По велению сердца

========== Глава 10 ==========

Комментарий к Глава 10

https://vk.com/wall593337655_155

https://vk.com/wall593337655_156

https://vk.com/wall593337655_157

* Маттео: https://vk.com/wall593337655_153

* Алваро: https://vk.com/wall593337655_154

────༺༻────

Почти месяц юноши жили на берегу моря, скрывшись ото всех в большом и уютном доме супругов Кимов. Когда Сокджин выбирал дом для семейной жизни, он оставил свой выбор именно на нем, в первую очередь потому, что дом был расположен на живописнейшем побережье, среди покрытых зеленью холмов и имел мягкий подъем на возвышенности. К морю можно было спуститься по рукотворной лестнице с холма, и если немного пройтись по каменистой тропинке, то сразу оказываешься в небольшой бухте с песчаным берегом.

Лазурь моря южного побережья Франции была прекрасной, непередаваемо яркой и глубокой. В бухте стояла парусная яхта, и юноши часто уходили на морские прогулки, любуясь водными просторами и закатами.

С тех пор, как Алваро исчез из их жизни, Тэхён вновь стал добрым и нежным другом, внимательным и заботливым. Он еще много раз просил прощения перед юношей, искренне сожалея о своем поведении. А сам Чимин, постепенно приходил в себя, как будто пелена спадала с глаз. Он понимал, что чувства к Алваро были как наваждение, как помутнение разума и чем больше проходило времени, тем легче дышалось юноше, и здесь поговорка «С глаз долой — из сердца вон» была очень к месту. Образ красивого мужчины выветривался тёплым морским бризом и широкой улыбкой Тэхёна. И, да, Чимин согласился — уехать действительно было лучше для всех, в первую очередь для него самого. В который раз Чимин убеждался — судьба знает, что делает, судьба знает, как лучше{?}[цитируются слова беты — Irene Blackwood], значит Алваро не его судьба, не его мужчина.

Дни были наполнены бесконечным отдыхом — от учебы, от шумного светского общества, от строгого этикета, даже от стягивающей одежды — юноши носили свободные рубашки и жилеты, и бегали босиком по влажному песку побережья. Столько много они не смеялись и не шутили никогда. Между ними больше не было принуждения, каждый из них заботился о друге трепетно, с полуслова понимая о чем хочет сказать другой. Вечерами, юноши просто наслаждались обществом друг друга, по очереди читали любимые книги. Тэхён прекрасно играл на фортепьяно, и часто исполнял для Чимина прекрасные мелодии, а сам юноша пел под аккомпанемент друга.

В один из дней, юноши выбрались в город — в шумный, многолюдный, пестрый портовый город, где можно было встретить людей, наверное, всех рас и наций, где пахло вкусной жаренной рыбой и свежеиспеченным хлебом. Почти до вечера, они бродили по широким улицам, каменистым набережным, площадям с фонтанами, пили горячий шоколад в кондитерской. А к вечеру Чимин отвел друга к городской пристани, куда в скором времени должны были приплыть его хёны, со словами:

— Ты должен это увидеть, Тэхён~и, сейчас самое время. Его лучше всего видеть с возвышенности!

Они стоят на пристани. Чимин выставил друга вперед, сам обхватил его поперек груди, прислонив свою голову ему на предплечье — Тэхён был гораздо выше него, и даже на цыпочках он не доставал ему до плеч.

— Теперь смотри, Тэхён! Смотри не отрываясь... — и обхватывает его крепче.

Сначала Тэхёну показалось, что ничего не происходит, лишь немного темная линия на горизонте. Но «линия» стала приближаться все ближе и ближе, и глаза юноши выхватывают поднимающуюся волну, что несется на них безумно быстро.

— Чимин?..

— Смотри, смотри Тэхён-~и... это прилив!

Волна с таким шумом разбивается о набережную, поднимая брызги чуть ли не до неба, что Тэхёну кажется он оглох на мгновение, а сердце бешено колотится от неожиданности и даже некоторого страха. За его спиной звонко смеется Чимин, расслабив свою хватку в руках, и просто обнимая. Морская вода тут же успокаивается, как будто и не было огромной волны и соленых брызг.

— Боже, Чимини! Я реально испугался! Это...так... необычно! Никогда не видел прилива! — он оборачивается стоя в объятиях друга, «Самого красивого друга» — думает про себя Тэхён. — Спасибо, Чимин... прости меня, мой золотой. Ты слишком добрый, прощаешь меня, когда я этого не заслуживаю...

— Тэхён! Хватит! Сколько можно! Я же сказал... я все забыл и ты не вспоминай.

— Чимин? Нам ведь никто не нужен?.. Правда?.. Никто другой... лишь ты и я... друзья навеки? — голос неуверенный, запинающийся, и смотрит не смело.

Чимин немного опешил, но тут же вскидывает счастливые глазки на юношу, и улыбается:

— Ты... я... и Кёнсу! Навсегда!

На мгновение, Чимин увидел в глубине глаз напротив стоящего друга, нечто похожее на разочарование и гнев, но лишь на мгновение. Улыбка, вспыхнувшая на лице Тэхёна, затмила все остальное.

Было довольно темно, когда юноши вернулись в дом — уставшие, довольные и голодные. Едва они переступили порог гостиной, их окутал яркий, сладкий аромат цветов — на столе стояла огромная корзина пышных, красных, дамасских роз, распространяя вокруг дивный запах. Чимин понял сразу — Алваро их нашел...

────༺༻────

Парусник, что почти две недели как отплыл из Пусана, входил в экваториальные воды африканского побережья. На корабле работала слаженная команда, готовясь вплывать в границы Красного моря. Капитан стоял у штурвала, крепкой рукой сжимая перья руля, и взглядом охватывал водные просторы — в этих широтах достаточно пиратов, а рисковать, при всей своей храбрости и уверенности в корабле и команде, капитан не мог — он вез на судне нечто неизмеримо бесценное, сокровенное, единственное — свою любовь, свою жизнь, свое счастье, которое теперь стало вдвойне больше.

Намджун смотрит на мужчину в легких белых одеждах, что стоит у борта на палубе, а теплый ветер треплет его длинные каштановые волосы — Сокджин так и не подстриг их с тех пор, как они вместе переплыли три океана. Он прижимает к своей груди двухгодовалого ребенка — их сына: светловолосого малыша с пухлыми щечками и крохотными пальчиками, с нежными карими глазками.

— Смотри, Субин~и! Это чайки. Они летают над нами, потому что мы близко от берега. Скоро мы переплывем самое теплое море меж двух континентов, и окажемся на берегу очень красивой страны. — нежно шептал Сокджин притихшему сыну, и он понимает, что малыш почти уснул. — Там ты увидешь своих дедушку и бабушку. А еще своих дядюшек, их у тебя целых три. — Сокджин улыбается своим мыслям, представляя лица юношей — Они у тебя самые лучшие, Субин~и!..

Сердце Сокджина такое большое, и в ней столько доброты и нежности, для каждого — для своих близких и родных, для своего любимого, а теперь и для своего маленького сына, которого он практически вырвал из объятий смерти.

Джин никогда не забудет ту ночь, когда впервые прижал к себе ребенка, почти синего от переохлаждения, еле разлепляющего свои воспаленные от морской воды глазки, а плакать малыш больше не мог от бессилия. Это случилось на втором месяце их возвращения в Пусан. Они так же плыли по бескрайнему океану как и почти два года назад. Снова волны, теплый ветер и закаты для двоих. Снова их остров, что помнит единение их тел и душ и любовь без края.

За день перед судьбоносной ночью, Джин заметил в вечернем небе синеватые всполохи, и как будто, вдалеке, серый дым поднимался над океаном. Всполохи разрывались то красноватым, то синим цветом, а если прислушаться — будто пушки стреляют.

— Это шторм, Джинн~и, — улыбаясь и обнимая со спины, прошептал на ухо Намджун — но, не бойся. Нам до него еще почти день плыть, к этому времени, он затихнет.

— Шторм?.. Как тогда?.. — тихо отозвался Джин, и тут же начинает розоветь, потому что перед глазами всплывают моменты их страстной ночи. А увидев глаза мужа, еще сильнее заливается краской понимая, что он думает о том же.

— Джинн~и, любимый! — смеется капитан — Какой же ты у меня... смущаешься как... юная девушка. — но потом голос мужчины звучит уже без насмешки — Ты сводишь меня с ума, любимый. Только в тебе сочетаются тихая страсть и трепетная нежность, а твое сердце способно обнять весь мир своей добротой! Люблю тебя безумно! — шепчет уже более страстно, утыкаясь носом в ложбинку под ухом и зажимая его в объятиях сильнее.

Они стояли не долго, Джин не любил выставлять свое счастье напоказ, пытаясь сохранить его только для них двоих. Он последний раз кидает взгляд на бушующий шторм на горизонте — смутное чувство тревоги не покидает его, хотя понимает, что им ничего не угрожает.

Ночью Джин почти не смыкал глаз, а если и проваливался ненадолго в беспамятство, то сон был беспокойным, сумбурным. Утром, вцепившись побелевшими пальцами в борт корабля, Сокджин смотрел на горизонт, что все еще серел дымкой, но всполохов молний больше не видел. Он не мог объяснить ни своему мужу, ни самому себе, что же его беспокоит, но он практически весь день не уходил с палубы. Сердце больно сжималось, а дыхание перехватывало от тревоги, что давило на виски, делая больно глазам, из которых готовы были политься слезы. Намджун наблюдал за супругом, и его самого потихоньку охватывала тревога, не понимая, что происходит.

— Мы можем плыть быстрее, Намджун? — нервно спросил Джин — Пожалуйста... надо быстрее. Прошу, не считай меня сумасшедшим, но... надо быстрее...

Для любого другого вопрос был бы более чем странным — в океане, где скорость корабля зависит от ветра в парусах, плыть быстрее или медленнее трудно, но...

— Да, можно. Не волнуйся ни о чем, Джинн~и... — капитан оборачивается к помощнику, отдавая приказы — Раскрыть рангоуты!.. Ставить лисели... Полный вперед!

Намджун полностью доверял мужу, доверял его чувствам, а сейчас доверяет его интуиции — если Джин понимает сердцем, что надо плыть быстрее, значит надо быстрее...

Возможно команда не совсем понимала, для чего нужна спешка, ведь при такой скорости можно нарваться на незатихшую грозу. И, действительно, через четыре часа небо потемнело, затихающий дождь, мелкими каплями затекал за воротник, и волны беспокойно бились о борт.

— Обломки, справа по борту, — доносится со смотровой корзины на фок-мачте.

Тут же команда высыпает вдоль борта, всматриваясь в сгущающихся сумерках в воду.

Сначала проплывали части такелажа, бочки, обломки реи. Через полчаса на довольно обширной водной территории растекались сотни обломков корабля. Паруса были убраны и сброшены ручные якоря. Моряки вдоль борта длинными жердями отталкивали обломки от корабля, иногда переворачивая их. Скоро увидели первых утопленников, что еще не стали кормом для рыб. Их было немного и никого в живых.

— Здесь обломки скорее всего двух кораблей, посмотрите капитан. — Альбрехт указывает на парусину в воде — Возможно голландцы или немцы... а тут бамбуковые реи и обломки внутренней обшивки... скорее всего китайский корабль, японцы так далеко сюда не заплывают. Хотя, кто знает? Мы можем подобрать несколько обломков, капитан... сообщить властям о крушении, а там выяснить более подробно.

— Да, так и сделаем. Корабль на якорь! Спустить шлюпки на воду... попытаемся найти выживших. — тихо добавляет капитан.

Сокджина всего трясет. Он не плачет в голос, но слезы непрерывным потоком льются по прекрасному лицу. Он обхватывает себя трясущимися руками, всматривается в воду и ищет... ищет сам не знает что! Увидев спускаемую шлюпку, прыгает туда, под удивленные взгляды матросов.

— Джин?! Вернись.

Но Сокджин не слышит мужа, не видит его побелевшего лица, его судорожного шага к борту. Все, что он видит — это потемневшую воду, и отражающееся в ней черное небо. Спускают еще одну шлюпку, в которой уже сидит сам капитан. Фонарей мало, и зажигают факелы. Кое-кто из матросов кричит «Есть кто живой?..» — в надежде на отклик. Но в ответ лишь всплеск весел и совсем мелкие капли утихающего дождя.

Бешено бьющееся сердце Сокджина, на мгновение прекращает биться — он слышит писк — совсем тихий, как будто вдалеке птица вскрикнула. В тот же момент Джин глохнет — он не слышит ничего, хотя его глаза видят как кричат моряки в шлюпке, как весла врываются в темную воду, поднимая ее с брызгами — он ничего не слышит. Все, что вокруг него происходит, становится нереальным, словно фантомы кругом — он ничего не слышит!

Только сердце, вновь начинает биться с новым писком — он четко слышал его, там — в мерцающей темноте. Джин вскакивает во весь рост, покачиваясь в шлюпке:

— Туда!.. Плывем туда... быстрее, быстрее — и выхватывает факел из рук моряка, пытаясь приглядеться сквозь темноту.

Гребцы, увидев горящие глаза и высыхающие слезы на лице, не посмели ослушаться — дружно налегают на весла, хотя темно, что хоть глаз вырви.

— Джин!.. Черт... куда они плывут?.. За ними, вперед. Остальным осматривать обломки. — капитан сам берется за весло, рассекая все еще волнующиеся воды океана.

Несколько минут в темноте, и корабль становится почти недосягаем за спинами гребцов. Теперь слабый писк слышат и остальные:

— Чайка?

— В этих широтах? Не думаю...

— Так что же?..

Обломков все еще много, но их быстро разносит течение, приходится плыть медленно и осторожно от одного обломка к другому. Джин видит и слышит сердцем, и словно неведомая рука направляет его. Корабль за его спиной стал золотистой точкой от сигнальных огней — так далеко они отплыли. Но теперь он видит — видит белеющую ткань, что привязана к маленькому самодельному плоту, видит крохотную ножку ребенка, что выглядывает из-под завязок. Он кричит, протягивая руки и кидается в темную воду...

Краем сознания он слышит крик мужа, что разносится эхом над водой, видит вскочивших гребцов, а он все плывет и плывет разрывая холодную воду. На небе ни звездочки, ни проблеска — луна, его покровительница, не выглядывает, скрывается за тучами.

Пальцы Джина цепляются за края плота, что сейчас развалится — он понимает, что тот кто его связал, делал это из последних сил, прежде чем камнем уйти на дно. Он с криками отбрасывает хлипкие доски, разрывая веревки и белую ткань, узнавая в ней лоскуты женской юбки. Малыш мертвецки холодный, губки синие, но почувствовав руки мужчины распахивает глазки, безжизненно повиснув у него на руках. Сокджин рыдает, но кричит изо всех сил:

— Намджу-ун!..

Его тут же подхватывают за подмышки спиной и затаскивают в шлюпку.

— Матерь божья!.. Ребенок!..

— Живой?..

— Гребем быстро, быстро!..

— Пресвятая дева, совсем крохотный... как он выжил?..

Джин разрывает мокрую рубашку, вытаскивает холодное тельце мальчика из мокрых тряпок и прижимает к телу, пытаясь согреть. На них тут же укладываются более или менее сухие рубашки гребцов, укрывая их от холодной ночи. Шлюпка с капитаном подплывает ближе. На Намджуне лица нет, его трясет:

— Джинн~и!.. — он не может и слова выдавить из себя, и лишь испуганный волнующийся взгляд все говорит.

— Намджун... — тихий и дрожащий голос из шлюпки — Я нашел его! Я нашел его, Джунн~и! — и снова плачет, а руками растирает холодное тельце ребенка, и щекой прижимается к личику.

Их поднимают с ребенком. Команда увидев малыша, что пришел в себя и теперь цепляется за шею Сокджина, пребывала в шоке, не понимая, как он смог выжить один среди бушующего океана на обломках корабля. И не иначе как чудом сей факт не называли.

Два дня и две ночи Джин не выпускал ребенка из рук, не отходил ни на минуту — растирал согревающими маслами, отпаивал теплым молоком, целовал в щечки, гладил по длинным светлым волосикам, прислушивался к тихому дыханию, засыпая с ним на койке.

Намджун, в первый день не знал, как подступиться к малышу, такому крохотному — на вид ему не больше года. Лишь когда Джин потянул его за руку к ним на постель, укладывая между ними мальчика, он замер на мгновение, но потом протянул руку, накрывая своей большой ладонью теплый животик ребенка. А малыш тут же вцепился крохотными пальчиками, обхватывая большой палец мужчины. Намджун наклоняется близко, укладывая свою голову совсем рядом с лицом ребенка, вдыхает его детский сладкий запах, зарывается носом в его светлые волосики. Медленно и тихо выдыхает, прикрыв глаза. А когда открывает их, сталкивается с теплым и счастливым взглядом своего любимого, своего мужа. Он чувствует руку, что накрыла его поверх тела ребенка — их сына! Оба одновременно, слегка приподнимаясь, тянутся губами друг к другу, сталкиваясь в самом нежном поцелуе, и мужчина шепчет:

— Спасибо... спасибо, любимый! За то, что ты есть в моей жизни, за то, что любишь меня! За каждый день и каждую ночь нашей любви! За каждый взгляд твоих дивных глаз, за каждое прикосновение нежных рук... спасибо!.. — почти на грани слышимости хрипит мужчина, прижимаясь к лицу любимого.

— Я люблю тебя, Намджун~и — такой же тихий ответ, боясь потревожить сон ребенка. Но потом, Джин смотрит на мужа немного серьезно:

— Джунн~и, ни одна сила в мире не сможет отнять у меня ребенка, что сейчас лежит между нами. Это мой ребенок, мой сын. И я очень хочу, чтобы он был нашим, Намджун... Ты согласишься принять его, как своего?..

— Он уже мой... уже наш сын! Джинн~и, я думал, что счастливее уже быть невозможно! Но у меня сейчас сердце разорвется от бесконечного, невероятного счастья!.. — и теплая ладонь мужа накрывает щеку мужчины, разделяя с ним этот момент, момент рождения их сына... рождения их семьи!..

Лишь через неделю Сокджин вынес немного окрепшего малыша на палубу, представив его команде, и он мгновенно стал всеобщим любимцем и баловнем. Первое время, ребенок не сходил с рук Сокджина, жался к нему, обхватывая его шею, но постепенно потянулся и к остальным, через неделю звонко смеялся от щекотки Альбрехта. И только Намджуну все еще было страшно взять его на руки — он боялся сделать с ним что-нибудь не так, навредить ему, уронить его в конце концов. Но однажды, предрассветным утром, он проснулся от легкого касания волос на своей щеке. Рука потянулась было смахнуть их, но так и застыла в воздухе, едва глаза мужчины увидели светлую головку малыша. Он спал, полностью распластавшись на широкой груди капитана, раскинув ручки и ножки, лежа на животе, уткнувшись личиком ему в плечо. Рука, что остановилась на полпути, медленно опустилась на голову ребенка, мягко обхватив его затылок, другая — накрыла спину спящего младенца. И такая теплота разлилась по сердцу Намджуна, такая щемящая нежность накрыла его, что невольно влага подступила к уголкам глаз и сердце бешено запрыгало под ребрами. Мужчина медленно вдыхает и выдыхает, пытается успокоиться, боясь, что грохот собственного сердца разбудит малыша, «Моего сына...» поправляет себя же капитан, а в голове, почему то всплывает имя «Субин!.. Субин~и!.. Ким Субин!.. мой сын!..»

По прибытию, супруги сразу же оформили документы на ребенка, зарегистрировав его как их общего сына. Но лишь спустя почти полгода Сокджин сообщил родным в письме, что у них есть внук и племянник. А еще через полгода, супруги решили плыть во Францию, знакомить сына с родными. Намджуну необходимо было еще посетить Англию и принимать должность в новой компании. Сокджин хотел было возмутиться, но он и сам понимал, что мужу неудобно работать под начальством собственного супруга, и согласился.

И вот, их путешествие скоро приведет их к родному дому в Монпелье, где их ждут родные, не подозревая, какие страсти кипят вокруг этого места...

────༺༻────

Первое время Алваро не мог понять — что не так? На его письма не отвечали, его визиты отклонялись вежливо, но настойчиво, и он не мог нигде застать юношу, и что самое подозрительное — не видел и самого Кима. Потом он понял — от него спрятали Чимина, их попросту нет в Париже.

Алваро был взбешен, ярость охватила его — этот выскочка, банкирский сынок — вздумал играть с ним... с ним — дворянином, графом Эль-Бьерсо, потомком первых реконкистадоров. Он так не оставит это, и Ким получит свое сполна.

Только чувство горечи от того, что юноша так легко отказался от его чувств, не давала спокойно спать по ночам. Алваро не верил, что Чимин позволил себя насильно увести, значит сам так решил, но понимал, что Ким приложил максимум усилий, чтобы Чимин принял такое решение. И жгучее желание увидеть его, прикоснуться к мягкой щеке и попробовать вкус нежных губ, преследовало графа все время. Возможно, Алваро отказался бы от дальнейших попыток завоевать сердце юноши, оставив его в своих воспоминаниях как самое необычное и прекрасное приключение, как нежный образ ангела, заставившее его, пусть и не впервые в жизни, но влюбиться в юношу и исполнять серенаду под окнами... Но... этот Ким Тэхён задел его гордость, опозорил его перед всем городом, прогоняя его от дома, а теперь выставил всеобщим посмешищем, оставив без возлюбленного. Этого граф Толледо не потерпит...

— Алваро? — голос друга вывел его из раздумий.

— Синеглазка!.. — насмешливо ответил он.

— Что-о? Как ты меня назвал? — Маттео заметно побледнел, и сердце его стучало где-то в ногах, так взволновало его это ласковое прозвище.

— Вообще-то, я давно так тебя называю про себя, но сейчас захотелось. Прости, если обидел тебя, Маттео...

— Ничего... — вышло немного холоднее, чем хотелось, скорее от дикого волнения выдать себя. «Синеглазка... синеглазка...» — эхом проносится в голове, оседая на языке, выжигаясь на сердце, что замирало от нежности в голосе любимого мужчины.

— Я должен найти их, Тео! Чего бы мне это не стоило! Я не позволю смеяться над собой этому выскочке Киму... я хочу найти Чимина, посмотреть на него хоть раз...

— Ты действительно... так любишь... этого юношу? Алваро?.. Это настолько серьезно?..

Толледо молчит отвернувшись к окну, раздумывая. Он видит в отражении стекла лицо друга, что смотрит на него не отрываясь...

— Возможно... я не знаю, Тэо! Но я очень хочу увидеть его, услышать голос. Он ведь такой красивый, ты же видел его, дружище? — голос Алваро немного взволнованно дрожит — По правде говоря, до встречи с ним... я считал тебя самым красивым юношей. — говорит граф, оборачиваясь к другу и смотря ему прямо в лицо.

Теперь отворачивается Бокели — медленно, немного заторможено, а ему хотелось не просто отвернуться — выбежать из комнаты. Ему казалось, что его выдает все: трясущиеся руки, блеск в глазах и даже стук сердца, что грохотало, казалось, на всю вселенную. Маттео чувствует, как к нему подходят медленно, как ладони мужчины обхватывают его предплечья, и он, даже сквозь ткань бархата, чувствует их жар, а шепот и горячее дыхание у самой мочки уха сводит с ума:

— Маттео... помоги мне найти его, я должен его найти, должен увидеть его. Ты же знаешь... я связан по рукам наказанием отца, из-за этой истории с..... черт! Прошу, найди мне его, Тэо...

Когда до изнывающего от любовной тоски сознания, доходит суть шепчущих ему на ухо слов, Маттео показалось, что вся его разгоряченная кровь вмиг превратилась в лед, а самый острый осколок застрял в сердце. Так больно еще не было никогда.

— Хорошо... я найду его. — безжизненный ответ остался в тишине, потому что не хватило сил обернуться, улыбнуться по-дружески, похлопать подбадривающе по спине, когда на самом деле хотелось вцепится ногтями в лицо... но он просто ушел.

Через неделю он получил адрес в Монпелье, передав его Алваро. Но и этих мучений ему было мало — Толледо заставил его поехать с ним, прикрываясь Маттео от гнева отца.

И вот, они в гостинице портового города, в одной комнате, а его любимый отсылает безумно дорогие цветы к безумно красивому юноше.

Маттео сотни раз проклинал свою любовь к лучшему другу, свою порочную страсть к губам мужчины, хоть прикоснулся к ним лишь раз, когда мертвецки пьяный Алваро, после ночного кутежа, почему-то среди ночи завалился в дом к нему, рухнув на его постель. Скорее всего Алваро вновь прикрывался другом, и не хотел появляться перед родителем в таком виде. Но это было неважно... Столь желанное тело — голое, распластавшееся — лежало на его постели. Маттео помнит, как трясущимися руками снимал свою рубашку, как дрожа от счастья прижимался к любимому, как коснулся его губ, немного отдающих горечью от выпитого алкоголя, но столь сладких для него...

Конечно, Алваро ничего не почувствовал, не заметил, но он сам все помнил — каждый изгиб мужественного тела, которое он нежно поглаживал всю ночь. Именно тогда он признался ему в любви, уверенный в том, что любимый его не слышит, шепча слова разрывающие его сердце. И с каждым высказанным признанием, с каждой слезинкой скатившейся по его щеке он понимал, что его чувство навсегда!

Маттео готов был принять девушку, на которой женится его любимый, готов был нянчить его детей, но то, что Алваро влюбился в юношу, убивало его. А сейчас он сам преподносит его ему на блюдечке, и он — самый большой идиот в мире.

*

Алваро стоял у дверей дома Кимов, но его даже не пустили в прихожую. Как только Тэхён узнал о появлении Толледо, нанял охрану, хотя дом и так был полон прислуги. Он ни за что не допустил бы встречи Алваро и Чимина, хоть юноша и просил его дать им поговорить, но Ким был непреклонен. Когда послышались крики на испанском, вперемешку с французским во дворе дома, Тэхён не выдержал, спустился к Толледо во двор:

— Уходи, Толледо!.. Я все равно не дам вам увидеться. Я же сказал... еще в Париже...ты не получишь его. — голос юноши был спокоен и сдержан, чем удивлял не только гостя, но и самого себя. — Я знаю о тебе, граф.....все знаю! — продолжал юноша — Ты любишь играть с чувствами, ты непостоянен и неверен. А Чимин мой лучший друг. И он достоин гораздо лучшего, чем ты...

— Уж не тебя ли, Ким?.. — ехидный вопрос Алваро заставил вздрогнуть Тэхёна.

— Я же сказал — лучшего!.. А что или кто для него лучше, Чимин решит сам. — вновь спокойный ответ юноши.

— Ми аморе!.. — взволнованный всклик Алваро, и устремленный за спину Тэхёна горящий взгляд, означал, что Чимин стоит у дверей.

— Не смей его так называть... — шипит Тэхён. Он начинает вскипать от злости.

— Ми фаворито...

— И так тоже не смей...

— Чимин, ми буена (мой хороший)... почему ты покинул меня? Оставил умирать от любви...

— Заткнись, Толледо. — грозное шипение сквозь зубы Тэхёна, говорило о том, что он на пределе. Но его плеча мягко коснулись, и тихий голос юноши доносится до него:

— Пригласи его в дом, Тэхён~и. Неудобно перед слугами.

— Нет!

— Прошу... мы поговорим и все решим. Давай без скандалов.

— Ха! Этот чертов конкистадор не может без скандалов. Ему нравится, когда много шума и внимания к его персоне.

— Тэхён, не оскорбляй его! Он благородный дворянин, он старше тебя. Не нужно этого делать. Пригласи его в дом.

Тэхён понимает, что так действительно нельзя, и он очень старается сдерживать себя, но видеть испанца рядом с другом выше его сил. И все же...

— Заходи, Толледо. Но запомни — это единственный раз, когда ты останешься наедине с Чимином. Я предупредил!..

— Это решит сам Чимин, не ты... Если он скажет, что я ему нужен, то так и будет!

Протяжный рык Тэхёна заставляет Чимина обхватить его руку.

— Не наглей, Толледо... или я прикажу тебя вышвырнуть!

Алваро и сам вскипает — сколько можно терпеть этого зазнавшегося юнца. Когда-нибудь он точно проткнет его своей шпагой, может даже сейчас...

Чимин встает между ними расставив руки впереди себя и за спиной:

— Хватит!.. Вы оба, прекратите!.. Как дети малые, что не могут поделить игрушку! — но потом, юноша убирает руки и отходит от них — Хотя... можете поубивать друг друга... прямо сейчас! Но я не собираюсь на это смотреть! — и развернувшись, скрывается в доме.

Тэхён, хлестнув взглядом по лицу графа, молча скрывается вслед за юношей. Алваро идет следом. И едва оставшись наедине, он обхватывает пальцы Чимина, подносит их к лицу осыпая поцелуями.

— Я скучал, ми маравиллосо анхело (мой дивный ангел), тосковал безумно... ты исчез... ты оставил меня — немного обиженно, но нежно звучали слова графа.

— Господин Толледо, прошу Вас. Не нужно так серьезно принимать наше невинное увлечение. И, если честно, не вижу смысла в дальнейших встречах и объяснениях...

— Я не верю! Это Ким заставляет тебя, мой ангел, скрываться от меня и говорить мне такое! — горячо воскликнул Алваро, но потом добавил чуть тише — Неужели твое прекрасное сердце нисколько не взволнованно, неужели не чувствуешь ничего ко мне?..

Граф замер и, казалось, сердце перестало биться. Как же красив этот юноша! Как он прекрасен! Единственный, кто заставил его забыть о синих глазах Маттео! Так неужели... он откажет, не примет его...

Чимин отошел от мужчины, подходя к пустому камину, вечера были уже достаточно теплыми чтобы зажигать его, и замер у канделябра с горящими свечами.

Он не знал, что ответить... Чимин уже давно обдумал свои чувства к красивому мужчине. Да, он его действительно волновал тогда, и сердце билось чуть сильнее от взгляда прозрачных глаз. А мелодии, что исполнялись для него, были столь прекрасны, что Чимин действительно был впечатлен. Но все же...

Он никогда не влюблялся, не любил страстно, но хотел этого очень. Хотел испытать волнение, влечение, хотел поцелуев и трепетных объятий... Ему казалось, что столь прекрасное чувство проходит мимо него, что он так и не испытает любовного томления. О-о! Это какая-то насмешка судьбы! Сколько раз он видел любовь! Сколько раз влюблялись в него! А сам он — ни разу! Так может сейчас... с Алваро?

Чимин смотрит на мужчину, и воздух застревает в горле — так горят глаза Алваро в пламени свечей. Юноша и не заметил, как близко подошел мужчина к нему, и охает тихо. Он раскрывает губы, чтобы выдохнуть ответ, но Алваро впивается в его губы поцелуем, обхватывая лицо юноши ладонями. Он целует его напористо, раскрывая его рот своим языком, обхватывая нижнюю губу. Мужчина как будто пытался втянуть юношу целиком, шумно дыша притягивал его все ближе, вжимая его в себя.

Чимин, стиснутый в объятиях, не мог пошевелиться, лишь мычал в поцелуй и широко раскрыл глаза от шока. Он попытался оттолкнуть его, да только его сильно прижали к стенке камина. Но потом, он чувствует, как оттаскивают от него мужчину, и он вдыхает полной грудью воздух, а затем вскрикивает от страха. Тэхён повалил Алваро на пол и уперся коленом ему в грудь. Одной рукой он держал его за волосы, а другую занес для удара. Но Толледо не позволил себя ударить, перехватывая руку в воздухе, а второй задвинул сильный удар в челюсть юноши. И тут же получает ответный удар в ухо. Оба рычат и скулят от усилий — один завалить другого.

— Проклятый... конкистадор... я же... сказал... убью! — хрипит Тэхён.

Алваро бьет ему коленом под ребра, заставляя его согнуться пополам, чем тут же и пользуется, заваливая его на пол. Тэхён пытается приподняться, но получает удар в голову лбом Алваро. Оба теперь размашисто бьют друг друга, хрипя в лицо оскорбления и проклятия. Вбегает охрана из четырех крепких парней, которых позвал Чимин, и несколько слуг. Оба мужчины растасканы в стороны, и крепко удерживаются руками парней.

— Ким Тэхён! Это смертельное оскорбление чести! Ты презренный трус, если не примешь мой вызов на дуэль! Насмерть... Ким!.. — кричит Алваро.

— Господа, успокойтесь! — главный из охраны встает между ними — Во Франции запрещены дуэли, и вы знаете это прекрасно. Никто из вас не отделается штрафом...

— Я принимаю!.. И я вырву твое поганое сердце, ублюдок!

— Предупреждаю, я буду вынужден сообщить о дуэли властям! — громко продолжал мужчина подняв руку вверх — Вы не успеете и шпаги поднять, как вас скрутят жандармы. Предлагаю вам поговорить и решить вашу проблему без драки, господа.

— Да. Мы поговорим и решим... Я погорячился. — голос Алваро тяжелее металла и холоднее льда. Лицо его разбито — со скулы и губ течет кровь, костяшки пальцев в крови Тэхёна. Сам Тэхён такой же «красивый», но у него еще и из носа кровь идет:

— Да, поговорим... я тоже погорячился. — со взглядом не сулящим ничего хорошего, кивает Тэхён — Покиньте нас сейчас!

— Господин Ким, Вы уверены?..

— Да! Оставьте нас... Чимин, ты тоже.

— И не подумаю. Чтоб вы снова накинулись друг на друга...

— Ми амор, иди... мы просто поговорим, со мной ничего не случится, фаворито. — мягко прозвучал голос Алваро, но все так же не сводил ненавидящего взгляда с противника.

Смех, вырвавшийся из горла Тэхёна, заставил его поморщиться от боли в скуле, и он, обхватив ноющее место ладонью, качает головой отрицательно:

— Тебя могила исправит, Толледо. Я тебе это обеспечу. Чимин, уходи я сказал, сейчас же!

— Тэхён, прошу... умоляю... без глупостей. — тихо шепчет юноша подойдя к другу ближе, и даже не посмотрев на графа, уходит.

Едва закрывается дверь за ним, Алваро рычит:

— Ты подглядывал за нами как грязный извращенец! Что — нравится смотреть как целуют «друга»? — делая акцент на последнем слове, выплевывает кровь на паркет пола.

— Я не доверяю тебе, ублюдок. И как оказалось — не зря...

— Тебя взбесило, что я целовал его, а ты — нет! Запомни, Ким — он будет моим! И я буду целовать его когда захочу! И, надеюсь, ты не воспринял всерьез мои слова о сожалении. Мой вызов в силе! Ты должен принять его!

— Не волнуйся, грязный конкистадор. Твой вызов будет удовлетворен в полной мере. Я ни секунды не поверил в твои сожаления. И уж тем более, не воспринимай мои...

— Время и место выбирай ты, Ким. За мной — выбор оружия...

— Через неделю, когда об этом инциденте немного забудут. Здесь, за домом, есть бухта — там и встретимся. Оружие?..

— Шпага...

— Решено, на рассвете в бухте, через неделю.

— Решено.

Алваро направился к дверям, но остановился, услышав обращение застывшего юноши:

— Толледо? Зачем он тебе? И не говори, что любишь — не поверю...

Алваро замер на мгновение, обдумывая ответ:

— Неважно. Это не имеет значения сейчас. Но — может быть и люблю. Гораздо важнее зачем он тебе, Ким?

— Он мой лучший друг! Он самое прекрасное существо, которое я знаю, и такие мерзкие люди как ты не будут его окружать, пока я жив. — без раздумий ответил Тэхён.

Алваро усмехнулся криво:

— Твоя дружба называется «ревность», Ким. И, да — предупреждаю — до дуэли я буду видеть Чимина когда захочу. Не смей мне мешать, а то я не буду дожидаться недели. — и не прощаясь вышел из комнаты.

Через час, из дома Кимов был отправлен гонец с письмом, направляющийся на туманный Альбион, в Гордонстаун, чтобы вручить его мужчине — уже выпускнику навигационной школы, лейтенанту Шин Кёнсу. Каково же было удивление лейтенанта, когда он понял, что письмо от Ким Тэхёна, а не от Чимина, и в письме он просил его в самое ближайшее время приехать в Монпелье, по важному вопросу. Кёнсу собрался в тот же день.

────༺༻────

Судьба — странная женщина: порой добра, порой гневлива, часто капризна, но всегда права. У нее сотни пальцев на десяти руках, в каждой из которых нити. И плетет она порой такие замысловатые узоры, что диву даешься ее воображению. Мог ли предположить молодой морской лейтенант, что одновременно вместе с ним, письмо вручат и молодому герцогу Эссекскому — Мин Юнги. И не просто письмо — а приглашение! Приглашение на свадьбу принца крови, старшего племянника корейского императора Чона Хосока!

Это все она — судьба — гонит парусник по Красному морю, ускоряя встречу капитана и герцога; это все она — сталкивает лбами двух мужчин из-за прекрасного юноши, тем самым запуская цепь событий, что непременно приведет к нужному ей итогу. Судьба выстраивает планеты в ряд, уговаривает Природу готовить декорации для встречи, нашептывает Времени, что уже пора. Да и кто такие люди, чтобы противостоять ей!

Юнги держит в руках письмо, и улыбка ширится на его лице, переходя в счастливый смех:

— Матушка! Госпожа герцогиня! Готовься, матушка. Через месяц отплываем на Корейский полуостров. Мой лучший друг женится, мама! — и подхватывает Джинхо, подбегающего к нему в объятия, подбрасывая в воздухе.

Минхо сидел за занятиями со строгим учителем, но и тот все же не утерпел:

— Мы поплывем на корабле, отец! Правда? — с горящими глазами спрашивает мальчик.

— Да, Майкл. Мы поплывем, и увидим океан. — тепло ответил Юнги.

— Я рада, сынок, столь хорошей новости. И очень надеюсь, что Хосок обретет счастье в браке. — тихо ответила герцогиня Соён, забирая у него Джинхо, — И я счастлива, что мы сможем, наконец-то, исполнить волю твоего покойного отца, и отвезти туда детей. Возможно мы поживем там немного, вместе с внуками.

— Конечно, матушка. Я прикажу подобрать для вас дом в столице, чтобы вы с детьми могли пожить в комфорте там столько, сколько захотите, — улыбнулся Юнги, снова обнимая Джинхо, что протянул к нему руки — Джорджи? Тебе не стыдно вешаться на нас с бабушкой как обезьянка?

— Нет, папа, не стыдно. — заливается смехом младший — Я вас люблю очень, и хочу чтобы вы оба меня обнимали!

Минхо смотрит из-за стола, не смеет встать — все-таки учитель очень строгий, еще заставит больше выучить в наказание, а так хочется подбежать к отцу и брату...

— Майкл, иди к нам! Занятия немного подождут. — голос отца заставляет подпрыгнуть мальчика, со скрипом отодвигая стул, и со всех ног мчаться к ним, на ходу раскидывая руки для объятий.

Юнги действительно был счастлив — тихим семейным счастьем, и всем сердцем желал того же другу. Он подозревал, что свадьба Хосока скорее как династический брак, нежели по любви, и волнение за счастье друга покалывало в сердце, но почему-то был уверен, что все у Хосока будет хорошо. У него просто не может быть по-другому.

Герцог довольно часто думал о братьях Чон, и о Чонгуке в частности, все представляя, как поступил бы юноша, если бы нашел своего возлюбленного — оказался бы таким же решительным, как капитан Намджун. А он сам? — как бы он сам поступил, если полюбил бы сильно. Смог бы пойти против устоев общества, пройти через неминуемое осуждение и презрение. И понимает, что не смог бы... и в первую очередь из-за сыновей. Юнги помнит слова друга, которые он сказал ему давно, на том нашумевшем балу с «дамой сердца» — »...Любое отклонение... позор для всей семьи... и прежде всего для твоих сыновей...», а ради них Юнги готов на все...

────༺༻────

Алваро пригласил Чимина в очень красивое место на конную прогулку.

— Я плохо катаюсь на лошади, господин Толледо, и я не думаю, что смогу...

— Умоляю, не отказывай Чимин! Хочу побыть с тобой... пока есть время, пока ты рядом...

— После Вашей последней выходки, я не думаю, что оставаться с Вами наедине хорошая идея. — откровенно сказал юноша.

— Я возьму с собой своего друга — виконта Иснахара. Ты помнишь его, ми амор?

— Да, господин Бокели, так ведь? Он очень красив, я помню. — улыбнулся юноша.

— Что-о?! У меня новый соперник? Мой собственный лучший друг? — голос Алваро насмешливый и ироничный, и он так артистично хмурит брови, сверкая своими прекрасными глазами, что Чимин еще шире улыбается.

Его вдруг снова накрывает смущение от взгляда мужчины, и он шутливо отвечает:

— Мне взять с собой подружку? — увидев поднятые в удивлении брови Алваро, уточняет — Для Вашего друга? — и смеется над лицом мужчины.

Алваро тоже улыбается, но как-то натянуто. В сердце почему-то остро кольнуло на словах »...для Вашего друга...» Кто-то для Маттео? Что за странное чувство? Разве он такой же собственник как Ким Тэхён, что начинает беситься от присутствия рядом с другом кого-то другого?!

После, когда уже попрощавшись с прекрасным юношей, он вернулся в гостиницу, Алваро долго и внимательно смотрел на друга, стоя за его спиной. Маттео был занят письмом. Он сидел за столом, разложив бумаги и прочитанное, раскрытое письмо. «Наверное от матери» — подумал Алваро, заметив легкую улыбку на лице друга. И мужчина как будто впервые видит своего друга: он наблюдает за его плавными движениями рук, легким разворотом плеч, бликами солнца в его черных кудрях, гладкостью смуглой кожи, алым цветом слегка раскрытых губ и безумно хочет увидеть глубокую синеву его глаз...

Мужчина сам себя одергивает, заставляя отвернуться от друга, и тихо выходит из комнаты. Когда-то давно, когда они были совсем юными, Алваро был влюблен в него — в своего лучшего друга — и он долго не мог признать и простить себе этого. Как можно признаться, что смотришь на него не как на друга, что хочешь целовать в губы и горячо обнимать в постели. Его просто посчитают извращенцем, оттолкнут с презрением и дружбе конец.

Он долго пытался забыть его, не думать о нем как о любимом, погрузившись в пучину пьянок и кутежей. Пытался забыть его на дне бутылки и в объятиях проституток. Но однажды утром, проснулся в его постели, и весь день Алваро лихорадило от сновидения, что пригрезилось ему — где Маттео обнимал нежно и целовал сладко, где любимый шептал страстно признания в любви... Но, увы — это был только сон! Позднее, ему удалось обуздать свои чувства, умело скрывая их. И бесконечные увлечения хорошенькими девицами этому тоже способствовали. Но друг всегда был рядом, всегда поддерживал, и лучше друга чем Маттео, у него не было.

Но вот только увидев Чимина, Алваро будто сошел с ума: от его нежной красоты, от его чувственности. Одно только звучание его голоса запускало табуны мурашек по коже мужчины. И лишь блеск янтарных глаз юноши, заставил на некоторое время позабыть синий бархат очей Маттео. Но он тут же признался самому себе — если бы тогда Маттео узнал о его любви и принял бы его, никакие девушки и никакой юноша, каким бы прекрасным он ни был, не пленили бы его никогда!

────༺༻────

Кёнсу приехал через четыре дня, оставив все дела, с твердым намерением окончательно вернутся в Корею с Чимином — хватит с них европейских приключений!

Из письма Тэхёна он так и не понял, что произошло, но чувствовал — не просто так Ким просил приехать. И сердце ему подсказывало — это связанно с Чимином, с его любимым братом, а на слове «любимый» сердце мужчины екало так сильно, что сам удивлялся.

Он вспоминал их первую встречу в замке князя, где пятнадцатилетний Чимин покорил его сразу своей нежной красотой. Потом — как он стал его слугой, как наряжал его в шелка, расчесывал его длинные волосы, украшал драгоценностями. Он улыбался сам себе, когда вспомнил, как Чимину прокалывали уши... Но улыбка сошла мгновенно, стоило мужчине вспомнить их побег, страх и слезы Чимина, вспомнить как они покинули родной берег... О, как давно это было! Хотя кажется, будто вчера... их путешествие по трем океанам... их объятия и тихие разговоры. И такая теплота разливается по сердцу мужчины, когда перед глазами встает бескрайний океан вокруг них, а они — юные и счастливые стоят на рее мачты, и только ветер и смех златоволосого юноши в ушах. Как же хочет Кёнсу, чтобы это повторилось все опять, чтобы сердце разрывалось от счастья, чтобы засыпать сжимая его ладошку...

Но вот, он выходит из экипажа перед мощеной дорожкой к большому дому Кимов, а Чимин несется со всех ног к нему навстречу, и его крик:

— Кёнсун~и!.. — в него врезаются, сбивая с ног, обхватывают руками, повисают на его шее, сжимают сильно и шепчут судорожно: — Кёнсу... — он чувствует слезы юноши, слышит его всхлипы, видит раскрытые губы — Мой родной, я глазам своим не верю! Ты приехал?.. Но как?.. Как ты узнал, где мы?.. Кто тебе сообщил?..

— Это я его позвал, Чимин. — встает рядом с ним Тэхён — Я ему написал, и пригласил сюда. — а после поворачивается к мужчине — Добро пожаловать, Кёнсу! Заходи в дом — и взгляд его серьезный и проницательный.

Чимин все радостно прыгал вокруг него, цеплялся за его пальцы, предвкушая бессонную ночь — им столько нужно друг другу рассказать!.. Но Тэхён уводил гостя в кабинет, попросив Чимина проследить за подготовкой ужина. Тут же при них внесли корзину красных роз с запиской в них.

— Для господина Паке, — озвучил лакей.

Чимин смущенно улыбнувшись, принял цветы и уткнулся в них носом, вдыхая аромат. Потом выхватил записку и, зардевшись краской, ускользнул на кухню.

Кёнсу вопросительно посмотрел на Тэхёна.

— Вот об этом и пойдет речь, — ответил на немой вопрос юноша, жестом указывая рукой на двери кабинета.

Через час, немного побледневший Кёнсу, заводясь от подступающей ярости, хрипит сквозь зубы:

— То есть... весь Париж знает об увлечении Толледо, а Чимина как его очередную диковинную интрижку? Как ты это допустил? — закипает мужчина — Почему подпустил близко? Почему не переломал хребет тогда, еще в театре?..

— Именно это я и собираюсь сделать. Кёнсу, я прошу тебя стать моим секундантом на дуэли...

— С удовольствием! Мушкеты?

— На шпагах...

— Проткни ему его поганое сердце, Тэхён! Я с тобой... — и протягивает руку юноше, что тут же жмут в ответ.

— Чимин знает о дуэли? — уже спокойнее спрашивает Кёнсу.

— Нет, и думаю, не нужно знать.

Кёнсу тяжело вздыхает:

— Именно этого я и боялся больше всего, Тэхён. Что какой-то мерзавец ловелас окрутит моего маленького ангела, обманет, растревожит его прекрасное сердечко, а потом бросит. По твоим словам граф тот еще сердцеед.

— Еще какой! Проклятый конкистадор волочился за каждой юбкой, соблазняя даже замужних дам. Но Чимина он не получит, никогда!

— Дуэль до первой крови? — серьезно спросил Кёнсу.

Техен промедлил с ответом:

— Насмерть... так захотел сам Толледо.

— Я поговорю с его секундантом. Потребую до первой крови...

— Не нужно! Пусть так и будет.

— Но Тэхён, это очень опасно! Раны могут быть несовместимы с жизнью...

— Значит так распорядилась судьба, и я ее принимаю.

Кёнсу был удивлен и поражен смелостью юноши. Сегодня он посмотрел на Тэхёна совсем другими глазами, и своим поступком однозначно заслужил его уважение.

Позже за ужином, весело щебечущий Чимин, счастливо улыбаясь, обращается к Кёнсу:

— Кёнсун~и, на завтра граф Эль-Бьерсо пригласил меня на конную прогулку. Думаю, Тэхён уже рассказал тебе об Алваро. — хитро улыбается юноша — Поехали со мной, мой дорогой брат? Я хочу познакомить вас. — и смотрит так жалостливо и счастливо одновременно.

— С удовольствием. — так же с улыбкой отвечает мужчина. «Пора познакомиться с мерзавцем. Пусть узнает, что у Чимина не один защитник» — думает про себя он, многозначно переглянувшись с Тэхёном.

На следующий день они встретились у широкой лестницы, ведущей к прекрасному ботаническому саду «Жардин дес планес». Парк был обширен и утопал в разнообразии зелени. Многочисленные фонтанчики и искусственные водопады, цветочные арки и стриженные кусты встречались на всем пути к площадке, где стояли ожидающие их слуги, придерживающие за уздечки великолепных жеребцов. Далее, неширокая тропинка вела по холмам, также покрытыми пышными кронами густой растительности. А через некоторое время, тропинка заканчивалась у моря.

Чимин, в сопровождении Кёнсу, предстал перед двумя мужчинами, что слегка опешив, смотрели на них:

— Это мой брат — Шин Кёнсу. — представил его Чимин мужчинам.

— Брат?.. — сильное удивление отразилось на лице Алваро.

— Названный... — юноша подходит чуть ближе и шепчет, подмигивая одним глазом — «Подружка» — и слегка кивает в сторону Маттео.

После знакомства, мужчины направились по мощенной дорожке в глубь парка — Алваро с Чимином, Маттео с Кёнсу. Мужчины представляли собой столь дивное сочетание красоты, что все, кто встречался им на пути и служители парка, смотрели на них не скрываясь. Высокий, статный Алваро, с аккуратной, коротко стриженой бородкой и живописным беспорядком темных волос, что придавало его лицу мужественность и непосредственность одновременно, смотрелся очень эффектно. На нем был удлиненный темно-бежевый жилет поверх белоснежной шелковой рубашки. Темные брюки для верховой езды плотно обхватывали его икры, подчеркивая каждую крепкую мышцу на ногах и короткие, до середины щиколоток, сапоги из черной кожи.

Чимин рядом с ним смотрелся как ангелочек в нежно-кремовой рубашке без кружев и рюш, свободно расстегнутом на три верхние пуговки. Поверх него — длинный, закрывающий его бедра, жилет с жемчужными пуговицами, на два тона темнее, чем рубашка. Светлые панталоны и высокие сапожки из тонкой бежевой замши завершали образ. Волосы он оставил не уложенными, без масел и сахарной воды, предоставив ветру свободно развивать свои мягкие золотистые прядки. На нем были кольца с жемчугами, а в одном ушке колыхалась длинная жемчужная сережка — ну чем не ангел, просто крылья свои спрятал за спиной!..

Алваро не скрывал своего восхищения, лаская взглядом всего юношу с ног до головы. А Чимин счастливо улыбался — его брат рядом, его лучший друг с ним, скоро приплывут его любимые хёны, да еще и с малышом — что еще нужно для счастья? Ничто и никто не могло омрачить его радости, хотя бы сегодня.

В отличии, от практически сияющих от счастливых мыслей, идущих впереди мужчин, Кёнсу и Маттео выглядели довольно хмурыми. Они обменивались ничего не значащими дежурными фразами, и ни один из них не пытался поддержать беседу другого. Кёнсу внимательно смотрел на шагающего перед ним высокого мужчину, думая про себя: «Так вот ты какой — змей-искуситель!.. Вырвать бы тебе твой ядовитый язык, которым ты заливаешь соблазны в уши моего ангелочка. И красота твоя бесовская, и сам ты бес!»

Мысли Маттео были схожи с мыслями идущего рядом мужчины, но были более грустными и отдавали обреченностью: «Он выбрал его — этого нежного мальчика. У меня нет и никогда не было ни единого шанса. Пора отпустить, хватит... Я должен вырвать, наконец, эту проклятую любовь из сердца... пусть даже и с самим сердцем вместе!..»

Маттео поворачивает лицо к Кёнсу:

— Вы закончили морское училище, господин Шин?

— Навигационную школу, — поправляет его мужчина, — через полгода я получу звание капитана четвертого ранга.

— Да?.. Я люблю море, хоть и родился в пустыне, — слегка улыбается Маттео, и между ними неспешно завязывается беседа, которая переходит в оживленный разговор.

Когда они достигли площадки с лошадьми, мужчины уже легко обращались друг к другу по имени, и немного шутили. Как оказалось, у них было много общего во вкусах, взглядах, даже в планах на жизнь... Кёнсу был удивлен, как у такого бесчестного человека как Толледо, есть такой прекрасный друг как Бокели. Однозначно, Маттео он приравнял к пусть не к друзьям, но одним из приятнейших людей, которых он знал. И был рад узнать, что Маттео о нем такого же мнения.

С начала все было замечательно: невообразимо прекрасный и нежный юноша рядом, дивная природа вокруг, как живописное обрамление его красоты, звонкий смех, счастливый взгляд — все было по сердцу. Так думал Алваро. Он шел рядом с любимым, смотрел в его янтарные глазки, любовался его растянутыми в улыбке губами, но... постепенно, что-то стало его напрягать, сам еще не понимая, что именно.

Через некоторое время, Алваро не мог уже сфокусироваться на красивом лице и через раз пропускал слова юноши мимо ушей. Его взгляд стал тянуться назад, где за ними ехали Кёнсу и Маттео, а слух вылавливал обрывки фраз, понимая, что беседа между ними более чем оживленная. А когда он услышал искренний смех Маттео, и последующий глубокий смешок Кёнсу, его передернуло. Мужчина застыл, лошадь приостановилась, а поскольку Алваро держал за узды поводья лошади, на которой сидел Чимин, он тоже остановился. Едущие за ним мужчины, недоуменно притормозили, смотря на них.

— Алваро?.. Куе пасо? (что случилось) — раздался тихий голос Маттео.

— Господин Толледо, мы остановимся здесь? Может пройдемся пешком, если Вам нехорошо? — смотря в побледневшее и немного взволнованное лицо графа, прошептал Чимин.

— Нет, все в порядке, едем... — быстро ответил мужчина, пришпорив коня, легким шагом направляя его по тропинке.

«Ничего не в порядке... ничего к черту не в порядке!» — вопило сердце Алваро — «Он смеется с другим, ему хорошо с другим!..» Эта мысль разрывает его, заливая его глаза кровью, заставляя сжимать в кулаке жесткие поводья. Разговор между ним и Чимином постепенно затухает, сводясь на нет. Но юноша как бы даже не замечает остывшего интереса мужчины к прогулке: ни его заметно потухшего взгляда, ни проявляющихся желваков под скулами, ни нервно сцепленных меж собой пальцев. Чимин так же наслаждается красотой вокруг, так же счастливо щебечет, теперь больше обращаясь к Кёнсу и Маттео, чем к Алваро, и вся эта прогулка ему очень нравилась.

Как только они достигли побережья и вышли к пляжу, Кёнсу и Маттео сразу же отошли к небольшой парусной шлюпке, стоявшей у маленькой пристани. Чимин, не привыкший к езде на лошади, заметно устал. Его мышцы ныли с непривычки и спина болела. Алваро отвел его в тень беседки, увитой пышной зеленью девичьего винограда, где им тут же подали прохладные напитки и фрукты. Алваро, все таким же хмурым взглядом, посматривал на двух мужчин у шлюпки, с недовольством отмечая оживленность лучшего друга: «Как быстро он предал меня... стоило появиться этой длинноволосой обезьяне... неверный...»

— Они довольно хорошо поладили, правда? — голос юноши вывел его из транса.

Чимин с улыбкой смотрел внимательно на Алваро.

— Не волнуйтесь, господин Толледо, — продолжил Чимин, — Мой брат хороший человек, он достоин доверия. Вам не нужно беспокоиться о своем друге. Да, и как я вижу, господину Бокели хорошо рядом с Кёнсун~и...

Чимин чуть не прыснул от смеха, увидев как задергался левый глаз графа. О! Юноша сразу все понял, в отличии от самого Алваро — это ревность! Чимин видел ее сотню раз — в разных обличьях и настроениях. И сейчас перед ним тихая нарастающая ревность, что непременно выльется в бурю не позднее этого вечера. И юноша был убежден, что это взаимная ревность, вспоминая грустный взгляд Маттео, и его волнение еще в театре.

Алваро оторвал взгляд от друга, направив на юношу. Они долго смотрели друг на друга, и каждый из них начинает понимать — не то... не он... не с ним! Чимин снова улыбается мягко, успокаивающе, даже одобряюще. Алваро смотрел ему прямо в глаза, когда спросил неожиданно, даже для самого себя:

— Это кольцо с изумрудом... кто подарил его тебе, Чимин?

Юноша отвел глаза, немного вздрогнув, но потом посмотрел открыто:

— Мужчина, которого больше нет в моей жизни...

— На родине моей матери, в далекой Аравии, до сих пор есть традиция — мужчина при заключении брака одевает кольцо именно на большой палец. Это очень древний обычай. Тот мужчина... который подарил его, подобрал специально?

— Да. — после некоторой паузы ответил юноша. Он сам от себя не ожидал, что воспоминание о Дино, откликнется грустью в его сердце.

— Значит, он обручил тебя, Чимин. Умышленно ли он ввел тебя в заблуждение или нет, не знаю. Не думаю, чтобы ты знал значение этого символа...

Чимин нахмурился еще сильнее, настроение от чудесной прогулки стремительно падало. Алваро понял, что затронул неприятную или болезненную для юноши тему.

— Прости меня, ми маравиллосо анхело. Я не хотел омрачать тебя. Я затронул неприятные для тебя воспоминания. Прости, ми буено, улыбнись, прошу... Твое дивное личико еще прекраснее, когда ты улыбаешься.

— Господин Толледо, я отвечу Вам, чтобы Вы поняли. Тот мужчина... он был князем у меня на родине. И мне было всего шестнадцать, когда он подарил это кольцо. В прощальном письме он написал, что действительно кольцо должно было стать символом нашего союза, но теперь это символ моей судьбы... И, если хотите, то — да, я обручен... со своей судьбой, которой я покоряюсь и принимаю. И раз мы заговорили об этом, то я скажу Вам. — юноша ненадолго прервал свою взволнованную речь и, успокоившись, продолжил — Не Вы моя судьба, Алваро... Простите меня... но я так чувствую. И, думаю, Вы тоже чувствуете это. Мы можем быть хорошими друзьями... и... мне жаль. Простите...

Алваро затих. Он все понял и принял:

— Мне тоже жаль, ми анхело... Но, снова прошу, улыбнись! Забудь, что я все здесь наговорил, ми терно (мой нежный). Если ты действительно хочешь, чтобы я стал твоим другом, я буду им, Чимин.

Юноша заметно выдохнув, слабо улыбнулся.

— И на правах нового друга, позволь мне кое-что преподнести тебе в подарок. — продолжил граф, отвязывая от ремня бархатный мешочек. Перед Чимином разложился невероятной красоты браслет: десятки тонких нитей из золотистого цитрина, как крохотные звезды на ниточке, аккуратными цепями были собраны в массивное кольцо, скрепляющиеся значительной квадратной застежкой. Прозрачные камни сверкали как солнце, теплым золотым светом. Алваро перекатывал их меж пальцев, приводя юношу в восторг от их сияния. Мужчина обхватывает запястье юноши и наклоняется, оставляя нежный поцелуй. Медленно застегивает браслет на руке юноши, не сводя с него глаз. Потом снова целует ладонь, трепетно обхватывая ладошку юноши обеими руками.

— Красивый... — тихо шепчет Чимин, правда он не уточнил — мужчина или браслет — Благодарю Вас, мой друг!

Они оба улыбались друг другу, и обоим было жаль, что ничего не получится...

Судьба странная женщина — сводит две судьбы, казалось бы идеально подходящие друг другу, сплетает их жизни событиями, улыбками, волнениями... а нет главного — трепета сердца, что в унисон, вместе, рядом, навсегда... Они прощаются глазами, каждый желая друг другу истинного счастья. И все же... им жаль...

К ним подошли Кёнсу и Маттео, причем последний перевязывал платком ладонь, сквозь которую просачивались капли крови.

— Тэо, куе паса? Ту ластимос? (Что произошло. Ты поранился)

— Ох! Господин Бокели, что с Вами?

— Ничего. Все в порядке. Просто царапина. — сухо ответил мужчина, не глядя им в лицо.

Маттео не будет им рассказывать, как глазами пожирал их в тот момент, когда его любимый целовал руку другого; как сердце его умирало от картины улыбающихся друг другу влюбленных; как слишком сильно обхватил флагшток на шлюпке, впившись до крови ладонью в металл, видя как Алваро застегивает браслет на запястье юноши. И этот подарок, что сияет ярче солнца на руке Чимина, слепит его, выбивает весь воздух из легких, заставляет сжаться бедное сердце в муках. Боже! Как же он любит! Ни к одной девушке он не ревновал, как к этому юноше. Ни одно любовное увлечение Алваро не делало так больно, как это. И, наблюдая за мило щебечущим юношей, уплетающим сладкую малину, Маттео принимает решение уехать — из гостиницы, из Монпелье, из Франции... из жизни Алваро. Вдруг, Маттео чувствует аромат ягод близко, и видит протянутую ложку с малиной у своего лица.

— Ты поранился, Маттео, и наверное, не сможешь держать ложку. Попробуй ягоды. Очень вкусные. — улыбка Кёнсу широкая и искренняя и Маттео тоже, невольно улыбается, раскрывая рот для угощения и проглатывая ягоды. Оба они одновременно смеются, но их отвлекает звон металла — Алваро с грохотом стукнул уронил ложку, и взглядом сверлит друга:

— Куе ту пермитес, Тэо? Куе тепо де джегос де апариамиенто (что ты себе позволяешь? что за брачные игры)

Маттео чуть не подавился ягодами. Он моментально побледнел, а холодом его синих глаз можно было заморозить все вокруг.

— Ту пуедес перо, йо, но пуедо? (тебе можно, мне нельзя)

— Хаблемос ин каза (дома поговорим)

Алваро вскакивает и отходит от стола, показывая этим, что прогулка подошла к концу. Он ожидал Чимина у его лошади, чтобы помочь ему оседлать его. Но юноша отказался:

— Я поеду с братом, Алваро. Не уверен, что осилю обратную дорогу. — смеялся он, цепляясь за Кёнсу. Граф не возразил ни словом, и всю дорогу угрюмо молчал, изредка перебрасываясь по испански с Маттео. Не этого он ожидал от «свидания». Каким-то невообразимым образом он легко принял тот факт, что с Чимином они не будут вместе, но предательство Маттео казалось смертельным. И гнев мужчины должен был выплеснуться...

Чимин, полностью расслабившись и откинувшись на широкую грудь Кёнсу, был невероятно доволен проведенным днем. Как давно он не чувствовал такого покоя, такой легкой эйфории от понимания, что все хорошо, что все в порядке... Лишь когда они прощались с мужчинами, бросив один взгляд на Маттео, юноша понял, что не помешало бы и его слегка подтолкнуть. Но это потом...

А сейчас — он, его брат и его лучший друг — вместе, в саду при свете фонарей, за бокалом прекрасного вина, делясь друг с другом воспоминаниями и теплотой сердец. И было так уютно им вместе, что все трое, пьяные, прямо в одежде, завалились спать на широкой кровати Тэхёна.

────༺༻────

Маттео уложил свои вещи. Вечерний экипаж должен его увезти в Париж, а дальше прочь из жизни Алваро. Больно так, что дышать трудно, а в груди пустота, ибо сердца больше нет — оно вчера сгорело под словами-ударами от любимого. Слез больше нет — он выплакал их за эту долгую черную ночь. Нет ни сил, ни терпения... Мужчина растерянно оглянулся вокруг, и все-таки опустился в кресло. В комнату вошли — мужчина почувствовал это спиной, и весь сжался в ожидании новой боли. Но перед ним встал тот, кого он ожидал увидеть меньше всего

— Маттео? — тихий голос Чимина прозвучал осторожно — Добрый вечер, Маттео. Могу ли я Вас так называть — по имени?

— Не думаю, что вечер такой уж добрый. — ломающимся голосом, безжизненно приветствовал его мужчина — Алваро здесь нет. Он ушел еще утром.

— Я пришел к Вам, Маттео. — еще тише сказал Чимин, подходя ближе.

Маттео поднял на него свое лицо. Юноша аж охнул от увиденного — столько боли было на посеревшем лице, столько отчаяния в безжизненных глазах — вся его безвольно откинутая в кресле фигура, как крик безнадежности.

— Полюбоваться, как выглядит сломанный человек? Так смотрите внимательно и быстрее, потому что я скоро уезжаю. Вы оба будете свободны от меня...

— Он обидел Вас, Маттео? Что он Вам сказал?..

Мужчина усмехнулся горько, отвернув вновь наполнившиеся влагой глаза:

— Все!.. Он прекрасно рассказал, кто я такой в его глазах, и кем я являюсь на самом деле... Я не хочу об этом говорить. — решительно встал мужчина — Мне пора. Прощайте!..

— Нет!.. Умоляю Вас, не уезжайте! Заклинаю не делать этого! Это будет очень большой ошибкой, уверяю Вас!

— Ошибкой будет если я останусь. Ошибкой было приехать сюда. Все было ошибкой... мои чувства, мои надежды, мои глупые мечты... ошибка...

— Ради всего святого, что у Вас есть, Маттео, заклинаю... останьтесь... на одну только эту ночь... прошу! А завтра уедете... если захотите. Прошу... — тихо умоляя закончил свою пылкую речь юноша.

Маттео смотрит внимательно, непонимающе:

— Зачем Вам все это, Чимин? Чего Вы хотите добиться?

— Я знаю, что значит потерять друга навсегда. Больше никогда не видеть его, не слышать его голоса, не чувствовать теплоты его сердца, просто не знать, что с ним все в порядке! Мы оба жестоко пострадали от своей же глупости, от своей ревности, от собственного нетерпения сердца. Вы с Алваро делаете то же самое. Если Вы сейчас уедете — потеряете его! — голос юноши полон боли и отчаяния и глаза блестят от проступившей влаги.

Он в сердцах хватает руки мужчины, сжимая их:

— Поговорите друг с другом. Уверен, Вам есть, что сказать ему. Думаю, Вы не сказали ему главного — Вы не сказали, что любите его!

Маттео вскидывает пораженно свой синий взгляд на юношу:

— Что-о?..

Чимин улыбается мягко:

— Вы оба так очевидны перед всеми. Не заметить вашу любовь невозможно. Только вы сами не замечаете этого, или не признаетесь сами себе, что любите! Любите же?!

Маттео закрывает лицо ладонями и глухо шепчет:

— Люблю... — и слезы бриллиантовым потоком льются по бледному лицу. Он всхлипывает, сотрясаясь в рыдании. Чимин обнимает его мягко:

— Не уезжай, Маттео. Он вернется... прошу подожди — и усаживает плачущего мужчину в кресло, плавно надавив ему на плечи.

Мужчина смог только кивнуть согласно в ответ и Чимин выбегает из комнаты. Внизу гостиницы его ждали Кёнсу и Тэхён.

Маттео остался сидеть в сгущающихся сумерках один. Он не зажигал свечей, позволяя темноте поглотить все вокруг, и тихо сидел в кресле прижав колени к груди.

Впервые в жизни он произнес вслух, что любит! В голове набатом стучало, что и у Алваро есть чувства к нему. Возможно ли? О, если бы...

Он был поглощен своими мыслями, и даже не подозревал, что юноша вместе с друзьями носится по городу, разыскивая ревнивого графа. Что нашел его, спрятавшимся в углу комнаты наверху таверны, с пустой бутылкой из-под вина. Маттео не узнает никогда, что же такого ему сказал Чимин, отчего мужчина зарыдал как ребенок и трясущимися руками обнял юношу. Не узнает, как Алваро разрывал ногтями собственную грудь от отчаяния и ненависти к самому себе — ведь любимый его не простит никогда! Не услышит, что же такого прошептал ему на ухо юноша, от чего мужчина подскочил с горящими глазами, выбегая из комнаты и утягивая за собой юношу.

Единственное, что услышало его несчастное влюбленное сердце — это переливы гитары за окном. Мужчина непонимающе всматривается в темноту, а затем он слышит голос — глубокий взволнованный голос любимого, что пел признание в любви, там за окном. На негнущихся ногах Маттео подходит к окну, рывком распахивая его — и не верит своим глазам! Алваро поет для него, внизу, на улице, и у него за спиной чуть ли не целый оркестр в окружении золотистого света фонарей.

Что чувствует сердце, когда любовь становится возможной? Что происходит в нём когда понимаешь, что вот она — рядом, лишь руку протяни? Как не сойти с ума от счастья, слишком сильно нахлынувшего на тебя? Как сердце перенесет эту сладкую боль? Каждое слово любимого — исцеление, воскрешение, перерождение...

Алваро не прячет своих слез, он плачет... но голос его нежен и полон отчаяния, полон мольбы... Маттео рыдает не скрываясь, лишь раз закрыл лицо руками, но больше не отрывал взгляда от любимого. А затем губы стали повторять слова за Алваро, тихо напевая вместе с ним.

*Carlos Rivera — Te Esperaba

«Я ждал тебя

Всеми силами я молил о тебе Вселенную

Я писал тебе стихи

А потом отпускал их в свободный полёт.

Я молил о тебе.

Я мечтал о тебе

Я тебя ещё не знал, но уже любил.

Мои объятия взывали к тебе,

Когда пустела твоя половина кровати,

Я мечтал о тебе.

Шестое чувство мне шептало

Каждый день, что ты посмотришь на меня,

Что ты придёшь.

Я остался безоружен

Перед сиянием твоей души.

Да, я тот самый, кто всегда тебя ждал

Я могу признать, что у меня никогда не было сомнений,

Пусть это и казалось когда-то безумием.

Да, я бережно хранил твоё место в моём сердце

А теперь, когда ты рядом со мной,

Я вижу, как любовь обрела твоё лицо.

И я тебя нашёл.»

Музыканты еще играли нежную мелодию, когда Алваро подбежал к зданию, и стал лезть на стену в буквальном смысле, цепляясь за балки и карнизы. Вокруг стояли люди, случайные прохожие, заинтересованные происходящим, завороженные серенадой и умиленные сценой любви. Но все дружно заохали, когда мужчина стал подниматься по стене, опасаясь, что он свалится на землю. Но мужчина ни разу не сорвался, не оступился. Он поднимался на стену, как на пик высокой горы, где его ждала его мечта, его любовь. И наградой за его храбрость был поцелуй — самый долгожданный поцелуй в мире!

— Я люблю тебя, Тэо! Я люблю тебя! — первые слова, что отчаянно прошептал мужчина, оторвавшись от его губ. И он снова впивается в них, не дав ответить любимому. Но для них двоих все очевидно — нет убедительнее взгляда, что смотрит прямо в сердце, нет слаще губ, что не хотят оторваться друг от друга, нет нежнее рук, что бесконечно ласкают друг друга.

Алваро смотрит на белоснежную постель, переводя нерешительный взгляд на любимого, и нежный взгляд и робкая улыбка, как согласие. Они медленно раздевали друг друга, касаясь горячей кожи кончиками пальцев, срывая тихие стоны, покрываясь мурашками от одного только взгляда любимого. Долго просто смотрели друг на друга, слушая взволнованный стук сердец, переплетая пальцы, притягиваясь все ближе и ближе. И когда, наконец, их тела столкнулись, а возбуждение Алваро коснулось горящей плоти Маттео, неудержимый сладкий стон сорвался с их губ, что снова потянулись друг к другу.

Они целовались нежно, страстно... терлись телами друг о друга, изнывая от желания слиться воедино, стать частью друг друга, ощутить в себе пульсацию другого. Но ни один, ни другой не знали, как сделать это правильно, и только мысль о том, что он может сделать больно любимому, останавливала Алваро от решительного шага обладания. В ту ночь он довел любимого и себя до эйфории рукой, соединив в ладони их ноющие члены, сильно сжимая и нежно лаская. Они плавно толкались друг к другу, каждый раз соприкасаясь пылающими бедрами. Алваро нависал над дрожащим от экстаза телом любимого, не смея глаз оторвать от искаженного нежной страстью лица, от раскрытых в тихом стоне губ, от прилипших ко лбу колечек черных волос. А когда секундами позднее, его самого накрыла эйфория, он почувствовал как впились в его губы страстно, делая наслаждение практически невыносимым.

Он готов был ласкать любимого всю ночь, но Маттео быстро утомился, обмякнув в его руках — он впервые в жизни испытал оргазм, и это стало для него потрясением. Алваро бережно уложил его голову на подушку, но немного пришедший в себя Маттео выбрал грудь любимого вместо нее.

— Я давно люблю тебя, Алваро... О, как же давно я люблю тебя! — сколько невысказанного отчаяния в этих словах, сколько боли и счастья одновременно. Только небеса знают всю глубину его любви, всю нежность его чувства! Он растекается по крепкой груди любимого, трепетно обхватывает предплечья, целует прямо в сердце и слово в слово повторяет свое первое признание, когда бессознательный Алваро лежал в его постели. Он лежит на его груди, и не видит лица мужчины — как расширяются его глаза, как застывают губы на выдохе...

— Так это был не сон?! Тогда... много лет назад... когда я проснулся в твоей постели, но тебя рядом не было. Не сон ведь? Я помню эти слова, помню объятия и поцелуи... Маттео, любимый мой — уже тогда я был влюблен в тебя безумно, милый мой!

Он обхватывает прекрасное лицо мужчины, утопая в синеве дивных глаз, что расширены от шока.

— Столько лет... столько лет, Алваро! Когда мы могли быть так счастливы!

— У нас целая жизнь впереди, любимый! Мы будем счастливы как никто на земле! У нас с тобой столько сладких ночей будет, ангел мой! Мы будем любить друг друга вечно!

Они снова целуются упоительно и страстно, сплетаясь языками и телами, вновь доводя друг друга до безумства, когда только хриплый шепот и стоны как божественная музыка, когда влага по телу и огонь в глазах.

Скоро рассвет... Маттео уснул, обессилев от страстной любви, раскинув руки над головой. Его черные кудри рассыпались на подушке, черты лица мягко расслаблены, алые губы слегка приоткрыты, гладкая, безволосая грудь мерно вздымалась и опускалась.

Алваро любуется телом мужчины, изгибами бедер, нежной кожей мягкого живота, выпирающими ключицами, что теперь усыпаны засосами, острыми плечами, на которых легкие следы его зубов. Он довольно ухмыляется, еще раз взглянув на «дело своих рук». И совсем невесомо, чтобы не разбудить любимого, касается его щеки губами...

Скоро рассвет... Алваро уходит, оставляя любимого одного. Уходит, хотя все его существо кричит требуя остаться, прижаться, впиться... умирает от желания встреть этот первый их рассвет сжимая его в объятиях, а после — разбудить нежным поцелуем. Но он уходит... Сможет ли он попросить прощения за то, что оставил его одного в то утро. Будет ли у него возможность, вновь прижаться к сладким губам. Позволит ли судьба, снова увидеть его бархатную синеву глаз, почувствовать его счастливо бьющееся сердце рядом... Он уходит.

Внизу мужчину ждет преданный слуга. В его руках шпага... Слуга помнит, когда они так же вместе уходили в предрассветный час. Но тогда у них в руках были гитары, а не оружие...

*

Тэхён и Кёнсу уже стояли у кромки берега в бухте, скользя задумчивым взглядом по морской лазури. Чайки тревожным криком встречали розовеющую зарю, словно чувствуя беду, низко летали над водной гладью, и лапами врывались в рыхлый влажный песок — чьей же кровью он окрасится?..

— И все же... я требую до первой крови, господа! — Кёнсу до последнего пытался отговорить мужчин от смертельного исхода.

— Невозможно! — сразу же воскликнул Тэхён. Он был настроен решительно — раз и навсегда убрать испанца из жизни Чимина.

— Невозможно... — не сразу и не столь решительно ответил Алваро. Он не жалел о том, что вызвал юношу на дуэль... жалел лишь о том, что дуэль именно сейчас — когда любовь всей жизни рядом, когда счастье невозможно близко.

Алваро заметил вдали, у каменистой тропки, двух мужчин, и догадывался, что это, скорее всего врач и прислуга для помощи. Он ухмыльнулся — что успеет сделать врач, когда одному из них проткнут сердце — констатировать смерть?

— К барьеру, господа!

Быть распорядителем дуэли выпало его слуге — Федерико. Он попросил дуэлянтов вытянуть руку перед собой, проверяя на вменяемость.

— Ваши шпаги, атансьён вупле... У господина Кима классик с граненым клинком... У господина Толледо эспадрон с рубящим краем... Длина девяносто и девяносто семь дюймов соответственно. Господин Шин — свидетельствуете?

— Да, свидетельствую...

— Вупле, господа. Два шага назад... шпаги к груди... свободную руку за спину... Напоминаю — запрещены фенденте и тондо{?}[запрещённые удары в области шеи]. К бою!

Немыслимая атака Тэхёна заставляет Алваро выйти из стойки и сделать шаг назад.

— Мандритти, Алваро!

Тут же выпад с левого бока от Толледо, разрезает рубашку юноши. Техен не оставил это без ответа — выпад с нижней позиции шпагой вверх протыкает левую голень испанца. Оба меняют стойки. Первые капли алой крови на одежде дуэлянтов, и снова атака Тэхёна.

Теперь Алваро отражает его блоком ребра шпаги, отбрасывая оружие вверх, открывая незащищенную грудь юноши. Моментальный удар испанца — клинок скользит по кости ребра, разрывая плоть.

— Ридоппио! Господа, основной удар нанесен, я свидетельствую. — голос Федерико среди хрипа раненных мужчин, звучит слишком холодно — Мы можем остановить дуэль!

— Нет! Не сметь! Продолжаем!.. — крик Тэхёна не терпит возражений. — Кёнсу... ремни...

Тут же мужчина перевязывает грудь юноши широким кожаной лентой, как ремнем.

— Атансьён, господа, к бою!

На этот раз Тэхён медлит, смотрит пронизывающе. Они меняют позиции, медленно обходя по диагонали друг друга, не спуская глаз с противника. Тэхёну очень больно, он не может вздохнуть глубоко, не может разворачивать туловище, но он крепко держит оружие и решимости ему не занимать.

Алваро чувствует, как теплая липкая кровь из голени, затекает в сапоги, и опираться на эту ногу практически невозможно, но он твердо стоит в стойке потому что... по-другому нельзя... он должен вернуться к нему... живым.

— Пунта роверсо, Алваро. — и оба — и господин и слуга улыбаются.

— Атакуй, Ким! Чего ждешь? — усмехается испанец.

— Предоставляю тебе эту возможность, проклятый конкистадор. — тоже усмехается юноша.

Взгляд Алваро темнеет, улыбка исчезает с лица, и видно, как он стискивает зубы.

— Сам напросился...

Резкий выпад с нижней позиции, клинком вверх и левый бок юноши мгновенно окрашивается красным. Но, присевший на согнутые колени Алваро, не заметил как сверху летит сверкнувший от луча солнца клинок, разрубая его правое плечо и заставляя его вскрикнуть от боли. Если бы клинок шпаги был заточен, а не граненный, Алваро попрощался бы с рукой. Но оружие не вошло глубоко в плоть, а рвано рассекло кожу.

Оба дуэлянта падают на песок, хрипя и зажимая раны. Секунданты застыли — означает ли это конец дуэли?

— Господа? Тонди — одновременный удар, свидетельствую. — голос Федерико насторожен и глух — Я настаиваю на завершении дуэли...

Техен поднимается первым, опираясь на воткнутую во влажный песок шпагу.

— Нет... Вставай, Толледо. Одного из нас унесут отсюда на руках...

— Так выясним кого. — хрипит Алваро. Половина его туловища вся в крови. С пальцев, что жмут рану, капает кровь на песок. Его смуглое загорелое лицо вмиг стало мертвецки бледным, даже губы обескровлены. — Федерико, аюдо (помоги)

Он опирается на него, ибо нет сил встать, но все же твердо встает в позицию.

— Атансьён... господа, ... к бою — голос Федерико дрожит, в страхе, что его господин не устоит.

Кёнсу застыл каменной статуей. Холод пробегает по его позвоночнику, от ужаса, что, возможно, видит Тэхёна живым последние мгновения... Он, как будто, видит всю картину происходящую вокруг него в замедленном действии. Вот медленно поднимается рука испанца вверх, наклоняя острие шпаги вниз к груди юноши, и медленно вытягивается струною в выпаде. Так же медленно шпага Тэхёна тянется вперед, сверкая розовым светом от рассветного солнца. Видит, как юноша медленно присаживается прогибая колено левой ноги и так же медленно вытягивая в сторону правую ногу. О-о, как же все тянется... последние мгновения вообще замирают. Он видит каждую миллисекунду последнего удара, видит как клинки разрывают воздух, как птица застыла в полете, как волна замерла в своей ряби... и как гром среди этого жуткого безмолвия

— Алва-аро!..

... и прежде чем мужчина почувствовал холод металла в груди, он почувствовал тепло любви, что мгновенно разлилось по венам от любимого голоса. Уже падая, Алваро видел как бежит к нему его Тэо, слышал душераздирающий крик его ангела, почувствовал, как слезы обожгли его лицо... а дальше — темнота...

────༺༻────

Как вымолить у Судьбы прощение? Как молить ее простить тебя — за трусость, за малодушие, за неблагодарность? Как?.. Что сделать, чтобы уверить Ее — такого подарка, что был от Нее не делал никто — ни бог, ни дьявол!

Он был трусом, жалким трусом, неблагодарным... Он не принял свою судьбу, всеми силами отталкивая ее, пытаясь не смотреть, не слышать, не чувствовать ее. Он поплатился за свое малодушие. Он наказан. И все же... он просит прощения... стоя на коленях... захлебываясь в слезах. Умоляет тихой молитвой, просит горячей слезой не забирать Ее подарка... оставить ему его. Уверяет, что примет все — любое наказание, любое испытание — только не забирать ЕГО!

Маттео не вставал с колен всю ночь. Как он пережил этот кошмарный день, он не помнит. Мужчина упал в обморок, когда увидел, как замертво падает его любимый. Опомнился уже в доме, рядом с ним сидел бледный и заплаканный Чимин.

— Где он? — еле разлепляя губы, прошептал Маттео. Чимин снова плачет, указывая на дверь. — Дуэль была из-за тебя? — абсолютно безжизненный голос мужчины отдавал замогильным холодом.

Чимин не может ничего ответить, лишь кивает согласно головой, еще больше заливаясь слезами.

— Я не знал... я думал они помирились... я бы не допустил. — наконец заговорил юноша — Я не знал! — и его плачь переходит в рыдания.

Маттео больше ничего не хочет слышать, он встает решительно, распахивая дверь, входит в жарко натопленную комнату. Его любимый лежит мертвенно-бледный, и лишь еле уловимо вздымающаяся грудь, говорит о том, что Алваро все еще жив.

— Врач сказал... если он переживет эту ночь... он должен пережить эту ночь. Врач сказал молиться — сквозь рыдания шептал Чимин.

Юноша видит, как упал на колени Маттео, как полз к любимому не поднимаясь с колен, как уткнулся лицом в раскрытую ладонь мужчины, и как первые тихие слезы потекли по бледному лицу.

Сердце Чимина разрывалось. Он буквально умирал от беспокойства — в противоположных комнатах лежали двое мужчин, что многое значили для него. Раны Тэхёна более чем серьезны, жизнь Алваро на волоске. Он чувствовал себя ужасно виноватым, готов был рвать на себе волосы от отчаяния, смотрел на двери, что вели в разные комнаты и сердце разрывалось — к кому идти? Лишь когда Маттео ушел к графу, Чимин вздохнул тяжело, и вошел к Тэхёну.

Он сразу лег на кровать рядом с ним, мягко обхватив пальцами его ладонь:

— Тэхён~и?.. Глупый Тэхён~и... зачем ты так? Зачем все это? Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится? Ты даже не подумал обо мне. Это все ваша гордость, ваше нетерпение. — тихо шептал юноша, не подозревая, что Тэхён в сознании и прекрасно его слышит.

— Это моя любовь к тебе, Чимин~и... — хриплый голос раненного звучит в ответ. Чимин изумленно приподнимается над ним. — Я люблю тебя самой искренней и глубокой любовью. Так люблю, что готов оберегать и защищать тебя от всего и вся, пока я жив. Так люблю, что не мыслю рядом с тобой никого...

— Тэхён?.. — юноша в шоке отодвигается от друга — Не надо... не смей...

— Не волнуйся, ангел мой. Это не то, о чем ты подумал... — Тэхён затих, прикрыв глаза, от раны в груди он не мог долго разговаривать — Чимин, не уходи от меня...

Юноша нерешительно ложится обратно, длинные пальцы Тэхёна тут же обхватывают его пальчики.

— Я долго думал, что же это за любовь такая... — Тэхён слабо усмехается — Знаешь... я тот еще эгоист. И собственник я неслабый. Могу любить так, что делаю больно любимому... делал больно тебе. — чем больше говорил юноша, тем тише становился его голос. — Не мог понять, когда мои глаза перестают видеть в тебе друга, и смотрят как на возлюбленного. Не мог ощутить границы моих чувств. — снова Тэхён затихает, он чувствует как легко сжали его пальцы одобряюще и смотрят тепло. — Знаешь, мой ангел, каково это — понимать, что жить не можешь без этого человека. Умираешь от желания видеть его каждый день, слышать его голос, обнимать тепло... И в тоже время не ощущаешь влечения, не горишь от желания обладать...

— Тэхён?.. — только и смог прошептать растерянный юноша.

— Я напугал тебя, Чимин~и? Представь как я был напуган, своими непонятными чувствами. — усмехается Тэхён, чуть морщась от боли — Наверное... надо поблагодарить этого конкистадора... Алваро, ... надо было поблагодарить. — вздох юноши раздался в тишине.

— Он жив, Тэхён~и! Надеюсь, что Алваро переживет эту ночь...

На лице Тэхёна не отобразилось ни облегчения, ни досады — ему действительно было все равно:

— Пусть живет... — все-таки выдохнул юноша — мне кажется, я вмешался во что-то... очень не вовремя. Я видел Бокели... так, что... пусть живет. Но его больше никогда не будет в твоей жизни. — зло шипит он, смотря на Чимина — Я добьюсь чтобы его выслали из страны...

— Всевышний!.. О чем ты думаешь, Тэхён? Разве сейчас это важно? — взволнованно шепчет Чимин, и невысохшие слёзы снова выступают на глазах.

— Ты прав... это абсолютно не важно. Важен лишь ты, Чимин! Я клянусь тебе — когда ты найдешь своего человека... когда полюбишь сильно... я лично за руки отведу тебя к нему, и со спокойным сердцем вручу тебя ему! А пока... прости меня, но я по-другому не могу!..

— Тэхён~и!.. — юноша уже тихо рыдает — Ты самый лучший друг, что есть на земле!.. Я люблю тебя! Я счастлив, что ты есть у меня!

Вложив последние остатки сил, Тэхён поднимает руку, и утирает слезы юноши.

— Не плачь, мой дорогой... все будет хорошо, вот увидишь...

Тихо вошел Кёнсу. Взглядом полным радости посмотрел на них:

— Алваро пришел в себя... все хорошо!..

Чимин подскочил, намереваясь побежать к очнувшемуся мужчине, но брат остановил его, мягко обняв за плечи:

— Не надо, Чимин~и. Им сейчас никто не нужен...

*

В комнате жарко. Камин пылает огнем вовсю — так надо. Но еще сильнее пылает несчастное сердце мужчины, горит в адском огне, рассыпается золой и пеплом, тлеющие угли разносит по венам. Огонь горит и в его глазах: он знает — если в следующую секунду он не услышит еле уловимое дыхание любимого, то последнее, что почувствует его сердце — это острие клинка.

Маттео не может припасть к губам любимого — боится лишить его хоть крохотного глотка воздуха. Не может прижаться — умирая от страха растревожить его рану. Все, что он может — обнять ладонями его руку, осыпать поцелуями его пальцы. Обида, от того, что сразу после их сладкой ночи любви, он ушел, и дрался на дуэли из-за другого — прошла мгновенно — стоило только увидеть бездыханное тело любимого. И Маттео во всем винил только себя — это он во всем виноват. Если бы он в свое время решился, если бы только осмелился... принял бы свою любовь — ничего бы этого не произошло!.. И теперь ему остается только молить Судьбу... и просить прощения у любимого.

— Прости меня... прости меня, мой самый нежный, мой любимый. Я виновен во всех твоих мучениях. Я не решился сказать заветного слова, не осмелился любить тебя... прости. Останься со мной, любовь моя, не покидай... не оставляй... молю — будь со мной. Люби кого хочешь, дари подарки кому захочешь, обнимай и целуй, только живи! Дыши... просто дыши на этом свете — и я буду счастлив! Что мне сделать, чтобы ты услышал меня, любимый мой.

— Поцелуй... поцелуй меня, — хриплый, еле слышный шепот сверху заставляет мужчину вздрогнуть.

Маттео вскакивает, бросается с криком к груди мужчины, но одергивает себя, вспоминая об окровавленных бинтах. Ноги, что всю ночь стояли на коленях, сводит судорогой, и он снова падает. Но мужчина цепляется за край постели, снова поднимаясь, и тихие рыдания сотрясают его.

— Иди ко мне, любовь моя, — Алваро протягивает пальцы к нему, это единственное усилие, на которое он способен.

Маттео ложится рядом с ним. Они смотрят друг на друга, не веря до конца, что судьба им дала еще один шанс.

— Поцелуй... я хочу твой поцелуй, Тэо, — снова хрипит мужчина.

— Умоляю, не разговаривай... молчи... тебе нельзя.

— Заткнусь, когда поцелуешь, — слабая улыбка коснулась губ Алваро.

И кто такой Маттео, чтобы отказывать своей любви. Он целует его — мягко и влажно, заставляя обескровленные губы Алваро снова налиться алым цветом.

— Я люблю тебя, Тэо... и только тебя!..

Маттео плачет в голос:

— Ты обещал заткнутся, — смеётся он сквозь слёзы.

Новый рассвет как новое счастье... новый рассвет почти как новая жизнь. Новое счастье двух любящих, которое они пронесут до конца своей жизни!.. Новая жизнь, где они будут беречь друг друга. У них будет долгая, пусть и трудная, но безумно счастливая жизнь. Все сомнения, всё неверие отпадет, лишь только они возьмут друг друга за руку, лишь только посмотрят друг другу в глаза открыто, и простят друг другу все ошибки, сделанные от отчаяния.

Они уехали из Франции через месяц, как только Алваро окреп, к себе домой, в Альмеру. Тепло попрощавшись с юношами, они пожелали остаться добрыми друзьями с ними. Кёнсу и Маттео до конца своих жизней посылали друг другу письма, в которых сообщали о событиях в жизни близких. Тэхён, как и обещал, поблагодарил Алваро, за то, что благодаря ему, он сам смог разобраться в своих чувствах.

Чимин был счастлив за влюбленных, и на всю жизнь сохранил в памяти прекрасные моменты связанные с Алваро и Маттео. Но пришла пора проститься и с ними...

Юноша понимал — снова Судьба делает для него новый виток, подталкивает идти дальше. Она преподнесла ему очередной урок и заставила запомнить надолго, на всю жизнь — что значить родство душ, столь безумно граничащая с любовью, как легко в ней запутаться, принять одно за другое; что значит восхищение, которую принимаешь за любовь, когда сердце бьется сильно от внешнего совершенства, а не от душевной теплоты... Значит — главная встреча впереди... Когда же?.. Кто же?.. Ответь судьба... подскажи сердце... почувствуй душа...

*

Корабль, восхитительный в своей пышности парусов, стати высоченных мачт, изящность плавных линий, подплывал к пристани. Как и обещал Ким старший, корабль сопровождали два военных крейсера, на всем их пути по беспокойному Красному морю.

На пристани, в большом нетерпении, стояли пятеро близких и родных друг другу людей. Себастиан притаптывал на месте от нетерпения, Тания — спокойная и радостная, посмеивалась над нервозностью мужа и сына — Тэхён не отставал от отца в нетерпении.

Кёнсу волновался сильно — он не видел своего бога Ену три года — и теперь переживал, как он предстанет перед капитаном. Не разочаруется ли он в нем, сможет ли оправдать доверие Белого дракона? С тех пор, как Кёнсу узнал капитана Ким Намджуна — его образ, как пример истинного благородства, чести и мужества, всегда стоял перед глазами. А любовь его хёнов, которую он видел собственными глазами, не сравнится по силе и глубине ни с чем. О такой любви Кёнсу мог только мечтать!..

Чимин был так же взволнован, и сердце его билось сильно. Смутное чувство, что его хёны везут с собой что-то важное, судьбоносное, не покидало его. Конечно, они везут своего малыша — чем не важное событие. Но Чимин чувствовал всем своим существом — они скажут такое, от чего его судьба изменится... Глупо?.. Смешно?.. И все же...

Уже на семейном празднике, в честь прибытия, Намджун сообщил, что переходит на должность капитана в торговый дом Минов, и уезжает принимать судно в Брайтон. Этим он немало удивил присутствующих, но Джин расстроил их еще больше, сказав, что уплывает вместе с ним в Англию.

Все как то быстро закрутилось: одно событие последовало за другим, Чимин был втянут в водоворот празднеств. Сначала в Париже Себастиан устроил прием в честь внука — прекрасный, уютный праздник, без чужих завистливых глаз — лишь родные и близкие люди, каждый из которых понимал ценность семьи. Затем двадцативосьмилетие Сокджина. В тот день он был осыпан подарками и вниманием от близких. Свой главный «подарок» он держал на руках — своего сыночка, а глаза мужчины, сидящего напротив, обещали такую страстную ночь любви, что Джина весь вечер бросало в жар от огня ожидания.

Сокджин в своем «материнстве» был так прекрасен, что глаз невозможно было оторвать. Он был как благоухающая роза, в полном расцвете своей красоты. Его длинные волосы, густым гладким водопадом струились по спине. Глаза сияли темным орехом, в окружении пышных ресниц. Губы манили розовым блеском на лишенном загара лице, сводя с ума статного мужчину, что вился вокруг своего мужа, не в силах противостоять столь притягательной красоте. Он был такой тонкий, изящный, плавный, нежный...

Когда Чимин краем уха выхватил страстное «Мульхальми...», от зажавшего в темном углу комнаты собственного мужа Намджуна, память унесла его к событиям трехлетней давности, и безумно захотелось вновь ощутить теплый ветер в парусах, увидеть глубокую синеву океанской волны, и чтоб палуба ходила под ногами в плавном покачивании.

— Чимин~и... — Кёнсу тихо подошел со спины, обнимая за предплечья. — Намджун хочет взять меня помощником капитана на новый корабль. Он разговаривал со мной об этом. И я согласился... Чимин, ты поедешь со мной, домой, в Корею?

Глаза юноши распахиваются. Он резко оборачивается, хватая брата за руки, и выдыхает судорожно, от подступившей радости и волнения:

— Д-да!.. С огромным удовольствием! Я очень хочу домой, хочу увидеть океан... Кёнсун~и!

Они обнимаются. Чимин укладывает свою золотистую макушку на грудь брата. «Кёнсу так вырос, так возмужал! Какой же он у меня... сильный, взрослый...» и жмется сильнее.

В праздничной суматохе Тэхён тихо наблюдает за ними. Он немного пьян от шампанского, и мысли его тоже «немного пьяные».

С тех пор как он признался в своих двояких чувствах Чимину, он много думал — правильно ли он поступил, поддавшись слабости. Его раны до сих пор ныли, и шрам на груди как память о любви, ради которой он пошел практически на смерть. Он задавался вопросом раз за разом — что же все-таки это такое — дружба со жгучей ревностью — «Ни мне, ни тебе». Он усмехается сам себе. Да, он обещал Чимину, что сам отдаст его любимому человеку, когда придет время. Но, какой же человек ожидает самого Тэхёна? Кто он — способный обуздать его ревность, подчинить его эгоизм, вызвать в нем нежность, разжечь страсть, разбудить любовь...

Техен так ушел в свои мысли, что не заметил, как к нему подошли юноши. Он поднял пьяненькие глаза, немного ухмыляясь:

— Голубки проворковали и что-то решили? — он глубоко вдыхает и с оханием выдыхает разводя руками в стороны. — Могу предоставить мою кровать!.. Она самая широкая и мягкая в доме, — и кряхтит улыбаясь.

— Тэхён? Я прощу эту нелепость тебе, из-за того что ты пьян, — голос Кёнсу с нотками угрозы. — Чимин, я же говорил — сейчас не надо с ним говорить об этом.

— Надо, прямо сейчас, — юноша счастливо улыбался, смотря на друга, обхватывая его руки с бокалом. — Тэхён~и... поехали с нами! Поехали ко мне на родину, мой прекрасный друг! Я покажу тебе океан, покажу полнолуние в муссон, покажу закаты и рассветы! Мы поднимемся на самую высокую мачту, и ты узнаешь, что такое ветер в волосах и невесомость, когда сердце у горла от счастливого волнения! Поедем, Тэхён...

Тэхён замер от захватившего его пьяный рассудок картины, в исполнении этого дивного ангела. Честно, он никогда не плавал так далеко, и действительно не видел океан. Он был в смятении, и не мог пока ничего сообразить.

— Я же говорил, не надо сейчас с ним говорить. Завтра проспится, и решим... — Кёнсу уже оттаскивал юношу от него.

— Я согласен!.. Я поеду!.. Хочу океан, луну, закат и... что там еще?

Чимин смеется звонко, кидается в объятия Тэхёна, расплескивая содержимое бокала на них:

— Я счастлив... спасибо, Тэхён~и! Я все продумал. Пока хёны будут в Англии, мы сдадим экстерном экзамены, закончим обучение. У нас будет время подготовиться. У нас все получится... — щебечет юноша, утягивая друзей поближе к Киму старшему, с намерением сообщить о принятом решении сразу же.

Себастиан был полностью во власти внука, что почти засыпал у него на руках. Увидев шумную компанию немного шатающихся юношей, зашикал на них:

— Все потом!.. Все завтра!.. Я иду укладывать Субин~и!

Он кинул мимолетный взгляд на супругов, что все еще стояли воровато обнявшись в темном углу, и улыбнулся их счастью.

Вот так Судьба снова все решила. Сама же смотрит на них с улыбкой, оперевшись подбородком на кулачок.«Ты! — указывает она на Тэхёна, — Найдешь своего дьявола, что все твои страсти и страхи подчинит!» «Ты! — указывает она на Кёнсу, — встретишь своего ангела, что растопит все твои печали и нерешительность!» «А ты, мой самый любимый мальчик, получишь и дьявола и ангела в одном лице, что перевернет твою жизнь, что вывернет все твое существо, что будет сжимать и ласкать твое прекрасное сердечко, что сделает тебя... хотя, сам все узнаешь!». А потом она встает решительно, хлопает в ладоши «Пора!..»

*

Через неделю супруги Ким стояли на пристани в Брайтоне. Их встречал сам герцог. Неслыханная честь — герцог Эссекский стоит на пристани, в окружении помощников, прислуги и охраны.

Намджун был удивлен, но старался не показывать своего непонимания. Откуда он мог знать, что у Юнги чешутся ладони пожать руку капитана, что ноги его притоптывают от нетерпения подойти поближе, посмотреть в лицо, заглянуть в глаза. Он сам не понимает своей глубокой заинтересованности в капитане. Но его история любви оставила такое глубокое впечатление на сердце герцога, что Юнги понимал, именно такой человек должен быть рядом с ним — полный решимости и мужества, способный на сильные страсти, ибо Юнги сам не обладал ни одним из этих качеств. По крайней мере ему так казалось.

Он невольно заулыбался, увидев спускающегося по трапу капитана, и был удивлен его светлым волосам: «Откуда он родом, интересно? Узнать бы о нем побольше». И, как только он увидел, тихо спускающегося вслед за мужем высокого и невероятно красивого мужчину, с ребенком на руках, Юнги застыл пораженно — неужели это то о чем он подумал? И светлые волосы ребенка, навевали на мысль, что... просто невероятно!

— Ваша Светлость? — перед Юнги остановился высокий мужчина. Герцогу пришлось достаточно высоко поднимать голову, чтобы посмотреть в лицо капитана. Он улыбнулся широко, протягивая руку:

— Добро пожаловать, капитан Ким! Я рад нашей встрече. — Юнги твердо сжал протянутую в ответ руку.

— Благодарю, Ваша Светлость за радушие. Я так же взаимно рад.

Намджун замечает пристальный взгляд герцога, на стоящего в стороне своего мужа, что беспокойно прижимает к себе ребенка. Его Сокджин боязливый, с тех пор как Субин появился у них. Эта боязливость выражалась в недоверии к чужим людям — ему стало казаться, что его сына может обидеть каждый. Даже в окружении нянечки и гувернантки, он не расставался с ребенком, редко доверяя его прислуге.

— Ваша Светлость, позвольте представить — мой супруг Ким Сокджин. Джинн~и, подойди к нам. — успокаивающе тихо позвал он мужа.

Сокджин слегка поклонился:

— Ваша Светлость, рад знакомству. — все-таки настороженность в голосе Джина присутствовала.

— Меня зовут Мин Юнги, господин Ким. Если Вас не затруднит, отбросим церемонии. Прошу, обращайтесь ко мне просто имени. — Юнги искренне и широко улыбнулся — у Вас чудесный малыш!

— Это наш сын, Ким Субин. — голос капитана отдавал теплотой — Если позволите, господин Мин, я бы хотел разместить свою семью в гостинице, а потом присоединится к Вам в компании...

— К-какая гостиница, капитан Ким? Прошу Вас. Я бы хотел предложить вам погостить у меня в поместье, в Эссексе...

— Не думаю, что это будет удобно, Ваша Светлость, у нас маленький ребенок...

— У меня тоже... почти маленькие! Мой младший — Джинхо, наверное немногим старше, чем ваш Субин, ему четыре года. А моему старшему — Минхо — ему семь лет. Они будут играть вместе, в поместье есть парк, качели... что-то еще... — герцог заволновался, и немного растеряно смотрел на них — Прошу принять мое приглашение покорнейше!..

Супруги переглянулись взволнованно — как можно отказать герцогу? Джин прижал лопочущего и играющегося с собственными пальцами ребенка еще сильнее.

— Моя матушка, герцогиня Мин Соён, она будет очень рада. — Юнги использовал последний довод, чтобы склонить супругов принять приглашение — С тех пор как отца не стало, она одна занимается моими сыновьями. Думаю, Вам, господин Сокджин, будет о чем побеседовать с ней. Прошу вас принять приглашение. — еще раз просит герцог.

Это уже чересчур — дважды заставлять герцога просить. Сокджин мило улыбнулся и легко кивнул:

— Конечно, Ваша Светлость, мы с удовольствием погостим у Вас, и познакомимся с Вашей матушкой и сыновьями.

— Мы же вроде договорились — без церемоний. — так же зеркалит улыбку Юнги — Капитан Ким, предлагаю сразу проехать в поместье, чтобы вы разместились с наибольшими удобствами. А о делах мы можем поговорить позднее.

Когда они уже были в экипаже, проезжая обширные территории герцогства, Юнги сообщил, что первое отплытие уже через две недели:

— Через полтора месяца свадьба моего лучшего друга. Я отправляюсь на церемонию со своей семьей. — снова улыбается герцог. Почему-то рядом с Сокджином хотелось все время улыбаться. Мужчина был настолько красив, что Юнги не мог практически оторваться от любования им.

Он не хотел никоим образом оскорбить капитана, вызвать ревность. Его любование, было сродни восхищению совершенной красоты мраморной статуи или безупречного благоухающего цветка. Но Намджун был невозмутим, и не проявлял никакого недовольства.

Когда они достигли пределов дворца, Юнги велел ехать через парк, чтобы супруги увидели его красоту. Они действительно были впечатлены и великолепным парком и величественным дворцом, подъезжая по шуршащему гравию к парадному входу.

По широкой прихожей неслись двое мальчишек, но увидев, что отец не один, замерли, встав по струнке, вытянулись — как их учили их гувернеры. Юнги довольно протянул к ним руки, притягивая к себе, обхватив их темные головы и утыкая в свой живот. Мальчишки радостно завизжали, но все равно вели себя соответственно этикету, с почтением кланяясь отцу.

— Это мои сыновья. — с гордостью произносит герцог — Мин Минхо, наследный герцог Эссекский. — мальчик, разительно похожий на отца, учтиво поклонился. — Это мой младший, Мин Джинхо, граф Вестминский. — лучисто улыбающийся малыш чуть неуклюже поклонился, чем вызвал умиление у Сокджина. — А это капитан Ким Намджун, он повезет нас в Корею на корабле.

Минхо чуть не подавился воздухом от восторга:

— Н-настоящий капитан? Ох! Мое почтение, капитан. — и еще раз поклонился.

А Джинхо вовсю глазел на светловолосого малыша, что выглядывал из-за бедра Сокджина:

— Папа, это ангел? Там... — тихо прошептал он отцу, вцепившись ему в полы камзола, и заставляя слегка наклониться. Взрослые тихо рассмеялись.

— Это сын капитана Кима и его супруга Сокджина — Субин. — попытался познакомить их герцог, но светловолосый малыш ни в какую не захотел выходить к ним.

Герцогиня тепло поприветствовала гостей, оказав им радушный прием. Она не выказала никакого удивления или недовольства, когда его сын попросил ее разместить мужчин в одной спальне. Узнав, что они венчанные супруги, лишь прошептала: «Пути Господни неисповедимы. И не знаешь, что ждет тебя самого впереди...» — тепло посмотрев на сына.

Сокджину невероятно понравилось поместье. Две недели пролетели незаметно, в заботе о мальчиках, в неспешных беседах и небольших приемах между основных дел.

Намджун и Юнги практически все дни проводили в Брайтоне, готовясь к отплытию. Герцог предоставил капитану свободу в подборе команды. Он, как и говорил, назначил своим помощником Кёнсу. Так же к его команде присоединились некоторые матросы с из предыдущей команды. Намджун знал, что Альбрехт пошел на повышение, и теперь назначен капитаном на его место, и был рад за него.

В середине недели они получили письмо от господина Себастиана, где первые две страницы он ругал сына и зятя за то, что они так быстро лишили его общения с внуком. Поэтому он принял решение ехать с ними в Корею, с супругой, Тэхёном и Чимином. А поскольку юноши ожидали их в Марселе, то Ким старший с супругой отправятся из Монпелье, на судне капитана Тилля. И Себастиан просил подтвердить готовность герцога Эссекского присоединиться к ним в плавании, и уточнить маршрут. Намджун определил путь снова через Красное море, как самый короткий — с ними будут дети в плавании, и на них могло плохо отразится дальнее плавание.

Один день Юнги провел в Лондоне, готовя документы для путешествия. Он навестил Чарли, сообщив, что будет отсутствовать длительное время. Он страстно с ним «попрощался», вытрахав из него всю душу, но все же предложил юноше:

— Если захочешь прекратить отношения, то ты свободен. Можешь уехать на родину. У тебя будет достаточно средств, чтобы жить спокойно.

— Никогда, Юнги! — отозвался юноша, лениво лаская его обнаженную грудь — Я не хочу покидать тебя. Я уйду только когда ты меня бросишь сам. Но я надеюсь, что это не наступит никогда.

Юноша затих. Он не осмеливался озвучить свою просьбу, но безумно хотел:

— Возьми меня с собой, Юнги... — все-таки решился Чарли — Прошу, милый, возьми... — он нерешительно посмотрел на мужчину, приподняв голову с его груди.

— И как ты себе это представляешь? Со мной будут мои сыновья. Кем я им тебя представлю — корабельным художником? — смеется тихо Юнги. Но увидев грустный взгляд Чарли, затихает — Нет. И даже не думай...

— Прошу Юнги, хоть матросом на палубу... я очень хочу поехать с тобой. — молил юноша.

— Зачем тебе это? Ты думаешь, что будешь спать со мной в одной каюте? Или, что я буду целовать тебя на глазах у моих детей? Я и близко к себе тебя не подпущу на корабле.

— Я ни на что такое не претендую. Просто позволь полюбоваться океаном. Ведь я кроме пролива ничего не видел. Хочу посмотреть на чужую страну... — пытался схитрить Чарли: он мечтал и о каюте, и о поцелуях.

Юнги присел на постели, немного отодвинув юношу. Он не хотел его брать с собой, но все же...

— С нами поплывет еще один корабль из Франции. Любой твой промах, любое мое недовольство — и ты переберешься туда. У тебя день на сборы.

— Юнги-и!.. — юноша с визгом кидается на шею мужчины, осыпает поцелуями его лицо и грудь, и скоро начинает «благодарить» своего мужчину, сползая ниже между ног, так что герцог остался весьма доволен.

*

Кёнсу полностью подготовил новое судно к плаванию, на правах помощника капитана строил команду, проверял оснащение и продовольствие вплоть до последнего фунта сухарей. Это плавание для него было личным испытанием: на знание, на мастерство, на умение. И держать экзамен предстояло ему перед своим кумиром — Белым драконом Ену! Внешне он был как непоколебимая скала, ни один мускул не дрогнул перед новой командой, которую он строил крепкой рукой. Но внутри сердце трепыхалось от волнения — выдержит ли он, оправдает ли надежды? Он благодарил небеса за то, что рядом будет его ангел, его брат, один взгляд которого придавал сил и вселял уверенность.

В день отплытия с самого утра совершалась погрузка багажа, за которым строго следил Кёнсу. Он стоял на пирсе, когда подъехал гружёный экипаж, и из него вышел юноша в широком и длинном плаще, с закрытым капюшоном лицом. Слуги сразу выгрузили багаж, присоединяя его к основному грузу на корабле. Утро было туманным и немного промозглым, погода у Ла-Манша всегда была такой, и, юноша, кутался в плащ, пытаясь согреться. Он немного проследил за погрузкой, расплатился с возничим, и направился к трапу. Он поднял голову, оглядывая стоящих матросов, и юноша заметно притормозил. Его шаг стал более медленным, даже нерешительным. Он ступал тихо. Остановился перед Кёнсу, застыв статуей. Из-за накинутого капюшона, мужчина не мог рассмотреть лица стоявшего перед ним.

— Вы на корабль, господин? Могу я узнать кто Вы? — спросил помощник капитана.

Стоявший перед ним юноша поднимает бледные руки с тонкими, почти прозрачными пальцами, кончики которых слегка краснели то ли от холода, то ли от въевшейся краски. Он медленно стягивает капюшон с головы, позволяя увидеть свое бледное лицо, нежные голубые глаза, в обрамлении самых длинных, которых когда-либо видел Кёнсу, ресниц.

Он смотрит на юношу, что только что открыл свое лицо перед ним, он даже не убрал пальцев с ворота плаща, и понимает, что видит... Ангела! Он невозможно прекрасен, восхитителен, воздушен... Кёнсу тонет... тонет, захлебывается в бездонной глубине нежных голубых глаз. Он смотрит не отрываясь, не дыша, не смея пошевелиться. Его глаза пытаются охватить всю красоту Ангела — невозможно. Разве может простой смертный узреть совершенный свет, не ослепнув? Вот и мужчина лишен зрения — не видит ни солнца, ни неба, ни моря, ничего — кроме него!

Ангел тоже смотрит — немного не веря, непонимающе. Но в один миг, глаза его распахиваются изумительным голубым светом, а нежно-розовые губы раскрываются в выдохе, и еле слышное «Ты?..» С грохотом разбивается деревянный ящик, рассыпав по пирсу яркие оранжевые сферы апельсинов. Лишь после этого, юноша опомнился, вздрогнул и хлопнув ресницами, взволнованно произнес:

— Меня зовут Чарли... Чарли Дейзил. Его Светлость вчера пригласил меня в путешествие. Я... — юноша замолк. Он не знал как представиться. Кто он? Его гость... его друг... его любовник?.. Юноша растерянно отворачивается, но в ту же секунду, вновь смотрит лучисто, растягивая губы в легкомысленной улыбке: — Я корабельный художник. — почти смеется Чарли, вспоминая слова Юнги.

Кёнсу едва смог вздохнуть, понимая, что нужно ответить:

— Я помощник капитана — Шин Кёнсу. Его Светлость не сообщал о дополнительных пассажирах, — почти растерялся мужчина, видя угасающую улыбку ангела, — Но мы обязательно, что нибудь придумаем. Прошу Вас... проходите на борт. Это весь Ваш багаж?

Он провел юношу в пассажирский трюм, где по ширине коридора располагались гостевые каюты. С правой стороны находились его собственная каюта, и комнаты для его брата и друга. В самом конце, ближе к выходу, находились комнаты детей. С левой стороны, рядом с адмиралтейской комнатой, находились каюты капитана и герцога. Для герцогини, каюта располагалась в противоположном конце коридора. Кёнсу отвел Чарли в комнату предназначенную для Чимина:

— Здесь будет жить мой брат. Вы не будете против разместиться здесь вдвоем? Я пока не знаю, где Вас разместить. Подождем капитана, думаю, мы что-нибудь придумаем. — пытался улыбаться мужчина. Но это слабо получалось, он нервничал — этот небесный ангел будет жить рядом с ним!

— Ничего не надо, — мягко улыбнулся Чарли — если Ваш брат не будет против, то я тоже. Спасибо за заботу!

— Всегда рад...господин Дейзил...

— Чарли... просто Чарли, прошу Вас!

Мужчина коротко кивнул, соглашаясь:

— Чарли... Я распоряжусь, чтобы Вам принесли вещи. Приятного отдыха!..

Едва за Кёнсу закрылась дверь, Чарли судорожно снимает плащ, скидывая дорожную сумку с плеч и вываливая ее содержимое на койку. Он хватает свои альбомы с зарисовками, листая каждую, трясущимися пальцами переворачивая страницы, пока не нашел...

— Он... — выдохнул художник — Господь всемогущий... это он... Кёнсу!.. — и улыбаясь поглаживает холодными пальцами линии портрета двухлетней давности.

Сердце юноши бешено стучало в горле и мурашки бегали по рукам, поднимая светлые волоски на предплечьях. Мужчина, в которого он был влюблен так сильно, что даже пару раз, мысленно, изменил герцогу с ним — он здесь, на корабле, на котором они будут плыть целый месяц бок о бок. Чарли счастливо улыбаясь, прижимает альбом к груди, падая на койку в ворох листков и карандашей, не веря судьбе за щедрый подарок. И только лишь через пару минут, юноша понимает, что Юнги тоже будет здесь... рядом...

У помощника капитана слегка дрожат ноги, он слегка оттягивает ворот жилета, словно ему не хватает воздуха. Он ничего не чувствует — ни криков матросов, ни скрипа палубы, ни шелеста парусины, и даже его столь любимое море, молчит в своих волнах. Он не слышит стука собственного сердца — оно осталось там, в той каюте, где находится его Ангел! Что это было сейчас с ним? Что это за порхающие завихрения в животе? Что за безумство крови, кипящее по венам? Что за сладкие волны по телу, только от одного его взгляда? Кёнсу шагает к трапу, а палуба будто плывет. Он смотрит на небо, а там только его глаза! Теперь ветер — это его голос, солнце — это его улыбка, весь мир — это он! Кёнсу глубоко влюблен с первого взгляда!

Через четыре часа корабль наполняется шумом детских голосов, что не веря в происходящее, бегают по палубе, разговорами взрослых, волнением и нетерпением.

Чарли снова представился всем как корабельный художник, вызывая хитрую ухмылку у Юнги, так что присутствие юноши на судне не вызвало подозрений.

Все устроились в каютах, только дети не могли успокоиться. Особенно Минхо. Он всего лишь за несколько часов, доставил столько хлопот гувернерам, что бегали за неугомонным мальчиком. При его попытке подняться по вантам на мачту, герцогиню чуть удар не хватил, и Минхо благополучно был спущен в каюту.

Глубокой ночью корабль пришвартовался к пристани в Марселе, подобрав еще несколько моряков, и двух главных пассажиров — Тэхёна и Чимина. Чтобы не тревожить незнакомого соседа, юноши остались в каюте Тэхёна, валясь с ног от усталости. Они проспали практически полдня, не явившись на завтрак.

С самого утра шел мелкий промозглый дождь, что к вечеру превратился в ливень. Небо было закрыто тучами, и весь день был пасмурным. Юноши не хотели даже выходить из комнаты, но Кёнсу повел Чимина знакомится с Чарли.

— Чимин~и, это Чарли... Дейзил. Он гость герцога Эссекского. Думаю, с Его Светлостью ты познакомишься за ужином. — голос мужчины звучит немного высоко, видно, что он волнуется.

Чимин смотрит на брата непонимающе, что с Кёнсу не так? Он взволнован? Может смущен чем-то? Или ему неудобно, что не смог предоставить брату отдельную каюту?

Но юноша все понял, едва только увидел лицо Чарли в пламени свечей.

Если существовали ангелы во плоти, то один из них стоял перед ним: такие мягкие каштановые кудри, отливающиеся красным золотом, молочная кожа с едва заметным румянцем, губы нежно-розового блеска, и глаза — бездонная глубина голубого неба. И Чимин понимает, что его брат, чье дыхание перехвачено прерывисто, чье сердце гремит на всю каюту, чьи глаза с поволокой лихорадочного блеска, полностью во власти этого ангела. Юноша безошибочно понял — Кёнсу влюблен! И знакомит он его с ним не просто как с соседом по комнате, а как со своим избранником, с тем, кого выбрало его сердце! Кёнсу ждет его одобрения? Да, ждет! От своего единственного родного человека — очень ждет!

Чимин сначала смотрит на юношу, что перед ним, расплываясь в широкой улыбке. Потом переводит взгляд на брата, и в глазах его столько теплоты, и как будто говорят «Да!»

— Кёнсун~и! Какого красивого юношу ты подобрал мне в соседи. Уверен, мы замечательно поладим! Я Чимин — брат этого сильного и мужественного моряка. — и с лукавой улыбкой протягивает руку для пожатия.

Чарли тут же жмет крохотную ладошку. Он немного растерян, и не понимает, как братья могут быть настолько разными. Но, однозначно — Чимин самый красивый юноша, которого когда либо видел Чарли. Его губы притягивали взор сразу же — таких пухлых, невероятно мягких на взгляд, нежного золотисто- бежевого цвета, что манили и соблазняли блеском и упругостью, он не видел никогда. На юноше белоснежная хлопковая рубашка, с тончайшим кружевом у ворота, брюки цвета слоновой кости. На пальцах золотые колечки, а один из них — с огромным изумрудом — сразу привлекает внимание. Из ушей свисают золотые сережки-цепочки, и сам он весь золотой!

— Обязательно поладим! — тихо и с улыбкой отвечает Чарли, и медленно переводит взгляд на застывшего Кёнсу, что не отрываясь смотрит на него, чей горящий черный омут затягивает глубже и глубже...

— Кёнсун~и?.. — и оба: и художник и моряк отмирают. Чимин почти смеется с их реакции, но продолжает: — Распорядись, пожалуйста, чтобы нам принесли обед в каюту. Мы здесь немного пообщаемся. Правда, Чарли?

— А?.. Д-да... что?..

Чимин уже откровенно смеется:

— Иди, Кёнсун~и!.. — и смущенный мужчина выходит. — Правда у меня красивый брат? — спрашивает Чимин, и смотрит внимательно, но по-доброму.

— Да... — смущенно соглашается художник, отводя глаза — Но вы так не похожи, как будто от разных родителей... ой! Я не то хотел сказать, прости... — виновато смотрит юноша.

— Ничего. Мы действительно не родные, а названные братья. И история у нас довольна необычна. — Чимин немного застыл с остекленевшим взглядом, вспоминая первую встречу с Кёнсу, но он не дал воспоминаниям увести себя далеко, стряхнув их движением золотистых волос — Ты ведь художник, да? Покажешь свои картины?

— У меня с собой только зарисовки и наброски. — снова смущается Чарли — Могу их показать. — и его рука тянется к альбому, раскрывая его перед юношей.

Они усаживаются на одну койку и склонив головы близко, обсуждают черно-белые зарисовки: сначала городские пейзажи, затем натюрморты и портретные наброски. Чимин был в восторге от красоты и искусности рисунков, и все время хвалил художника за талант. Тот все смущался, и отнекивался — мол, не такой уж и талантливый, но Чимин был убежден в обратном. Постепенно, листая страницы, юноши не заметили как добрались до морских пейзажей, а когда открылась страница с портретом мужчины, Чимин аж подпрыгнул:

— Это же Кёнсу! — Чарли попытался быстро захлопнуть альбом, но юноша не дал ему этого сделать: — Не может быть! Он так похож! Откуда это у тебя?

Чарли покрылся пятнами, что сразу выдали его волнение и удушающее смущение. Как же быстро его раскрыли! Да так, что ни отпираться, ни соврать не получится.

— Это было два года назад... Я видел его всего-лишь раз... на пирсе...и нарисовал по памяти.

Он встал с кровати, и отвернулся к иллюминатору, смотря на волнующиеся воды, пузырящиеся от капель дождя. Что он должен еще сказать? Что увидел один раз и запомнил навсегда? Что влюбился с первого взгляда и, по-видимому, влюблен до сих пор? Он и не заметил, как Чимин, тоже поднявшись, тихо подошел к нему.

— Тебе не кажется, что это судьба. Человек, которого ты встретил два года назад и, по-видимому, запал в душу, снова появился в твоей жизни. Думаю, что не ошибусь, предположив, что тебе нравятся мужчины. Я прав? — Чимин мягко сжал его за рукав и одобряюще улыбнулся.

— Да... — к чему отпираться, ведь все равно, рано или поздно узнают. А тем более, врать такому прекрасному юноше не хотелось совсем.

— И по-моему, из всех мужчин, тебе более нравится мой брат? Так ведь? — испытывающе смотрит в глаза художника.

— Да... — снова короткий ответ, ибо Чарли от смущения не может и слова вымолвить.

Чимин улыбается тепло, почти счастливо, и тихо обнимает художника:

— Не смущайся так, Чарли! Мой брат очень хороший. Он самый прекрасный человек, которого я знаю. Он не обидит и не подведет никогда! Я в нем уверен всегда! Если он действительно тебе нравится, я буду молиться, чтобы у вас все получилось.

— Нравится... очень нравится, но... не думаю, что у нас что-нибудь получится. Вряд ли я ему понравлюсь. — и юноша имел в виду вовсе не внешность.

— Да он уже влюблен в тебя! Я почувствовал это, едва посмотрев на него, едва увидев его горящие глаза и подрагивающие пальцы!

Чарли вскидывает на юношу изумленный взгляд, обхватывая его запястья:

— Влюблен? Так быстро? Ах, если бы... — художник замолкает, отпуская руки юноши — Все равно невозможно... — обреченно выдыхает он, отворачиваясь.

— Возможно! Все возможно!.. Ты все поймешь просто посмотрев в его глаза...

Не успевает юноша договорить, как дверь в каюту открывает Кёнсу, держа в руке глубокий поднос с едой... и застывает. Они смотрят друг на друга долгие секунды, молча, не отворачиваясь, почти не дыша. Чимин тихо забирает поднос из рук брата, что даже не отреагировал, все так же пожирая взглядом ангела. Но потом все-таки приходит в себя от кашля Чимина:

— Я-я... это... принес... хотел порадовать... эм... брата — и громко сглатывает, судорожно выдыхая, и с огромным трудом переводя взгляд на Чимина.

— Отобедаете с нами, мистер Шин? — просьба Чарли была с улыбкой на лице.

Кёнсу обреченно улыбается и трясет головой отрицательно:

— К сожалению, не могу. Я должен быть на палубе. Мы входим в грозовую полосу, нужно проследить на направлением. Капитан Ким и я будем на мостике. Приятного аппетита!.. — и оставляет юношей одних.

Чимин все видел собственными глазами, и любые вопросы были бессмысленны. Поэтому он не спешил, все предоставив времени и самим влюбленным. Но обещал себе, что поддержит их в любом случае.

Они неспешно ели вкусный обед. Чарли много рассказал о себе: о своей родине, об учебе и жизни в Англии, ни словом не обмолвившись о пребывании в «Желтой бабочке», и тем более о связи с герцогом. Незачем знать такому нежному и невинному юноше о грязи и порочности в стенах борделя.

Чимин тоже поделился с художником некоторыми воспоминаниями из детства и юности, но только самыми приятными. Рассказал о своих хёнах, и об их фантастической истории любви. Чарли был так восхищен и увлечен рассказом Чимина, с горящими глазами повествовавшую ее как какую-то древнюю легенду, что когда в сумраке неба сверкнула молния и разнесся раскат грома, он аж вздрогнул.

— Это всего лишь гроза, Чарли. Не бойся.

— Нас не перевернет волной? — беспокойно спросил юноша.

— Нее-ет, что ты. Это гроза, не шторм. Вот если бы ты видел шторм в океане. — мечтательно сказал Чимин.

— Даже слышать не хочу, не то что видеть! Я... немного боюсь грозы, — стеснительно прошептал юноша — совсем немного.

Но новый разряд молнии заставил снова подскочить. А Чимин беззлобно смеется над ним.

Через несколько минут с коридора послышались беготня и беспокойные разговоры. Сначала юноши не обращали внимания, продолжая свою беседу, но шум все нарастал, а чуть после раздались крики, ругательства и женский плач. Они вышли в коридор, непонимающе всматриваясь в суматоху. Увидев Техена, Чимин спросил, что случилось.

— Говорят ребенок застрял на вантах, не подобраться...

— Субин?.. — в испуге кричит юноша.

— Нет. Он с Джином. С ним все в порядке. Я даже не знаю чей ребенок. А кто это с тобой? — голос Техена немного отдает настороженностью. Но Чимин знает, что это за «настороженность».

— Всевышний, Техен! Успокойся! Это Чарли. Он художник. Но, что за ребенок? Я иду наверх.

Чимин не стал дожидаться ответа кого бы то ни было, решительно поднимаясь по лестнице. Едва он достиг палубы и взглянул на мачту — сразу все понял: шквалистый ветер запутал риф-банты{?}[ полоски брезента, которыми крепят паруса.] на убранных парусах. Ребенка он не видел, лишь правую ногу, что застряла в завязке. Юноша предположил, что мальчик забрался на рею, и соскользнув упал прямо в банты. Взрослый бы сразу упал, а маленький мальчик зацепился. И теперь висит за одну ногу в риф-бантах, другой болтается в воздухе.

На самом рангоуте сидели двое матросов, страхуя канатами третьего, что пытался ползти к мальчику. Сквозь ливень и ветер Чимин разглядел еще одного мужчину на рее, и он был без страховки. Что за самоубийца?

Юноша подбежал к капитану. Намджун сказал тоже, что и предполагал Чимин — ребенок упал с верхней брам-реи и застрял на нижней марса-реи. Что туда его потянуло в такую грозу? Хотя, сейчас это неважно.

На палубе, под мачтой растягивали брезент, на случай если мальчик все же упадет. Но натянутая парусина быстро наполнялась дождевой водой и прогибалась под ее тяжестью, и она была практически бесполезной. Гроза полыхала и гремела, но корабль укачивало несильно, и выбрасывать ручные якоря было без надобности. Можно подняться на мачту — так решил юноша. Чимин почувствовал, что на его плечи опускается плащ, хотя он и так уже безнадежно промок. Обернувшись — увидел дрожащего Чарли, а за ним и Тэхёна. Он улыбнулся художнику с благодарностью, сжав ему руку:

— Возвращайся в каюту, Чарли. Тебе же страшно! Не нужно быть здесь. — и возвращает плащ на его плечи.

— Нет, все в порядке. — пытался перекричать грозу юношу — Но вернись со мной, прошу!..

— Кёнсу, уведи Чарли. Он боится грозы. Я полезу на мачту...

— Что-о-о? — сразу несколько возгласов раздалось из разных сторон. Но Чимин уже стоит с капитаном:

— Нужно распустить брам парус сверху. По ней я смогу проползти вниз со страховым ремнем, нужно рискнуть...

— Да, но не ты. Меня Сокджин убьет, если я позволю тебе подняться...

— Кто тот человек, что на рее, ближе всех, да и без страховки? — Чимин не слушал капитана и уже затягивал ремень, отвязывая канат от держателя.

— Отец мальчика. — ответил Намджун, прекрасно понимая, что юноша его не послушает. А приказывать ему он не мог.

Чимин так ловко и быстро взобрался по канатной лестнице, что Чарли, и шагу не сделавший с палубы, просто ахнул от восторга и страха одновременно. Тэхён орал во все горло, требуя чтобы юноша вернулся немедленно.

Чимин кинул страховочный канат морякам, что сидели на рее, а сам поднялся выше. Оттуда он показал сигнал балласта руками своим страхователям, и обхватив канат руками, спускается прямо перед мужчиной, протягивая ему руку...

Что должно произойти, чтобы человек понял — вот оно! Что Судьба должна подсказать, какой знак должна дать? Полыхнуть молнией — освещая прекрасное лицо юноши? Накренить корабль волной — заставляя юношу лететь прямо в объятия мужчины? Подхватить потоком ветра — заставляя их обняться крепче? Невероятно... немыслимо... но Судьба решила именно так! Не среди пышного сада цветов, не среди роскоши и блеска бального зала, а именно здесь — посреди бушующего моря, стоя на высоте под потоками холодного дождя, вжимаясь друг в друга! Дождь заливал обоих, и слепило глаза, но Чимин заглянул в лицо мужчине близко, впервые увидев его глаза, так же цепляясь за его плечи. Шум грозы заставляет говорить прямо у уха мужчины:

— Как тебя зовут?

— Юнги. — такой же близкий ответ мужчины, заставляет все тело юноши покрыться мурашками, от глубокого хриплого тембра.

— Юнги, мы сейчас распустим эту часть паруса. Потом я попытаюсь соскользнуть вниз, и выпутать твоего сына из завязок. Но ты должен держать меня. Держать крепко!.. — он так же пытается смотреть в лицо мужчины, но больше приходится утыкаться ему в шею.

— Я могу спуститься вместо тебя? Это мой сын, мне и рисковать — снова голос пронизывает до глубины, заставляя сжиматься даже пальчики на ногах.

— Я легче тебя. — пытается улыбнутся юноша — Ты сможешь меня удержать, я тебя нет. Нужно распустить парус!..

Чимин дергает за край узла на парусе; в свое время, будучи боцманом на судне Кимов, он своими руками связал множество таких узлов. Парус мгновенно раскрывается с шумом, наполняясь холодным ветром.

— Не отпускай меня, Юнги! Держи...

— Не отпущу... никогда!

Что за сила заставила двух незнакомых людей говорить именно такие слова друг другу? Как назвать эти чувства, что испытывали оба, когда один обещает, что навсегда, другой верит, что так и будет. Чимин снова улыбается, на этот раз широко и ярко, и среди бушующей стихии эта улыбка кажется невозможно волшебной. Он кивает легко, оборачиваясь спиной к мужчине. И вдруг Юнги притягивает его к своей груди, обхватывая руками поперек живота, жмется щекой к затылку юноши и хрипит прямо у мочки уха:

— Молю, будь осторожнее! И постарайся вернуть мне сына.

От голоса мужчины у юноши колени подкашиваются, и он сам хватается за его руки обхватывая их сверху. На миг Чимину показалось, что почувствовал холодные губы Юнги на шее — наверное случайно коснулся или?.. Чимин расставляет руки будто перед прыжком, но на самом деле он скользит и ползет по парусу вниз. Юнги ухватился за страховочный канат, оплетая им руку по локоть. Смотрит вниз, где юноша уже достиг бантов, и уже поднимает руки мальчика к себе.

Чимин видит ребенка, хотя какой это ребенок — это почти взрослый мальчик. И такой смелый — он не плакал, не кричал о помощи — сам пытался развязать узлы. Но он висел головой вниз, и не мог долго подтягиваться к ноге. Чимин тянет к нему руки:

— Хватайся! — его тут же обхватывают маленькие пальчики. — Обхвати мою шею! Держись!..

Узлы развязать невозможно, нужно резать. А у Чимина ни кортика, ни кинжала. Он все-таки пытается распутать банты, но из-за постоянно колышущегося паруса, это совсем не получается. Вдруг, юноша чувствует движение за спиной, и видит спускающегося по парусине Кёнсу.

— Держи ребенка! Вас сразу потянут наверх. — пытается перекричать ливень мужчина, а сам, после кивка юноши, ползет еще ниже.

Чимин крепко обхватывает мальчика руками, удивляясь, как же он спокоен в этот опасный момент.

— Как тебя зовут, храбрый юноша?

— Минхо... Ты ангел?

Чимин смеется, ближе притягивая мальчика.

— Нет! Ты очень смелый, Минхо! Я такого храброго мальчика еще не видел — ты молодец, Минхо!

Увидев, как Кёнсу разрезал банты, снова обращается к мальчику:

— Сейчас твой папа поднимет нас наверх, держись за мои плечи крепко.

— Хорошо, прекрасный ангел, я буду слушаться тебя!

Их тут же подтягивают наверх, и юноша, скользя животом по парусине, тянет из завязок мальчика, чья нога, наконец-то, освободилась из плена.

Когда Чимин почувствовал руки мужчины на своих бедрах, дрожь прошлась по позвоночнику, заставляя приподняться короткие волосики на затылке. Руки продвигаются дальше по пояснице и плечам, пока полностью не притягивают юношу к себе. Чимин резко тянет Минхо на себя, который с коротким криком «Папа!..» — бросается к отцу. Юнги все так же держит за плечи Чимина, а второй рукой обнимает сына. Громкий стон облегчения срывается с губ юноши, что тоже, в свою очередь, обнимает отца и сына. И счастливая улыбка освещает его бледное лицо. Он дрожит от холода и пережитого волнения, но чувствует ладонь мужчины на своей спине, что легко поглаживает, и постепенно успокаивается, восстанавливая дыхание.

— Юнги, ты сможешь спуститься с сыном? Я обвяжу вас своим канатом...

— Да, но... как же ты? Ты останешься без страховки!..

— Меня заберет Кёнсу. — ответил Чимин, уже развязывая ремень и обхватывая пояс мужчины — Минхо, обхвати папу руками и ногами... вот так... ты большой молодец!

За его спиной уже стоит Кёнсу, и окольцовывает талию юноши: «Хватайся, Чимин...» — звучит над его ухом. Хоть обращение и прозвучало тихо, Юнги его услышал. «Его зовут Чимин...— подумал мужчина — и он обнимает другого».

Уже на палубе, сразу же попав в заботливые руки герцогини, Минхо расплакался:

— Что же ты сделал, мальчик мой? Зачем полез туда? А если бы с тобой что-нибудь случилось? Я бы умерла сразу! Ты подумал о папе, о брате? — горько причитала герцогиня, заходясь в рыданиях. Она смотрела на сына, что дрожащими руками передавал сына гувернеру.

— Уведите его матушка. Я сейчас слишком зол, могу накричать на сына. А я этого не хочу. Свое наказание он получит потом. — уже спускаясь в каютный отсек — Я вернусь на палубу. Я не поблагодарил его спасителя.

Уже поднимаясь по лестнице, Юнги услышал горячий шепот сына — «Я видел ангела, бабушка! Он спустился ко мне на веревке. Наверное из-за дождя он не мог летать! Он самый красивый ангел! Красивее даже тех ангелов, что на твоих картинках, бабушка!..» Герцог нахмурился сильнее — он зол, он замерз, с него капает вода. Но мужчина чувствует — его злость вызвана не поступком сына, хоть он и испугался сильно. У него перед глазами картина, где длинноволосый мужчина обхватывает талию юноши, склоняя свою голову к тонкой шее и шепчет «Чимин...». И дыхание перехватывает, когда Юнги видит юношу в окружении сразу трех мужчин. Над ним, возвышаясь за спиной, и положив руки на плечи юноши, стоит капитан Ким, но он женат и глубоко любит супруга — он не в счет. Слева стоит длинноволосый черт, запахивая на юноше плащ, справа черноволосый дьявол, что размахивает руками и кричит сквозь ливень. А посреди них стоит, слабо улыбаясь, маленький, белоснежный и светловолосый... ангел!

Юноша, каким-то образом, почувствовал взгляд Юнги, и вскидывает свои глаза, тут же цепляя и не отпуская. Сам тянет мужчину к себе взглядом, что словно под гипнозом идет к нему. Чимин поднимает свои ладошки к лицу, убирая прилипшие пряди, открывая скулы и лоб. Оглаживает медленно волосы назад, оставляя ладони под подбородком... и улыбается — мягко, сладко растягивая губы, обнажая белоснежные зубки. Юноша невольно делает шаг навстречу, и Юнги понимает, что пухлые губы шепчут его имя...

Чимин и сам не понимает, что за невероятная волна теплоты накрыла его от одного только взгляда на мужчину. Его сердце не стучало бешено — сердце трепетало в странном ритме, как будто выстукивает чьё-то имя, а если прислушаться, то можно разобрать удары — Юн-Ги... Юн-Ги... Юн-Ги... Просто хотелось подойти, посмотреть в глаза, прикоснуться к щеке и быть рядом... Но юноша видит, как потемнел взгляд мужчины, как сильнее сошлись прямые брови на переносице и бледные губы стянулись в тонкую линию. Он разрывает взгляд, повернув голову в сторону от лица юноши, а после и вовсе разворачивается, уходя с палубы. А бедное сердце юноши остановилось, сбиваясь с ритма, не понимая пустоту...