Эпизод 43
В один момент, в начале октября, прямо перед занятиями в киношколе, я поняла, что впервые испытываю к Андреа что-то помимо слепой страсти. Это была усталость, усталость от тягучей любви. Он не хотел спешить, Марта советовала не торопиться, но оба они, обожжённые скорыми решениями в прошлом, не понимали меня. После стольких месяцев сожительства с его безынициативным образом, мне было сложно справиться с ощущением, что реальный Андреа, столь же инертный, может раствориться как призрак.
Об этом же мне говорила и Федерика, пока мы стояли в фотогалерее у огромного чёрно-белого портрета её самой.
— Иногда мы с Андреа встречаемся.
— «Встречаетесь»! Раз в месяц?!
— Раз в месяц. Пока. Он на съёмках.
— Венера! — Федерика вскрикнула и едва не выплеснула шампанское на своё же бумажное лицо. — От Пьемонте до Милана, сколько? Час-два пути?
Я проглотила обиду. На самом деле съемки у Андреа уже давно закончились, но признаваться Федерике, что с тех пор мы не встречались просто потому, что у него были другие дела — важнее меня — было стыдно. Подруга отправилась дальше по выставке быстрым шагом, так как единственный интересующий её пункт — её саму — мы уже миновали. Едва поспевая за ней на высоких каблуках и скользя по мраморному полу, я торопливо набрала сообщение для Андреа. «Всё, хватит», — приказала я себе.
💬 Хочу тебя увидеть сегодня
О том, что нам нужно поговорить, я не стала писать. Где-то вдалеке послышался возглас Федерики: «Марко!». После чего, она останавливала меня, идущую вслепую, и влекла в сторону.
— Профессор Бенсоньи, — кивала я. К встрече с ним я готовилась морально, но никак не ожидала увидеть раньше начала занятий.
Его мать по-прежнему преследовала меня в кошмарах, и не одна репетиция в «Велатуре» не проходила без того, чтобы я не вспоминала про своё «деревянное» лицо. Сам Бенсоньи при виде меня нисколько не стушевался. Пиджак по-прежнему был ему не по размеру, однако сейчас это намекало скорее на разгильдяйство, чем на дурной вкус. Со стороны раздался ещё один, смутно знакомый голос:
— «Профессор»?! Сколько же тебе лет, Венера?
Видимо, я столь сильно переживала, когда мне ответит Андреа, что совсем не замечала происходящего вокруг. Я ещё раз окинула взглядом Бенсоньи, словно угадывая, почему такой вопрос вообще мог возникнуть, и, наконец, переводила его на собеседника.
— Здравствуй, Эмилио!
Я расцеловала его в обе щеки и обняла. После того, как Федерика поздравила фотографа с успешной выставкой и днём рождения, церемонию пришлось повторить ещё раз. Никто не удивился, что мы знакомы (кроме меня, которая не знала, куда пришла). Милан был огромным городом, но со временем мне стало казаться, что он — лишь скопище узких кругов, в один из которых ты попадаешь по приезде и больше не выходишь за его рамки.
От Бенсоньи Эмилио узнал и про киношколу, и про «Велатуру». Мысленно, я пожурила старика Маурицио за то, что не умеет держать язык за зубами. «Значит, о том, что я играю в театре знает и Маргарита», — подумала я со злорадством. Будто бы театр — тем более, эти «вечерние курсы», как описывал Маурицио — был показателем моей пригодности как актрисы. И всё же на словах про театр я расправила грудь и посмотрела на Эмилио с вызовом.
— Это я помог? — тут же среагировал он и принялся весело озираться, ища похвалы.
Я поблагодарила его за прекрасное актёрское портфолио, но не стала скрывать, что в моём трудоустройстве в «Велатуру» его заслуги нет. Пока я проверяла, не ответил ли Андреа — быть может я ненароком перевела телефон в беззвучный режим? — Бенсоньи с недоверием посмотрел на Эмилио:
— Ты, и снимаешь портфолио?
— Исключительно в качестве разминки.
Эмилио намекнул и на мои особые привилегии. Что он имел ввиду конкретно я догадывалась, хотя после Майорки мы с ним больше не встречались. Меня замутило. Я сжала руку Федерики и показала глазами на выход, однако ей даже в голову не могло прийти, что я могу захотеть оставить такую компанию.
— А твоего портрета здесь нет? — спрашивал меня Бенсоньи.
— Нет. Насколько мне известно...
Я опасливо повела головой, боясь, что из какого-нибудь тайного угла на меня воззрится она — вторая Венера. От следующей фразы Эмилио меня одновременно отпустило и покоробило:
— Будет, всё будет, я надеюсь, — разводил он руками. — Если Венера позволит её запечатлеть, потому что в прошлый раз она сбежала от меня куда-то на острова...
Федерика, очевидно недовольная тем, что фокус внимания не на ней, не сдержалась:
— Это я, я её увезла!
Голос её прозвучал высоко, выше почти на октаву того, каким она обычно говорила. Может теперь она согласится уйти? Однако несмотря на проглядывающее недовольство подруга продолжала стоять как вкопанная.
Впрочем, кроме меня эту натянутость в воздухе не ощутил никто. Бенсоньи криво улыбнулся — острый выкрик резанул и его тонкое ухо. Эмилио заметил насмешливо:
— А, так вот, кто во всём виноват!
— Всего на неделю. Эмилио, не обижайтесь, — в шутку оправдала я подругу.
— Целую неделю! Когда поджимают сроки выставки, — театрально вздымал руки Эмилио. — Я не люблю спешить в своих фотографиях...
Он пояснял всё это, глядя на меня с теплотой. Для меня эта внезапная, щемящая сердце откровенность стала неожиданностью. Но больше эмоции меня в тот момент волновали слова. И волновали в самом негативном смысле: будто сердце моё отказывало клетка за клеткой, и оставшиеся участки, не затронутые некрозом, раздувались и наливались кровью. «Не люблю спешить», — повторила я про себя. Сколько можно? Почему все вокруг меня, так любят бесцельно тратить время? «Так любят заставлять ждать», — с горечью подумала я и невольно коснулась кармана с телефоном. «Андреа?» — позвала я мысленно, надеясь, что, хотя бы через этот, телепатический канал связи, достучусь до него. Но всё было глухо.
Эмилио тем временем сравнивал фотографию с вином — и то, и другое требовало выдержки. О своём деле он говорил с естественной проникновенностью — этому стоило позавидовать. Он был целостной личностью, щедро вкладывавшей себя в работу, не иссякая при этом. В отличие от меня, которая отдалась Андреа настолько, что от меня самой остались одни огрызки. Зависело ли умение балансировать от личности или от возраста? Я всмотрелась в лицо Эмилио — лицо сорокалетнего мужчины, с загорелой пористой кожей, неглубокими морщинами. И волосы у него, под стать Бенсоньи, были подёрнуты сединой. Хотя бьюсь об заклад, Эмилио даже и не думал их красить: слишком уж органично она дополняла его личность, это было очевидным решением природы. «А почему Андреа красит свои? Неужели он такой же притворщик как и Бенсоньи?» — промелькнула случайная мысль. — «Я ничего о нём не знаю». Я ещё раз проверила телефон. Несколько сообщений, но не от него.
— Куда-то торопитесь? — поинтересовался Эмилио, кивком указывая на телефон.
Из нервозности я продолжала крутить его в руках. «Никуда не тороплюсь. И в этом наша с Андреа проблема».
— Вовсе нет. Сегодня Федерика убедила меня полностью посвятить вечер выставке.
— Мне? Я польщён. Спасибо, Федерика.
На секунду мне показалось, что мне-таки удалось перевести фокус обратно на подругу и зафиксировать его.
— Это нам нужно Вас благодарить, за всё это... — Федерика обвела жестом весь зал, будто бы случайно остановившись на собственном портрете. — Я считаю, что работы просто прекрасны. Нет слов.
Определённо, Эмилио она не станет называть «неандертальцем». У неё самой горели глаза в его присутствии. Может быть тоже, из-за уважения к его работе, но я сомневалась. Сильви как-то заметила, что Федерика стремится одновременно отыметь и ублажить всех сразу. Пожалуй, более точного определения подруги не существовало. Бенсоньи сказал, что-то про экспозицию. После возникла неловкая пауза, и профессор кинул на меня короткий взгляд. Видимо, из вежливости я тоже должна была сказать что-нибудь хвалебное.
— Признаюсь честно, я ничего не понимаю в фотографии.
Эмилио подпрыгнул и принялся живо пояснять мне, стуча пальцем по своей голове:
— Венера, в том-то и дело, что не нужно ничего «понимать»! Зануды — Марко один из таких — могут разбирать детали, но это целостное произведение. Оно либо попадает в тебя, либо нет. Я не прячу в фотографии шифр, над которыми требуется ломать голову. Здесь важна эмоция. Прежде всего. Если вы ничего не почувствовали, значит, я плохой художник.
Он предложил провести для меня персональную экскурсию по галерее, преподнося это как стандартную опцию для всех посетителей. Бенсоньи тут же отворачивался и уходил, и Фредерика отчего-то последовала за ним, хотя я до последнего надеялась на её вмешательство.
Галерея представляла собой большое амбарное пространство, разделённое перегородками на небольшие секции. Мне казалось, что посмотри сверху, и всё эта архитектура станет напоминать мышиный лабиринт. В его отрогах почти не было посетителей. Да, уже подошло время закрытия, но мне казалось, что большинство гостей пришло отдать честь Эмилио и дальше гостевой зоны с фуршетным столом не заходили в принципе. Пара человек захотели попрощаться с Эмилио лично, и эти короткие передышки от его внимания давали возможность проверить телефон.
💬 Мне очень нужно с тобой поговорить
Нет, не пойдёт. Такое сообщение отпугнуло бы и меня. Удалить.
— Насколько помню, ты освободила для меня весь вечер, — начинал Эмилио.
Мы зашли в одно из отделений, вызвавшее острое чувство клаустрофобии. Фотография: пожилая женщина за швейной машинкой. Эмилио объяснил, что фотография сделана в Бари, в центре помощи мигрантам.
— Эта женщина, Тамара или Тереза, милейшая дама, помогает шить пелёнки для новорождённых из лагеря для беженцев.
Эмилио что-то прочёл в моих глазах и утвердительно кивнул. К своему удивлению, я поняла, что сердце пропустило удар.
— После закрытия мы идём в ресторан.
— Отметить успех выставки?
Эмилио криво улыбнулся и пожал плечами:
— Возможно. Но ещё у меня день рождения. Помнишь, ты меня поздравляла?
— Конечно. Но твой успех столь же очевиден, сколь и день рождения.
— Лукавишь, — Эмилио шумно выдохнул и картинно закатил глаза. — Но, чёрт возьми, как приятно слушать твою ложь!
Я рассмеялась. Искренне, от сердца. Нужды оправдываться не было — Эмилио оказался на удивление проницателен. Однако из вежливости, из какой-то церемониальности перед тем, что именно Эмилио был хозяином вечера и как именинник заслуживал слышать слова необоснованной хвальбы, сказала:
— Я так говорю не из лести.
— А я так говорю не потому, что каждому приятно слушать лесть, даже лживую. Тебя просто приятно слушать Венера, просто твой голос.
У меня возникло неприятное ощущение, что Эмилио всё это время следил за моей жизнью, и теперь в точности копировал всё то, что говорил мне Андреа. Это чувство усугублялось ещё и тем, что в своё время я пробовала погасить с ним свою неудовлетворённую страсть по Андреа.
— И это я, кстати, говорю вовсе не из вежливости, или в качестве дешёвого комплимента. Понимаешь, я — человек визуального склада. Чтобы я обратил внимание на что-то кроме картинки, нужна большая сила. Можно сказать, магия. Честно, я не знаю, чего хочу больше: сфотографировать тебя или записать на диктофон...
— Видео? — предложила я.
— Возможно.
— Я всё же актриса.
— А я, к сожалению, не видеограф. Что же делать? — Эмилио поджал губы. — Видимо, придётся общаться вживую, без лишней техники.
Он взял меня за локоть. Я подумала, что может быть, это знак, что надо уходить, но Эмилио не двигался с места. Стало быть, он просто так счёл приемлемым прикоснуться ко мне. Неужели я выгляжу настолько доступной?
— Я в отношениях, — твёрдо сказала я и отступила.
Эмилио вскинул подбородок, втянул носом воздух, и спустя недолгую паузу, в которую я продолжала лихорадочно рыскать по карманам в поисках телефона, спросил:
— Но ты же не откажешься от предложения пойти сейчас в ресторан, с нашей компанией?
Как бы мне хотелось, чтобы в эту секунду, на этих словах вновь воцарившуюся тишину разорвал звук вибрации сообщения. Но его не было. Эмилио посмотрел на меня украдкой из-под бровей. Был бы его лоб слегка массивнее, он бы в точности повторил взгляд Андреа. Я не могла отбросить мысль, что Эмилио — лишь его дублёр.
— Венера, — начал он мягко. — Я всё уяснил с первого раза. Ты предана отношениям. Но почему нам не остаться друзьями? Выпьем по бокалу. Возможно, повеселишься, какой сноб твой профессор — я про Бенсоньи, — когда дело касается выбора вина.
— Конечно, — выдохнула я облегчённо.
В глазах Эмилио не было и намёка на похоть или готовящуюся западню. Это были кристальные глаза. Сверкающие, как свежий срез угля. Не такие как у Андреа.
Я попросила Эмилио сфотографировать меня для истории. Возможно, это была наглая просьба, учитывая, что та же Федерика, как признался сам Эмилио, за свою фотографию ему заплатила и немало. Однако он согласился без заминки. Пока Эмилио снимал, я украдкой любовалась его сосредоточенным лицом. Своими плавными и осторожными движениями, хладнокровным выжиданием и резким, хирургически точным спуском, он напоминал мне охотника.
— В камеру, Венера. Посмотри в камеру, не на меня.
Ему пришлось одёрнуть меня, когда я забывала об осторожности. Или же я это делала намеренно? Мне сложно было объяснить самой себе свои же действия. Сколько фотографий он уже сделал? Оказалось, немного. Что ж, он в самом деле не врал, заявляя, что не любит спешить со своей работой. Впрочем, не зря.
— Всё ещё хочешь сделать мой портрет? — спросила я.
Спросила игриво, или, скорее, играясь. Мне по-прежнему было неловко стоять с Эмилио в этой тесной комнатке, лицом к лицу, и от того я становилась нервной.
— Всё ещё хочу.
Он сказал это столь спокойно и твёрдо, что я действительно поверила в его искренность. Весь путь по лабиринту галереи в гостевую зону, я продолжала трепетать.