доживет ли до утра, — давится слезами дрожащий юноша.

У Юнги в глазах темнеет, но он держит себя в руках.

— Мы поедем на лошадях. Так быстрее. Поедем через старую дорогу, срежем путь. К ночи будем там. Никаких вещей. Только фляги с водой. Господина Кима отправить с лекарем и слугой, в экипаже, — голос мужчины гремел по дому, внося хоть какой-то порядок в это безумие. — Тэхён, ты останешься!

— Нет!

— Да! Ты останешься, дождешься документов, подпишешь их от нашего имени. Пойми, без них корабли просто конфискуют! И... вечером должен вернуться Чимин, — он подходит к дрожащему и рыдающему юноше. — Ты же сильный, Тэхён. Должен быть сильным! Ради брата, ради Субина!

— Да!.. — все что смог сказать юноша, и судорожно кивнул в ответ.

— Прошу, — совсем тихо шепчет мужчина. — Позаботься о Чимине. Он все что у меня есть! Прошу, Тэхён...

— Хорошо. Я позабочусь о нем...

— Намджун, едем! Господин Себастиан, экипаж готов.

Они выходят, мигом седлая коней, и Намджун смотрит на него, глазами полными невыразимой боли.

— Мне страшно, друг. Я боюсь, что больше не увижу своего ребенка...

— И мне страшно, мой друг. Но ты увидишь его — живым и здоровым! Едем! — командует он охране за ними, и все выдвигаются кавалькадой на дорогу.

────༺༻────

Для Чимина было устроено целое представление: музыканты играли для них прекрасные мелодии, изящные танцовщицы кружились в хороводе с пышными веерами, еда — изысканная и вкусная, преподносилась им на низких столиках. Чонгук искренно просил у него прощение, за ту боль, что он причинил ему, за свою ревность, а юноша смеялся счастливо, и шептал тихо и нежно:

— Чонгук, прошу тебя, забудь обо всем! Я так счастлив, Гукк~и!

Сердце принца сжималось от боли и ненависти, но все же он улыбался.

— Это из-за... Юнги? Да, Чимин?

Смущение выдает юношу с головой, и он лишь выдыхает счастливо:

— Да! Из-за него! Его одного! — он обнимает своего вновь обретенного друга, не понимая, какое смятение и какой огонь вносит в его сердце. — Я люблю его, Чонгук-и! — он смотрит ему в глаза, выпаливая скоропалительно: — Смотри, смотри! Это кольцо мне подарил Юнги! Мы поженимся с ним, Гукк~и! Ты не представляешь как я счастлив! Я вновь встретил тебя, моего прекрасного друга. Я наконец-то дома, на своей родной земле, и мой любимый рядом! А еще мой друг, Тэхён! Я познакомлю тебя с ним!.. — Чимин щебетал радостно, сияя в своем прекрасном чувстве, и не замечает как пристально рассматривает его принц.

Черные глаза выхватывают покраснения на тонких запястьях, засосы на шее и ключицах — еле заметные и свежие, и сам юноша немного бледный, похудевший за эти несколько дней. И кровь закипает у молодого юноши, глаза зажигаются красным демоническим огнем, и на мгновение, принц перестает себя контролировать — хватает за руку юношу, близко поднося к лицу, и сжимает челюсти в попытке успокоиться. Чимин затихает, во все глаза смотря на «друга». Он вдруг увидел перед собой лицо мальчика, остервенело разрывавшего цветки лотоса в его комнате, увидел эти черные глаза, безжалостно ставившие ему ультиматум. Но он смаргивает, и вновь видит нежную улыбку Чонгука, крохотную родинку под нижней губой, и свою руку, что мягко целуют.

— Я рад за тебя, Чимин~и! Очень!

И больше принц ни чем себя не выдавал, не позволил маске «друга» упасть с лица. Они многое вспоминали, о многом говорили, смеялись и толкались, шутили друг над другом, и им было легко друг с другом.

— Ты вспоминаешь об этой истории, Чимин? — осторожно спросил принц. — Ты вспоминаешь князя? Прости, не надо было напоминать... прости!

— Ну что ты, Гукк~и, не извиняйся, — но тихий вздох юноши говорил о том, что ему неприятно. — Конечно, я все помню. И вспоминаю иногда... Дино. Я долгое время чувствовал себя виноватым перед ним... И знаешь, Гукк~и, я благодарен ему. Потому что именно благодаря Дино, я узнал какой разрушительной может быть страсть, и одновременно какой трепетной любовь. Но истинную силу любви я узнал только с Юнги, — нежно улыбался юноша.

Безумная ревность накатывает на принца. Его разрывает, мутит рассудок, слепит глаза. Пальцами впивается в серебряный кубок, сминая его в кулаке. Он дважды произнес его имя! Имя ненавистного человека, который разрушил все, отнял его у Чонгука! А Чимин ему благодарен?! Благодаря ему он знает, что такое страсть?! Что такое любовь?! А с Юнги познал истинную силу любви?! Ну уж нет! Только с ним, с принцем крови, с Чон Чонгуком он узнает, что такое страсть, и что такое сила! И сегодня же ночью!

────༺༻────

Горизонт скрыл последние лучи красного заката, оставляя тревожно-синие и чёрные разводы на рваных облаках, когда принц усадил юношу в дорого украшенную повозку, что должна была отвести его в город. Его сопровождали дюжина воинов из императорской охраны. Когда Чимин удивился почему так много, мол: "Я же не драгоценность в короне императора", - принц ответил серьёзно, смотря ему в лицо:

— Для человека, к которому тебя везут, ты величайшая ценность, которую он долго искал, и которую он больше не упустит!

Юноша притих, смотря непонимающе, но все же улыбнулся — его везут к Юнги! Темноту дороги освещали факелы в руках воинов, что превращались в красные мерцающие точки по мере удаления, пока принц смотрел вслед экипажу, шепча «До встречи, Чимин!» Стоило принцу поднять указательный палец, сорок человек вооруженной охраны выступило из темноты, а гонец получил в руки письмо.

— Отдать лично в руки английскому лорду Эссекскому. Охрану по всему периметру поместья удвоить. И шифровальщика ко мне во дворец!

— Будет выполнено, мой повелитель! — преданный слуга склоняется перед принцем. А сам Чонгук прошел через потайной тоннель во дворце, соединяющий его личную резиденцию с Кёнбоккуном.

────༺༻────

Чимин тихо улыбался в предвкушении встречи с любимым, мечтая о его теплых объятиях, его губах, и совсем не замечал, что едут они достаточно долго. Лишь раз он выглянул за штору портьеры, и смог различить очертания черного леса. Не понимая ничего, он откинулся на подушки, прикрыв глаза и очнулся когда повозка остановилась. Перед ним склонились слуги и охрана, как перед каким-то правителем, когда он вышел ступая по лесенкам из экипажа. Он не понимал где он — это был дворец, утопающий в ярких огнях фонарей, очень красивый дворец. Перед ним расстилали красные шелковые покрывала, по которому девушки служанки рассыпали розовые лепестки цветов, и все приветствовали его глубокими поклонами. Чимин шел по лепесткам цветов, непонимающе осматривая все вокруг.

— Где я? — спросил юноша у слуг, но ему никто не ответил.

Девушки подхватили его мягко за локти, и повели по ступеням вверх через огромные двустворчатые резные двери, на всем пути рассыпая перед ним душистые цветы. Его отвели в покои невиданной пышности убранства. Перед ним, один за другим выставили подносы со всевозможными украшениями и яствами. На его глазах расправили золотой шелк ханбока, от красоты которой Чимин аж присел в кресло.

— Господин, не желаете ли посетить купальни? — поклонилась перед ним служанка — совсем молодая девчушка.

— Нет. Где я? Почему меня привезли сюда?

Девушка запинается, пряча взгляд, но склоняется перед ним еще ниже.

— Не велено говорить, мой господин, — но потом добавляет торопливо. — Прошу Вас господин, позвольте нам позаботиться о Вас. Если мы не выполним указания Его... нашего господина, нас накажут... всех. Прошу Вас, господин!

Чимин видел дрожащую фигуру девушки, бегающие от волнения глаза, закушенную губу и понимает — она действительно боится! Он молча проходит за ней в купальни, но выставляет ее за порог, сообщив, что сам может искупаться. Лишь позднее он узнает, что бедной девушке отбили пятки бамбуковыми палками в наказание за то, что не позаботилась о госте должным образом. Чимин и опомниться не успел, как после купальни на него буквально обрушились служанки вытирая его, умасливая, натирая благовониями, укладывая волосы, закручивая их горячими щипцами в мягкие локоны. Юноша не сопротивлялся, чувствуя что воспротивившись сделает только хуже и себе, и всем. Он видел бледные лица слуг, что прятали от него глаза, дрожащие пальцы девушек, что одевали его, кутали в восхитительный золотой шелк, наряжали его в золотые украшения — невозможный красоты гребень водрузили в золотистые локоны, огромные свисающие серьги из тонких золотых колец вдели в уши, запястья увешаны золотыми браслетами, маленькие пальчики нанизаны золотыми кольцами.

Чимин стоит как наряженная золотая кукла. А когда перед ним поставили огромное зеркало, юноша не смог узнать себя — это было какое-то золотое божество! Вот только кто ему так поклонялся, что похитил, привез во дворец и осыпал золотом? Юноша не боялся и не волновался — его любимый придет за ним! И заберет! А его похитителю Чимин не завидует! Он гордо поднимает голову и идет вслед за указывающими ему путь служанками, что ведут его через великолепные комнаты покрытые мягкими коврами, обставленные мебелью из красного дерева, увешанные шелковыми портьерами, парчовыми гобеленами и повсюду золото... столько позолоты юноша не видел никогда! Поистине «золотой дворец»! Ему открывают золоченые двери, он ступает на золотой ворс персидского ковра с райскими цветами, и он идет прямо к золотому трону...

────༺༻────

Темнота поглотила все дома, что стояли вокруг. Темнота укрыло море, что шумело неспокойным прибоем. Темнота поселилась в сердце несчастного родителя, что рыдал у постели своего ребенка, не в силах ему помочь, не в силах спасти... Три лекаря стояли над ним, и лишь разводили обреченно руками — ни видимых, ни скрытых болезней они не смогли обнаружить. У Субина не было температуры, не было лихорадки, никаких других симптомов болезни — он просто слабел и тихо умирал...

Юнги никогда в жизни не забудет с каким криком его друг бросился к своему ребенку, что точно неживой лежал на постели, и казалось небесный ангелочек лежит освещенный пламенем свечи, готовый упорхнуть на небо. Никогда не забудет утробного воя Намджуна, когда он прижал хрупкое тельце к себе, безвольно повисшее у него на руках. Лишь Тания вырвала ребенка из рук мужчины, прошипев тихо:

— Не смей оплакивать! Он еще жив! Не сметь плакать никому!

Юнги весь дрожал от страха, от безумного волнения за жизнь ребенка и за рассудок своего друга.

— Намджун! Послушай... будем надеяться, будем молиться! Сокджин, что говорят лекари? — но увидев безумные глаза Кима, понял, что не к тому обратился. — Госпожа Ким?

— Ничего... ничего! Это не чума, не холера, не лихорадка. Только один из них что-то сказал про черную кровь, но как лечить он не знает... не знает, — тихо проговорила женщина, и вопреки своим собственным словам, горько заплакала.

Юнги затрясло еще больше, когда увидел как оба супруга медленно подползли друг другу, прижимаясь и так трепетно обхватывая другого, шепча совсем тихо слова отчаяния.

— Как же так Джинн~и? Почему? Почему господь забирает его у нас? Нашего ангелочка... у него ведь много других, там на небе. Почему нашего сына, Джин?

Впервые в жизни Юнги видел как плачет этот сильный мужчина, ни разу не дрогнувший ни перед морской стихией, ни перед людской молвой, а сейчас сгибался перед неотвратимостью... смерти. И что он мог сделать для него, мужчина не знал! Но что-то нужно делать! Он выбегает из комнаты, сталкиваясь в гостиной с адмиралом Ленноксом, и к своему удивлению, с матерью и сыновьями. Мальчики сразу сорвались к нему, обнимая с двух сторон, и сам он прижал их к себе так крепко, и даже думать не хочет, что будет с ним, если с одним из его детей что нибудь случится.

— Матушка, почему Вы привели детей? Не время совсем. Прошу, увезите их!

— Думаешь я не пыталась! — взволнованно вскочила герцогиня, но добавила мягче, — Здравствуй, сынок! Как ты?

— Здравствуй, мама. Я хорошо, но все же увези их...

— Джинхо не уедет ни за что, а брат отказывается оставлять его. Я ничего не могу с ними поделать, — обреченно ответила Соён. — А где Чимин? Он не с тобой?

— Нет. Он... с Тэхёном, остался в городе, — и сердце мужчины вновь сжимается от волнения и тоски. Он бы многое отдал, чтобы увидеть его сейчас — это придало бы ему сил! Юнги смотрит на детей, что так же жались к нему крепко — он все сделает, мир перевернет, но не позволит отчаянию поселиться их сердца. — Я скоро... — бросил он сидящим в комнате, стремительно выходя из дома, и буквально на пороге сталкивается с Кёнсу и Альбрехтом.

Лишь услышав слово «черная кровь», Кёнсу вскинул изумленно свой взгляд на герцога.

— Что? Что, Кёнсу? Ты уже... слышал такое? — голос Юнги насторожен и взволнован.

— Я... я болел «черной кровью», — сильного мужчину немного потряхивает, когда он говорит об этом.

— Что-о? Как? Кто тебя вылечил? — оба мужчины буквально вцепились к него, требуя ответа.

— Я... не уверен, что этот знахарь жив. Мне было шесть лет, когда он излечил меня. Уже тогда он был стариком, — надежда, которую он только что подарил, вмиг стала призрачной.

— Но всё же... надо попытаться, надо поехать... привести сюда!

— Ваша Светлость, мы с Кёнсу поедем! Прошу, останьтесь с капитаном Кимом! Он мне как отец родной! Я всё сделаю... привезу этого старикана, даже если придётся на плечах нести.

— Я надеюсь на вас! — кивает согласно герцог. — Далеко ли добираться, Кёнсу?

— Часа два туда... это деревня, где я родился. И столько же обратно. Но я повторяю, я не уверен, что он вообще жив!

— Будем надеяться! В дорогу, немедля! — мужчины разошлись.

Юнги посмотрел вслед исчезающим в темноте всадникам, а мыслями устремился за много миль отсюда, к своему любимому. «О, как ты нужен мне, ангел мой! Одно твое объятие, одна твоя улыбка придала бы уверенности, что всё будет хорошо!» Он вернулся в дом. Обнадеживать несчастных родителей он не хотел, но дать им хоть проблеск надежды... всё же Юнги решился, тихо подозвав Намджуна, что стоял у изголовья кроватки, держа за руку мужа, что лежал рядом с ребёнком. Сокджин целовал пальчики сына, такие крохотные, почти прозрачные, и сам малыш казалось стал ещё меньше и был белее постели, на которой он лежал.

— Мой друг, не хочу обнадеживать, но все же надежда есть. Кёнсу был болен той же болезнью, что и твой сын, и как видишь — жив и здоров. Они с Тиллем отправились за лекарем. Помолимся, чтобы они смогли найти его, и привезти сюда.

Ради света надежды, что зажглась в глазах убитого горем отца, ради такой болезненно счастливой улыбки, вмиг посеревшего друга, Юнги был готов даже на большее — пообещать, что все будет хорошо, но сдерживал себя.

────༺༻────

Им понадобилось чуть больше времени, чтобы найти дом старого знахаря, что оказался жив и здоров. Старик проявил прыть и сноровку, несоответствующую его долгим годам, когда засобирался в дорогу с молодыми людьми, укладывая аккуратно каждую скляночку, каждую травку и корешок. Кёнсу и Альбрехт стояли молча, терпеливо, понимая, что если старик забудет что-то, то это может стоить жизни ребенка. Но когда знахарь сообщил, что готов, они так погнали коней, что ветер свистел в ушах, а сам лекарь вцепился в спину Кёнсу, молясь богам, чтобы это поездка не оказал последней в его жизни. За час до рассвета они вернулись в особняк Кимов, с шумом распахивая двери, а Альбрехт, как и говорил, практически на руках занес знахаря в комнату. Старик сказал выйти всем, кроме матери. Сокджин остался. Лекарь смотрел на него долго, проницательно, понимая, что он его не родил, а потом спросил:

— Как ты его нашел?

— Я нашел его в море. Я спас его. Море подарило мне его.

— Ты забрал его у моря. Он не твой. Он должен был утонуть.

— Стать кормом для рыб? — зло воскликнул мужчина. — Нет! Он мой! Мой ребенок! Я его родил! Я его чувствовал в утробе матери. Я выносил его все девять месяцев! Мое сердце нашло его в полной темноте, в открытом океане! Это мой сын! — голос мужчины гремел на весь дом, а за дверью, удерживаемый тремя парами рук, стоял его муж. Старик хитро улыбнулся:

— Хорошо. Я знаю, — но потом продолжил, таким пугающим голосом. — Я выпущу его кровь и волью новую. Нужна кровь маленького человека, — но увидев непонимающий взгляд Сокджина, уточнил: — Кровь ребенка!

Мужчина кидается к выходу, врезаясь в мужа:

— Он будет делать переливание. Нужна кровь другого ребенка!

Они смотрят друг на друга, и разом смотрят на Юнги. Тот лишь раз моргнул, и выдыхает судорожно:

— Д-да!.. они оба здесь. Сейчас... приведу.

Но Сокджин так вцепился в него, до боли в руке и смотрел безумными глазами, из которых лились слезы по впалым щекам:

— Я не забуду это, Юнги! Спаси моего ребенка... прошу!

────༺༻────

Знахарь впускал только Сокджина, и он бегал по дому как сумасшедший, выполняя все, что требовал старик. Джин чуть в обморок не упал, когда увидел как целитель проткнул своим длинным и острым, словно заточенным, ногтем на большом пальце вену на тоненьком запястье своего сына. Он смотрел, как по капле стекает абсолютно черная кровь ребенка в глубокую глиняную посуду. Всю комнату окутал сизый дым тлеющих трав. Пар шел от котла, в котором кипел отвар, а старик не знал усталости, все крутился вокруг ребенка. Наконец, он сказал привести донора.

— Их двое. Одному восемь, другому четыре года. Кого привести? — голос Сокджина дрожал и срывался.

— Самого маленького...

Джинхо уложили рядом с его ангелочком, и он мог увидеть его белые прядки, его нежное личико. Он прижался к нему крепко, шепча тонким тихим голосом «Субин~и... останься со мной прекрасный ангел! Я никому не дам тебя в обиду... никому и никогда! Я буду любить тебя больше всех на свете! Даже больше бабушки! Субин~и...». Но Сокджин напоил его отваром целителя, от чего мальчик потерял сознание. Старик протянул тонкие трубочки, что оказались свиными сухожилиями, между ними, и проткнул так же ногтем запястье юного графа. Джин не мог понять, как такой глубокий старик мог с такой хирургической точностью находить пульсирующую вену и вставлять костяную иглу. И лишь когда увидел, как алая кровь маленького Джинхо течёт по своеобразному каналу и затекает в руку его ребёнка, Сокджин выдохнул и взмолился всем богам. Но его оглушил хриплый голос старика:

— Не тому молишься. Молись покровителю... — он приказал взять на руки Джинхо и держать на весу. — Закапывай в рот по три капли, пока отсчитываешь каждые тридцать раз.

Сокджин дрожал, но уже не плакал, и выполнял все что сказал целитель. Наконец, когда он отсчитал пятый раз по тридцать, старик приказал остановиться, и вытащил иглу.

— Отдай отцу, — сказал он, перевязывая руку мальчику. — Он должен поить его отваром каждый час. Будем надеяться, что его крови хватит.

Когда Сокджин вынес на руках бессознательного сына, вскочивший Юнги рухнул обратно в кресло от подкосившихся ног. Но тут же пришел в себя, забирая его у мужчины. Джин передал ему слова целителя, отдавая сына на руки, но резко прижался к нему, обхватывая за плечи, шепча судорожно «Спасибо, спасибо Юнги!». Юнги уносил сына в комнату, где их ожидали герцогиня и Минхо, и не видел как Сокджин упал в объятия мужа, как они осыпали друг друга поцелуями, как сжимали в тисках тела, и слезы вновь полились из их глаз. Но теперь это были слезы облегчения и надежды...

— Я люблю тебя... — звучало из уст обоих, и Джин оставив легкий поцелуй на губах мужа, вновь ушел в комнату к сыну.

Здесь старик уже стоял в протянутой глубокой чаше, полной черной крови:

— Ты отнесешь это к морю, и выльешь всю до капли. Ты долго держал сына над водой, вот море и позвало его к себе. И молись, чтобы оно приняло его кровь, и не захотело его сердце! Иди.

Никто в доме не спал, и все смотрели на дрожащего мужчину, что бледнее мертвеца, вышел с чашей крови из комнаты, откуда практически валил дым от травяных курений. Слуги освещали ему путь пламенем свечей, пока он спускался по лестнице вниз к воротам. Дальше стояли люди из охраны с факелами, в ожидании, и экипаж стоял наготове. Но Джин свернул на темную улицу, шагая с чашей в руках. Он чувствует — его муж идет позади! Он не оставит его одного, но и приближаться близко не будет — он знает о велении целителя. До моря почти час пути, а луна все бледнее на горизонте, скоро совсем растворится в начинающем розоветь восходе. Вокруг темно. Слышен лай собак, скрип ворот, в некоторых окнах видны зажигающие свечки — добропорядочные служащие собираются на работу, а любовники покидают место тайных встреч.

Сокджин идет, не смотрит даже по сторонам. Краем глаза он видит некоторых хозяюшек, что уже суетятся в столь раннее время во дворе, и подозрительно косятся на него. А он все идет. Дорога стала шире, уже слышен шум прибоя, и черный горизонт будто шевелится — это море. Джин вспомнил их ночь с мужем на корабле, когда они вернулись с острова, их ночь с Александрии, когда он одел на его палец кольцо, их свадьбу, их встречу, и как будто вся жизнь проносится перед глазами. Но все меркнет, когда плачущий мужчина вспомнил первую улыбку своего ребенка, его первый смех, его объятие, и слезы душат еще сильнее...

Последние шаги к прибою и солнце буквально ослепляет своим первым золотым лучом. Сокджин, стоя по колени в прозрачной воде песчаного берега, выливает всю черную кровь, что даже не запеклась, не загустела, но опустилась на дно словно черный воск. И вместе с кровью, падают крупные слезы мужчины, расплываясь по поверхности, и чаша из рук упавшая теперь плывет по ряби волн. Он смотрит в светлеющее небо, где серебряный диск луны покрылся розовеющей дымкой, а в голове голос старика «Молись покровителю...»

— Ты не хотела, чтобы я его нашел. Ты пряталась, скрывая его от меня. Ты видела самое сокровенное в моей жизни, и всегда была со мной, светила так ярко... освещала все самые счастливые моменты моей жизни: мой первый поцелуй, мою первую ночь с моим любимым, и сотни последующих ночей полных счастья, мою свадьбу. Первый раз я пошел против тебя, вопреки поплыл, наперекор прыгнул в черную воду, ослушался и присвоил себе... И теперь за то, что отнял у черной воды его добычу, расплачиваюсь черной кровью своего сына... Помоги... Прошу... Молю, оставь его мне! Без него ничто не имеет смысла! Пощади... Оставь его мне! — и рыдание сотрясает его плечи, и ноги не держат подкашиваясь, но сильные руки подхватывают, не дают упасть в воду. Намджун уносит на руках любимого, а на пирсе их ждет крытый экипаж, что увозит их быстрее ветра домой... к сыну.

────༺༻────

Юнги сидел с сыновьями, что уснули рядом. Он, как и велел знахарь, давал отвар каждый час младшему, заливая по глотку и шептал одобрительно, какой он храбрый и смелый, мягко поглаживая по темным волосам. Мысли все время возвращались к Чимину — как он там, всё ли с ним в порядке, наверное волнуется сильно. Единственное, что успокаивало мужчину, это то, что с ним Тэхён. Юнги как-то без слов доверял этому юноше, чувствовал, что лучшего союзника, чем Ким-младший, судьба ему не подарит. И все его насмешки так и сквозили любовью к ним обоим, и его поддержка ощущалась всегда. За это он ему будет благодарен всю свою жизнь. За этими мыслями, герцогу сообщили о прибытии гонца с письмом.

— Лично в руки, господину Мин Юнги Эссекскому, — с поклоном гонец протягивает запечатанный конверт с императорским тиснением и печатью принца.

— От Хосока, — улыбается мужчина, отпуская гонца, но тут в дом как шторм влетает Ким Себастиан, рыдая и крича одновременно «Где мой внук! Где мой Субин!», и герцог откладывает письмо, спускаясь к бушующему мужчине...

────༺༻────

Сияние трона, что переливается в свете огня от масляных чаш, стоящих на высоких подпорках, и у подножья на широких подносах, слепило. И мужчина, что встал с высокого кресла вышел из этого сияния, подобно богу. Его черные кудри струились шелком по плечам, его широкие плечи, покрытые золотой парчой, показывали его силу. Сквозь разрез ханбока, чьи полы были отброшены изящным и одновременно мужественным движением рук, выступали сильные ноги в сандалях шитых золотом.

Чимин смотрит в слепящую позолоту, поднимая глаза к лицу мужчины.

— Чонгук? — удивленно спрашивает юноша, и улыбается широко. — Гукк~и, что за представление? Зачем меня пугать? Где Юнги? Это он тебя подговорил похитить меня, — заговорщически шепчет улыбающийся юноша.

— Его здесь нет, — громко, резко, но так же величественно улыбаясь, ответил принц.

Чимин бегло осматривается, и шепчет так же тихо:

— Хорошо... я подыграю, — и добавляет громче. — Чон Чонгук! Немедленно объясните мне, что происходит? Почему я, без моей воли, доставлен сюда? — а сам чуть не прыскает со смеху.

— Потому что я так захотел! — безапелляционный ответ.

Юноша смаргивает как-то испуганно, но продолжает улыбаться.

— Хорошо. Но я хочу домой, к своему любимому, — воркует Чимин, в полной уверенности, что сейчас из-за ширмы появиться Юнги. — Незамедлительно отправь меня к нему!

— Ты не покинешь мой дворец, Чимин... никогда! — и смотрит серьезно, сверкая черными очами как углями.

Юноша снова хлопает непонимающе ресницами, чуть сникая, и снова бегло осматриваясь.

— Так. Все. Юнги, выходи! Не пугай меня! Я не хочу снова похищений, пусть и таких красивых, — и теперь открыто смотрит по сторонам, оборачиваясь вокруг себя.

— Я сказал, Чимин, его здесь нет. И не будет. Он и близко не сможет подойти. Даже если приведет всю императорскую стражу, даже всю армию — моя крепость неприступна! — Чонгук говорит тихо, жестко, наступая широкими, тяжелыми шагами на юношу, заставляя его пятиться назад, сильнее сжимаясь от его голоса. — Я тебя не отпущу!

— З-зачем, Чонгук? Зачем я тебе?

— Потому что я так хочу! И ты будешь моим! — и победно вздернутый подбородок, говорит о том, что принц не отступит.

Теперь юноша встревожен не на шутку. Этот высокий, сильный мужчина перед ним ему неизвестен, непонятен. От него веет опасностью и желанием, и он его боится.

— Гукк~и, — осторожно смотрит юноша, — это ведь все шутка? Ты шутишь надо мной, разыгрываешь?

— Нет, Чимин. Это не шутка. Ты мой... гость, — широко и холодно улыбался принц.

У Чимина дежавю... «Ты мой гость, а я твой гостеприимный хозяин...». Мужчина, от которого он слышал эти слова, давно исчез, а его призрак стоит сейчас в золотых одеяниях. На юношу накатывает злость. Он вскидывает гневный взгляд, высоко поднимая голову:

— Ты верно забыл, что случилось с моим предыдущим похитителем! Где он теперь? Хочешь той же участи? Немедленно отпусти меня! — последние слова юноша прошипел сквозь зубы.

— Не смей сравнивать меня с ним! — голос принца гремит на весь дворец. — Кто он, кто я! Я принц крови! Один из наследников великого трона, могущественный Чон Чонгук! А кто он? Несчастный князек, гниющий в ссылке на безымянном острове! И запомни — это я... я его погубил! Я его отдал во власть императора! И так будет с каждым, кто заберет тебя у меня! С каждым!

— Юнги придет за мной! Он заберет меня! И поверь — его никто не остановит, даже такой могущественный принц, как ты — Чон Чонгук! — последние слова юноша выплевывал с презрением, безотрывно смотря на мужчину перед собой.

Чонгук как-то странно и широко улыбается, смотря таким прожигающим взглядом, и говорит так проникновенно:

— Я знаю. Он сильный, но я хитрее и сильнее. Он придет за тобой, а ты скажешь ему, что хочешь остаться со мной!

Чимин смеется над словами принца:

— С чего бы это? Думаешь я... добровольно... скажу такое?

— Нет, не добровольно... но скажешь. Потому что в противном случае, он сюда не доедет! Поверь, у меня все подготовлено. Юнги погибнет от рук грабителей... или разбойников на дороге, или сорвется в пропасть, — Чонгук рассказывает это, словно объясняет нерадивому ребенку что да как, артистично разводя руками и улыбаясь... улыбаясь так страшно, что юноша задрожал под его огненным взглядом.

— Чонгук? Зачем тебе это? Не надо, прошу... остановись. Я... я люблю его, Гукк~и! Люблю... и очень счастлив с ним. Он... мой мужчина, мой любимый. Мы... были с ним вместе... понимаешь? Зачем я тебе такой? Ведь я все равно не полюблю.

— Думаешь, я не знаю, что ты принадлежал ему? Да ты бы видел себя, утром на аллее — затраханного до изнеможения, весь в засосах и синяках, ты даже похудел за эти дни! — голос принца бил наотмашь. — Сколько раз он валил тебя на спину за ночь? Нет... сколько раз он нагибал тебя за день? Как долго стонал под ним? — пощечина, словно хлыст кнута, полоснул по щеке принца с силой, которой и не ожидаешь от столь хрупкого юноши.

— Заткнись, Чонгук! Что ты знаешь о страсти, о любви? Ты понятия не имеешь об истинном наслаждении, о близости от бесконечной и безграничной любви. И не пытайся понять — тебе этого не дано. Потому что ты никогда и никого не любил! И не говори, что любил меня когда-то, ибо сейчас, то, что я вижу, и близко не подходит к этому чувству.

— Я любил тебя! Но ты все сам разрушил. Сам оттолкнул, предпочел другого. Я умолял тебя, ползал на коленях, просил выбрать меня... мое златоволосое чудо! — и голос принца в миг становится мягким и нежным, и рука тянется к прекрасному лицу, да только от него отшатываются как от огня. — Что ж, ты наверное любишь когда с тобой пожёстче обращаются. Я тебе это устрою! Ты задолжал мне любовь, Паке Чимин! И ты выплатишь мне её, всю до капли, пока я не насыщусь...

— Пошёл к дьяволу, Чон Чонгук!

Оглушительный смех пронёсся по тронному залу, и принц согнулся от веселья:

— Я только что от него, любовь моя!

────༺༻────

Тэхён не спал всю ночь. Чимин не приехал, и от него никаких вестей. Он выслал охрану в Кёнбоккун, разузнать о юноше, но получил известие, что Чимин уехал на закате с императорской охраной, а больше о нем не знают. Ближе к ночи приехал гонец с письмом для герцога лично в руки. Тэхёну пришлось сообщить, что господин Мин Юнги срочно уехал в Пусан, и гонец ускакал туда без промедления. Тэхёна разрывали любопытство и тревога — что же было в этом письме? Вдруг что-то важное о Чимине?! Из дома вестей пока не было, и это еще больше тревожило. Он выл и ходил из угла в угол как дикий зверь, и не мог успокоиться.

Утром он отослал, на свой страх и риск, нотариусов за документами в посольство и в министерство, а сам уехал во дворец. Узнать, что Чимин весь день провел с младшим принцем, не составило труда. Труднее было проехать в поместье Чона — его развернули на подходе к дворцу вместе с охраной сопровождавшей его. Путь туда был закрыт. Вечером он оправил гонца с письмом к герцогу, а сам замаскировавшись бродячим торговцем на повозке, и с несколькими людьми охраны — тоже «торговцами», поехал к поместью принца. Он чувствовал — Чимин в беде! Тэхён помнил все, о чем ему когда-то рассказал юноша — и о принце, и о князе, о ревности и похищении. А теперь понимал, что все может повториться.

Повозка с мнимыми торговцами без происшествий добралась до ворот дворца. Тэхён мастерски играл роль купца, предлагал свой товар, достойный принца, расхваливал ткани и просился во дворец. Их впустили, но едва за ними закрыли огромные черные ворота с резными металлическими пластинами, их тут же повалили на землю. Охрана не успела достать оружие из-под одежды «торговцев», как были проткнуты мечами воинов, и бездыханными упали на глазах у ошеломленного юноши. Самого Тэхёна связали, и отвели в темницу расположенную прямо под дворцом, а веревки на руках и ногах заменили кандалами. Тэхён провел там всю ночь, дрожа от страха и отчаяния, понимая, что не только не спас Чимина, но и себя погубил. И на что он только надеялся, он сам не понимал! Нужно было обратиться к Хосоку, к их отцу, к императору наконец, дождаться Юнги и своего отца. А он сам полез, как глупый мальчишка, вот и поплатился.

Утром пришел суровый седой мужчина, видимо на подобие судьи, и очень плохо понимающий переводчик, который буквально на пальцах объяснил, что Тэхёна казнят за вооруженное нападение на монаршую особу, попросту отрубят голову.

— Я хочу видеть вашу монаршую особу! — кричал юноша. — Пусть ваш принц посмотрит мне в глаза, и объяснит, почему похитил иностранного подданного, моего друга, господина Паке Чимина. Он подданный французской короны, так же как и я! Я требую справедливости! Ваш господин захотел войны с Францией? — Тэхён кричал на всю темницу, чтобы его услышали как можно больше людей.

Судья и переводчик взволнованно переглянулись — такого они точно не ожидали, и удалились сказав, что сообщат о времени казни. Тэхён был удручен. Кого он обманывает? Никто и бровью не поведет от того, что он иностранный поданный, убьют, закопают, и никто об этом не узнает. И ему оставалось только молиться, чтобы хотя бы Чимину удалось освободиться от плена сумасшедшего принца.

Так прошел весь день. Естественно, еды ему не давали, лишь раз напоили водой, и он безвольной куклой лежал на сгнившей соломе, пытаясь хоть ненадолго потерять сознание, не думать о своем печальном конце, и выглядеть достойно на самой казни. «Увидеть бы тебя перед смертью, ангел мой, хоть раз...» — думал юноша, понимая, что в последние секунды жизни будет представлять лицо не отца с матерью, ни брата, а прекрасное лицо своего друга, ради которого жизнь свою отдаст. Лязг метала и скрип поворота ключа оторвал его от раздумий, и темноту каменных стен прорезал красный отблеск факела. Юноша присел, насколько позволяла ему длина цепи. Перед ним на корточки опустился мужчина, нет — тоже юноша, Тэхён это понял сразу — как молод человек перед ним. Он держал факел в руках, пока осматривал лицо Тэхёна, а сам юноша смотрел во все глаза, и не мог оторваться. На него смотрел демон! Самый прекрасный, сильный демон со жгучими чёрными глазами. Кудри облепляли нежно-белое лицо с такими тонкими, почти детскими чертами, что сбивало с толку. Губы алым бантиком блестели на лице, и крохотная родинка под нижней губой притягивала магнитом. Тэхён моргнул пытаясь прогнать наваждение, потряс каштаном кудрей, что падали на лицо.

— Кто ты? — всё-таки спросил юноша, и его голос, доселе молчавший весь день, тёплым бархатом рассеялся по воздуху.

Демон улыбался как ребёнок — нежно, мягко, растягивая губы сладко, что Тэхён готов был припасть к ним прямо сейчас! Что за колдовство? Как будто ангел перед ним сидел, но юноша чувствовал — демон, самый настоящий демон!

— Ты так громко звал меня, грозил мне войной, хотел посмотреть на меня, а сейчас спрашиваешь кто я? — тихо смеется юноша перед ним.

— Чонгук! — неожиданно срывается с губ, и Тэхён сам себя пугается.

— Да, — принц затихает, и как-то внимательно смотрит на юношу. — А ты Тэхён...

— Да... — снова быстро выпаливает юноша.

И оба замолкают. И как-то глаза отводят друг от друга, но снова резко смотрят, сталкиваясь горящими взглядами. Долгие секунды они рассматривают напротив сидящего, беглыми мыслями отмечая, что впервые видят такое, а что — сами не могут понять.

— Как Чимин? Что с ним? — наконец спросил юноша.

— Х-хорошо... то есть, с ним все в порядке. А скоро будет еще лучше! — принц моргает сильно и растерянно, что за чертовщина?

— Я рад. Ты отпустишь его? — так спокойно спрашивает юноша, сидящий в кандалах.

— Нет. Он останется у меня... то есть со мной, — снова и слова, и мысли принца путались. — Я тебя казню, — как-то странно прозвучало в этой уютной тишине.

— Да, я знаю, — и юноша улыбнулся так широко, немного смущённо. — Мне Чимин многое о тебе рассказывал, — прошептал юноша и опустил взгляд на жёлтую солому под ногами.

— И что же? — почти с придыханием донеслось со стороны.

— Что ты его лучший друг. Рассказал как вы учились вместе, как ты ухаживал, как цветы дарил, как спас его... — и смотрит таким глубоким карамельным светом глаз, что в пламени факела как звезды горят. — Ведь ты же не погубишь его сейчас?! Вы только нашли друг друга! Зачем все это? Отпусти его, Чонгук! — и снова прожигает взглядом, сталкиваясь с черным огнем принца.

— У тебя глаза... горят как звезды, — странный ответ юноши, заставляет немного улыбнуться.

— Наверное от голода, — чуть хрипло смеется Техен.

— Отдыхай! — что за идиотское пожелание Чон Чонгук, и юноша бьет себя мысленно по лицу. — То есть... завтра все решим. Прощай...

Принц стремительно разворачивается, вставая в повороте так, что пламя факела тянется словно огненный шлейф, оставляя в полной темноте юношу. Но Чонгук чувствовал прожигающий взгляд затылком, и теплоту, что шла вслед за ним, а перед глазами — сияющие звезды цвета карамели. Точно колдовство! Через несколько минут влетают охранники, снимаю цепи с рук и ног, ставят перед ним низкий столик и поднос с дымящейся ароматной едой, и постелили мягкий плед на солому. Тэхён улыбался, поглощая вкусную еду, и думал, что наверное, перед смертью, будет представлять теперь другое лицо.

────༺༻────

Чимин бушевал в своих покоях, куда его отвели после разговора с принцем. Но перед этим разгневанный юноша, набросился на него, расцарапав ему лицо и разбив несколько драгоценных ваз под ногами принца. В своих покоях, до невозможного богато обставленного, он сделал тоже самое — разбил все, что можно было разбить, разорвал все, что рвалось под его маленькими пальчиками. Выгнал всех слуг, опрокинул поднос с едой, разбил все склянки с маслами в купальне, так что дышать во дворце от благовоний было невозможно. Он не хотел плакать, не хотел рыдать. Он хотел рвать и метать! О, лишь бы дождаться Юнги! Лишь бы он пришел за ним! И потом никакая сила их не разлучит, не удержит в разлуке друг от друга! Обессиленный от погрома, Чимин лежал тяжело дыша, всеми своими мыслями, всем своим существом обращаясь к любимому «Только приди... забери!..». Но мужчина не пришел... ни вечером, ни утром и даже за весь день! Злость спала, уступая место непониманию, а главное страху — что с его любимым? Жив ли? Почему не приходит? И мысли одна хуже другой сводили с ума. Юноша был готов выть в голос и рвать на себе волосы, когда вечером к нему пришел Чонгук — снова сияющий, величественный, уверенно улыбающийся.

— Что с ним? Скажи, что он жив! — буквально обрушивается на него уже рыдающий юноша. — Скажи что с ним, умоляю!

— Я не знаю, что с ним. Его нет в городе. Он уехал. Оно и к лучшему. Вернется, вот тогда и поговоришь с ним, — ухмыляется принц гадко, вновь сверкая глазами. — Ты подумал о том, что я сказал тебе?

— Да. Пусть только приедет сюда — живым и здоровым.

— А дальше думаешь, подмигнешь ему, и он все поймет, и заберет тебя?! Нет, любовь моя, не спеши. У меня есть кое-что такое, что заставит тебя полюбить сильно и крепко. Но это потом! А пока скажу только, что твой возлюбленный получил письмо, якобы от тебя, где ты сообщаешь, что решил погостить у меня несколько дней, в знак старой дружбы, и просишь не волноваться.

— Ч-что? Как... ты посмел? Как мог? Это низко, Чонгук, подделать письмо. Ты поступаешь точно так же, как и князь! Остановись, Гукк~и, выпусти меня отсюда! Не нужно доводить до печального конца...

— Это еще не конец! — голос принца холоднее льда и резче металла. — Ты напишешь ему письмо, в котором скажешь, что любишь... только меня! Что понял это, когда вновь встретил меня! И что дни проведенные со мной были самыми счастливыми в твоей жизни! Ты вернешь ему кольцо!

— Нет! — решимость Чимина не уступала решительности принца. — Ни за что! Никогда!

— Тогда письмо напишет шифровальщик, а кольцо я просто силой сниму у тебя с пальца.

— Юнги не поверит в это никогда. Чтобы я внезапно полюбил другого, когда три дня и четыре ночи провел умирая в его объятиях, горя от его поцелуев, растворяясь в нем без остатка! Это невозможно! — и юноша дерзко улыбнулся, видя, как передёрнуло от боли лицо принца.

— Возможно... очень даже возможно, когда проведёшь ночь со мной...

Чимин засмеялся истерично и плакал одновременно.

— Ты болен, Чонгук! Пошел вон из моих покоев! И не смей здесь появляться! Я и крошки в рот не возьму — умру голодной смертью, предпочту сдохнуть в заточении, но тебе принадлежать не буду! Ненавижу!

— Что ж, сам так захотел... Стража! — четверо рослых воинов стремительно входят, устремляясь к юноше. — Держать его, крепко!

Чимин устремляется к балкону — он спрыгнет, и глазом не моргнет! Но его валят на пол, придавливая сильным телом, он больно бьется щекой о деревянное покрытие. Руки скручивают, он сжимает пальцы изо всех сил, но сильные мужские руки разжимают их. Чимин кусается, бьет ногами, пока их тоже не скрутили, а голову не зажали ладонями. Хищный оскал белозубо сверкает перед ним, когда тонкие пальцы принца, тянутся в расправленной ладони, и легко снимает алмазное кольцо.

— Сам захотел... — улыбается страшной улыбкой мучитель, расправляясь перед ним во весь его могучий рост. — Шифровальщика в мои покои, немедленно. Запереть его в покоях, — голос принца как сталь. — И запомни, любовь моя, — обхватывает пальцами лицо юноши, заставляя его смотреть на себя, и сам наклоняется шипя прямо в лицо, — откажешься принимать пищу, повешу повара и всю кухонную челядь! Попытаешься сделать с собой что нибудь, велю отрубит головы всем слугам в твоих покоях! До встречи... любимый! — и снова скалится безумной улыбкой.

Принц стремительно выходит, зажимая кольцо в руке, за ним устремляется стража, оставляя дрожащего и рыдающего юношу одного. Не успел юноша отойти от рыданий, как служанки пугливой стайкой влетают в комнату. Вмиг подобрали дрожащего юношу, укладывая на длинную кушетку, приводя одновременно в порядок. Ему занесли подносы с едой и фруктами, но юноша не стал есть, хотя попросил оставить здесь, он не стал проверять правдивость обещаний принца.

— Господин, нам... нужно подготовить Вас... к вечеру с Его Высочеством. Прошу... дайте нам возможность выполнить указания принца Чона, молю не отказывайте нам, — склонилась перед ним старшая, а вслед за ней и другие.

— И... что вам нужно подготовить? — осторожно спросил юноша.

— Вас, — вся пунцовая от смущения отвечает девушка. — Прошу, пройдемте в купальни...

Глаза юноши бегают, не зная за что зацепиться, что ответить. Все и так понятно — Чонгук придет сегодня ночью, а зачем и дураку понятно. Вдруг сияние стали бросается в глаза, и Чимин видит десертный нож для фруктов, что сверкнул в пламени свечи на столе, и мысль зреет сразу.

— Хорошо. Только... возьму-ка персик с подноса... так люблю их, — невинно улыбается юноша, протягивая руку к сочному плоду, одновременно накрывая нож широким рукавом ханбока, захватывая его одновременно с фруктом.

Девушки облегченно вздохнули, улыбнувшись легко, и приступили к своим обязанностям, порхая по комнате, готовя все к посещению принца. Двое из них сопроводили юношу в купальню.

— Почему юноши-слуги не обслуживают меня? Ведь я же мужчина, а вы девушки? — спросил Чимин, ни о чём не подозревая.

— Господин запретил другим мужчинам посещать Ваши покои, только девушкам.

Ох, Чимин и забыл какой Чонгук ревнивец, ревнует даже к слугам. Он попросил служанок остаться за ширмой, пообещав, что никому не расскажет об этом, и сам с удовольствием искупался, нежась в горячей ароматной воде, улыбаясь своим мыслям, какой «горячий» прием ждет принца. Он не промахнется, не убьет, так поранит основательно. А как выбраться из дворца он придумает обязательно. И мысли уносятся к Юнги, к единственному мужчине его жизни! «О, любовь моя! Мой страстный герцог! Мужчина моей жизни, моей судьбы! Неужели ты поверишь в то, что я смогу полюбить кого-то другого, кого-то кроме тебя! Неужели поверишь лживым словам в письме, будто я хочу остаться с Чонгуком? Мне бы только добраться до тебя, любимый! Поцелуями и нежными объятиями покажу, как я люблю тебя, что люблю только тебя!». Юноша утопал в мыслях к любимому, не зная, что злосчастное письмо лежит непрочитанным в особняке Кимов, а по дороге, быстрее ветра, мчится гонец с новым письмом, что гораздо... гораздо страшнее первого...

────༺༻────

Утро в особняке Кимов встречали в молитвах и с надеждой. И когда из насквозь задымленной комнаты донеся тонкий голосок мальчика, зовущего папу, такой облегченный вздох и радостный гвалт поднялся в доме, что слышно было с улицы. Намджун снова откровенно плакал, но уже от счастья... от невыразимого счастья, и обнимал всех. Знахарь вышел, оставив Сокджина с ребенком, и наказал не заходить никому, ибо ребенок должен дышать травяным дымом еще несколько дней. Перед ним поставили поднос с десятью мешочками золотых монет — щедрое вознаграждение от Ким Себастиана — тысячу золотых франков, когда старик попросил отвезти его домой. Знахарь посмотрел странно, и покачал головой.

— Меня зарежут сегодня же ночью из-за этих денег. Я их не возьму. Лучше дайте мне немного белого сахара — детей порадую, — беззубо улыбнулся старик.

Его отвезли в самом удобном экипаже, а за ними ехал чуть ли не обоз с продуктами, что хватило бы всей деревне.

К вечеру все немного успокоились и разошлись по делам. Юнги отправил детей с бабушкой в снятый для них дом, сам остался с супругами, и он еще ожидал Чимина — надеялся, что Техен привезет его с собой. Налюбовавшись на воркующего Намджуна, что через приоткрытую щелочку двери разговаривал с сыном, а потом на то, как высунувшийся Сокджин так нежно поцеловал мужа, Юнги уединился с радостными мыслями и счастливый за семью Кимов. Едва он выдохнул устало, как постучал лакей, сообщая о прибытии посыльного из столицы с письмом к нему.

— Господин, — склонился перед ним гонец. — Вам письмо от господина Ким Тэхёна, — и протянул белый запечатанный лист бумаги.

Юнги немного дрожащими пальцами обхватил письмо, почему-то сердце сжалось от плохого предчувствия.

— Ваша Светлость, это письмо тоже пришло на Ваше имя. Я осмелился привезти его Вам, — и посыльный протягивает другой конверт, из желтоватой бумаги, с неизвестным тиснением и печатью.

Юнги взял его в руки, и он показался ему немного тяжелым. Поблагодарив и отпустив гонца, мужчина торопливо ломает сургучную печать Кима.

«Юнги! Чимин не вернулся!.. И во дворце не знают, где он может находиться. Я разузнал, что Чимин был с младшим принцем Чоном... я еду туда! Сообщи немедля, если будут какие-то вести от него!

Твой друг, Ким Техен.»

В глазах темнеет и из дрожащих рук письмо падает — Чимин исчез! И во дворце его нет! Он убьет Чонгука! Обещал позаботиться о нем, говорил верить ему! Где Чимин? Что с ним? Весь мир рушится перед лихорадочно горящими глазами мужчины. И в этой взрывающейся волне страха за любимого, мужчина вспоминает об императорском тиснении, о письме из дворца, кидаясь к столику. Он буквально разрывает лист, вытаскивая лист белоснежной бумаги. Аккуратный мягкий почерк, ровные линии, ни помарок, ни клякс и подтеков.

«Мой дорогой милорд Мин Юнги!

Я счастлив, что нахожусь в столь прекрасном месте...» — мужчина выдыхает судорожно, сгибаясь от облегчения «Жив и здоров! Хвала небесам!», и смотрит дальше на красиво выведенные английские буквы. Юнги ни разу не видел, как пишет его любимый, и теперь это письмо казалось ему каким-то произведением искусства, который он хотел поднести к губам и целовать каждую буковку написанную его рукой.

»... Дворец восхитителен, и здесь я нашел своего лучшего друга. Принц очень внимателен ко мне, заботлив... и я понял, что очень скучал по нему, и хотел бы провести здесь еще несколько дней, с твоего позволения. Заверяю тебя, с Его Высочеством я буду в безопасности... и счастлив! Надеюсь на скорую встречу с тобой, милорд.

Паке Чимин»

Чувство облегчения, что с любимым все в порядке, и он в безопасности во дворце с Чонгуком, сменилось каким-то непонятным смутным напряжением. Ревность? К Чонгуку, почти что младшему брату? Мужчина сам не мог разобрать что это, но решил с рассветом отправиться в столицу, и сам забрать юношу. Едва он устало откинулся в кресле, как вспомнил о третьем письме, и без интереса берет его в руки.

«Милостивый господин, английский лорд Эссекский Мин Юнги!

К сожалению наше знакомство было не слишком удачным — Вы, милорд, хотели проткнуть меня кинжалом на площади императорского дворца! Увы, господин Мин, мне жаль, что все так вышло. Ведь мы с Вами по сути одинаковы — оба жертвы лицемерия и меркантильности неслыханных размеров...»

— «Что несет этот высокомерный князек? Какие жертвы?», но мужчина продолжил читать дальше, ближе пододвинув горящую желтым светом свечу.

«По видимому, Вы сейчас удивлены — что же нас может объединять. Говорю прямо — мы оба жертвы коварства и хитрости господина Паке Чимина, вернее — мой несчастный отец князь Чхве Дино и Вы, господин герцог...»

— Князь Чхве... Чхве... где я это слышал, где? — и мужчина тут же вспомнил слова Сокджина "бирманские алмазы подаренные князем Чхве, они бы подошли к этому наряду...», «...скажи это несчастному князю Чхве, что потерял все ради любви к Чимину!..» Сердце мужчины начинает бешено биться под горлом, так что сглотнуть больно, и дальше он читает не отрываясь.

«Позвольте мне поведать историю о моем несчастном отце, и возможно, открыть Вам глаза на кое-кого.

Господин Паке учился в престижной школе для детей высокопоставленных лиц и дворян, а как туда попал юноша простолюдин, одним небесам известно. Только сразу же господин Паке стал бессовестно пользоваться своими чарами для достижения целей. Он заручился поддержкой принца крови Его Высочества Чона Чонгука, чью дружбу господин Паке использовал в самых корыстных целях — очень скоро он стал лучшим учеником школы и обладал многими привилегиями. И буду откровенен до конца — принц попал под его чары, и был пылко влюблен в него, осыпая подарками и особым вниманием. Но господину Паке этого было мало, невинные подарки в виде цветов и сладостей, его не интересовали, он стремился к большему. И мой несчастный отец стал его очередной жертвой. Он потерял голову, не слыша ни голос разума, ни просьб семьи облагоразумиться — юный господин Паке лишил его рассудка... Весь город знает, как мой бедный влюбленный отец ухаживал за ним, как осыпал подарками которым цены нет, а многие из них были из нашей семейной сокровищницы. Но мой отец, ослепленный красотой юноши, ничего не мог поделать с собой. Дело дошло до того, что господин Паке стал сожительствовать с моим отцом тайно, в нашем родовом замке, тем самым оскорбляя мою несчастную мать и нас с братом. Здесь коварный план юноши сработал безотказно. Как оказалось, он был в сговоре с Его Высочеством, и они выдали отвратительное сожительство за похищение. Принц обратился к своему дяде, Его Величеству императору, с обвинениями против моего отца, и несчастный князь Чхве предстал перед его судом за похищение и мужеложство. Его наказали ссылкой, пожалев нас — его сыновей, и припомнив былые заслуги наших предков перед короной. А господин Паке исчез, прихватив все драгоценности. Видимо коварный искуситель рассчитывал на большее — стать близким принцу королевской крови, так жестоко переступив через моего несчастного отца.

Но справедливость все-таки существует — Паке не удалось заполучить принца. Его забрал опекун, и увез из страны, чем спас королевскую кровь от позора связи с господином дьяволом искусителем! Но я думаю, где бы не находился этот коварный лицемер, он везде найдет чем поживится, кого обольстить! И, прошу простить меня Ваша Светлость, но Вы всего лишь очередной из списка покоренных красотой Паке Чимина. И я уверен, что если ему попадется более выгодная добыча, Вы так же останетесь с разбитым сердцем и хорошо опустошенным кошельком, будьте уверены в этом!

Я слышал о вашей помолвке, видел обручальное кольцо на пальце юноши. Но почему, позвольте спросить, этот наглый лицемер до сих пор носит кольцо моего отца — изумрудный перстень на большом пальце? Как он смеет быть до сих пор обручённым с ним и с Вами одновременно? Мой несчастный отец до сих пор вспоминает этого красивого мерзавца, разрушившего нашу семью, и держит у сердца его золотой локон! И поэтому я спрашиваю — где справедливость, господин милорд? Почему этот лживый обольститель смог окрутить Вас?

Я надеюсь, что мое письмо даст Вам пищу для размышлений, и Вы сделаете правильные выводы. Если посчитаете мое письмо клеветой, то расспросите обо всем бывшего нашего слугу Кёнсу, я видел его рядом с господином Паке в день свадебной церемонии. На этом позвольте откланяться. Надеюсь наша следующая встреча пройдет в более приятной атмосфере.

Ваш друг князь Чхве Кан»

Письмо ложится спокойно на колени. В голове полная пустота, и кругом как-то тихо — полная тишина. «Наверное это и есть — как обухом по голове» — думал мужчина. Он не поверил ни единому слову... сначала. С минуту он сидел уставившись в одну точку, вцепившись в подлокотники кресла. Потом взял письмо и перечитал еще раз... потом еще раз, и не мог поверить все равно. Он медленно разделся, лег в постель, и лежал не шевелясь, смотря в темноту потолка. Он был спокоен, не слышал даже стука собственного сердца, а буквы стали всплывать в сознании, и словно материализуясь в воздухе горели красными чернилами перед глазами:

«Чимин исчез... во дворце его нет... был с младшим принцем...»

"здесь я счастлив... понял как я скучал по нему... хочу остаться... с ним...»

«Принц был пылко влюблен в юношу... он перешагнет через Вас, когда найдет новую добычу...»

— Бред! — голос в темноте звучит так, что мужчина сам пугается.

Он жмурит глаза, пытается не дышать, не думать, не знать ничего... он начинает слышать стук собственного сердца — сначала глухо и медленно, будто где-то далеко, но потом все громче, все ближе, а затем и вовсе гремит на всю Вселенную, разрываясь от невыносимой боли и ревности. Мужчина мечется на постели, дрожит и дышит судорожно, и теперь каждое слово кажется правдой, каждое слово этого проклятого письма, которое он перечитал трижды. Перед глазами все плывет, все ломается, хищные оскалы белозубо кружатся вокруг, смеются над ним. А в ушах слова бесконечным хороводом кружат, и картинки как в лабиринте — не знаешь куда идти и плутаешь, и плутаешь бесконечно...

«Каждый мужчина, что был влюблен в него, стремился оставить свой след в жизни Чимина»...

«Ревность разрушает... я потерял дорого друга...»

«Многие тебя ревновали?.. Да...» — и бесконечно все кружится и вертится, и мужчина не знает, как это остановить. Но еще хуже воспоминания — улыбка, смех, руки, глаза... самые прекрасные, любимые глаза, в которых тонул, губы от которых умирал, стоны от которых с ума сходил, тело что содрогалось и горело в экстазе — все это притворство? Нет! Этого не может быть! Такого не может быть! Поверить в то, что Чимин был с ним из-за денег, богатства, роскоши? Так умело подбирался к его детям, очаровывая их, тем самым привязывая отца? Нет! Чимин не получил от него ни одного ценного подарка, кроме кольца — или рассчитывал после свадьбы? Кольцо! Изумруд обжег огнем и палец и сердце. Он любит этот камень из-за другого мужчины? И любит до сих пор, потому и не снимает его никогда? Нет, нет! Это не так, все не правда! Чимин любит его! Он говорил ему это много раз — шептал нежно и тихо, признавался сквозь улыбку и звонкий смех, твердил столь искренно смотря в глаза, кричал сквозь ошеломляющий оргазм, сжимая его всего! А теперь поверить, что это притворство?

Мужчина и сам не заметил, как уже давно мечется по темной комнате, дергая себя за волосы, а глаза все косятся на противно белеющее пятно проклятого письма, и как будто слова сами выползают оттуда, слова которые мужчина уже выучил наизусть, и горят в мозгу безумным пламенем. Нет! Он не дождется утра! Наспех надета одежда, разбуженный лакей посреди глухой ночи, конюх спросонья запрягающий экипаж в четверку быстроходных коней и двое сопровождающих, что казались и не спали совсем, и мужчина уносится в темноту ночи, разрываясь в замкнутом пространстве кареты... Он несется сквозь ночь, и не знает, что буквально через два часа, запыленный и взлохмаченный гонец постучался в двери особняка, с письмом для господина Мин Юнги. А когда сонная прислужница сообщила о его отъезде, гонец просто взвыл, вновь седлая коня и отправляясь вслед за герцогом.

────༺༻────

Чонгук пришел какой-то тихий, немного задумчивый. Чимин смотрел на него внимательно, сидя величественно на золоченной кушетке, расправив полы ханбока. Он бедром чувствует холодный металл ножа, что лежит рядом наготове — пусть только подойдет!

— Что случилось Чонгук? Юнги здесь? Он приехал? — взволнованно шепчет юноша, слегка приподнимаясь на руках.

— Н-нет, — немного помедлив ответил принц. — Кто-то другой... торговец, — и улыбается странно. — Раздевайся.

Теперь Чимин улыбается.

— Тебе надо — ты и снимай. Добровольно я не сдамся!

Чонгук медленно подходит, снова скалится, желваки ходят под скулами, руки сжимаются и разжимаются в кулаки, но он что-то чувствует.

— Встань и разденься передо мной!

— Нет!

Стремительный прыжок принца, застает врасплох, но все же Чимин успевает выхватить короткий нож. Он целился в плечо, ближе к сердцу, но резкий разворот и наклон головы Чонгука, и клинок прошелся по щеке касательно. Кровь хлынула по лицу принца, заставляя потерять равновесие и отшатнуться в шоке. Чимин замахнулся еще раз, и второй удар пришелся в предплечье, проткнув мышцу неглубоко. Болезненный вой мужчины заставляет немедленно среагировать стражу, что вбежала в покои, но принц останавливает их движением руки. Он смотрит на Чимина, что взобрался на кушетку и приставил нож к своему горлу.

— Только попробуй сделать шаг ко мне, я перережу себе артерию, и умру на твоих глазах истекая кровью! Я клянусь, я сделаю это! — прошипел юноша, и по его глазам было видно — он не отступит.

— Хорошо. Я уйду. Отпусти нож. Но ты об этом пожалеешь! Клянусь, горько пожалеешь!

Разъяренный принц, с кровью на лице, и придерживающий рану, покинул комнату столь стремительно, что полы ханбока разлетались как крылья черной птицы. Не прошло и получаса, как со двора донеслись плач и крики девушек. Обеспокоенный юноша вышел на балкон, и вскрикнул увидев служанок, что были в его покоях. Их, связанных по рукам и ногам, привязали к столбам, и хлестали несчастных бамбуковыми розгами, пока те не потеряли сознание от боли. Чимин рыдал и просил остановиться, кричал с балкона какой Чонгук трус и тиран, но наказание было приведено в исполнение, и покалеченных девушек утащили с площади без сознания.

Всю ночь юноша провел как в бреду. Ему снились Юнги и Тэхён, что приходили к нему поочередно, снился почему-то Субин, что плескался счастливо в воде. На утро он проснулся разбитым и уставшим. А дрожащий вид новых служанок, с бледными лицами, не добавил уверенности, что этот кошмар кончится. Весь день юноша провел как на иголках. Мысли одна ужаснее другой, проносились в голове, вызывая ужасную боль. Сердце тревожно сжималось — где же Юнги, что с ним, почему не едет за ним, неужели поверил, что он хочет остаться с Чонгуком? И вопросы крутились в голове так, что тошнота подступала к горлу.

Вечером снова пришел Чонгук. Рана на щеке засохла, но было понятно — останется шрам. Он был спокоен и уверен, смотрел своими черными омутами, улыбался нежно, насколько позволяла рана на щеке. Присел рядом мягко, обхватил пальчики юноши, целовал и терся здоровой щекой.

— Не бойся меня, — шептал он тихо. — Я не обижу, не сделаю больно. Я люблю тебя, Чимин. Пусть странно, пусть жестоко порой, но люблю! Сильно люблю! Так люблю, что готов задушить собственными руками, лишь бы ты больше не доставался никому! Но не бойся, я не буду этого делать, — так же вкрадчиво шептал принц. — Я буду с тобой нежным, Чимин, ласковым и терпеливым. Позволь мне быть с тобой... позволь любить тебя! Я давно об этом мечтаю, давно хочу. В моих мыслях ты был со мной много раз — нежный и горячий, пылающий золотом, — и принц наклоняется осторожно к уху юноши, шепча хрипло. — Стонал подо мной сладко, принимал меня трепетно, шептал что любишь... Будь со мной, Чимин.

— Нет!.. — совсем тихо, но решительно звучит ответ, опаляя теплым дыханием здоровую щеку принца.

Принц выпрямился, вздыхая тяжко и наигранно печально:

— Значит придется по-другому, — снова улыбнулся принц. — У меня для тебя кое-что есть, Чимин! Идем со мной!

Юноша послушно идет, знает ведь — если ослушается, накажут слуг и стражу, но холодящий кожу нож все так же держит в рукаве. Они выходят из дворца, молчаливо проходя через всю площадь, и лишь когда они подошли к кованым дверям темницы, Чимин остановился.

— Куда ты меня ведёшь? Хочешь посадить на цепи, чтобы показать, от какой милости я добровольно отказываюсь? — зло ухмылялся юноша.

— Нет, что ты? Тебя на цепи? Моё златоглазое чудо на цепи — ни за что! Ты должен сверкать, гореть драгоценным пламенем и дарить любовь! А сюда я привёл тебя, чтобы показать кое-что. Не бойся, — и поманил движением руки в открытые для них стражей двери, что склонились почтительно. Им освещают путь факелами, расстилая под ноги тонкие циновки, чтобы монаршая особа не запачкала свои золотые сандали. Темнота рассеивается в крохотной камере, и перед Чимином сидит облокотившийся на колени мужчина. Но стоило ему поднять свое бледное лицо, устремляя на них непонимающий взгляд, Чимин с криком бросается к юноше.

— Тэхён! Тэхён? Как это понимать? — в ужасе кричит юноша, а когда чувствует под пальцами холод металла и видит кандалы, его страху нет предела. Но тут же с горящим ненавистью взглядом бросается на принца. — Как ты посмел, мерзкий ублюдок?! Как посмел похитить моего друга?! Я убью тебя, Чонгук! — и снова короткий клинок блестит в пламени факелов в руках стражников.

— Убить пленника! — приказ звучит как гром.

Чимин слышит лязг мечей, видит приближение стражников, и быстрее молнии мечется обратно, тут же закрывая Тэхёна своим телом.

— Нет, нет, нет! — юноша кричит отчаянно.

Принц останавливает стражников движением руки, и смотрит на двух юношей, что жмутся друг к другу.

— Тэхё-ён... что он сделал с тобой? Это из-за меня! Прости меня, Тэхён~и! Прости...

— Я сам пришел, Чимин. Меня никто не похищал. Думал спасти тебя... но так глупо попался. Это ты прости меня. Думаю, теперь Чонгук будет шантажировать тебя мной. Но ты не поддавайся. Плевать, что со мной будет. Дождись Юнги! Он придет!

— Где он, Тэхён~и? Что с ним? Я умираю от беспокойства за него. Чонгук сказал, что и его убьет. А теперь и ты в плену у него! Он безжалостный демон! Сын дьявола в котором нет ничего человеческого! — рыдает юноша, все так же прижимаясь к другу, боясь отпустить его.

— Почему же? — грустно смеется пленник — Вон как любит тебя, всех готов закопать, лишь бы ты был рядом...

— Это не любовь, Тэхён! Это месть... это болезнь... детская обида, что угодно, только не любовь!

— Чимин? — голос принца звучит мягко, почти нежно. — Сейчас ты пойдешь в мои покои, и будешь любить меня, а твой друг доживет до утра. Завтра снова будешь ласков со мной, и пленник проживет до вечера. А потом снова... и снова... Ты ведь все понял, мое золотое чудо?

— Да... — тихий голос звучит в полумраке камеры, и юноша оборачивается, смотря на принца глазами, сияющими от слез.

— Чимин, нет! Чонгук, остановись! Ведь так не будет взаимности, это насилие, Чонгук! Опомнись! — Тэхён сам вцепился в юношу, не отпуская его. — Нет, Чимин~и! Я предпочту умереть, чем с тобой что-нибудь случится...

Принц сам отцепил пальцы Тэхёна от тела юноши, на короткое мгновенно сжав их сильно, что пленник вскидывает на него горящий волнением взгляд и шепчет быстро:

— Остановись, прошу! Не думаешь о чувствах других, подумай о себе — каково это, склонять к близости человека который не любит, и никогда не полюбит тебя! Каково это, когда вместо твоего лица будут представлять другое, шептать имя другого! Подумай о своих чувствах, Чонгук! Остановись, пока не поздно!

Долгие секунды глаза в глаза, в которых решимость и мольба, желание и волнение, и крохотные искорки сомнения. И все же, принц гордо выпрямляется, и молча уходит, оставляя безвольно повисшие руки юноши. И лишь брошенное в спину хриплое «Чонгук!..» заставляет сердце забиться в странном ритме.

────༺༻────

Чимин ждал его, покорно усевшись на край постели, смиренно положив руки на колени. Чонгук мягко взял его ладони, целуя нежно, поглаживая невинно, а в глазах демона огонь, и жар идет от его тела. Он сам разделся, снимая уверенно золотое одеяние, представ перед юношей во всей красе молодого и крепкого тела. Он стягивает с Чимина шелка, поставив его перед собой — развязывает пояс, бережно вынимает руки из широких рукавов, расстегивает жемчужные пуговки — и одежда падает к ногам восхитительной золотой волной.

Чонгук не спешит — он давно шел к этому, мечтал об этом, и теперь насладится своим чудом в полной мере. Он мягко провел по округлой груди, по нежной коже живота, когда горячая слеза упала на его тыльную сторону ладони. Принц вскидывает взгляд вверх и видит капающие с подбородка слезы. Чимин не рыдал, не сотрясался от плача, даже не всхлипывал, просто горючие слезы текли по щекам. А в голове лишь имя «Юнги, Юнги, Юнги!» бьет молотом, и сердце разрывалось от невыносимой боли — его любимый не простит ему этого, чем бы он себя не оправдывал! Не простит! Чонгук все так же сидя перед ним с разведенными коленями, с острым возбуждением, гладил его всего — касался пальцами сосков, провел по ребрам, обхватывал бедра трепетно, и уже готов был припасть губами к животу, как заметил пятно на тазовой косточке. Он смотрит непонимающе, берет свечу с низкого столика рядом, и видит четкий отпечаток пальца. Рука вмиг задрожала, и принц судорожно поворачивает юношу спиной. На бедрах синяки цвели фиолетовыми и голубовато-желтыми цветами, на талии четко просматривался синеющий отпечаток ладони. Чонгук поднимается стремительно, тащит безвольного юношу к очагу, зажигает масляную чашу, что вмиг осветила пространство комнаты, и теперь принц видел дрожащего юношу во всей красе. Тело, что восхитительно горело золотистым загаром, с обольстительными изгибами и плавными линиями мускулов, сплошь было покрыто синяками и укусами.

— Что он сделал с тобой? — шепчет ошеломленно Чонгук, проводя пальцами по ключицам, на одной из которых увидел четкий след зубов. — Он просто монстр! — скрежетал зубами принц, смотря на фиолетовый с бледно-жёлтыми краями засос на плече. Он брезгливо и резко убирает руки от тела плачущего юноши. — Повернись, — зло приказал принц, и начинает закипать когда видит укусы на лопатках, покраснения от разорвавшихся подкожных капилляров, и даже под коленными чашечками огромные синяки. Это следы другого мужчины, и о силе его страсти можно понять по его отметинам!

Чонгук в бешенстве! Он с грозным рыком опрокидывает масляную чашу в огонь, от чего пламя поднимается высоко, освещая злобно перекошенное лицо принца. Он рушит все вокруг в неуправляемом гневе, рычит во весь голос:

— Так он любил тебя? Это ты назвал безграничной любовью? Да он калечил тебя! На тебе живого места нет! Везде его отметины, его следы! Он метил тебя как... последнюю сучку!

Принц стремительно подбегает с трясущимися руками и безумным взглядом, хочет задушить юношу, обхватывая его горло и смотрит в лицо: в глаза, что абсолютно пусты и безжизненны, смотрит на губы, что минуту назад были самыми желанными в мире, но и на них он как-будто видит следы другого мужчины. С отчаянным криком он выпускает юношу из тисков, отталкивая его от себя, и Чимин безвольной куклой оседает на пол, не произнося ни слова, ни вздоха. Чонгук выбегает из покоев, накинув на плечи ханбок, и идет куда угодно, лишь бы не видеть то, что он лицезрел только что! Не видеть юношу, столь долго и нежно лелеемого в его памяти, таким... грязным! О, как долго он мечтал о нем! Как любил его — самого нежного и прекрасного! Для него Чимин воплощение невинности и чистоты, его детская мечта, его ангел, его златоволосое чудо! А сейчас его чудо лежит на полу, весь покрытый следами чужих рук и губ, и Чонгука разрывает от боли — на его глазах вдребезги разбилась его мечта! И злые слезы начинают душить его, льются из глаз беспрерывным потоком, и он больше не может сдерживать себя — плачет сгорбившись, сотрясаясь в рыданиях. Он понимает, что потерял то, чего у него никогда и не было — хрупкую мечту, призрачную любовь, он потерял Чимина! Даже если все синяки сойдут, следы зубов рассосутся, кожа вновь засияет золотым светом — он не сможет и пальцем дотронуться до него, не сможет поцеловать, не вспоминая тот ужас что был перед его глазами... Но тут же кровь закипает от невозможного гнева — Мин Юнги! Он ответит за все! За отнятое счастье, за разбитую мечту, за любовь, которую он окунул в грязь! Он ответит! Слезами, кровью, болью!

────༺༻────

Полуденное солнце склонилось к закату, когда бледный и дрожащий герцог ворвался в дом Кимов, где не нашел ни Чимина, ни Тэхёна. Испуганная прислуга сообщила, что господина Кима нет дома уже вторые сутки, и только нотариус привез документы для господ, больше посетителей не было. Значит Чимин так и не возвращался. Юнги отправил посыльного с документами на груз и корабли, сообщив чтобы линкор готовился к отплытию через два дня. Одновременно разослал охрану и слуг на поиски юношей, наказав осмотреть все гостиницы, жандармерию, и посетить лекарей, хотя мужчина понимал, где их нужно искать. Он дал себе три часа на то, чтобы дождаться результатов поиска, и буквально приказал себе сидеть и не выходить из комнаты, хотя до разрыва сердца хотелось оседлать коня и помчаться в поместье принца. Он сидел, безотрывно смотря в окно, на то как опускается солнце, как листва деревьев под окнами краснеет от алого заката, как медленно идут стрелки часов, что величественно стояли сияя лаком, в углу комнаты. Он слышал звуки шагов, приближающихся к дверям, и сердце снова замерло в ожидании кто зайдет — слуги, что отправились на поиски, Техен или все же Чимин? Но герцог увидел незнакомого мужчину, что с поклоном протягивал ему письмо.

— Для господина милорда Эссекского, от Его Высочества, младшего принца Чона.

Юнги смотрит на гонца: его изнеможденный вид, запыленный и помятый ханбок, грязные сапоги, и понимает, что он проделал немалый путь. Конверт, протянутый к нему, заставляет биться сердце сильнее, и темнота начинает застилать глаза. Снова письмо, снова чьи-то чужие слова, что осядут в мозгу, не давая дышать. Что в нем? Вдохнут ли чернильные слова в него жизнь, или погубят? Он раскрывает письмо, как пленник раскрывает перед собой приговор — жизнь или смерть? Конверт безвольно повисает в руке, и из него со звоном выпадает кусок металла, что заблестело голубоватым и красным лучом в свете заката. Юнги непонимающе наклоняется, зажимая в пальцах кольцо — помолвочное кольцо Чимина! Значит в руках он держит приговор!

«Милорд... Юнги!

Если ты видишь перед собой кольцо, то думаю, ты понял о чём будет речь в письме. Мне трудно, и действительно жаль говорить такое, но... мы не будем с тобой вместе! Я не хочу обманывать себя, а тем более тебя, Юнги — я люблю другого...» — первые капли упали на бумагу, размывая фиолетовыми пятнами красивые, ровные буквы и аккуратные строки. Письмо плыло перед глазами. Весь мир плыл перед глазами.

...То, что я люблю Чонгука, я понял, вновь оказавшись в его нежных объятиях, проведя с ним один из счастливейших дней в моей жизни, и хочу признаться — мы любим друг друга давно. Судьба разлучила нас, но мы снова вместе! Возможно, это будет жестоко с моей стороны, но вряд-ли я могу назвать любовью то, что было между нами...»

— Тогда что? Что, черт побери это, если не любовь? Чимин, зачем... зачем? — крик мужчины в полумрак комнаты и отчаянный шаг в пустоту, как шаг в бездну...

«Возможно это было увлечение, легкая влюбленность, не скрою — ты красивый мужчина, богатый дворянин и, возможно, это тоже повлияло на мой интерес к тебе, но в сердце затаенной любовью оставался Чонгук. Прости меня, Юнги, и постарайся забыть все, что было между нами. Я уверен, ты обязательно встретишь еще человека, которого полюбишь и который сделает тебя счастливым! Я возвращаю тебе кольцо и освобождаю от обязательств помолвки.

Прощай, Юнги! Пусть наше недолгое знакомство и легкое увлечение останется в памяти приятным воспоминанием. Но если захочешь услышать лично от меня эти слова, и посмотреть на наше счастье, мы с Чонгуком будем ждать тебя в нашем поместье.

Паке Чимин»

Мужчина аккуратно сложил слегка помятое письмо, убрав его карман сюртука, и просто стоял с минуту не двигаясь. В один день... в один миг... все рухнуло в одночасье. Почему? Что было не так? Он силился вспомнить хоть какую-либо фальшь в юноше, и не находил — ни одной неискренней улыбки, ни одного жеманного взгляда, ни одного слова и жеста, выдающего в нем лжеца и лицемера! Либо Чимин лучший актер в мире, либо что-то не так! Он поедет к нему, ни о чем не будет спрашивать — просто посмотрит в глаза — они не соврут!

Мужчина стремительно выходит из комнаты, но нерешительно останавливается у выхода в дом — зачем ехать? Унижаться? Просить объяснений? Просить вернуться? И Юнги понимает, что действительно готов броситься перед ним на колени, готов молить остаться с ним, готов просить любовь! Лучше подождать до утра, набраться сил и терпения — и с этими мыслями он возвращается в комнату. Но стоило ему увидеть широкую кровать перед собой, покрытую белоснежным покрывалом, воображение подбрасывает ему картину обнаженных и переплетенных меж собой тел Чимина и Чонгука, извивающихся в страстных объятиях, душащих друг друга поцелуями, сотрясающихся от мощных толчков. Перед глазами мужчины темнеет. Он чувствует, как кровь капает из носа, стекая по подбородку прямо на пол, и понимает — эту ночь он не переживет! Раздирающий душу крик вырывается из горла, пальцы цепляются за волосы, в отчаянии вытягивая их, делая себе больно.

Всадник стремительно скачет по дороге, в сумраке бамбуковой рощи, продолжающейся древним густым лесом, в чаще которой стоит неприступной крепостью дворец принца. За ним так же несутся двое из охраны герцога, хоть приказа сопровождать милорда не было. Но они понимают — мужчина сходит с ума!

────༺༻────

— Юнги здесь! Он пришел посмотреть на нас с тобой, на наше счастье, любовь моя, — улыбается принц так, что холод мурашек стекает по позвоночнику юноши. — Я тебе тоже кое-что покажу, Чимин. Смотри, — и принц взмахнул рукой. В тот же миг в комнату вводят связанного Тэхёна, сажая перед ними на колени. Стражники нагибают его сильно так, что голова юноши свешивается, а под ним ставят корзину, устланную раскрытым холщовым мешком. Над Тэхёном возвышается рослый широкоплечий мужчина, в руках которого блестит и переливается огромный тесак. — Это палач, любовь моя. Один взмах моей руки, и голова твоего друга скатится в эту корзину. Но все зависит от тебя. Ты ведь помнишь, что тебе надо делать, мой златоглазый?

— Да. Я все сделаю. Не трогай его, — безжизненный, глухой голос юноши насторожил даже Чонгука.

Техен судорожно приподнимает голову, хоть двое стражников крепко держат его за плечи, и смотрит лихорадочным взглядом.

— Чонгук! Не делай этого с ним! Ты убиваешь его! Посмотри на него, посмотри что с ним делает твоя больная любовь! Остановись, прошу...

Принц смеется весело, высоким чистым смехом, и качает головой

— Ты в шаге от смерти, Тэхён! А думаешь о чем угодно, но не о своем спасении. Вместо того, чтобы молить меня о помиловании, ты просишь не губить Чимина! Что у тебя за друг такой, любовь моя, что даже на смертном одре думает лишь о тебе? Неужели тоже любит тебя? — так же весело обращается к юноше принц, его забавляя вся эта ситуация.

— Люблю... — отвечает за юношу Тэхён, — самой нежной любовью, которая только может быть к родному человеку! Я умоляю тебя, Чонгук! Не делай этого! Отпусти их сейчас вместе! Скажи, что это была твоя ошибка...

— Нет! Никогда! — вновь закипает принц. — Заткнуть ему рот! — громко приказывает он стражникам, и тут же меж зубов пленника запихивают бамбуковую тросточку, завязывая поверх холщовой тканью. — Нарядить моего гостя в самый дорогой шелк, одеть самые дорогие украшения так, чтобы он сверкал ярче звезд, ярче солнца! — громко, но так же хищно улыбаясь, приказывает принц. — Ты предстанешь перед ним, любовь моя, таким прекрасным, таким счастливым, что Юнги захлебнется в своем бессилии, в своей боли, умоется слезами, и выбросит собственное, разбитое в кровавые дребезги, сердце!

Слуги мигом бросились выполнять указания. Через минуту, когда внесли сизо-зелёный шёлк кимоно и развернули его перед юношей, слуга сообщил, что герцог въехал во внутренний двор.

— Проводить его в тронный зал. Сообщи, что мы подойдём, — отдал приказ Чонгук.

А не сопротивлявшегося юношу одели в столь восхитительный наряд, цвета павлиньего пера, подол и рукава которого были расшиты дымчатым топазом и жемчугом, и огромными камнями драгоценного синего сапфира. Меж кристаллов переливался зеленый и золотой бисер, создавая изумительный узор из павлиньего глаза. Волосы, что мигом заплели в мягкую короткую косу, и закрепили золотыми шпильками с головками в виде крохотных цветков жасмина, разделили пробором по середине, и меж него закрепили золотую нить со свисающим на открытый лоб сверкающей каплей сапфира. Несколько тонких золотистых прядок, вытянули из косы, придавая хоть какую-то живость мертвецки бледному лицу. Но и тут постарались — напудрили, подвели глаза столь выразительно, намазали божественные губы розовым маслом.

Тэхён смотрит на юношу, а у самого слезы текут по щекам — видит, что его ангела готовят как на эшафот, где будет безжалостно убита его любовь. Чимин поднимает на него больные глаза, готовый заплакать, но Тэхён трясет головой «не надо...». В голове всплывают картинки: Тэхён, наряжающий его на ужин на корабле для встречи с Юнги «Ээ-нет, не сметь... а то вся красота потечет!..»; Тэхён выставляющий перед ним за локоть Юнги «Ты его хотел видеть... не меня!..»; Тэхён размазывающий масло на его губах »...и твои губы будут весь день восхитительно красными, будто тебя твой герцог целый час целовал без остановки!»

Тэхён свидетель и союзник их любви, его прекрасный и верный друг, и ради него Чимин пойдет на все. Он вдыхает судорожно полной грудью, поджимая губы, сжимая пальцы в кулак — да, сейчас он сыграет, солжет, притворится, а потом бросится в ноги, будет молить о прощении, все объяснит, все расскажет, лишь бы выйти из этого кошмара и спасти голову друга! Он смотрит твердым взглядом на улыбающегося принца, показывая, что готов. Чонгук доволен, почти счастлив. Невообразимая красота стоит перед ним, смотрит ему в глаза, и его месть сейчас осуществится!

— А теперь запомни, мое златоволосое чудо. Юнги поверит кому угодно, любым чужим словам, любому чужому письму... но не твоим словам! Не тебе! Потому что в нем сейчас бурлит бешеная ревность! И ты еще больше убедишь его в этом, своим... счастливым видом, своими словами. Ты все запомнил, любовь моя? — а когда видит утвердительный кивок юноши, продолжает: — Один взмах мой руки, одно движение пальцем, и голова Тэхёна будет лежать в корзине, — а у самого сердце заходится от собственных слов. — И я сделаю это, если замечу хоть какой-либо подвох в твоих словах, в твоем взгляде. А теперь идем, мой прекрасный, — и с ослепительной улыбкой ведет юношу к тронному залу.

────༺༻────

Мужчина стоит в роскошном зале, в окружении пылающих масляных чаш и сиянии свечей. Он ждёт... с немыслимым нетерпением ждёт! Размазанный след крови на щеке, что утёр рукавом сюртука, кровавый огонь в глазах, и адская ревность в крови! Они вошли под руку, и Юнги забыл обо всем на свете едва увидел его!

— Юнги? Добро пожаловать, мы рады тебе, — кивком головы приветствует его принц.

Чимин встал поодаль, вполоборота, опустив взгляд. Юнги смотрит на него, не спуская глаз:

— Черт! Что же ты такой красивый? — какая-то отчаянная усмешка сорвалась с губ мужчины. Чимин так же молчит.

— По видимому, ты приехал за объяснениями, Юнги. Что ж, ты их достоин. Хотя в письме, я думаю, Чимин~и все объяснил. Так ведь, любовь моя?

Юноша лишь кивнул равнодушно, смотря на Чонгука, но потом снова опускает взгляд.

— Почему он молчит? Так красиво пел в письме о любви, о счастье, а сейчас молчишь? — голос мужчины начинает отдавать сталью.

— Здравствуй Юнги, — и наконец вскидывает на него взгляд, полный напускного равнодушия.

Он смотрит на него, борясь с невообразимым желанием вздохнуть глубоко, дать волю слезам, и протянуть к нему руки. Но видит злую ухмылку, и как-будто ненависть в глазах.

— Здравствуй? Это ты можешь сказать мне? А как же слова сожаления, что любви не было и не будет? Как же попросить прощения за разбитое сердце?

— Мне жаль, Юнги. Жаль, что любви не было и не будет. И прошу прощения, — он снова не смотрит, прячет дрожащие руки в широких рукавах кимоно.

— Маленький мой, посмотри на меня, — голос полный отчаяния и безумной любви заставляет немедленно поднять взгляд, и задрожать от неконтролируемого чувства, что охватывает юношу. — Взгляни на меня... скажи, что все неправда, что письмо ложь, что это всего лишь помутнение разума... вернись ко мне!

Губы юноши начинают подрагивать, и он отворачивается, снова пряча лицо, потому что не сможет... не сможет смотреть в эти глаза. Но Чимина охватывает ужас, когда видит, как рука принца медленно поднимается вверх.

— Нет! Нет... все правда, — и решительно смотрит на мужчину. — Прости, Юнги, но я не люблю тебя! И не хочу быть с тобой! Все, что в письме было правдой! Я люблю Чонгука, и буду только с ним, — юноша обхватывает поднятую руку принца, тянет на себя, прижимая к груди.

Мужчина медлит, смотрит стальным взглядом:

— А что было в письме? Повтори то, что ты мне написал, — голос обжигает холодом, и Юнги делает шаг ближе.

— Я не помню, — почти кричит юноша.

— Юнги, к чему все это? Зачем эти расспросы? Просто смирись... прими наконец, что Чимин не любит тебя, — Чонгук настораживается, чуть выступает вперед, немного заслоняя юношу.

Юнги наступает медленно, шаг за шагом, сверлит взглядом исподлобья, сжимает кулаки, разжимая их судорожно.

— Стой где стоишь, Юнги! — грозно звучит голос принца, но это не остановит мужчину.

Он совсем близко, видит прикрытые глаза, закрашенное румянами лицо, поджатые губы. Чонгук и опомниться не успел, как сильные руки герцога сжали шею юноши. Клинок сверкает молнией у горла:

— Отпусти его, иначе перережу горло, — хрипит принц в лицо мужчины, но руки лишь сильнее сжимают, и тогда клинок полосует руку герцога, окрашивая рукав черного сюртука кровью. А Юнги все еще сжимает горло любимого, но тут же отпускает, отшвыривая его от себя. Чимин шатается, но все же устоял, обхватив руками место удушья, жадно глотая воздух губами. Он смотрит глазами полными боли на своего мужчину, что плачет... плачет с перекошенным лицом злыми слезами, вжав голову в плечи.

— Уходи, Юнги! Иначе я прикажу вышвырнуть тебя как собаку. Я все это терпел из-за уважения к нашей дружбе, но всему есть предел! Уходи немедля! — Чонгук так же стоял с кинжалом направленным на мужчину, и сверлил гневным взглядом.

— Какая же ты тварь! Нашёл кого породовитее и сразу прыгнул в его объятия?! Что, быть с лордом не так престижно, как с принцем? Что ж, хорошая добыча на этот раз, — Юнги прошипел сквозь зубы, но потом резко как-то засмеялся, свешивая голову, и обратился к принцу. — Ты наверное не знал, что эта мразь долго шла к этому. Знаешь, сколько их было у него... таких, как мы с тобой. И через каждого он перешагивал, оставляя без сожаления.

— Что ты несёшь, Юнги? Я сказал — уходи, сейчас же!

— О нет! Пусть эта тварь послушает всё то, что я о нём думаю. Ты страшный лицемер, не достойный ни одного моего сожаления. Проклинаю тот день, когда я встретил тебя! Момент когда понял, что люблю тебя... проклинаю! Когда коснулся губ твоих, когда коснулся тебя — пусть сгорит в адском пламени! Зачем, Чимин? Зачем всё это? Зачем притворялся, что любишь? Ведь видел же, что я люблю до безумия! — голос сквозил отчаянием, и голова обессилено свесилась, рука болезненно сжала ткань сюртука.

Чонгук смотрел, смотрел на агонию мужчины. И вроде бы этого он хотел — отчаяния и боли, и даже кровь его пролил, что сейчас медленно стекает по запястью вниз. Но мужчина не замечает раны в руке — стоит замерев, застыв, опустив голову, и Чонгук готов поклясться, что видит агонию умирающей любви! Только почему нет радости? Где эйфория, ведь он добился своего? Соперник повержен, размазан, разорван в клочья, а прекрасный трофей теперь принадлежит только ему. Он смотрит на Чимина, что так же стоит восхитительной статуей, бледный до такой степени, что Чонгук не понимает, как он до сих пор стоит на ногах.

— Я там... это... — Чонгук сразу переводит взгляд на герцога, убирая кинжал, и видит как мужчина каким-то ломанным жестом указывает на Чимина, — ...оставил свои... отметины. Много. Ты подождешь когда сойдут, или поверх моих ставить будешь?

Теперь и Чонгук бледнеет от услышанного, уставившись на мужчину:

— Я видел. Ты монстр! — зло отвечает принц, и видит как вмиг вспыхнули и погасли глаза мужчины.

— Видел... — Юнги вновь ухмыляется как пьяный. — Он... так любит. Эта тварь... ему так нравится... когда со всей страстью...

— Заткнись, Юнги... заткнись! Иначе я за себя не ручаюсь — точно проткну сердце!

— Он так красиво стонет... — мужчина не слышит угроз, не видит крупных капель, что стекают по щекам замершего юноши. — Черт! Так раскрывается... будто по-настоящему... любит. Дьявол! — он обхватывает голову, словно она сейчас лопнет, потом смотрит принцу прямо в глаза с безвольно повисшими вниз руками. — Ты не найдешь, что там проткнуть...

Он разворачивается, слегка пошатнувшись, но идёт медленно, оставляя кровавые пятна на золотистом ворсе. Чонгук смотрит вслед исчезнувшему за дверью мужчине, и слышит как грохнулось на пол тело юноши, упавшего в обморок.

Представление, что началось на ступенях аллеи Кёнхверу, закончилось... занавес... актеры свободны! И Чонгук уходит, оставив бессознательное тело юноши на полу...

────༺༻────