Эпизод 61
Прибытие Андреа сопровождалось густо-чёрными красками. Крыша его автомобиля, на которую я смотрела с высоты своего этажа, напоминала разлившиеся свежие чернила. Низкое небо пугало клубами чёрного дыма, выдаваемого за облака. Уставившись на своё отражение в экране плазмы, я украдкой утёрла слёзы, чтобы даже оно не знало сколь сильно я пала духом. Даже скрип входной двери — и тот был тяжёлым. Но Андреа отворял дверь тихо, будто призрак. И без его прикосновений мне было сложно убедить себя, что это не так.
Он сразу приходил в комнату, не обращая внимания, что я существую где-то в пределах его гравитации.
— Так, что у тебя? — спрашивал он нехотя.
Понял, что сама я ни за что не начну разговор.
— Ничего, — шептала я в ответ. — Не знала, как ещё тебя увидеть.
— То есть ты в порядке.
— Нет. Я не могу до тебя достучаться. Месяц прошёл.
Андреа пожимал плечами, показывал, что в этом нет беды. Но на кресло, всё же, присаживался. Я садилась подле него на пол, принималась ласкать колени:
— Почему ты мне не сказал?
Андреа промолчал, но впервые за разговор не отвернулся от меня. Возможно, это был лишь ступор от удивления, что я откуда-то узнала о смерти его отца. Эта новость попалась мне случайно.
— Потому что тебя это не касается, — отвечал он сквозь зубы.
— Я его тоже знала, — я взяла его руку в свою. — Но дело не в этом... Я беспокоюсь. Как ты?
Он не ответил. Потёр переносицу. Скинул с себя мои руки и упёрся локтями в колени — будто принял позу защиты. Я встала с пола и села напротив. Это лицо, столь дорогое мне лицо, сейчас оно было высечено из камня. В мешках под глазами умещалось море слёз, которые отчего-то не выливались. Хотя я и не была тому свидетелем раньше, я была уверена — Андреа всё же умеет плакать.
— Знала бы ты как меня достало это «как ты?», это «ты в порядке?». У вас, сочувствующих, что, больше других слов нет? — клокотал он.
— Есть, милый. Я просто проверяла сможешь ли ты их воспринимать.
Андреа посмотрел на меня протрезвевшими глазами и шумно втянул воздух.
— Если у тебя гипервентиляция, я знаю, как оказать первую помощь. Я много чем могу помочь, но ты почему-то не хочешь её принимать.
— Какая от тебя... Выходит, никто не ломился? К тебе, в квартиру? Ты хоть понимаешь...
Он осёкся. Возможно, готовился сказать одну из тех банальных фраз: «как я волновался» или «сколько я беспокоился за тебя». Но вовремя спохватился, что вёл себя как идиот, когда за него волновалась я. Его отец, очевидно, был для него намного большим, чем он представлял в своих скупых рассказах, раз его уход был способен разбить Андреа вдребезги. Мне не нужно было уточнять у него, сколь сильно он любил отца, чтобы оценивать нынешнее его поведение. Я хотела только утешить Андреа, побыть рядом с ним.
— Есть выпить?
Он поднимался и, не спрашивая моего разрешения, шёл на кухню. В иных обстоятельствах я бы даже не обратила внимания, а возможно и тихо порадовалась, что он чувствует себя как дома, однако сейчас понимала: Андреа нужны рамки.
— Судя по всему, ты достаточно пил в последние дни.
— Немного.
— И сегодня?
— Немного.
— Но ты за рулём.
— Я же говорю, немного.
Мы оба замолчали с оскоминой. Я беззастенчиво рассматривала его слежавшуюся одежду, несколько одутловатое лицо, помутнённые глаза. Я не скрывала, что оцениваю его, но не высказывала неодобрения открыто. Мне было сложно подступиться к Андреа. Я хотела его любить, но он больше не позволял.
— Твоя мама в порядке?
— Да, — подумав, он прибавил: — Ей без разницы. Она с этим человеком попрощалась много лет назад.
— Я не знаю, как работают разводы.
— Но твоя сестра...
— Она ещё его любит как отца своих детей.
— У моих родителей всё не так. Всё было не так.
— А как?
Андреа вымученно посмотрел на меня:
— Давай, сменим тему.
— Ладно, как фильм?
Он шумно выдохнул, будто я разом наступала на все его мозоли. Он ими гордился — за ними стояло столько труда, но это не отменяло их болезненности.
— Я же... я же не могу выпускать его сейчас, Венера. Это будет неуважительно.
Голос Андреа сорвался, и я поняла, в этот раз однозначно, что он как никогда близко подступил к слезам.
— Я бы восприняла его как дань памяти.
Хотя Андреа и задумался, он тут же принялся отрицательно мотать головой.
— К тому же, ты сам говорил, это работа многих людей. Ты не можешь их подвести, — добавила я.
— Да пошли они все. И ты пошла. Как ты можешь учить меня сейчас.
Невольно и к моим глазам подступили слёзы. Андреа, некоторое время ещё остававшийся скованным в своей неприступности, провёл ладонью по моей щеке и вдруг поцеловал, пылко и грубо. Мне было больно и неприятно, но ради него — ради уважения к его чувствам — я не стала отпираться. Но он понял всё сам. Будто устыдившись этого своего жеста, он отстранялся, отворачивался.
— Мне не сложно от тебя уйти, — замечала я. — В любое время, могу бросить тебя, когда захочу. Или... если ты этого захочешь.
Возможно, в этом была толика надежды, что мой уход его испугает. Но Андреа в ответ махнул рукой? «Уходи». Как он смеет? Спустя пару минут молчания, за которые я успела расплакаться вновь, он немного устыдился и этой своей грубости. На его жестком лице стало проявляться раскаяние, уголки рта оседали в скорбной манере, с глаз сходил прищур. Но ничего из этого не говорило о сожалении, как бы я себя не обманывала. Усталость от долгого напряжения — вот, что это было.
— Думаю, тебе надо уйти.
Мне ударило в голову. Свет, камера, мотор... Командуй же, командуй, Андреа! Это ведь всего лишь сцена твоего невышедшего фильма, та, что ты так усердно сохранял в сценарии. Это твои досъёмки. Сейчас ты удовлетворяешь свою потребность, тайное желание. И я тебе подыграю... Только, пообещай, пустить её под ножницы, чтобы никто и никогда больше о ней не вспоминать.
И я действительно начала подыгрывать.
— Да, — отвечала я кротко.
Деревянное лицо... О! Оно приходилось так кстати. Но Андреа не видел этого торжества безразличия. Спрятал глаза.
— Я не могу ничего дать тебе, — шептал он горячечно, словно в бреду. — Пока не могу. Я исправлюсь. Исправлюсь. Всё будет нормально. Но не сегодня. И не завтра.
— Но... ведь я могу подождать.
Андреа взглянул на меня пристально и холодно. То, сколь резко я меняла позиции, его отвратило. Даже моя безусловная преданность не вызвала в нём нежности.
— Мне этого не нужно. И тебе не нужно. Не нужно тебе, в первую очередь.
— Откуда знаешь? — огрызнулась я.
Андреа молча пожимал плечами, но по блуждающему взгляду я понимала, что он, всё же, ищет ответ.
— Наверное, потому что ты сама мне это говорила.
— Что говорила?
— Что хочешь заботы.
— И ты...?
— Я не был таким человеком тогда. И уж тем более не смогу стать сейчас. Когда-нибудь, да.
Я не помню скрипа, с которым за ним закрылась дверь.