Глава 9
========== Глава 9 ==========
Комментарий к Глава 9
https://vk.com/wall593337655_148
https://vk.com/wall593337655_149
────༺༻────
Прошло три года с того памятного путешествия по бескрайним океанским волнам.
Уже три года Чимин живет в особняке Кимов, где его приняли как родного сына. В своих письмах к семье, Сокджин рассказывал о Чимине, и о том, что он является его опекуном, но о истории его похищения мужчина решил никому не рассказывать.
Глава семейства Ким Сёнбин, отзывающийся только на французскую интерпретацию имени — Себастиан, оказался более чем веселым и жизнерадостным человеком. Чимин долго не мог понять, как у такого человека мог родиться такой тихий, скромный, временами робкий, Сокджин. Господина Себастиана чаще можно было увидеть музицирующим за фортепьяно, или пританцовывающим в гостиной, напевающим себе под нос незамысловатую песенку, и с неизменным стаканом янтарного виски в руках — хоть он и был французом, но предпочитал американский горячительный напиток. Нет, он не был пьяницей, но был любителем... любителем всего: танцев, музыки, женщин, еды... всей жизни. Более жизнерадостного человека, Чимин еще не встречал. Даже известие о том, что его старший сын «выходит замуж» за мужчину, он воспринял настолько невозможно естественно, что все домашние были больше в шоке от отца семейства, чем от необычной пары.
— Будь я помоложе, я бы отбил его у тебя! — тихо сообщил он сыну на небольших посиделках в гостиной за стаканчиком виски, чем ввел Сокджина, заметно вцепившегося в руку капитана, в продолжительный ступор, а самого Намджуна поперхнуться золотистым напитком.
Тэхён, на тот момент шестнадцатилетний юноша, был точной копией отца — такой же весельчак и проказник, которому было дело до всего. Он был неутомим и неугомонен, и Чимину с ним было очень весело.
Мама Сокджина и Тэхёна, госпожа Ким Тания — полная противоположность мужа. Тихая, скромная, но содержащая в себе столько достоинства и благородства, столько потаенной силы, что Чимин сразу понял — вот в кого пошел его хён. Да и черты лица Сокджина больше походили на материнские — та же плавность линий, та же мягкость, те же нежные глаза. Госпожа Тания, оказалась большой любительницей приемов, балов, светских раутов, и юношам приходилось сопровождать ее довольно часто. Чимин долго не мог привыкнуть к такому открытому образу жизни, но благодаря Тэхёну привык, и в скором времени, знал практически весь Париж в лицо.
Намджун и Сокджин поженились в тот же месяц, когда они вернулись, перед самым отплытием в новое плавание. Свадьба проходила на палубе корабля в Марселе. Их обвенчал корабельный священник в присутствии многочисленных гостей, родных и близких. Конечно не все пришли, даже среди членов экипажа были те, кто не приемлет такого — брака между мужчинами — одно дело интрижка в плавании для снятия напряжения, и совсем другое — создание семьи.
Со стороны Намджуна присутствовали его старший брат с его семьей и мама — удивительно добрая женщина, которая действительно счастливо плакала, обнявшись с Танией, утешавшей ее. Самой Тании поначалу было тяжело принять брак сына, но видя счастливое лицо Джина, а самое главное, невероятную заботу и глубочайшую любовь Намджуна, поняла — Бог создал эту пару друг для друга.
Кто рыдал в три ручья, так это Тэхён и Себастиан. Отец Джина был растроган, и искренне был счастлив за сына. Он не пожалел для свадьбы никаких денег, хотя она была устроена в столь короткие сроки. Весь пирс был украшен огнями и цветами. Джин в белоснежном фраке, с маленьким букетом красных роз в руках, ослеплял своей красотой. Намджун в парадном капитанском камзоле, как олицетворение мужественности, сражал наповал своей статью.
Гости были впечатлены. Для них это была самая необычная, но в тоже время, удивительно трогательная церемония. На свадьбу пришли большинство друзей семьи — невозможно было игнорировать приглашение Кима Себастиана — крупнейшего банкира Европы, у которого в должниках ходили короли и принцы, не говоря о влиятельных торговцах. Хоть некоторые и осуждали данный союз, но озвучить свое мнения никто не рискнул.
Когда влюбленные произносили клятвы верности, оба тихо плакали, но голос у них был твердым, обещая верность и любовь друг другу, и пальцы крепко сжимали руку другого. А прозрачные, сияющие в свете фонарей слезы, так красиво стекали по щекам, что не осталось ни одного равнодушного, ни одного не взволнованного этим трогательным проявлением чувств. На словах — «Скрепите ваш союз поцелуем!..» — стояла такая волшебная тишина, что даже шума прибоя не было слышно. И вот заветное — «Объявляю вас супругами!..» — и шквал аплодисментов и радостных возгласов оглашают всю пристань.
Праздник проходил шумно и ярко, только супругам вся эта красивая суета не нужна была — Намджун отправлялся в плавание через два дня, и все, что они хотели — только побыть вдвоем. Джин готов был снова с ним поплыть, даже несмотря на то, что придется оставить родных, которых не видел четыре года, но муж ему запретил, поскольку его здоровье все еще не было восстановлено. Сокджина ещё долго мутило и был он бледен и слаб.
И вот, ранним предрассветным утром, они стоят на пристани, и только трап корабля отделяет их от разлуки на долгие месяцы.
— Прости... прости, что оставляю тебя одного, любимый...
— Я не один...
И Намджун понимает, что его муж говорит не о родителях и брате, не о юношах, что стали им как родными... а о том, о чем они оба молчат, не смеют озвучивать. Только стук их сердец и сияние глаз говорят о надежде, о чуде... о счастье. Последнее касание пальцев, дыхание в губы, взгляд прямо в сердце... и морская бирюза разделяет их все дальше и дальше. А одинокая фигура безумно любящего капитана стояла на корме до тех пор, пока берег не стал черной точкой, растворившейся в воздухе...
────༺༻────
Дни тянулись за днями, время бежало так быстро, что Чимин не успевал удивляться, как сильно меняется его жизнь. Еще в первый год, для Кёнсу были наняты домашние учителя, что занимались с ним каждый день. Тэхён поначалу помогал с изучением французского языка, а Чимин — с английским, поскольку юношу направляли в Гордонстаунскую навигационную школу в Англии. Кёнсу за год изучил то, что другие за три года. Он занимался неутомимо, с огромным желанием, и с горящими глазами вопрошал на своих учителей, требуя еще и еще. Он уже хорошо говорил на французском, поскольку разговаривал на нем каждый день, и вполне сносно на английском, но Чимин надеялся, что все станет гораздо лучше, когда Кёнсу начнет обучение на туманном Альбионе. Юноша одновременно радовался успехам брата, и в то же время огорчался — ведь он его покинет скоро. И вот уже второй год, как Кёнсу в Англии в Гордонстауне, и полгода, как плавает в проливе Ла-Манша. За это время Чимин видел его всего один раз. Тогда их полдня не могли расцепить друг от друга, так они соскучились. Для Чимина Кёнсу единственный человек, что связывал его с домом, с родным берегом, с его прошлым...
Чимин никогда не пытался забыть то, что было, не отказывался от прошлого. Он принимал каждый день своей жизни, все что было с ним — и плохое и хорошее... а кольцо всегда было на пальце. Он ощущал его как часть себя — не как память о мужчине, не как подарок любви, а как символ своей судьбы, в которую он свято верил и был благодарен. А Кёнсу теперь его брат, родной и близкий человек, разделивший с ним и радость и печаль. У них не было секретов друг от друга, и они всегда делились своими чувствами, но сейчас они далеки друг от друга.
Чего не ожидал Чимин, так это то, что Тэхён станет для него таким другом, с которым и в огонь, и в воду. Если к Кёнсу он чувствовал тихую братскую любовь и уважение как к старшему, то с Тэхёном юноше было бесконечно комфортно и весело. Тэхён был сущим ребенком, избалованный своим отцом — он был довольно поздним, между ним и Сокджином восемь лет разницы в возрасте. Весь мир был для него открыт. Не было такого места, где Ким Тэхёна не приняли бы с распростертыми объятиями.
До знакомства с Чимином, Тэхён объездил почти всю Европу, знакомился с культурой и историей разных стран. Его многое интересовало — искусство, музыка, танцы. Но его большой слабостью была одежда и мода. Надо было видеть глаза Тэхёна, когда Чимин разворачивал свою одежду и ткани, обустраиваясь в своей комнате. Юноша дрожащими пальцами зарывался в яркие шелка, нежные кружева, прикладывал к лицу атласные туники и сатиновые платки, откровенно кутался в ткани и отрезы. А Чимин смеялся с него, но потом грустно вздыхал:
— Наверное их придется спрятать подальше, или выбросить. В Европе такое не носят. Куда пойдешь в ханбоке?..
На что получил изумленный ответ юноши:
— А модистки на что? Чимин~и, мы их так перешьем и переделаем! Да во всем Париже не будет моднее и наряднее тебя! Я лично буду следить за твоим гардеробом.
Тэхён сдержал обещание. Вся одежда Чимина постепенно подвергалась обработке и переделке в течении этих трех лет. Кроме жемчужного кимоно — Сокджин сказал, что ему место в музее, а не в шкафу. Кроме этого Сокджин покупал юноше столько новой одежды, что казалось, ему за всю жизнь не сносить.
От тоски Сокджин не знал куда себя девать, поэтому занимался всем подряд — делами в банке, обучением Кёнсу, заботой о Чимине. Он не плакал, ходил с улыбкой, любовался розовым камнем на пальце, был приветлив и выглядел счастливым. Только через полгода отсутствия мужа, в один из дней, он закрылся в комнате и выл в голос от тоски, рыдая, до тех пор пока не провалился в беспамятство от бессилия. Но больше он себе ничего такого не позволял. И только спустя еще один месяц Намджун вернулся во Францию.
Чимин долго вспоминал, как встретились эти двое после долгой разлуки. Они не бежали на встречу друг к другу, не кидались в объятия ломая ребра... медленно, шаг за шагом приближались, взглядом лаская каждый дюйм лица, оглядывая всю фигуру, взволнованно замечая все изменения в любимом человеке. И долго стояли друг перед другом, глазами рассказывая как скучали, как мир был пуст без любимого, как тоска снедала сердце, делая лицо бледным, рисуя тени под глазами и как каждую ночь слезы щедро окропляли подушку влагой. И только руки, что вцепились меж собой, все еще не смея обвить тело любимого, обещали, что больше румянец не покинет их лица, глаза вновь засияют ярче звезд, а ночи будут заняты совсем другими делами...
Год супруги жили в Монпелье, купив там большой дом на берегу теплого моря, купаясь в любви друг к другу, но потом, все же уплыли на Корейский полуостров, в Пусан. Сокджин возглавлял филиал банковского дома, Намджун так же совершал морские торговые путешествия. Чимин знал точно — если на земле есть истинная любовь, то он ее видел собственными глазами — любовь его двух хёнов! И любые другие чувства казались полу — полулюбовью, полустрастью, получувствами.
Чимин очень хотел продолжить свое образование. Он хотел получить диплом и дальше изучать языки. Едва услышав о желании юноши, Тэхён тоже загорелся идеей поступить в университет, хотя до этого особого рвения к учебе не проявлял. И юноши были определены в Парижский университет. Оба, чтобы быть как можно чаще друг с другом, выбрали один факультет — культурологии и истории искусства. Сокджин вновь попытался настоять на выборе юриспруденции или финансов, но юноши были непреклонны, а Себастиан их поддержал:
— Один блестящий банкир у нас уже есть. Пусть мальчики побалуются. Они еще слишком юны, чтобы корпеть над векселями и документами.
Таким образом, юноши оказались практически в самой гуще культурной жизни столицы. Они посещали выставки, оперу, театр, музеи, и все время были вместе. Все знали — где Ким Тэхён, там и Паке Чимин, и так же наоборот. И если Кима знали все вокруг, то увидев Чимина рядом с ним, интерес увеличивался в двое. В Париже можно было увидеть довольно много светловолосых юношей, поэтому золотистыми волосами здесь никого не удивишь. Но Чимин привлекал вовсе не этим. Он разительно выделялся среди остальных своей экзотичной красотой: раскосый разрез янтарных глаз с зелеными вкраплениями радужки, высокие скулы, пухлые губы нежно-персикового цвета, маленький, прямой носик, острая линия подбородка, идеальный овал лица и точеный профиль. Только теперь волосы не рассыпались по плечам водопадом — еще в первый месяц пребывания в особняке Кимов, Тэхён пригласил лучшего цирюльника в Париже и под гневные окрики Кёнсу и несмелую улыбку Чимина, отрезали ему волосы, соорудив на голове элегантную модную прическу. Даже сам цирюльник, не сразу решился поднять ножницы на этот золотой шелк, но все же, художник внутри него победил, и он вдохновленный красотой юноши, приложил весь свой талант к созданию парикмахерского искусства. Именно с легкой руки знаменитого цирюльника, так кардинально изменились внешность и стиль юноши.
Кёнсу был поражен новым образом брата — это был совсем другой человек — мягкие, шелковистые стриженные прядки падали на лоб и скулы, спереди волосы были гораздо длиннее, а на затылке совсем короткие. Новая прическа открыла шею юноши — тонкую, изящную, а на лице так стали выделятся губы — манящие, сладкие, нежные. Кёнсу понравилось, да так, что элегантный образ брата, еще долго стоял перед глазами, мешая сосредоточиться над чем-то. Он смирился, но еще долго не разговаривал с Тэхёном.
Между Кёнсу и Тэхёном не случилось особого взаимопонимания. Оба относились друг к другу вежливо, но холодно, а через некоторое время общение между ними стало с легким неприязненным оттенком. Потом пришло понимание причины неприязни — они ревновали друг к другу Чимина. Между ними началась негласная борьба за его внимание, но оба щадили чувства юноши и делали это ненавязчиво, лишь за спиной Чимина обменивались убивающими взглядами.
Кёнсу ревновал. Его лишали общения с Чимином, Тэхён делал для этого все, практически не оставляя свободного времени юноше. Каждый их день был расписан приемами и весельями. Тэхён и сам не мог объяснить своего нездорового интереса к юноше, но не желал его делить ни с кем.
Кёнсу упивался занятиями с Чимином, слишком часто ловя себя на мысли, что смотрел на пухлые губы, тянущие слова на английском, совсем не так, как следует смотреть на брата. Но он быстро гнал от себя эти мысли, повторяя себе, что Чимин его младший брат, да только кровь застилала глаза, и кулаки сжимались, когда он видел Тэхёна рядом с «братом». Почему то Кёнсу в душе чувствовал, что Тэхён не тот человек, который нужен Чимину, что он опасен для него. Поэтому всеми силами пытался оградить его от Кима.
Но, в итоге, победил Тэхён, поскольку именно он настоял на том, чтобы Кёнсу отправили в Англию.
— Держись от этого сумасшедшего подальше. — говорил Кёнсу юноше, стоя в порту Гавра перед отплытием, а сам замечает за спиной Чимина широкую победную улыбку Тэхёна — Будь ближе к хёну... Я так буду по тебе тосковать, маленький мой! Ты еще такой ребенок, такой беззащитный... если бы с тобой не было хёна, я ни за что бы не уехал!.. Но я вернусь... я буду работать... заберу тебя от этого... — кивая в сторону Тэхёна — Мы будем жить, где ты захочешь, можем даже вернутся на родину. Я буду защищать и оберегать тебя... ты единственное, что осталось у меня!.. Чимин~и... родной мой... я очень тебя люблю!..
Чимин цеплялся за него до последнего, плакал и рыдал до тех пор пока юношу не позвали на корабль. Уже отплывая, Кёнсу наблюдал с борта корабля, как Тэхён утешая, нежно прижимал к себе Чимина, укладывая его золотистую макушку к плечу, а глазами насквозь прожигал стоящего на корабле юношу, и мысленно кричал в след — «Не получишь!..» Именно тогда сердце Кёнсу сжалось в непонятном чувстве, и он поклялся, что руками переплывет Ла-Манш, если хоть что-то случится с его...братом? Или...?
────༺༻────
Жизнь Мин Юнги, герцога Эссекского бурлила, кипела, выжимала из молодого человека все силы. Практически все поменялось в его жизни. Но самое страшное — он потерял отца. Через год после отъезда Хосока из Англии, сердце Мин Юнджина остановилось прямо в кабинете торгового представительства герцога в Саутгемптоне.
Юнги сам привез бездыханное тело отца в поместье Эссекса в гробовой повозке. Он весь извелся, грыз себя изнутри, места себе не находил от того, что в последние минуты жизни не был рядом с отцом, не слышал его последних слов, не смог обнять. Юнги не мог простить себе этого никогда.
Как проходила подготовка и сама церемония похорон, он плохо помнил, был в полнейшей прострации, словно это кошмарный сон, от которого хотелось проснутся. Он даже не мог утешить мать, ибо как только они смотрели друг на друга становилось еще больнее от того, что все происходящее реально, и родного человека больше нет рядом. Вокруг было столько людей — сочувствующих, соболезнующих — все высшее общество Великобритании, многочисленные друзья — всё слилось в темную массу перед глазами.
Опомнился герцог только тогда, когда к его плечу прикоснулся Хосок. На каких крыльях прилетел его друг, Юнги так и не смог понять, но фактом было то, что Хосок был рядом, и жал его плечо одной рукой, а в другой сжимал маленькую ручку пятилетнего Минхо. Слова своего друга в тот момент, Юнги не забудет никогда:
— Юнги!.. Это твой сын!.. Он сидит один с нянькой... совсем один... понимаешь Юнги!.. Он ничего не понимает... что случилось, что происходит... Тебя нет с ним рядом!.. Я понимаю, ты потерян, растерян, ты сам до конца не можешь принять, что произошло. Но... друг... самое время обнять сына, и сказать ему, что он не один!..
Юнги потухшим взглядом смотрит на сына, видит маленького ребенка, по пухлым щечкам которого тихо текут слезы, и робкое — «Папа...» такой болью отдается в сердце, от того, что он больше никогда не сможет сказать это слово смотря в лицо отцу. Но его маленький сын может, а он сам лишает его этого. Юнги притянул сына к себе, обнимая и тихо разговаривая с ним о дедушке, провел с ним весь вечер, как и все последующие дни.
Хосок был в поместье еще некоторое время. Как потом узнал Юнги, его друг был в тот момент в Египте во главе посольства, и едва услышав о смерти герцога, сорвался, оставив все на заместителей, и в рекордные два дня пересек Средиземное море и пролив. Он сожалел, что не мог оставаться с другом и его семьей надолго, но обещал вернуться обязательно.
Действительно, через полгода Чон Хосок приехал в герцогство Эссекское, и не один — он привез с собой своего брата Чонгука. Юнги долго и внимательно смотрел на пятнадцатилетнего юношу, видя в нем пока совсем юного мужчину, но уже сейчас чувствовал исходящую от него силу и... опасность. Он сам пока не мог определить характер своего впечатления о нем, но радушно принял его, как брата своего лучшего друга. Сам Чонгук был немного молчаливым, и взгляд его был больше исподлобья, чем открытым.
Юнги часто вспоминал историю юноши, о похищенной возлюбленной и ее последующем исчезновении, понимая, что именно это, скорее всего, и наложило отпечаток на характер Чонгука.
После смерти отца все дела перешли к Юнги, и, поначалу, молодому мужчине действительно было трудно. Трудно от того, что все что его окружало было связанное с его умершим отцом — его кабинет, его вещи, документы... все напоминало о потерянном человеке. Но в остальном он был истинным сыном своего отца — в делах он был тверд и жесток, принципиален и непоколебим. За последующие два года герцог укрепил позиции своей фамилии в мировой торговле и крепкой рукой держал власть в компании.
В семье же был совсем другим человеком. После смерти отца, Юнги сильно привязался к дому, к семье. И сыновья потянулись к нему со всей силой своей детской любви. Минхо был очень привязан к дедушке, и покойный герцог проводил со старшим внуком все свое время. Малыш столько всего рассказывал своему отцу о дедушке — как они играли, как сражались на деревянных шпагах, как иногда читал интересные истории на ночь — и Юнги понял, что пропустил все это в жизни своих детей. Пропустил их первый шаг, первое слово, не слышал их смеха, и сожалел об этом.
Джинхо было всего лишь два года, он еще плохо разговаривал, но бегал и прыгал как бельчонок, и сам был похож на него с немного оттопыренными ушками и выступающими передними зубами. Герцогиня Мин находила утешение только во внуках, в постоянной заботе о них, и помнила о желании покойного мужа:
— Сынок, я хочу отвести детей в Корею, на нашу историческую родину. Я сама не была там никогда. Твой покойный отец этого очень хотел. Мы должны исполнить его волю. — сообщила госпожа Соён в один из вечеров — И я хотела бы найти для внуков учителя, который обучал бы их родному языку. Как ты на это смотришь?
— Обязательно, матушка! Мы поедем, все вместе. Через год, после окончания траура. И найдем учителя, когда Джинхо немного подрастет.
Действительно и сам Юнги задумывался над этим, он помнил как отец говорил об этом, и дал себе слово непременно поехать. Но осуществить задуманное ему удалось лишь через два года, ибо дела в торговом доме требовали много времени.
Дни потянулись за днями, жизнь текла быстро. И хотя казалось, что все оставалось по-прежнему, но все менялось. Изменился и сам Юнги — не осталось и следа от замкнутого и отстраненного молодого мужчины. Закончились его внутренние метания и неуверенность. Теперь это был удивительно цельный, решительный и довольно открытый человек, находящийся в полной гармонии со своим внутренним миром, со своим «я».
Отношения с Чарли продолжались, он был его постоянным любовником. Он действительно забрал его от Бейла, сняв для него дом в Лондоне. Юнги хорошо помнит как Джошуа, чесал ладони в нетерпении от денежной выгоды, хотя очень правдоподобно причитал, что отдает свою кровинушку, просил чтобы не обижал его, но солидные деньги взял. Герцог выкупил юношу полностью, и если бы они расстались, Чарли не нужно было возвращаться в «Желтую бабочку». Но они до сих пор вместе, и юноша в страшном сне не мог представить себе, что придется расстаться с Юнги. То, что юноша был влюблен в него, он и не скрывал — дарил Юнги много нежности и страстно отдавался ему. Часто на его картинах появлялось лицо Юнги — строгое, с холодным прожигающим взглядом. Его альбомы были полны зарисовками углем и черной пастелью, изображающие руки герцога, его губы, улыбку. И когда становилось тоскливо без любимого мужчины, он их пересматривал, оглаживая пальцами линии на бумаге.
Сам Юнги был часто груб с ним, брал его жестко и властно. Но порой ему становилось жалко нежного юношу, и позволял ему, после страстного секса, обнимать и целовать себя. А Чарли был всем доволен, по крайней мере, так казалось Юнги. Джошуа предлагал герцогу новых хорошеньких юношей, и Юнги порой не отказывал себе попробовать что-то новое, но неизменно возвращался к Чарли — к нежному, послушному и понимающему его предпочтения, как никто.
А сам Чарли ревновал, и именно это служило ему стимулом, чтобы совершенствоваться — быть лучше во всем... Юноша мечтал быть с Юнги достойным его — появляться в обществе, посещать театр и клубы, и очень хотел увидеть его дом, его детей. Но герцог запретил ему даже зарекаться об этом. Единственное, что он позволял своему любовнику — это редкие посещения клуба «Сток Сити». Но юноша не имел право публично проявлять чувства, за это герцог наказывал его игнорированием на долгое время.
Конечно же в обществе поговаривали о связях герцога с юношами, невозможно было скрыть это ото всех. Было и осуждение и сплетни, но что было неожиданным, так это то, что связь Юнги с мужчинами вызовет пикантный интерес у многих, особенно у женщин. Юнги даже слышал о том, что дамы заключали пари, кому первой из них удастся вернуть герцога на «путь истинный». Но через два года все поняли — никто, Юнги окончательно перестал интересоваться женщинами.
Уже две недели братья Чоны гостили в поместье Минов. Юнги все еще соблюдал траур, но другу был рад неизменно. А теперь и его брату. Чонгуку очень нравилась Англия, нравился европейский образ жизни. Он быстро освоился в чужой стране, был общителен, и несмотря на юный возраст, привлекал к своей персоне много внимания. Скоро ему уже шестнадцать, а выглядел он на все девятнадцать. Он был выше Юнги ростом, немного шире в плечах, его черные кудри были на европейский манер подстрижены, глубокие темные глаза затягивали в пропасть.
Чонгук сильно изменился за это время, и не только физически — он повзрослел. Он жил полной жизнью, ни в чем себе не отказывал, благо титул принца крови и состояние отца позволяли практически все. Но его жизнь была как будто на грани — он жил как будто кому-то что-то доказывая, что у него все хорошо, что он может жить один... без него...
Принц сильно переживал потерю Чимина, да так, что порой глаза леденели смотря на клинок ножа, и пальцы дрожа тянулись к рукояти. Да только стыд перед братом, что он оказался таким малодушным мужчиной, останавливал его. Его любовь была сумасшедшей, яростной, нетерпеливой, и он был слишком юн, чтобы совладать с такими сильными эмоциями. В этом и была его ошибка. Только один раз, в отчаянии, он упал в объятия Хосока, и все ему рассказал: как любил и любит до сих пор, как от бессилия и ревности заставил любимого пройти через публичное унижение, как жестоко ставил перед ним ультиматум не оставляя ему выбора, как, в итоге, потерял его глупо...как сожалеет обо всем...
Хосок долго молчал, его до глубины души тронули чувства младшего. Из всех слов утешения от брата, Чонгук запомнил только то, что если он его судьба, то они встретятся снова... и вот тогда... он не упустит! И вся его жизнь превратилась в ожидание этой встречи. Он много путешествовал, многое изучал, многое пробовал... он должен был быть готовым к новой встрече, и в нужное время удивить его, покорить и завлечь.
Хосок был счастлив за друга — Юнги смог преодолеть сомнения, нерешительность и свои страхи. Да, он потерял родного отца, но через эту боль потери пришел к чему-то большему. И теперь, смотря на герцога, легко фехтующего на деревянных шпагах с Минхо, и слыша звонкий смех младшего сына рядом с ними, принц был спокоен. Но все-таки один вопрос Хосока волновал, и о нем он повел разговор с другом одним из вечеров.
В тот вечер Юнги, как заправская гувернантка, уложил спать Джинхо, что никак не хотел угомониться. Только после того, как герцог стал тихо рассказывать своим глубоким, хриплым голосом сказочную историю о волшебном мальчике и его фее, малыш уснул, раскинув ручки и ножки. Нянечка стояла в углу, не смея дышать от столь трогательной картины — доселе хмурый и отстраненный мужчина, сидел рядом с малышом, натягивая на него одеяло и проводя рукой по его темным волосикам. Юнги смотрел на сына, чьи черты все больше и больше походили на бабушкины — тот же носик, такой же разрез глаз, даже форма ушей такая же, и все же не утерпел, наклонился и поцеловал в лоб, проявив слабость при прислуге.
Юнги вновь, как много лет назад, шел через картинную залу один, держа масляную лампу в руках, и взгляд его падал на семейные портреты. Он остановился перед портретом покойной жены Элеонор Лесси — молодая девушка в нежно голубом платье смотрела на него с мягкой улыбкой. Черные длинные волосы падали на ее плечи, белые кружева на вороте оттеняли смуглость ее кожи, пышные бутоны роз лежали в перекрещенных на коленях руках. Это ее посмертный портрет сделанный со свадебного.
Как же рано она умерла!.. Она даже не успела подержать Джинхо на руках. Ей даже двадцати лет не исполнилось, и Юнги стало бесконечно жаль, что все так обернулось. Но больше всего он был благодарен ей за детей, которые стали смыслом его жизни.
Рядом портрет отца — величественный образ мужчины в темном камзоле расшитым золотом, с орденами и лентами через плечо. Строгий взгляд темных глаз, бледность лица, такая же как и у самого Юнги. Боль от потери еще остро чувствуется, но память о нем светлая. Юнги с улыбкой посмотрел на обоих, и прошел дальше в кабинет, где его ожидал Хосок.
Они неспешно пили соджу (Хосок вновь привез с собой знаменитый напиток), сидя у камина. Хосок рассказывал о новостях, которые слышал во время путешествия, Юнги о своих делах и детях. Они беседовали неспеша, не чувствуя усталости, наслаждаясь обществом друг друга, ведь виделись они теперь редко.
— Дружище, я... кое-что расскажу... меня это очень заинтересовало, и, скажу честно — тронуло. — принц немного напрягся, но потом выдохнул, отпив глоток — Ты ведь знаешь банкирский дом Кимов в Париже?
— Да, конечно. Отец сотрудничал с ними, и я подумываю так же продолжить работать с ними. Господин Ким Себастиан надежный человек и ответственный финансист.
— А если я скажу, что его старший сын вышел замуж... за мужчину?! — Хосок выжидательно посмотрел на друга.
— Что?! Кто тебе такое сказал? Разве такое возможно? Как... на это согласились? Ты хочешь сказать, что главный банкир Европы согласился на брак своего сына с мужчиной?! — герцог был явно удивлен и ждал ответов.
— Не просто согласился, а устроил ему шикарную свадьбу на берегу моря. А рассказал мне представитель нашего посольства во Франции, который лично присутствовал на церемонии в Марселе. Сказал, что сказочнее свадьбы не видел, что чуть не прослезился, смотря на женихов.
— Но как восприняло общество... разве так можно... вот так в открытую?! А церковь?! Как их вообще обвенчали?!.. — Юнги практически паниковал. Хосок впервые видел его таким нетерпеливым.
— Думаю, тут все решили деньги и положение Кима. Он баснословно богат, Юнги. Богаче, чем ты и я вместе взятые — рассмеялся принц — а насчет церкви... слышал я и это. Господин Себастиан получил письмо от епископа с угрозой отлучения от католической церкви, на которое он ответил, что в мире есть еще как минимум три религиозные конфессии, который благословят брак его сына, и примут пожертвование в сумме двух миллионов франков — Хосок откровенно смеялся — Каков хитрец, да?
Юнги был ошарашен и взволнован. Чтобы вот так, в открытую, объявлять всем... это какая же любовь должна быть?! И ничем другим, кроме как этим чувством и не объяснишь такой поступок!.. Здесь нет никакой выгоды, и не может быть никакой договоренности. Только подмоченная репутация и потеря чести... и достоинства! Каким бы ты богатым ни был, всем купюрами рты не заткнуть, и мало кто согласится сотрудничать с человеком, в открытую показывающий свою нетрадиционность. Постоянные сплетни и презрение со всех сторон... Так думал Юнги, но все же спросил:
— А кто... эм-м... муж? — нервно усмехнувшись.
— Некий Ким Намджун. Капитан второго ранга. Работал у них на торговом корабле. Небогат, незнатный, но имеет большое уважение среди своих. Его покровитель — адмирал Джон Лесли Леннокс.
— Сам адмирал Леннокс?! Это о многом говорит, поверь мне друг. — говорил задумчиво герцог — Адмирал такой человек, что не будет покровительствовать кому попало. Но... неужели такие чувства сильные?!.. Я не могу поверить до сих пор...
— О-оо! Еще какие чувства, друг! Об их любви уже легенды слагают! То, что между ними происходило на корабле, с придыханием рассказывают в порту моряки. Я был в Александрии, когда узнал об этой истории, и слышал что-то очень интересное. Знаешь, они были в Египте перед возвращением, и чтобы не расставаться с любимым, сын господина Себастиана переоделся девушкой. — Хосок смеется вовсю, похлопывая по коленке — А оттуда, господин Ким Сокджин вернулся со знаменитым камнем «Ярдум хальб» (розовое сердце) на пальце. Ох, дружище, как же романтично, правда?.. — Хосок мечтательно закатывает глаза, сцепляя пальцы на руках в виде сердца, и смеется снова — Любовь... она, знаешь, порой такая сильная бывает!.. Помнишь, я как-то в письме рассказывал об одной истории с похищением девушки?
— Француженки?.. — не совсем понимая к чему это, спрашивает Юнги.
— Да. Только это была не девушка... а юноша! Настолько прекрасный юноша, что вводил в смятение сердца мужчин. А один из них, как ты знаешь, очень влиятельный князь, похитил, заточил в замке, осыпал золотом, наряжал как куклу... и все ради того, чтобы «золотой мальчик» — так называли юношу — хоть раз посмотрел на него с любовью!..
— Постой, постой... Но в эту девушку, то есть юношу, был влюблен твой брат?! — голос герцога стал тихим и глубоким, а взгляд умолял сказать ему, что он ошибается, но...
Долгая пауза не оставила надежды...
— Да... он и сейчас его любит, сильно. Ищет его. Жаждет встречи с ним. И я не знаю, чем ему помочь...
— Хосок? Зачем ты это все мне рассказываешь? К чему это?..
— Друг!.. Я видел одну безумную любовь, и слышал о двух. В одном случае, она привела одного к ссылке из страны и лишению имущества, титула, положения... в другом — к счастливой свадьбе. А история моего брата до сих пор мне не дает спокойно спать. Я видел в его в глазах, что он был много раз готов на отчаянный шаг. Но его, наверное, останавливало то, что его посчитают малодушным. Юнги... между тобой... и Чарли... какие отношения? — робко в конце спросил принц.
— Не волнуйся, друг. Нам удобно и хорошо друг с другом... в постели, я имею ввиду. Между нами нет таких теплых чувств, и тем более безумной любви, о которой ты мне рассказал — уверенно отвечал Юнги.
— Мне показалось, что юноша был влюблен в тебя. Если его чувства станут более пылкими...
— Этого не случится!.. — резко перебил его Юнги — Я не позволю... не волнуйся об этом, Хосок~и — более мягко закончил он.
Они замолкли на некоторое время, каждый задумавшись о своем. Но принц спросил все-таки, с улыбкой:
— А если ты сам влюбишься, Юнги? Если чувства скрутят так, что дышать не сможешь?..
— Некоторое время назад, я решил, что любовь мне не нужна. Я очень хорошо жил без нее. У меня есть ты — мой друг, с тобой я могу открыть душу, поговорить о чем угодно. Ты сильно повлиял на меня. Благодаря тебе я сейчас такой, какой я есть. У меня есть Чарли, чтобы мое тело было расслабленным и мои желания в постели осуществлялись. У меня есть мои дети, в них я нашел смысл жизни... Меня все устраивает. А если вдруг появится хоть проблеск какого-либо сильного чувства влюблённости, я постараюсь погасить её в самом начале. Мне не нужна любовь, Хосок.
— Да ты её даже не испытывал никогда...
— Постараюсь и впредь не допускать к себе...
Хосок смеётся:
— Не зарекайся, дружище! Я посмотрю на тебя, когда появится тот, кто заберет твое сердце!..
— Ты первым об этом узнаешь!.. — тихо улыбался Юнги.
— Поедем в столицу, Юнги. Я давно не посещал «Бабочку». Пройдоха Джошуа наверное припас для нас с тобой хорошеньких цыпочек! — озорно улыбался принц.
— Думаю, да — поедем!.. Чарли вернется лишь через несколько дней. Их в Академии увезли к проливу, будут делать морские пейзажи... его ревность порой раздражает... поедем дружище!..
Они еще долго разговаривали о разном, не раз возвращаясь к истории Кимов. Юнги был сильно впечатлен, и прежде всего смелостью капитана. Ему захотелось увидеть его, познакомится с мужественным человеком, посмотреть в его глаза и ощутить эту ауру безумной всепоглощающей любви. Пусть Юнги и говорил, что не хочет любви, но верил в нее. Его восхищали смелые поступки во имя чего-то возвышенного и настоящего.
Герцог думал об этом все последующие дни. Сам еще не осознавая, что же его побудило, Юнги написал письмо в компанию Кимов, лично капитану с приглашением на работу в его торговое представительство в Саутгемптоне или Брайтоне, хотя не рассчитывал на согласие. Но каково было его удивление, когда через четыре месяца получил ответ лично от капитана Ким Намджуна с согласием о переходе в торговую компанию Минов в Брайтоне. Капитан также сообщил, что готов приступить к должности через год, после окончания контракта с банкирским домом Кимов. И Юнги, почему-то был рад этой новости и очень воодушевлен предстоящим знакомством. О, если бы знал молодой герцог, что своим поступком приблизил неотвратимое, что запустил новый виток судьбы, что сам идет навстречу к тому, от чего отказывается...
Чарли Дейзил вернулся в Лондон через три дня, после приезда сюда герцога. Он сильно устал и немного продрог — погода у моря была не самой лучшей. Но он был доволен своими набросками к пейзажу, и картина ждала своего воплощения. Но юноша чувствовал, что дрожит вовсе не из-за промозглой погоды. Там, у моря, он видел то, вернее того, чей образ не может выбросить из головы до сих пор. Рука потянулась к альбому с зарисовками, открывая последнюю страницу. Молодой офицер — статный, сильный, с широкими плечами. Волосы невероятно длинные, собранные в узел на затылке, черным каскадом струились по плечам. Лицо, что своей формой заметно похоже на лицо герцога — узкий разрез глаз, широкие скулы, тонкий нос — но черты совсем другие: плавные, мягкие, красивые... Чарли сам испугался своих мыслей, как будто изменяет Юнги с другим, и захлопывает альбом. Но разве от того, что не видишь лица — просто забываешь? Уже несколько дней он думает об этом мужчине. Он видел его один раз, совсем недолго — офицер стоял на пирсе смотря задумчиво на волны пролива, всматриваясь в даль, как будто хотел увидеть противоположный берег. Затем прошел по трапу на корабль, и больше он его не видел. А пальцы Чарли сами прорисовывали черты лица незнакомца, его статную фигуру, его длинные волосы, его невероятные глаза... И если бы судьба дала им возможность столкнуться, поговорить — кто знает, чем бы закончилась эта поездка. И впервые за все время знакомства с Юнги, юноша на мгновение, во время любовной схватки, представлял перед собой совсем другие черты, совсем другое лицо...
────༺༻────
Чимин блистал в Париже. Он был восхитительно прекрасен своей юной естественной красотой. Не было более изысканного и утонченного юноши, столь гармоничного в своей физиологии. Ему уже девятнадцать, и он безумно популярен среди девушек. Столько поклонниц не было ни у кого. Чимина заваливали любовными записками в надушенных конвертах, нежными бутоньерками и цветами. На балах он самый желанный кавалер для танцев, за ним буквально ходили по пятам. Сколько девушек жаждали приглашения в особняк Кимов, чтобы одним глазком полюбоваться на ангела. Но, увы, ни одна из юных прелестниц не тронула сердце юноши. Чимин давно признался себе, что нет у него желания обладать девушкой. Но и к мужчинам особой тяги не заметил. Его сердце все так же молчало.
Юноша много думал о том, почему он не влюбляется? Вот его друг — Тэхён, сколько раз влюблялся, и каждый раз — навсегда. Чимин помнит, как господин Себастиан отвел юношей первый раз в публичный дом, когда им исполнилось восемнадцать лет. Тогда Чимин испуганно сидел в углу с Кимом старшим, и никакие соблазны не смогли его оттуда вытащить. А вот Тэхён отрывался по полной, тогда его, еле живого, дотащили до дома. С тех пор Тэхён неутомим с девушками, которых у него было ничуть не меньше чем у друга. Но у него была какая-то непонятная слабость к Чимину. Тэхён все время должен был быть с ним рядом, все время видеть его, часто прикасаться к нему — держать за руку, обнимать со спины. Несколько раз Чимин просыпался среди ночи, чувствуя сонные объятия друга, хотя к утру он исчезал и юноше казалось, что это ему приснилось.
Чимин чувствовал ревность друга. Хоть сам он кутил и гулял направо и налево, но к юноше никого не подпускал, и зорко следил за каждым его шагом. Среди поклонников юноши, Тэхён получил прозвище «цепной пес Паке Чимина», сравнивая его с цербером. Стоило хоть кому-то стать чуть ближе Чимину, получить улыбку златовласого юноши, или, не дай бог, комплимент от него, того человека ждала неминуемая жестокая кара от Ким Тэхёна. Перед несчастным сразу же закрывались двери всех приличных домов Парижа, а затем в ход шли угрозы или шантаж, и больше к Чимину никто не смел подходить. И так было с каждым, до тех пор, пока не появился человек, который стал не по зубам Тэхёну — Алваро Толледо — сын испанского посла в Париже.
*
Тэхён помнит тот злосчастный день, который он проклинает до сих пор, когда Толледо увидел Чимина. А ведь Тэхён сам нарядил юношу, как ангела, украсил его редкими драгоценностями, уложил его золотистые прядки, взял его маленькую ладошку в свою руку и повел в здание «Гранд-Опера» на концерт Венского симфонического оркестра. Тот день он не забудет никогда — все было просто идеально: самый красивый юноша Парижа сидел рядом с ним, в шикарном именном ложе Кимов, все смотрели на них с восхищением, шептались шумно и восторженно. Тэхён упивался своим положением — Чимин, как самая дивная драгоценность, которая есть только у Ким Тэхёна — и пусть все завидуют!..
Музыка была столь прекрасна, столь нежна и волнительна, что златовласый юноша прослезился, и Тэхён нежно сжал его ладошку, успокаивая. Он переживал эстетическую эйфорию, пока не почувствовал пронизывающий огненный взгляд мужчины. Алваро смотрел на Чимина. Юноша и сам почувствовал этот взгляд, и остановился на лице мужчины на несколько мгновений. Но и этих коротких мгновений хватило, чтобы понять — мужчина явно заинтересован, более того — восхищен и сражен.
Весь оставшийся вечер Тэхён был напряжен, и глаза косил на испанца. Толледо сидел в ложе в самом углу. Рядом с ним сидел юноша, тоже испанец по внешности, и нервно посматривал на ложе Кимов. А Чимин был спокоен и наслаждался волшебным вечером. Никакие взгляды, вздохи и перешептывания его не волновали. Он видел много таких «огненных» взглядов — глубоких черных, нежных карих, страстных зеленых — и ему нет дела до других.
Вечер действительно был просто волшебным. Едва оркестр заиграл нежные переливы мелодии, сердце Чимина зашлось в бешеном ритме — так сильно взволновала его музыка. И вся его жизнь как будто пронеслась перед глазами — его родной дом у моря, песчаный берег, чайки летающие над морем, мощёные дорожки по улице где он бегал мальчуганом... Музыка так же плавно переливалась, как тихие волны прибоя... и вот уже его дом, родители, что обнимают златовласого мальчугана, сильные руки отца, теплый зеленый взгляд, мягкий французский говор... мама!.. — острием врывается в сердце юноши это слово — мамочка моя!.. и слеза несдержанно катится по щеке юноши, а его ладонь крепко сжимают. Глаза матери, нежность и любовь, что идет из них. Руки ее как колыбель, что укачивали перед сном. Ее запах, ее голос, ее тихий смех... Мелодия набирает высоту, гремит разрывая сердце... и снова воспоминания нахлынули, словно сильные волны перед бурей — могила мамы — холмик земли и мраморная плита; могила отца — целое море и нет больше родных людей рядом. И казалось, печаль поглотит юношу, но память не позволила и подбрасывает новые лица — Сокджин с мягкой улыбкой смотрит на него, обнимает успокаивающе; Намджун с лучистым взглядом и ямочками на щеках, кивает ему, смотрит ласково. И, почему-то, встаёт лицо Дино перед глазами, что тоже смотрит — отчаянно влюбленно, страстно, и кажется чувствуется аромат лотосов... Мелодия завершилась. Последние переливы волнующей скрипки и Чимин заметно вздохнул, только сейчас заметив, как напряжен его друг:
— Тебе плохо, Тэхён~и? Что с тобой?
Тэхён вздрагивает, как будто опомнился, смотрит на юношу:
— Всё хорошо... Всё в порядке...
— Может поедем домой?.. Ты плохо выглядишь. Поедем Тэхён~и!..
— Да!.. Идем... надеюсь нас простит Иоган Штраус за то, что мы сбегаем — пытался отшутится Ким.
Не успел Чимин сделать и десяти шагов, как буквально врезается в широкую грудь мужчины, обтянутую черным бархатом. С тихим ойканьем, юноша поднимает голову и растерянно хлопает пушистыми ресницами, от неожиданности слегка раскрыв губы. Он немного отскакивает от мужчины, и его тут же утягивает за свою спину Тэхён.
— Ло сиенто... Прошу прощения, господа — глубоким, волнующим голосом с сильным акцентом проговорил мужчина. Тут же рядом с ним оказался второй юноша, взволнованно оглядывая стоящих.
— Алваро, но эс декенте, но эстас репресентадо (это не прилично, вы не представлены друг другу) — протараторил юноша.
— Вот именно, господа. Вы ведете себя вызывающе, — высокомерно отзывается Тэхён, прекрасно зная испанский.
— Тогда, позвольте представиться — Алваро Толледо, граф Эль-Бьерсо, — мягко улыбаясь говорит мужчина, глаз не сводя с Чимина, которого смешно пытается закрыть спиной Тэхён.
— Очень приятно. Паке Чимин... — неожиданно выскальзывает из-за спины друга юноша, и улыбаясь, протягивает руку.
Тэхён застыл как статуя, и смотрит так, как будто с этим пожатием весь мир взорвется. Но ничего произошло. Чимин легко пожал руку мужчине и встал рядом с другом, выжидающе смотря на него.
— Ким Тэхён. — практически процедил сквозь зубы юноша.
Алваро легко улыбнулся:
— Я знаю... перро гуардиан (цепной пес). — и так предостерегающе посмотрел на Тэхёна, что у Чимина волосы на загривке дыбом встали — А это мой друг Маттео Бокелли, виконт де Иснахар.
Чимин смотрит на мужчин немного удивленно, а глаза все падают на лицо Алваро, хоть юноша и смущается от его взгляда. Впервые Чимин видит такого красивого мужчину: он высок, выше даже Тэхёна, стройная подтянутая фигура, прямые черные пряди едва касаются плеч, смуглое лицо с белоснежной улыбкой, покрытое лёгкой бородкой, нос с небольшой горбинкой, подбородок с ямочкой. Но самыми невероятными были его глаза — глубокого коньячного цвета. Чимин так и не смог рассмотреть их, ибо его тут же вновь задвинули за спину, и он слышит шипение Тэхёна:
— Соло трата де акеркарте, а эль... ромпер э педасос (только попробуй подойти к нему... растерзаю)
Алваро смеется, откидывая голову, а юноша, что рядом с ним темнеет как грозовая туча, наступая на Тэхёна. Но Толледо его останавливает, подняв руку, а сам смотрит леденящим взглядом, но с улыбкой отвечает:
— Эль но ес туо, у но ло херо (он не твой, и не будет).
Чимин понимает, что здесь что-то не так, и взгляды троих мужчин между собой, не сулят ничего хорошего. Он робко дотрагивается до плеча друга и шепчет на ухо:
— Идем, Тэхён... — а потом добавляет чуть громче — Мы уходим господа... Рад был знакомству, приятного вечера! — и утягивает за собой друга.
Алваро вновь преграждает ему путь:
— Я могу надеятся на новую встречу?.. Маравиллосо (дивный). — обхватывает пальцы юноши и подносит к губам, целует ладонь, прикрывая красивые глаза длинными ресницами.
Чимин опешил от напористости мужчины. Глаза его расширяются от неожиданности, и слова не может вымолвить в ответ. Тэхён с рыком вклинивается между ними, и хрипит ему гневно в лицо схватив за грудки:
— Я же сказал не трогать его!.. Я не посмотрю кто твой отец, мигом из страны вылетишь, чертов конкистадор!..
Тут же подлетает Матео, оттаскивая Алваро схватившегося за рукоять шпаги:
— Но вале ла пена, детенте, но некесетамос ун эскандало (он не стоит этого, остановись, нам не нужен скандал).
— Он стоит целого мира!.. — кричит на французском мужчина, так чтобы юноша понял его слова — Если нужно будет, я начну войну ради него!.. И ты не остановишь меня, Ким!..
— Алваро, ту падре энвиаря дэ регрессо, реладжатэ (твой отец отправит тебя обратно, остынь).
Чимин, вцепившийся в руки друга, отмирает, и смотрит на мужчину, что все время не сводит с него глаз. Первый раз он видит такую решимость, такую силу, и сердце его забилось чуть сильнее, и глаза, волей-неволей, тянутся к лицу Алваро. Все мужчины, что когда-то объяснялись ему в чувствах месяцами ходили вокруг него, пылинки сдували, записочки подбрасывали, а тут готовы войной идти ради него... Он мягко выступает вперед Тэхёна, касаясь его руки, и говорит спокойно:
— Успокойтесь, господа... ваша ссора бессмысленна и не имеет значения. — затем смотрит прямо на графа — Господин Толледо, прошу простить моего друга за вспыльчивость, но и Ваше поведение я не могу назвать достойным мужчины. А сейчас мы уходим... позвольте откланяться...
— Я бы хотел посетить Вас с визитом в ближайшее время. Вы примите меня?.. — не унимался Алваро, и смотрит огненным взглядом, но улыбка касается его губ, смотря на юношу.
Чимин оборачивается к нему, а щечки почему-то окрашиваются нежным румянцем:
— Это дом господина Кима Себастиана, если он Вас примет, то и я тоже... Всего доброго... Господин Бокели, рад был знакомству!..
Юноша сразу же уходит, бросив взгляд на Тэхёна. Тот немного задержался, смотрит в глаза испанцу и говорит тихо:
— Хочешь войны, Толледо?.. Будет тебе война!.. Я предупредил, не смей подходить к нему! — и резко разворачивается, не дожидаясь ответа.
Уже сидя в экипаже, Чимин не сдерживается и почти кричит на друга:
— Что это было, Тэхён?.. Как все это понимать, почему ты так взъелся на него?.. Кто этот Толледо? Ты знаешь его?..
— Не совсем, просто слышал о нем. Он сын посла Испанского королевства во Франции, дворянин из могущественного и древнего рода и в Париже он недавно. Но уже скандал за скандалом. — угрюмо отвечал Техен.
— Что за скандал?..
— Он соблазнил замужнюю даму, ухаживал за ней прилюдно. Та влюбилась, бросила мужа, семью. Но этот паршивец ее прогнал. Наигрался, наверное. Я слышал, что девушка пыталась покончить с собой, но муж сжалился над ней, принял обратно. — голос Техена становится более грубым — Чимин~и!.. Он бесчестный человек, хоть и дворянин. Одна только сегодняшняя его выходка чего стоит!.. Толледо всеми способами добивается того, чего хочет, а когда получает желаемое — теряет интерес. Я ни за что не допущу, чтобы ты стал его интересом... никогда!
Чимин затих, смотря в окно экипажа, обдумывая столь бурную реакцию друга, молясь чтобы это было действительно волнением за друга, а не... что-то другое. Он уже потерял одного друга из-за глупой детской ревности, и не хочет терять еще... «Чонгук~и!.. Как ты там?.. Где ты?.. Помнишь ли обо мне?.. О, как бы я хотел увидеть тебя... просто обнять... поговорить...» — мысли юноши уносили его вновь в прошлое, как эта дивная мелодия услышанная в опере, всколыхнула воспоминания о доме.
Тэхён тоже молчал, ему и самому не до конца была понятна его собственная реакция, но понял одно — Чимин для него больше, чем просто друг, и никто его не получит — ни Кёнсу, ни Алваро, ни кто-то другой.
Едва юноши зашли в двери особняка, как попали в суматоху: прислуга носилась по комнате, разнося графины с водой, в воздухе пахло валериановым настоем, из гостиной доносился плач. Они бегом устремились туда. В гостиной, сидя в кресле, плакал господин Себастиан, в руках он сжимал письмо. Госпожа Тания стояла над ним, обмахивая мужа платочком — «Устокойся Басти, но разве так можно переживать!..», прислуга поднесла стакан с каплями, которое супруга мягко заставила мужа выпить.
— Ах, мальчики, вы вернулись, слава богу!.. — Тания облегченно вздохнула.
Себастиан, завидев юношей, вновь заливается слезами, протягивая руки к ним:
— Тэхён!.. Чимин!.. — протягивая им письмо, воет Ким старший — У меня родился внук!.. Я стал дедушкой!.. Вы стали дядюшками!.. Тания, у нас внук!..
— Что-ооо?! — хором воскликнули юноши.
— Как?.. Отец!.. Что ты говоришь?.. У Сокджина ребенок? Как это возможно? — Техен практически кричит, размахивая руками — Мама, объясни что-нибудь!
Чимин, застывший в шоке, отмирает, и кидается в объятия Себастиана с улыбкой на лице и увлажнившимися глазами. У его хёнов ребенок! И не важно, как он у них появился.
— Я сама толком не знаю. Сокджин написал, что у них мальчик, и что-то про то, что его подарило море... Я даже письмо нормально не смогла прочесть!.. Ваш сумасшедший отец его мне не отдает!.. — Тания причитала, с укором смотря на мужа.
— Его назвали Субином... как меня!.. — снова заливается слезами Ким старший.
Чимин откровенно смеется, поздравляя Себастиана. Он все никак не может привыкнуть к импульсивности и повышенной чувствительности старшего, но привязался к Себастиану, как к родному дядюшке. Госпожа Тания все причитает, называя мужа большим ребенком. Тэхён все еще в шоке, но уже радостно улыбается, обнимая маму.
— Сокджин сообщил, что они приедут через два месяца, привезут малыша с собой. — с улыбкой говорит Тания — Но я волнуюсь, что они будут плыть через Красное море, там не безопасно — говорит она обращаясь к супругу.
— Я им всю французскую эскадру отправлю навстречу, но мой внук доберется в целости и сохранности — горячо отзывается Себастиан, и тут же вскакивает — Мы должны это отпраздновать!.. Шампанского, быстро... принесите нам шампанского!..
— Господи, Басти, успокойся! Сейчас на ужин накроют, поешь сначала. — суетилась вокруг него Тания.
Но слуги уже достали с погреба шипучее вино, и внесли в гостиную. Тут же господин Себастиан приказывает разливать и произносит тост:
— За моего первого внука — Кима Субина! Да пошлет ему господь долгую и счастливую жизнь!..
Тут даже спокойная доселе Тания не выдерживает — всхлипывает и заливается слезами. Ее тут же успокаивают юноши, обнимая с двух сторон. Семейному счастью не было предела. Супруги Ким улыбаясь обсуждали, каков их внук, на кого похож больше, что ему подарят первым делом. Тэхён не мог успокоиться, все задаваясь вопросами — как у них появился ребенок, откуда, и все время говорил, что не терпится их увидеть. Только Чимин ничему не удивлялся — любовь его хёнов зародилась у него на глазах, он видел силу их чувств, глубину их нежности, непередаваемый восторг от их трепетности, и понимал — с такой любовью возможны все чудеса.
Входит дворецкий, объявляя, что с визитом пожаловал граф Эль-Бьерсо, и просит принять. Супруги удивленно переглядываются:
— Посол Испании?.. Граф Алехандро Луис Толледо? — неуверенно спрашивает Себастиан. Тания пожимает плечами.
Чимин застыл в шоке. В голове проносятся слова мужчины — «Хочу посетить Вас с визитом в скором времени... Вы примите меня...», осознавая, что «в скором времени» это прямо сейчас.
— Думаю, это сын посла — Алваро Толледо Эль-Бьерсо — скрипя зубами цедит Тэхён. «Проклятый конкистадор!.. Я убью его!..» — мысленно уже расправившись с испанцем вскакивает юноша, смотря на притихшего друга.
— Мальчики? Он пришёл к кому-то из вас? — спокойно спросила Тания, не подозревая, какой ураган чувств бушует внутри каждого из них.
— Мы познакомились с ним недавно. Вернее — сегодня вечером, на концерте в опере. — не поднимая глаз отвечает Чимин.
— Что ж мы заставляем ждать гостья! Пригласите в гостиную графа. — обратился к прислуге Себастиан.
Через минуту вошел Алваро. Чимин застыл от удивления — граф успел сменить наряд и приехать в особняк за столь короткое время. На нем был удлиненный сюртук нежно-бежевого цвета, темные панталоны и высокие сапоги из тончайшей кожи. Черный кожаный жилет поверх сюртука, смотрелся очень эффектно, придавая графу мужественный вид.
За ним шел его личный слуга, который нес в руках небольшую деревянную коробку.
Взгляд Алваро сразу выхватил Чимина, мгновенно обжигая его, юноше показалось, что даже почувствовал жар исходящий от мужчины, но не посмотрел на него. Граф поклонился Киму старшему, представляясь как положено, и госпоже Тании, склоняясь к ее руке, но не целуя. Сдержанно поприветствовал Тэхёна, и застыл на несколько секунд взглядом на Чимине, склоняясь перед ним с трепетом. Тот лишь мельком взглянул на него, но и этого хватило, чтобы смущенный румянец покрыл щеки юноши. Глаза Алваро сияли влюбленностью и восторгом. Тут и слепой бы понял, зачем здесь находится граф — он пришел к возлюбленному!..
Толледо преподнес подарок хозяину дома — редкий экземпляр шотландского виски многолетней выдержки, что лежал в деревянной коробочке в руках у слуги. Этим он сразу заслужил радушный прием Кима, как старого знакомого.
Сначала были официальные речи о родителях Толледо, об их здоровье, о делах. Но потом господин Себастиан не выдержал:
— Господин Толледо...
— Можно просто Алваро, если Вы позволите, господин Ким...
— Алваро, Вы сегодня мой гость, и наверное, проведению так было угодно, чтобы Вы первым узнали о нашем радостном событии — у нас появился внук, от чего я и моя супруга бесконечно счастливы!
— Мои поздравления, господин Ким...
— Просто Себастиан, прошу Вас...
— Мои искренние поздравления и глубочайшие пожелания для Вашего внука, господин Себастиан. Могу ли я одарить подарком Вашего первенца, так как удостоен чести первым узнать о ребенке? Вы не откажете мне?
Себастиан смеется громко, счастливым взглядом охватывая всех в комнате:
— Только если согласитесь остаться на ужин, Алваро!
— С удовольствием, почту за честь.
И тут доселе молчавший Чимин встал, и тут же подскакивает Толледо.
— Позвольте подняться к себе, дядюшка. Я переоденусь к ужину.
— Да, конечно, Чимин~и, мы ждем тебя в столовой. Тэхен? Ты тоже поднимешься? — смотря на привставшего юношу спрашивает Себастиан.
— Да. Я покину вас ненадолго... — ответил юноша, шагая вслед за другом.
Алваро не стесняясь и не скрываясь, провожал взглядом Чимина, до тех пор, пока юноша не исчез за поворотом широкой лестницы.
Чимин в своей комнате, сидя перед белоснежным трюмо, невидящим взглядом смотрел в зеркало на себя. В его голове был такой сумбур, он не знал, что думать — этот мужчина волновал его. Почему-то пульс подскакивал, и становилось жарко рядом с ним. У него такие глаза, что юноше казалось — в них можно смотреть вечно. И этот голос, этот акцент при разговоре — что же с ним происходит? Почему он так реагирует на него? Неужели это и есть влюбленность? Так быстро? Они знакомы лишь несколько часов, даже толком не разговаривали...
Утонув в своих мыслях, юноша не замечает, как неосознанно наряжается, натягивая на плечи золотистый шелк персикового ханбока, оставляя открытыми шею и выглядывающие ключицы. Снимает жемчужные сережки, и надевает чёрные бриллианты. Запястья охватывают золотые браслеты с такими же камнями, а в ямочку между ключиц ложится алмазная капля на тонкой цепочке. Только когда за его спиной в зеркале отразился Тэхён, юноша отмирает.
— Нарядился для этого конкистадора? — немного зло спрашивает он, смотря на него в отражении, и лицо на мгновение, заламывается от боли в сердце.
Чимин вздрогнув, как от удара, смотрит так же в отражение на друга, вмиг побледнев, поджав пухлые губы от нахлынувшей обиды. И рука потянулась к свисающим бриллиантам, чтобы снять.
— Оставь!.. На тебя хоть мешок напяль... все равно прекраснее тебя нет никого — тихо заканчивает Техен, и юноша видит в зеркале, как пальцы друга коснулись его шеи, совсем невесомо проведя от подбородка вниз. Взгляд Тэхёна застыл на пульсирующей венке у основания тонкой шеи, и дикое желание нахлынуло на него — склониться, припасть губами...
— Тэхён?.. — голос юноши вывел его из ступора.
Они спускаются вместе, заходя в столовую. Перед самыми дверьми Тэхён хватает его руку, и говорит совсем тихо:
— Он не получит тебя!.. Я убью его, но ты не станешь его интересом, который он потом выбросит! Я клянусь тебе!
— Тэхён, не надо, прошу! Не говори так! Я... когда-то давно я потерял друга из-за этого. Не хочу, чтобы все повторилось вновь — взволнованно шепчет юноша — Прошу, Тэхён~и!..
Едва Чимин вошел, в сопровождении Тэхёна, в столовую, Алваро показалось, что он ослеп от сиянья дивного ангела. Напротив него сидело само совершенство, золотое божество, самое прекрасное существо которое он когда-либо видел. Граф не помнил, что он ел и пил за ужином, прикасался ли к еде вообще, не помнит, что говорил — возможно нес полную чушь, не возможно, а скорее всего. Помнит лишь глаза напротив — нежные, волнующие, чей тепло-золотистый взгляд сводил с ума. Сначала робкий взгляд из-под длинных ресниц, что скромно поглядывал, не смея долго задерживаться. Потом чуть смелее, позволяя себе дольше разглядывать лицо мужчины. А затем — первая улыбка, от которой Алваро чуть не упал со стула.
Мужчина ни на минуту не спускал с юноши глаз. Ему было все равно — прилично это или нет, что скажут другие его не волновало. Он здесь только из-за Чимина, он здесь потому что так велело ему его сердце. Сердце, что теперь полностью занято дивным ангелом, и бешено бьется о ребра навстречу любви. А когда Алваро заметил, как взгляд юноши упал на его губы, то горячая кровь потекла с удвоенной силой, разгоняя сладкую негу по всему телу. А в возбужденном сознании вспыхнула картинка, как он наклоняется к этим сладким губам, касается их, пробует их мягкость... Мужчину в чувство привел звонкий смех юноши, что рассмеялся от очередной шутки хозяина дома.
Было довольно поздно, когда Алваро откланялся: он тепло попрощался с супругами, легко кивнул Тэхёну, и вновь трепетно поцеловал руку Чимину, чье лицо мгновенно покрылось красными пятнами смущения. Смелость испанца поражала его, но это ему однозначно нравилось.
Через полчаса появился личный слуга Толледо, держа в руках огромную корзину прекрасных ароматных роз, удивительно глубокого красного цвета. Они так ярко пахли, что практически во всем доме ощущался аромат.
— Это дамасские розы. Только у них такой глубокий цвет и аромат. — тихо сказала Тания, подходя к юноше — Ты пленил этого мужчину, Чимин~и!.. Но тебе это надо? Тебе нужен Толледо? — и внимательно смотрит на притихшего юношу.
Еще утром Чимин ответил бы не раздумывая «Нет», а сейчас не знает, что сказать. Смотрит на розы, а перед глазами мужественное лицо и глаза цвета того виски, что пили за ужином.
— Я не знаю... — шепчет юноша.
— Я слышала о скандале, связанном с ним, Чимин~и. Но если ты захочешь близкого с ним общения, думаю, он имеет право самому объяснить ситуацию. Нельзя судить о людях только по слухам. Если твое сердце говорит тебе принять его, то дай ему шанс. Мы поддержим тебя в любом случае. — Тания мягко обняла юношу, оставляя его одного.
Чимин лежал в полной темноте. Было довольно тепло для начала мая, и одно окно было открыто, пропуская прохладу ночи. Юноша не мог заснуть, ворочался долго в постели. Слова Тэхёна больно били по сердцу. Снова его обвиняют в предательстве. А если и Тэхён поставит его перед выбором. Слова из прошлого всплывают в сознании: «Выбери меня... скажи, что нет никого... нет никакого князя... это не правильный выбор, Чимин...»
О, если бы здесь был Кёнсу. Он бы помог, помог разобраться. Они никогда не скрывали ничего друг от друга. Именно его брат чувствовал юношу, как никто другой. Но его здесь нет, а Тэхён ведет себя как... ревнивец... собственник. Только Алваро так смело ему противостоит, не замечает убийственных взглядов, не реагирует на скрытые оскорбления. Ох, какой же он смелый и решительный! Какие у него глаза! Какой же он сам красивый!.. Чимин чувствует себя как тогда, в Александрии, когда ему преподнесли изумрудный браслет, и он не смог устоять перед красотой украшения, и думает, что и здесь не устоит... Мысли кружились в голове: что же ему делать, принять ли его, неужели это и есть любовь?
За окном первые всполохи зари окрасили бледно-алым цветом самую кромку неба, скоро рассвет, а сон никак не шел. Юноша то натягивает одеяло до подбородка, до отдергивает. Постель как камень, и юноша все бока отлежал. В конце концов, Чимин решил подождать следующего шага мужчины, и уже потом решить что делать...
Вдруг, в предрассветной тишине, раздаются аккорды гитары. Чимин прислушивается, не понимая откуда мелодия. Он медленно встает направляясь к раскрытому окну... Алваро стоит с гитарой в руках, а дивные переливы эхом звучат под окнами. Чимин узнает эту мелодию — это та прекрасная музыка, что так взволновала его в опере! Он заметил, он запомнил! Чимин прикрывает ладошками рот, чтобы не вскрикнуть. Он понимает, что это для него, и постепенно отмирает, ближе подходя к окну, но не показываясь. Юноша встает на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть мужчину — Алваро не один, позади него, чуть в темноте стоит еще мужчина, с гитарой в руках, аккомпанируя главному исполнителю. Но Чимин больше ни на что не реагирует — он видит только руки мужчины, перебирающие струны; его лицо, что оторвавшись от гитары в руках, устремляется наверх, к окнам, где находится его возлюбленный.
Чимин утопает в мелодии, а сам музыкант играет так пронзительно, словно отчаянно пытается донести до любимого, как сильны его чувства, как покорен и захвачен в плен его красоты. Алваро словно говорит с ним своей мелодией, рассказывает любимому как его сердце бьется рядом с ним, как глаза ищут только его, а губы мечтают о встрече с губами любимого.
Толледо буквально умирает под окнами юноши. Он здесь. Он не мог и глаз сомкнуть после того, как покинул дом Кимов. Полночи ходил по набережной Сены. А когда вернулся в свою комнату, и увидел гитару, то руки сами схватили ее, а ноги понесли обратно к дому дивного ангела, его любимого! Да, он влюблен! Безумно влюблен! Пусть и видел всего несколько часов, пусть и не сказали друг другу ничего толком — не важно!.. Его слуга сам потянулся за ним, со своей гитарой. О, он то все понял сразу, когда его господин кричал на всю оперу, что юноша стоит всего мира, и мысленно соглашался — да, стоит!
И теперь он здесь, под его окнами, молит его своей мелодией «О, выйди прекраснейший, покажись хоть раз! Дай еще раз взглянуть на тебя! Дай моим глазам этот рай лицезрения, дай моему сердцу агонию от сладкой смерти любить тебя! Позволь увидеть тебя, мой дивный ангел: сияние твоих глаз, бархат твоей кожи, нежность твоих губ, золото твоих волос... Услышь мою мелодию, это моя душа поет для тебя, мой возлюбленный!..»
Чимин затаил дыхание, но не показывается еще, а так хочется... И все же он решается... Шаг...другой. Рука тянется к оконной раме, ладошка обхватывает теплое дерево... и он выглядывает, но не смеет еще глаз поднять, смущение сковывает его. Солнце уже встает. Уже алеют крыши домов, розовые длинные тени ползут по брусчатке, и первые робкие лучи падают на лицо юноши, что восхитительно сияет как утренняя звезда. Чимин слышит как затихает мелодия, но тут же тишину прорезает другая музыка. Юноша в удивлении вскидывает глаза и сталкивается с огнем глаз Алваро, что ни на секунду не отрывается от его лица.
Переливы резкие, напряженные, отчаянные... но они тут же затихают... и такая нежная мелодия протекает по утреннему воздуху, что у юноши сердце заходится, а глаза увлажняются от подступивших слез, от щемящей нежности, что растекается по коже мурашками. А гитара теперь совсем другие слова рождает, становится более смелой и решительной лишь завидев лицо любимого «Любовь моя, посмотри на меня, покоренного твоей неземной красотой! Только скажи — и я увезу тебя туда, где шум прибоя будет ласкать твой слух, а морская волна — ласкать твои нежные ступни. Я увезу тебя к себе, в свой дом в Альмерии, где в тишине и прохладе мавританского замка, ты узнаешь, что значит любовь испанского мужчины. Я буду осыпать тебя лепестками красных роз, и любить тебя на ложе из цветов, так страстно, что ты забудешь обо всем. И не будет никого, кроме нас с тобой, кроме нашей любви... Только скажи, любимый... и каждый день станет для нас бесконечным счастьем, а каждая ночь неповторимой... Только скажи, любимый... и я весь мир готов положить к твоим ногам!..».
Чимин весь в лучах рассветного солнца. Его грудь вздымается волнительно, дыхание судорожно, а пальцы подрагивают от волны наслаждения, что протекает по телу юноши. Лицо его восхитительно расслабленно, губы слегка приоткрыты, глаза прикрыты он наслаждения. Он восхищен, он покорен, он почти влюблен... и юноша решительно распахивает глаза, смотря прямо на мужчину. Алваро замирает и шепчет тихо «Фаворито... ми фаворито, ми соламенто...» (любимый... мой любимый, мой единственный).
Чимин понял все, сердцем почувствовал, каждой клеточкой своего тела, и улыбка озаряет его прекрасное лицо. И такое восхитительное, волшебное напряжение между ними искрилось, что казалось по нему можно спуститься из окна на землю. Юноша еще сильнее высунулся из окна, крепко цепляясь за раму, и улыбка еще шире расцветает на лице. Он откидывает голову, подставляя лицо утреннему солнцу, прикрывая глаза, вдыхает воздух полной грудью, и так захотелось что-нибудь кинуть мужчине, что стоит под окном, подарить что-то за исполнение прекрасной мелодии, что глаза начинают блуждать по комнате в поисках подходящего подарка. Но его делает кто-то другой вместо Чимина.
Сначала под ноги Алваро летит один глиняный горшок с землей, разбиваясь об брусчатку, затем второй, да так, что мужчине приходится отскочить. И откуда-то сверху доносятся крики — «Толледо, я убью тебя! Я проткну тебя шпагой, проклятый конкистадор!» Снова «подарок» сверху летит, но теперь уже пустая ваза, а крики продолжаются «Убирайся от моего дома, и не смей появляться здесь больше никогда. Я разобью твою поганую гитару о твою же голову!» Теперь летит графин с водой, и мужчина едва успевает среагировать, отскакивая снова, размахивая руками.
— Алваро!..— это крик Чимина, что от волнения закрывает руками лица и добавляет совсем тихо — Осторожно...
Толледо замирает, и счастливая улыбка озаряет его лицо — Чимин впервые назвал его по имени! Мужчина кричит на всю улицу:
— Ми амор! Эрес ла коса мас ермосе, де ла тиерра! (моя любовь, ты самое прекрасное, что есть на земле) — и смеется еще счастливее, еще громче.
— Толледо, пошел вон!
— Тэхён, прекрати!
— Пусть он катится отсюда! Я клянусь, если он не уйдет, я устрою дуэль здесь же!
Вдруг с улицы из разных окон стали доносится свистки и выкрики «Красавчик, беги!» «Кому серенаду под окнами исполняли?» «Ох, сейчас мордобой начнется!» «Ах, дуэль из-за прекрасного юноши, как романтично!» И отовсюду раздавались голоса и мужские и женские — оказалось их слушала и видела почти вся улица!
— Толледо, умоляю, уходите. Тэхён с ума сошел! Прошу, уходите! — голос Чимина дрожал от волнения.
— Назови еще раз по имени, любимый, умоляю!..
— Алваро, уходите, прошу Вас! — и Чимин почему-то улыбается.
— Ми амор, тебе понравилась мелодия?
— Да, да, очень, — уже смеется юноша — только уходите...
Опять голоса из окон «О, красавчик, теперь точно беги!» «Спасайся от цепного пса». Тэхён полуодетый, практически выбивает дверь, сжимая шпагу в руке и с криком «Проклятый конкистадор!» — несется со ступеней вниз. А Алваро, утаскиваемый своим слугой, под одобрительные возгласы улицы, уже скрывается за углом, напоследок посылая воздушный поцелуй хохочущему юноше, что тоже помахал рукой из окна.
Алваро, безумно счастливый и воодушевленный, вваливается в дом, как пьяный, где его ожидает разгневанный Маттео.
испанский*
— Алваро... твои выходки одна безумнее другой! Что это значит? Как ты можешь так поступать? Почему тебе так нравится позориться перед всеми? Я устал от твоих необдуманных поступков...
— Маттео, мой друг, остановись. Не хочу слушать твоего нытья. Я влюблен, Маттео, я счастлив!..
— В который раз за этот месяц, Алваро, ты влюблен? Но, что самое дикое, так это то, что это юноша! Мужчина, Алваро! Ты сам понимаешь, что творишь?..
— Да! Да!.. В этом и есть самое интересное! Я впервые влюблен в юношу. Это так необычно, так волнительно, что до дрожи в коленях. Я сам не понимаю, как это вышло — счастливо и устало тянет мужчина — Но я полностью отдаюсь этому чувству!..
Маттео затих, он отворачивает лицо, так как не в силах скрыть свою боль — его «друг», которого он любит так давно, и так глубоко, влюблен в другого. Маттео никогда в жизни не признался бы ему в своих чувствах, он даже самому себе запрещает это признавать. Для него он лучший друг, они вместе с самого детства, и столько пережили вместе. Из скольких передряг он его вытаскивал, сколько раз прикрывал его от строгого отца, сколько раз отправлял в объятия женщин, которым он и счет потерял, сам в это время сгорая от любви. Но сейчас, любовь всей его жизни, говорит, что любит юношу, мужчину, и это не он! От этого боль увеличивается в стократ. Чем этот смазливый азиат лучше него? Хотя, все-таки нужно признать — не просто смазливый, а действительно, очень красивый. Но все же... вот просто так — увидел один раз и влюбился сразу, серенады ему под окном исполнял, на всю улицу кричал «Любовь моя!», а он все эти годы мучается, умирает и воскрешается от его улыбки, от его глаз.
Вдруг, Маттео чувствует, что его обнимают со спины, утыкаются лбом в плечо. И каких сил ему стоило не развернуться, и самому не уткнуться в шею любимого! Он сжимает кулаки, вонзаясь ногтями в кожу, приводя себя в чувство — мало помогает!
— Матео, друг мой, не отворачивайся от меня! Прошу! — тихо шепчет мужчина, уткнувшись в него — Я так устал. Я не спал две ночи. Я не помню когда я ел последний раз...
— Ты был на ужине у Кимов?!..
Толледо смеется:
— Я не помню, что я ел!.. Он такой красивый, Маттео! Такой нежный! Я ничего не помню кроме его лица — выпрямившись, но все так же обнимая друга, говорил он.
— Тогда немедленно — завтракать, принять ванную и спать! Сегодня ты никуда не пойдешь!
— Хорошо, моя мамочка...— хрипит в смехе Алваро — Ты останешься со мной, Маттео? Побудь здесь, в моем доме, со мной — он разворачивает юношу, заглядывая ему в лицо, уловив в глубине этих синих глаз затаенную печаль — Я обидел тебя, друг? Ты чем-то опечален?
Маттео дает себе мысленно сто пощечин, испугавшись, что выдает себя:
— Нет, я просто тоже устал, ничего страшного.
— Тогда ты точно останешься! Поспишь со мной?..
У Маттео глаза распахиваются от двусмысленности слов мужчины, но не может устоять перед диким соблазном, и сам не осознает, как хрипит в ответ:
— Д-да, хорошо...
*
На улице полдень, а в комнате, полностью занавешенное плотными шторами, раскинувшись на белоснежных простынях спит юноша: волосы рассыпаны по подушке, нежные губы приоткрыты и от тихого, мерного дыхания медленно поднимается и опускается грудь, обхваченная белым шелком ночной сорочки. Длинные, черные реснички подрагивают во сне, отбрасывая тени на впалые щеки. Он весь как изваяние из белого мрамора, как точеная скульптура созданная самим Творцом.
Тэхён стоит перед постелью Чимина. Смотрит не отрываясь, любуется бесстыдно на изящество раскинутых рук, на плавные изгибы бедер, на слегка согнутые в коленях стройные оголенные ноги. Жадно, горящим взглядом карих глаз, огладил каждый дюйм восхитительного юного тела, но не подошел, не посмел дотронуться.
Чимин проснулся сам. Едва раскрыв глаза, увидел застывшее лицо Тэхёна.
— Собирайся. Мы уезжаем в Монпелье, сегодня же вечером. — голос юноши как неживой — Там будем ждать Сокджина с мужем и малышом. Ты ведь хочешь увидеть море? — чуть более мягко добавляет он.
— Что?.. — непонимающе спросил Чимин — Что за спешка? Они же через два месяца только приедут...
Тэхен моментально вскипает:
— Ты думаешь, я оставлю тебя здесь? С ним? Чтобы он тебе песенки бренчал под окнами? Что? Понравился грязный испанец?! Чертов конкистадор!.. Я сказал — уезжаем сегодня же!
Чимин вскакивает в постели:
— Что ты себе позволяешь?! Да как ты смеешь... ты мне кто, чтобы указывать где мне быть и с кем быть?! Я никуда не поеду...
— Я так и знал... — шипит Тэхён, угрожающе наступая — знал, когда увидел вчера за ужином, как ты потек как сучка от этого грязного испанца, как скулил словно потаскуха от одного взгляда этого черта... скажи — хочешь его? Хочешь лечь под ним?..
Громкий звук пощечины, отразился от стен, да такой силы, что Тэхён пошатнулся, а Чимин прижал ушибленную руку к груди. Юноша надеялся, что удар приведет его в чувство, но Тэхён взвыл от ярости, опрокидывая юношу на постель. Чимин пытается бороться, но его так скручивают заламывая руки, вжимая бедрами в кровать, что всякое сопротивление становится бесполезным. Они замирают, осознавая, что творят, в какой недвусмысленной позе лежат. Чимин ногами обвил талию Тэхёна, в попытке сбросить его с себя. Руки его вытянуты над головой и стиснуты в тиски рук Тэхёна, а сам он, упираясь коленями в матрас, с силой вжимался в тело юноши. Чимин опускает ноги с поясницы лежащего на нем мужчины, и свирепо смотря ему в лицо, шипит буквально по слогам:
— Слезь с меня!..— Тэхён тут же отпускает его запястья, испуганно пятясь назад по смятой постели — Убирайся из моей комнаты! — так же свирепо хрипит юноша.
Тэхён стрелой выбегает оттуда, даже не оглядываясь. Лишь оказавшись в своей собственной комнате, прислонившись к закрытой двери спиной, начинает понимать, что натворил. И как он будет просить прощения, тоже не понимает. Ему не хватило смелости выйти из комнаты весь день, заперевшись и рыдая от отчаяния, что так оскорбил прекрасного юношу.
Было довольно поздно, когда в его дверь постучали, и знакомый нежный голосок проговорил по ту сторону:
— Тэхён~и, это я. Открой пожалуйста...
Дрожащими руками он отворяет замок на дверях. Видит бледное лицо юноши, что тоже плакал. Чимин молча проходит в комнату, останавливаясь у кресла. Но, передумав, садится на кровать.
— Иди ко мне, Тэхён. Присядь со мной...
Тэхён на негнущихся ногах идет к нему, буквально падая на постель. Он не смеет смотреть на него, но все же поднимает глаза на него, и голос его дрожит, когда говорит:
— Прости меня, Чимин...
— Конечно прощу, Тэхён~и. И ты меня прости... Я как слепой, не замечал твоего состояния, не понимал твоей ревности. Я знаю, ты хочешь мне только добра, ведь ты мой самый прекрасный друг... А сейчас я хочу кое-что тебе рассказать. Ты выслушаешь меня?..
— Да-а... — буквально выдохнул юноша.
Чимин, немного откидывается на изголовье кровати, но берет Тэхёна за руку.
— Мне было пятнадцать, когда я поступил в сеульскую школу финансов. Там меня заметил могущественный князь Чхве Дино... там я встретил Чонгука...
Юноша рассказал все: о первой любви Чонгука, о страсти князья, об унижении и наказании, о слепой ревности и безумной страсти... о двух мужчинах, что были в его судьбе...
— Я не смог попрощаться с ним, и с корабля мог только издали видеть его. Это очень больно, Тэхён. — открыто плакал юноша, не скрывая слез — Не поступай так же с нами, прошу Тэхён~и! Не заставляй меня выбирать между тобой и кем-то! Мне действительно нравится Алваро, но и терять тебя выше моих сил. Ты мой самый близкий друг, ты практически часть меня самого, моя родственная душа... Но если скажешь выбирать... я выберу тебя. — и юноша снова плачет, отворачивая лицо обхватывая себя руками.
Тэхён не может прийти в себя. Он поражен историей Чимина. Что же пережил его маленький ангел, обжигаемый меж двух огней. И он сам, чертов эгоист, ничуть не лучше этих двоих, а может и хуже. Потому что именно сейчас он молчит, когда должен утешать, убеждать в том, что не будет ставить перед выбором. Потому что услышал разрывающее сознание «я выберу тебя...», и Тэхён молчит. Он последняя сволочь, он дерьмовый друг, но он молчит. Ему нечем себя оправдывать, он эгоист до мозга костей. Даже с близким человеком, с его ангелом он не может поступить иначе.
— Мы уедем завтра, Чимин. Поверь, так будет лучше...
— Для кого лучше, Тэхён?..
— Для всех, и для тебя в первую очередь...
Утром, когда Чимин спустился в гостиную, уже с собранными вещами, он увидел огромные букеты роз разных оттенков красного. Они стояли повсюду — в вазах и корзинах. Он краем уха слышит приглушенный злой голос Тэхёна за дверью:
— Я же приказал выбросить их еще вчера! Я сейчас заставлю вас всех сожрать эти чертовы розы все до одной!
— Но, господин, госпожа Тания запретила их выносить. Как мы можем ее ослушаться?
Тэхён выскакивает из кабинета и застывает увидев Чимина. Он молча забирает его дорожную сумку и бросает сухо:
— Попрощайся с родителями, Чимин. Они приедут только ближе к приезду Сокджина. Весь багаж погружен. Я жду тебя.
Он выходит не оглядываясь, потому что не может смотреть в глаза юноше. Он виноват перед ним, но так велит поступать его эгоистичное сердце — Чимин будет или с ним, или ни с кем. Тэхён сам не понимает, когда он стал таким: может когда заставил отца отправить Кёнсу в Англию, может когда подчинил юношу своему ритму жизни, своим прихотям? Возможно, он всегда был таким, но сейчас это уже неважно. Важно то, что он перешел черту, черту дозволенности — он ломает Чимина, ломает своего друга. Друга, который попросил о поддержке, но вместо нее получит чужой контроль — над своей жизнью, над своими чувствами — контроль Тэхёна.
Чимин тепло попрощался с супругами Ким, договариваясь о скорой встрече, да только Тания подозрительно посмотрела на него, и спросила только один раз «Ты уверен, Чимин~и?»
«Нет» — был бы ответ юноши, но он промолчал.
Тэхён давал последние указания прислуге: молчать всем о том, куда едут юноши, не говорить никому; сообщать о подозрительных лицах, ходящих вокруг дома; все письма к Чимину направлять к нему. За невыполнение всех ждало наказание, а прислуга в доме прекрасно знала, каким жестоким может быть молодой господин.
Черный, неприметный экипаж без фамильного герба, без позолоты и роскошного бархата, увозил юношей все дальше от Парижа — как будто там, внутри, сидел вор, увозящий похищенную драгоценность, скрывая его ото всех.