Глава 8. Живой массив
Глава 8. Живой массив
Ши Удуань, не зная, зачем он вообще там оказался, все равно остается в маленьком жилище, принадлежащем Цзянхуа Саньрену.
На самом деле он хорошо акклиматизируется к любым обстоятельствам, так как в любом случае Цзянхуа Саньрэнь хорошо кормил его, книги в подземелье комнаты были доступны ему в любое время, и если он случайно наткнется на что-то, чего не понимает, он даже может пойти к Цзянхуа за указателями - самый важный фактор заключается в том, что у Цзянхуа Саньрэня очень спокойный темперамент. Он может быть непослушным и разрушительным, или он может задавать вопросы, которые идут вразрез с моральными условностями, человек все еще может оставаться дружелюбным и никогда не возьмет в руки розгу, чтобы избить его... К двум месяцам пребывания Ши Удуань уже чувствовал, что его кожа зудит, непривычная к новой рутине.
Через два месяца ему, наконец, стало скучно.
С массивом Чжоу Юань, лежащим снаружи, хотя Цзянхуа Саньрэнь будет путешествовать в любые места, когда возникнет его интерес, в своих владениях он особенно предпочитает тишину и покой. Просто в его крошечном заднем дворе содержится бесчисленное количество массивов от больших до маленьких. За исключением нескольких животных, которых он принимает, которые были просветленными, дикие существа в этой горе, похоже, знают о его силе и бессознательно никогда не приближаются к его владениям.
Когда Цзянхуа Саньрэнь присутствует, он может рассказать ему несколько странных анекдотов, которые действительно интересны. Тем не менее, большую часть времени, когда он находится в горах, он будет заперт в уединении, испаряясь без следа в течение трех-пяти дней сразу, оставляя работу по уходу за Ши Удуанем исключительно на плече Хетуна.
Этот Хетун не может быть просто описан как неинтересный: и его речь, и его действия всегда в порядке, ни одной улыбки не видно в течение целого дня, и с его лицом, белым, как дымящаяся булочка, все, что он когда-либо говорит, это «Маленький дао-сюн*, вы должны читать», «Маленький дао-сюн, сейчас время еды», «Маленький дао-сюн, все вещи обладают разумом, вы не должны запугивать маленьких» или «Маленький дао-сюн, вы еще не изучали массивы, пожалуйста, не делайте этого»
(*) дао-сюн: дао означает даос, а сюн - (старший) брат
Таким образом, в то время как теперь он может есть и пить сколько душе угодно и не быть избитым, Ши Удуань не может избежать чувства ностальгии по своим дням на горе Цзюлу. Там у него так много шисюнов и шиди, маленькие яо в долине Цанъюнь и, самое главное, Сяо Ли Цзы.
Ему больше всего нравится играть с Бай Ли: во-первых, Бай Ли - самая красивая «маленькая леди», которую он когда-либо видел. Мальчики в этом возрасте все еще размыты во всем, кроме смутного понимания «есть разница между мужчиной и женщиной», с одной стороны, они не любят играть с другими девочками, но, с другой стороны, они не могут сопротивляться тайному желанию внимания девочек, особенно самой красивой.
За исключением горы Цзюлу, здесь не так много детей в возрасте Ши Удуаня, в сочетании с тем фактом, что он является единственным учеником даосского мастера и поэтому не часто общается с внешними учениками, поэтому Ши Удуань не знал детского правила «Мальчики, играющие с девочками весь день, смущают». Вместо этого он с удовольствием проводит весь день, выпендриваясь перед маленькой хорошенькой леди.
Во-вторых, Бай Ли дружелюбен: он** улыбается каждой шутке Ши Удуаня, он говорит, что каждая мелочь, которую Ши Удуань подарил ему, хороша, и в отличие от учеников мастера Куре, которые случайно расстраиваются или постоянно болтают друг с другом, что причиняет боль его мозгу.
(**) в этот момент Ши Удуань все еще думал, что Бай Ли была девушкой, но в оригинальном тексте использовалось мужское местоимение, поэтому я имею ввиду Бай Ли как он
В тот день Ши Удуань выползает из каменного анклава под землей и расправляет плечи, когда видит нефритового воробья, клюющего рисовые семена во дворе. Он мгновенно подбегает и пинает воробья носком ноги, и птица яростно клюет его в ответ - перья на ее теле едва отрастают, но только задница полностью обнажена, рисуя абсурдный портрет, который невероятно смехотворен. Его даже высмеивали разумные кролики, выращенные Цзянхуа, его эго теперь полностью помято, поэтому последние два дня он испытывал большую враждебность к зачинщику, Ши Удуаню.
Ши Удуань хлопает по камню во дворе, как маленькая обезьянка, одной рукой поддерживая свой все более тонкий подбородок. Он растет так быстро, что его одежда становится значительно короче, обнажая запястья. Внезапно он вздыхает и говорит нефритовому воробью: «Глупая птица, я скучаю по Сяо Ли Цзы, шифу и всем остальным»
Нефритовый воробей, занятый своим делом, смотрит на него, а затем продолжает усердно клевать рисовые семена, как истинный представитель птичьего вида, неспособный понять взрослое сердце мальчика-подростка, который скучает по своей жене.
Ши Удуань сидит там и вздыхает еще некоторое время, но очень жаль, что его личность - это то, что сразу же сияет в первом луче солнечного света, так как он едва успевает стряхнуть чувства, которые так долго собирались. Он снова смотрит на нефритового воробья, затем внезапно вскакивает, бежит в свою комнату, чтобы собрать их багаж, выскакивает, затем шлепает нефритового воробья с такой бездумной силой, что чуть не опрокидывает его, говорит: «Иди, мы собираемся попрощаться со старшим лично, пойдем домой!»
Единственный ответ, который есть у нефритового воробья на это заявление, - это использовать свои длинные когти, чтобы почесать руку, а затем поворачивается, чтобы показать ему свою голую задницу.
Только после того, как Ши Удуань разыскал Цзянхуа, он понял, что с этим обычно уступчивым старшим внезапно стало трудно разговаривать. Независимо от того, намеренно ли он поднимает шум, или привязывается к нему, как клей, или какие бы причины он ни придумывал, Цзянхуа только улыбается ему и использует его дружеское покачивание головой в качестве ответа.
Ши Удуань думает про себя: «Если ты не отпускаешь меня, разве я сам не узнаю, как улизнуть?»
Вот почему он пользуется представившейся ночью возможностью и находит веревку, чтобы связать клюв нефритового воробья, чтобы он не кричал, прижимает его непрестанно хлопающие крылья и ускользает в одиночку.
Что касается массива Чжоу Юань у ворот, он уже однажды следовал за Цзянхуа, и даже если он никогда не проходил через него, за эти несколько дней, проведенных в каменной комнате под землей, ему удалось прочитать 70-80 процентов книг по вводным методам массива, поэтому он уже давно обратил внимание на этот тип не очень продвинутого массива.
Но когда он достигает ворот, глаза Ши Удуаня расширяются.
Массив у парадных ворот, ведущих со двора, в какое-то время был изменен. Вы можете видеть, как камни и море бамбуковых побегов смешиваются вместе; это море бамбуковых побегов кажется гигантским вихрем, и один взгляд почти высасывает его сознание. Даже лунный свет, падающий на лес, казалось бы, представляет собой узор и волну, заставляя людей подозревать, что это не простой массив, а невероятно созданная иллюзия.
Ши Удуань делает шаг, затем останавливается. Нефритовый воробей, который в какой-то момент выпал из его руки, смотрит на море бамбуковых побегов, затем, как будто не может остановиться, качает головой и хвостом, как пьяный, дважды поворачивается на месте, вытянув шею, а затем неподвижно падает на землю.
Ши Удуань вспоминает о своем грандиозном заявлении, поэтому он достает из кармана зажигалку, планируя сжечь все это дотла.
Но кто мог знать, что, когда искра огня падает на траву, она не только не горит, но просто мерцает на мгновение, а затем гаснет. Слой голубых заклинаний слабо появляется на земле, испускает волнообразную вспышку, а затем исчезает в мгновение ока.
Это было «противопожарное заклинание», которое Цзянхуа поместил по всей вершине горы, чтобы помешать ему сжечь ее дотла.
В результате на следующее утро, когда Цзянхуа выходит из своей комнаты, он находит Ши Удуаня, свернувшегося калачиком, спящим во дворе, используя свою сумку для багажа в качестве подушки, его руки все еще держатся за деревянную палку, грязные вычисления, нацарапанные на земле под ним - жаль, что ему ничего не удалось решить.
Что касается нефритового воробья, то, должно быть, у этой твари голова слишком мала, а живот слишком велик, поэтому она не может понять все эти вещи, растрачивающие мозговые клетки, и поэтому все еще лежит на земле без сознания.
Цзянхуа Саньрэнь, сцепив руки за спиной, смотрит вниз, чтобы изучить расчеты. Он не может удержаться от улыбки и думает: этому ребенку еще предстоит учиться целых два месяца, его даже формально ничему не учат, но его методы вычисления массивов на самом деле методичны, как будто он знает, что делает, - жаль, что это даже отдаленно не похоже на правильный ответ.
И точно так же Ши Удуань вынужден неохотно подчиниться мощи всемогущего «Массива Люхуэй» Цзянхуа Саньрэня. Если мастер массива не захочет отпустить его, Ши Удуань может только лечь на склоне горы.
В отличие от базовых массивов с фиксированным методом решения или даже мертвых массивов, основанных на базовых массивах, которые могут содержать изменения, но все еще разрешимы с помощью той же линии мышления, «Массив Люхуэй» является живым массивом.
Цзянхуа говорит: «В любой момент этот массив смещается и изменяется в зависимости от межзвездных движений. Только когда ты сможешь вычислить орбиту всего южного неба, ты сможешь найти способ решить этот массив. Пока звезды все еще движутся, массив будет смещаться; с каждым большим или малым сдвигом звездных орбит массив Люхуэй может полностью инвертировать себя»
Глядя на то, как глаза этого ребенка постоянно перемещаются по сторонам, очевидно, как будто он готовит какие-то ужасные планы, Цзянхуа небрежно использует свой веер, чтобы постучать ему по голове, и сказать: «Не думай о каких-то укороченных путях, пока ты не сможешь решить эту проблему, ты все равно застрянешь здесь, культивируя со мной»
Ши Удуань поджимает губы и говорит: «Старший, ты продолжаешь запирать меня вот так, оставляя мою жену одну дома, что, если она решит снова выйти замуж?»
Цзянхуа не знает, смеяться ему или плакать, в то время как Ши Удуань продолжает торговаться: «Хорошо, ты можешь помешать мне вернуться, но я должен написать домой своей жене»
Цзянхуа Саньрэнь качает головой, не обращая на него больше внимания.
Ши Удуань немедленно готовит ручку и бумагу, затем садится за стол, чтобы аккуратно записать свое письмо Бай Ли, болтая и болтая, пока не получит стопку бумаг, содержание которых можно описать только как повсюду. Только после этого он дует на письма, чтобы они высохли, затем кладет их в запечатанный конверт и привязывает к ноге нефритового воробья. Затем он открывает свою драгоценную сумку для багажа, осторожно достает табличку с созвездием и высыпает все остальные безделушки: от браслетов, сережек, заколок для волос до колокольчиков, нефритовых украшений и кошельков.
Ши Удуань говорит: «Ты принесешь все это Сяо Ли Цзы, я купил все это для нее»
Нефритовый воробей так напуган блестящими безделушками и предметами макияжа, что падает со стола. Ши Удуань не обращает на это никакого внимания и продолжает связывать все в большой сверток и привязывать его к относительно худой по сравнению с костяком птице.
«Лети»,- говорит Ши Удуань.
Бедный нефритовый воробей тащит сумку, которая в основном того же размера, что и его тело, на шаг вперед, а затем дважды чирикает, как будто в знак протеста. Ши Удуань немедленно использует конец своей ручки, чтобы ткнуть его в голый зад, а затем говорит: «Айя, куда делся жир, который ты так много ешь? Давай, перестань притворяться и улетай быстрее!»
У нефритового воробья нет другого выбора, кроме как несколько раз взмахнуть крыльями, стряхивая несколько перьев, которые только что выросли, но он едва достигает двух метров, прежде чем упасть. Он моргает своими бедными маленькими глазками, используя их, чтобы обвинить Ши Удуаня в его преступлениях.
Ши Удуань потирает голову, потом вдруг хихикает. Нефритовый воробей сразу же пугается: он просто знал, что он собирается придумать ужасный план, чувствуя, что его ждет катастрофа.
Ши Удуань произносит заклинание, а затем дует на нефритового воробья. Птица чувствует, как все ее перья встают дыбом, и чувствует, что что-то не так, но бежать было уже слишком поздно. Он вдруг чувствует, что его задница нагревается, и поворачивает голову, чтобы увидеть пламя, похожее на блуждающий огонек позади. Он использует свои крылья, чтобы погасить пламя, но чем больше он хлопает, тем сильнее горит огонь, не оставляя ему другого выбора, кроме как визжать от боли и улетать, как будто от этого зависит его жизнь.
Ши Удуань стоит на месте, глядя вверх, туда, где нефритовый воробей оставил за собой след дыма, а затем, вспоминая, как он все еще застрял на этой горе, чувствует себя довольно завидующим ей.
В то же время в долине Цанъюнь царит хаос.
«Зеркало кармы», которое царь яо Бай Цзы И поместил в долине, внезапно показало трещину из ниоткуда, сделав его глянцевую поверхность мрачной. Это зеркало, в котором каждый яо, взращивающий свою человеческую форму, должен сиять в качестве обязательного отчета перед королем яо, в одночасье приобрело смертельный оттенок.
Согласно легендам, «Зеркало Кармы» в долине Кангюнь - это сокровище, которое было подарено с небес клану лис еще в те времена, когда вселенная только начиналась. Легенды говорят, что даже небесная молния не может причинить ему никакого вреда; тот факт, что он внезапно треснул сейчас, конечно, не является добрым знаком грядущих событий.
Бай Цзы И ведет старейшин к созданию защитных барьеров вокруг Зеркала Кармы, но может только беспомощно наблюдать, как поверхность зеркала сереет слой за слоем.
Тем не менее, она никогда не раскрывает ничего из этого Бай Ли, даже изо всех сил старается заставить себя улыбаться каждый раз, когда видит его. Бай Ли остается по-настоящему спокойным, его лицо все еще бескровно, но его тело выросло более чем немного: подросток, который раньше выглядел близко к размеру Ши Удуаня, в его отсутствие вырос до тела пятнадцатилетнего или шестнадцатилетнего, его тело вытянулось.
Бай Цзы И поспешно возвращается снаружи, на мгновение ошеломленная, увидев Бай Ли, ожидающего у входа в пещеру. Она нерешительно спрашивает его: «Почему ты здесь?»
Бай Ли ничего не говорит, просто поднимает голову, чтобы молча рассмотреть ее.
Бай Цзы И становится неуютно под его пристальным взглядом, и ее улыбающееся лицо становится жестким. Избегая его взгляда, она говорит: «Мама сегодня устала, мне нужно зайти и переодеться. Ты можешь пойти и поиграть сам»
Бай Ли смотрит вниз и холодно смеется, но он все еще использует этот особенно мягкий голос, чтобы сказать: «Мама?»
Бай Цзы И останавливается, только чтобы увидеть, как Бай Ли поднимает глаза, продолжая тихо говорить: «Мама, ты действительно моя мама?»
Брови Бай Цзы И подпрыгивают, в то время как она заставляет себя улыбнуться и говорит: «О чем говорит этот ребенок, если я не твоя мать, то кто еще это может быть?»
Бай И протягивает свои руки, бледные, тонкие и невероятно красивые, затем опускает глаза и говорит: «С тех пор, как у меня есть память, за исключением тех времен, когда я был слишком молод, чтобы трансформироваться, и у меня были лисьи уши, я даже не могу вспомнить, какова моя первоначальная форма. Разве это не странно?»
Бай Цзы И спешит сказать: «Это потому, что твой отец не принадлежал к нашему клану...»
Бай Ли снова перебивает, поднимая глаза, которые были похожи на электричество, чтобы остановить ее слова, и тихо говорит: «Более того, какое правило существует в мире, чтобы мать боялась их?»
Бай Цзы И закрывает рот, ее радужки внезапно расширяются, ноги словно прилипли к земле, и напряженно смотрит на Бай Ли. Прошло всего мгновение, но она уже чувствует, как на голове у нее выступает пот.
Прямо в этот момент нефритовый воробей врезается прямо в пещеру Хуалянь, как зажженная петарда, разрушая атмосферу тупика между ними. На мгновение Бай Ли излучает острое намерение убить. Только до тех пор, пока он не поймет, что это был нефритовый воробей, он становится ошеломленным, его выражение смягчается.
Бай Цзы И использует эту возможность, чтобы в спешке оставить несколько слов, прежде чем отвернуться, не оглядываясь, уйти. Бай Ли небрежно использует свою руку, чтобы погасить крошечное пламя за нефритовым воробьем, все еще глядя ей в спину, не форсируя вопрос, но на его лице остается насмешка.