Ромео должен умереть

У Дилана никогда не было времени думать о личной жизни. У него и отношений толком не было. Еще будучи подростком, он пару раз ходил на свидания с соседской девчонкой, но она влюбилась в сына хозяина вино-водочного магазина, и не сказать, что Дилан страдал. Он даже допускал мысль, что, возможно, он асексуал. Во всяком случае, только это слово выдал интернет на его попытки самому поставить себе диагноз. Дилан не понимает, что дело не в том, что его ни к кому не влечет, а в том, что он и шанса себе не дает. О каких отношениях может быть речь, если весь смысл последних десяти лет Дилана — это выжить. Сколько он себя помнит, он пытается заработать. Он никогда не думал, что ему надо бы завести семью, делать то, что делает большая часть его окружения, потому что все, что его заботило — это вытащить сестер из этого гнилого района и дать им будущее, которого у него самого нет. У Дилана живой пример перед глазами — его мать. Он убежден, что именно девочкам образование необходимо, и его давно не беспокоит то, что ради него он перечеркнул свою жизнь. Если бы мама Дилана училась, строила бы карьеру, хотя бы умела что-то, то после отца она не осталась бы в таком плачевном положении и смогла сама поднять детей. Она выскочила замуж сразу после школы, сидела на шее мужа, пока он не слетел катушек, а потом вместе с детьми голодала. Видимо, она думала, что всегда так и будет, что будет кто-то другой, кто о ней позаботится, и пусть она не ошибалась, учитывая, что весь дом на Дилане, так быть не должно. Дилан не хочет, чтобы завтра его девочки, оставшись без него или любого другого человека, не смогли себя прокормить. Но больше всего он не хочет, чтобы сестры из-за страха остаться голодными или без дома не могли разорвать отношения, которые доставляют им боль. Может, Дилан неправильно мыслит, и сами девочки с ним не согласятся, но он делает выводы, основываясь на реалиях, которые проживает. Он продолжит работать на износ и по очереди даст образование каждой своей сестре, пусть даже на свою жизнь у него времени и не останется. Дилан бы и сейчас к мыслям о себе не вернулся, если бы не Мин Сокджин. Сокджин заносчивый, эгоистичный и, видит бог, сидит у него в печенках, но Дилан не ребенок и себе он признаваться умеет, поэтому и принял тот факт, что с какого-то момента их общения он начал видеть в нем еще и красивого и успешного мужчину. Вчера, когда Сокджин сказал о невесте, Дилан взбесился, но в тот же момент он еще и осознал, что испытывает не только злость. Дилану было обидно. Обидно, что Сокджин об этом так долго молчал, обидно за себя, ведь целоваться с ним ему понравилось. Дилан не хочет думать о своих чувствах рядом с Сокджином, боится, что чем больше будет копаться в себе, тем меньше ему будет нравится то, что выплывет наружу, но уже сейчас он понимает, что между ними не только злость и недопонимание. Дилан впервые в жизни чувствует влечение. Он сам себя казнит, когда засматривается на него, на его руки, когда обзывает его щегольские наряды, а в душе вздыхает из-за того, как этот мужчина потрясающе выглядит, и понимает, что сам бы хотел выглядеть, как он, и быть таким. Нет, не полным гнили и высокомерия, как Сокджин, а тем, кому жизнь все предоставляет на блюдечке. Интересно, каково это — не просыпаться с мыслями о том, сможет ли он накрыть на стол вечером? Как живут те, кого не заботит смена сезонов, ведь Дилан боится зимы, потому что надо утеплять дом, а они, наверное, ее ждут, чтобы улететь кататься на лыжах. Дилан и не мечтает о миллионах, все, чего он хотел бы — это стабильный доход, которого бы хватало на самое основное, но и этого он никак достичь не может. Общение с Сокджином только усугубляет его положение, ведь он начинает сравнивать себя с ним, и пусть разум говорит, что у них абсолютно разная база, он грызет себя тем, что не может тоже быть таким умным и востребованным, как он. Вчера в машине они поругались, прошло уже почти двенадцать часов, и ни в один из них он не переставал думать о нем. Сокджин умудрился даже залезть в его короткий сон, и Дилан проснулся разбитым. Это совершенно неправильно, потому что Джин — высокомерный ублюдок из высшего света, убежденный, что его можно купить. Потому что он трус, который боится даже намекнуть на то, что общается с таким «отбросом». Потому что он мужчина. У Дилана нет каких-то гомофобских мыслей, он твердо убежден, что все вольны сами выбирать, кого любить, но он сам ведь никогда и не думал о том, что его привлечет свой же пол. Поэтому Дилану легче назвать себя асексуальным и пойти дальше работать. У него нет ни сил, ни времени, чтобы забивать голову мыслями о другом двуногом и тешить себя надеждами на сказку. В таких историях хэппи энда не бывает, а Дилан никогда не был оптимистом.

Выйдя из последнего места работы на сегодня, Дилан не видит ни одного дорогого автомобиля у обочины. Помимо удивления он испытывает и легкую грусть, ведь весь день готовился, подбирал слова для диалога с ним и даже решил, что прекращать хотя бы дружеское общение с ним не хочет. В конце концов, в жизни Дилана так мало приятных моментов, и если одно только общение с Сокджином делает ему хорошо, то зачем рубить его? Особенно, учитывая, что большему между ними не быть. Большего сам Дилан не позволит. Дилану нравится с ним общаться, ведь кроме гнетущих его мыслей о собственной несостоятельности он также им вдохновляется. Он мечтает достичь таких же высот, уметь так разговаривать и вести себя, не говоря уже о том, чтобы научиться так одеваться. Сокджин не приехал, но Дилан надежды не теряет, он уверен, что тот ошивается где-то рядом с его домом. Сокджина не оказывается и там. Пройдя внутрь, Дилан спрашивает у старшей, была ли какая-то доставка или приходил ли кто, и, получив отрицательный ответ, ползет в ванную. Значит, он все-таки не приехал. Это ведь было ожидаемо, учитывая, что они плохо расстались, но Дилан скучает, и ему очень сильно это не нравится. Усталость делает свое дело, долго думать о хаме с красивым лицом не удается, поэтому парень отрубается на своем диване сразу же, как ложится на него. Весь следующий день снова проходит без Джина. Дилан даже начинает переживать: сперва из-за того, что, может, с индюком все же что-то случилось, а потом из-за того, что его отсутствие так сильно его задевает. Дилан не может перестать искать его глазами даже на следующий день. Сокджина все нет, и парень начинает задумываться о том, чтобы наведаться в сторону его офиса, убедиться, что он в порядке. Дилан вместо этого мысленно дает себе пощечину и возвращается к своим делам. Просто у Сокджина прошел интерес. Так ведь бывает? Может, ему и правда нравилось общаться с ним, но чувства остыли, или он нашел кого-то более сговорчивого. Дилану надо тоже отпустить, и он обязательно это сделает, но не сегодня. Он укладывает мелких спать, перекидывается парой фраз с матерью и, прихватив телефон, идет в круглосуточный магазин за парочкой сигарет.

Дилан закуривает первую там же, вдохнув отравленный дым, двигается к дому и замечает, как к нему подъезжает знакомое бмв. Весь груз последних дней без него моментально испаряется, сигарета тушится о соседский забор, и он, свернув ее в салфетку на черный день, бежит к машине.

— Я думал, что наконец-то избавился от тебя, — усмехается Дилан, пока Джин выходит из автомобиля. Джин выглядит вымотанным, и, судя по кругам под его глазами, он толком не спит. — Ты свои крема намазать забыл? Что за рожа? — хмурится парень, скрывает заботу за острыми словами.

— Я тоже рад тебя видеть, — убирает руки в карманы Джин, чтобы и не пытаться обнять того, по кому скучал. Дилан тонет в растянутой серой толстовке, у него взлохмаченные волосы, а взгляд, как и всегда, острее некуда. Но Джин давно не боится порезаться, и именно поэтому усиленно держит под контролем желание сжать его в своих руках и хотя бы пару минут так постоять.

— Чего не приходил? — подходит ближе Дилан, и в его тоне больше нет язвительных ноток. — Ждал, что я сам тебя найду? А сейчас решил, что пару дней мне на подумать после всей информации, что ты на меня тогда вылил, достаточно?

— Поехали поужинаем, я тебе все расскажу, — кивает на машину Джин.

— На дворе уже полночь, ты гонишь, что ли, — хмурится Дилан.

— Я сегодня пил только кофе, и, честно говоря, готов сожрать целого кабана, поехали в ресторан, поговорим, — настаивает Джин, и Дилан, кивнув, идет сперва к дому, запирает дверь, а потом возвращается и садится в машину.

— А твои мажорские рестораны в это время готовить будут? Я работал в одном таком, посуду мыл, у них кухня быстро закрывается, — не знает, о чем говорить, Дилан.

— Для нас откроют, — усмехается Джин и выезжает со двора.

Больше в пути они не говорят, Дилан чувствует усталость, исходящую от мужчины, и сам молчит, а Джину хватает одного его присутствия рядом. Они приезжают к отелю, на крыше которого расположен один из любимых ресторанов Джина, и пока они поднимаются на лифте к нему, Дилан пытается не смотреть на свой убогий вид в зеркале.

— Я фейс контроль не пройду, — бурчит парень, когда их встречает администратор, но Джин на это снова усмехается. Как ни странно, для этого времени в ресторане заняты несколько столиков, люди едят и пьют. Джина провожают к его постоянному столику, он даже к меню не тянется, кивает официанту, и тот сразу уходит на кухню.

— У тебя же аллергии ни на что нет? — спрашивает Джин, и Дилан это подтверждает.

— Так, как дела? Что ты делал эти дни? — пытается завязать диалог Дилан.

— По тебе скучал, — серьезно говорит Джин.

— Кроме этого, — хмурится Дилан.

— У отца проблемы, точнее, у нас проблемы, — сразу мрачнеет Джин. — Не думаю, что тебе это будет интересно.

— Я все равно готов послушать, — звучит искренним Дилан. Его и правда интересует все, что касается Джина, и глупо сейчас играть роль обозленного пацана, которому на все плевать.

— Чтобы ты представил масштаб этой проблемы, я тебе по-простому объясню, — выдыхает Сокджин. — Сколько я себя помню, и сколько функционирует наш бизнес, мы никогда не получали отказы от банка. Любая сумма нам выдавалась сразу же, и речь тут о суммах, которые ты себе и представить не можешь. Это делалось, потому что мы давно сказали свое слово на рынке, у нас есть имя и доверие клиентов, но два дня назад случилось невероятное.

— Вам отказали, — пытается угадать Дилан.

— Не просто отказали, нам выразили недоверие, — нервно усмехается Джин. — Это не только полностью заморозило предстоящий проект, но и показало всем, в первую очередь, нашим клиентам, что мы не заслуживаем доверия.

— А почему? Я не шарю, но что случилось-то? — спрашивает Дилан, пока им наливают вино.

— Я точно не знаю, но подозреваю, что конкуренты постарались, — говорит Джин. — В любом случае, ситуация хуже некуда. Я не вылезал из офиса эти дни, пробил все контакты, обратился в другие банки, но после отказа главного остальные и слушать не стали. Ощущение, что мы катимся в пропасть, а отец кроме истерики ничего толкового не выдает.

— Ну, максимум обеднеете немного, чего так переживать, — пытается приободрить его Дилан, но, кажется, у него это плохо получается.

— Это не просто обеднеть немного, это потерять огромную помощь и застопориться без возможности двигаться дальше, — спокойно объясняет Джин. — А еще у меня смутные подозрения, что это только начало. Мой отец годами что-то мутит и прячет, и, боюсь, что все это именно из-за него. В любом случае, я объяснил, где я был, и больше не хочу говорить о работе. Хочу поговорить о тебе и дать тебе кое-что. Только прошу тебя не спорить и принять это.

— Опять подарки, достало, — закатывает глаза Дилан. — Все, что ты мне дал, я тебе верну, когда отвезешь меня домой.

— Не вернешь, потому что это подарки, а не попытка купить тебя. Купить тебя я тоже пытался, но ведь я тогда озвучил предложение открыто, как есть, поэтому к подаркам это не относится, — серьезно говорит Джин. — Мне важно, чтобы ты принял, потому что у меня ощущение, что я не смогу больше делать тебе подарки. Во всяком случае, так мне кажется сейчас. Поэтому, прошу, прислушайся.

— А невесте ты их тоже даришь? — кривит рот не сумевший сдержать так и прущую из него ревность Дилан. — Или мы друзья? Ты всем друзьям их даришь?

— Диди, пожалуйста, — тянется к нагрудному карману пиджака Сокджин, достает оттуда сложенную бумагу и передает парню.

— Что это? — разворачивает бумагу Дилан.

— Завтра вам привезут технику и кое-что из мебели, — прокашливается Джин, пока их стол нагромождают тарелками с едой. — Там планшеты, две плазмы, телефоны, новый диван, ноут твоей сестре для учебы, техника для кухни, но самое главное — мощные обогреватели и хороший холодильник. Они сами все установят и сделают, просто отдашь им на выходе эту бумагу.

— Офигеть, — складывает бумагу Дилан и думает, что сказать. — Ты типа сделал мне самый полезный подарок?

— Я идиот, я признаю, ведь зачем я дарил тебе украшения, когда как тебе скоро спать в холоде, — двигает к нему корзину с выпечкой Джин. — А сейчас ешь, пока не остыло.

Сокджин и правда идиот. Он решил действовать с Диланом по заезженной схеме и не подозревал тогда, насколько этот парень другой. Он просто перестал поступать по привычке, забыл обо всем, что знал до, и решил в вопросе с Диланом слушать именно свои чувства. Сейчас его общение с Диланом не имеет ничего общего с тем, что было, когда он только увидел его. Ему не хочется никаких показных жестов и подарков, чтобы завоевать его, все, что Сокджин хочет — это чтобы Дилан был рядом. И плевать, что он сам в своих чувствах еще толком не разобрался, но он говорил ему чистую правду тогда, в машине — этот парень ему очень важен. Дилан открыл в нем ту сторону, которую Сокджин думал, что похоронил еще будучи подростком. Он разбудил в нем чувства, о которых тот давно позабыл. Упустить его — это снова потерять себя, гнаться за вымышленными идеалами и гнить в обществе, которое даже чувства покупает или обменивает.

Дилан, который после работы успел съесть два бутера, все равно наедается от души. Он хвалит нежнейшее мясо ягненка, поедает ароматный рис и будит в Сокджине очередное чувство. Оказывается, это ни с чем не сравнимое удовольствие, просто смотреть на то, как наслаждается едой важный тебе человек. Они уже переходят к десертам, когда Дилан спрашивает у Джина, можно ли завернуть еду, к которой он даже не притронулся.

— Все, что ты поел, повторят, и ты заберешь, не беспокойся, — улыбается Джин.

— Я просто никогда не ем ничего вкусного без сестер, я или и им покупаю, или и себе не беру, — бурчит Дилан.

— Ты поразительный, — накрывает ладонью его руку Джин и оборачивается, услышав свое имя. К их столику подходят двое хорошо одетых мужчин, которые с удивлением поглядывают на Дилана.

— Я сперва уж решил, глаза меня обманывают, — усмехается один из них, пока они здороваются с поднявшимся на ноги и явно недовольным встречей Джином.

— И что тут такого экстраординарного? — спрашивает Джин, сверля их недобрым взглядом. Дилану некомфортно, он прекрасно различает не только удивление в глазах незнакомцев, но и ту самую брезгливость, которой одаривают парней, как он, такие, как эти мужчины. Сейчас повторится сценарий из закусочной, и Дилану лучше уйти первым. Парень тоже поднимается на ноги, благодарит Джина за ужина, но замирает на месте из-за властного:

— Сядь и доедай десерт.

— Ты благотворительностью занялся? Бомжей кормишь? — хохочет второй новоприбывший, хлопая Джина по плечу, но тот перехватывает его руку и сбрасывает ее с себя.

— Сокджин, ты чего? — с нотками паники спрашивает другой. — Нам плевать, кого ты подкармливаешь, но мог бы сперва приодеть эту крысу...

Джин бьет снизу вверх, и Дилан может поклясться, что слышал клацанье зубов несчастного. Джин не дает второму опомниться, снова замахивается, но тот пятится назад, и к парням подбегает администрация.

— Все в порядке, недоразумение, — поправляет пиджак Джин, — кое-кто не умеет себя вести с людьми, пришлось показать. Поедим десерт в машине, — обращается к Дилану.

Мужчины, шипя проклятия, удаляются, Джин ждет пакеты с едой и десертом, а растерянный Дилан так и не может прийти в себя.

— Прости, что я сорвался рядом с тобой, — наконец-то заговаривает Джин, стоит им сесть в автомобиль. — Я вроде прорабатывал агрессию пару лет, даже получилось, но сегодня не смог.

— Это было круто, — выпаливает Дилан. — Я почувствовал себя, как те девчонки на рыцарских турнирах, которые потом бросались целовать победителя.

— Ну, от поцелуя я бы не отказался, — усмехается Джин и не может скрыть удивления, когда Дилан приближается и легонько касается губами его губ. Дилан сам не понял, почему потянулся, почему ему и правда так сильно захотелось поцеловать того, кого буквально пару часов назад он решил называть просто другом. Блуждая по морю отказов, которыми он одаривает себя, Дилан впервые решил поплыть к берегу. Он поддался минутной слабости, пошел на поводу у чувств, и даже не испытывает сожаления. Дилан тянется к нему с максимальной концентрацией, со сведенными на переносице бровями, и Джин не может удержаться и начинает в смеяться в голос.

— Не так, — приближается мужчина и, обхватив ладонями его лицо, целует губы. В этот раз без крови. Дилан понемногу отвечает, даже обнимает его и, кажется, этот жадный со стороны обоих поцелуй длится бесконечность.

— Ладно, ты хорошо целуешься, — трет губы вспыхнувший как помидор Дилан. Это правда было умопомрачительно. Дилану казалось, что язык мужчины соединил в нем сразу несколько проводов, иначе он не понимает, почему перед глазами искорки летают.

— И не только целуюсь, — подмигивает ему Джин, и кровь отлынивает от лица Дилана. — Ты чего побледнел? Сексом никогда не занимался?

Дилан молчит.

— Ничего себе, — откидывается назад Джин. — Долго же ты продержался, будучи таким аппетитным.

— Заткнись, — шипит парень.

— Прости, я не со зла. А как ты удовлетворяешь себя? Дрочкой? — не отстает Сокджин.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, — Дилану ужасно неловко из-за разговора.

— Теперь понятно, почему ты вечно на взводе, — вновь приближается к нему Джин. — Позволь мне сделать тебе хорошо, — шепчет в ухо, касается губами скул, и по Дилану озверевшие мурашки проносятся. — Обещаю, ничего такого, я просто хочу показать тебе, что такое удовольствие.

— Я не буду спать с тобой, — Дилану слабо удается препятствовать ему.

— И не надо, — опускает руку вниз Джин и накрывает его пах через джинсы. Дилан, расширив глаза, смотрит на его широкую ладонь, боится двинуться. Одно прикосновение, и теперь вместо искорок у него перед глазами вулкан извергается.

— Все, что тебе надо — это расслабиться, — спинка сиденья плавно опускается вниз, и Дилан даже не пытается этому сопротивляться. Его словно окутал шепот змея, но его мягкий голос с хрипотцой дурманит, и не хочется, чтобы он прекращал. Джин продолжает покрывать поцелуями его шею, вдыхает его естественный запах, который не променял бы ни на один парфюм, и водит ладонью по джинсам, под которыми твердеет член. Они сидят в автомобиле на парковке, Дилану ужасно неловко, что их застукают, в то же время ему нереально хорошо от сладкой истомы, разливающейся по крови, и от рук, которые только прикосновениями возбуждают его до предела. Он даже пропускает момент, когда Джин расстегивает его джинсы и просовывает руку внутрь, он просто поддается бедрами вперед, позволяя ему обхватить член пальцами, и короткий стон срывается с его губ, когда Джин касается головки.

— Блять, — шипит Дилан, пока Джин надрачивает ему, но продолжить у него не получается, потому что он снова сминает его губы в неистовом мокром поцелует. Джин сам возбужден, его разрывает от желания раздеть паренека догола, облизать каждый сантиметр его кожи, показать ему тот мир секса, который он любит сам, но не сегодня. Здесь и сейчас ему просто хочется доставить удовольствие, хочется полюбоваться им на пике оргазма и целовать хотя бы до рассвета. Дилан очень красивый, и красота его идет изнутри, пусть сперва Джин и клюнул на оболочку. У него тонкие черты лица, вечно нахмуренные брови, и он постоянно напряжен, словно ждет удара в любой момент. Сейчас он расслаблен, его ресницы трепещут, а полураскрытые губы манят тем, что обещают рай. Дилан мечется по сиденью, контролируемый его руками, уже сам просит не останавливаться, и, осмелев, шарит по его телу, восхищается бицепсами, скрытыми под плотной тканью. Фигуре Сокджина можно только позавидовать, поэтому, небось, и все жалкие попытки ударить его для Джина казались укусами комара. Дилан окончательно сошел с ума, потому что ему безумно сильно хочется, чтобы Сокджин снял рубашку, чтобы дал прикоснуться к телу, которое словно вылепили боги Олимпа. У Дилана никогда не было такого опыта, он ничему не учился, но природные инстинкты действуют за него и ведут его в правильном направлении. Дилан кончает, скомкав пальцами его рубашку на груди, Джин руку не убирает, еще пару минут любуется каплями пота на его лбу, пеленой страсти на его глазах, покрасневшими губами, и понимает, что пусть и не искал, но нашел сокровище. Джин любит секс, это его нормальный вид отдыха, но он любит подчинять, любит жесткость, игрушки, этому мальчику он сам подчинится, и именно это создает пропасть между всеми, кто был до Дилана и им.

— Мне ужасно стыдно, — второпях утирает себя салфетками и застегивает джинсы Дилан.

— Стыдно быть таким крышесносным? — играет с его волосами Джин. — Хочу, чтобы ты знал, что с тобой я забыл о нескольких дней ада, в которых жил.

— Мы завтра увидимся? — робко спрашивает Дилан.

— Боюсь, что не видеть тебя — моя пытка, поэтому обязательно.

<b><center>***</center></b>

Тэхен сидит с ногами на стуле на кухне с чашкой остывшего кофе и собирает раскиданный Принцессой по столу пазл. Исабелла уехала в офис к Чонгуку, ребенок гуляет с няней во дворе, а Тэхен, который вернулся с работы, не знает, чем себя занять. С момента показа и нервного срыва после него Тэхен Хосока не видел. Несколько раз он пытался послать ему сообщения, но, перечитав их, удалял. Все письма к Хосоку начинаются с мата и заканчиваются слезами. Тэхен и так уже унизился настолько, насколько мог, можно не торопиться дальше пробивать дно. Хосок смотрит на него, как на самого желанного в мире, дарит ему игрушки, целует так, что губы горят, и спит с ним, а потом идет на показ, держа под руку свою невесту, и как ни в чем ни бывало улыбается. Тэхен делает то же самое по отношению к нему, только его «потом» — это саморазрушение в бежевых стенах под покровом ночи. Он уже заканчивает собирать хижину, переходит к кораблю, как слышит, что в дом кто-то вошел.

— Я здесь, — выкрикивает парень, решив, что это няня, но на кухню проходит Хосок.

— Я был на показе, — кладет подбородок на колено Тэхен, старается не смотреть на мужчину. — И после него я понял, что нам пора остановиться.

— Я хочу поговорить, — прислоняется к стене напротив Хосок, не осмеливается подойти ближе.

— Я нашел твои куклы в гараже, — монотонно говорит Тэхен, продолжая буравить взглядом стол. — Это и разбитое сердце — все, что мне останется от тебя. Я вылечусь, Хосок, ты тоже вылечишься или привыкнешь, все будет нормально. Нельзя ведь быть всегда несчастным из-за чувств? Это неправильно.

— Это не болезнь, Тэхен.

— Но люди же забывают, — восклицает Тэхен и поднимает голову. В его взгляде море невысказанных слов и океан боли, Хосок ее физически ощущает, она проходится по нему волнами, а каково же этому парню, который живет в самой стихии. — Я должен тебя забыть, иначе я уничтожу себя. А ты должен мне в этом помочь.

— Я поговорю сегодня с Морой, — тихо говорит Хосок и делает несмелый шаг.

— О чем? — растерянно смотрит на него Тэхен.

— О том, что свадьбы не будет.

— Не делай этого, не давай мне надежду, поверь, потерять ее будет больнее, чем принять то, что тебе не быть моим, — молит его Тэхен, пальцы которого нервно терзают пазл.

— Я уже начал этот разговор в тот день, сегодня закончу, — твердо говорит Хосок и окончательно подходит к столу. — Мои чувства к тебе не болезнь, это и есть я, и я не смогу без тебя, Тэхен.

— Ты же не шутишь? — встает на ватные ноги Тэхен, у которого, кажется, дыхалка открылась. — Это ведь правда?

— Правда, — обхватывает ладонями его лицо Хосок. — Это тяжело, но я справлюсь, потому что у меня будешь ты.

Тэхен цепляется пальцами за его плечи, льнет к нему, и, крепко прижавшись, чувствует, как распутываются путы, сдавливающие его грудь. Неужели это случится? Неужели Хосок выберет его, и между ними не останется препятствий? Тэхен, который уже сросся с мыслью, что им вместе не быть, боится. Он боится этой не умещающейся в нем надежды, ведь, пойди что не так, она разорвет его изнутри. Но Тэхен всегда был самоубийцей там, где речь шла о Хосоке, какая ему разница, что в итоге убьет его: потеря Хосока или надежда на жизнь с ним.

Хосоку это решение далось тяжело, но не потому, что он этого не хочет, а из-за Моры. После их последнего неудавшегося диалога он хотел поговорить с ее отцом, но решил, что это будет неуважительно к ней, что он решает ее судьбу за ее спиной. Мора взрослая девушка, и он очень надеется, что она его поймет. А если и нет, то это его решения не изменит. Ничто его решение больше не изменит. Хосок хочет Море счастья, но он ей его дать не сможет. В дом возвращаются няня и Принцесса, и Хосок, оставив Тэхена в смешанных чувствах, уходит на встречу с невестой. Он ждет Мору в автомобиле перед ее любимым салоном красоты, повторяет про себя все, что планирует сказать, и, завидев девушку издалека, выходит, чтобы открыть ей дверцу.

— Спасибо за подарок после ссоры, — целует его счастливая Мора. — У меня тоже есть подарок.

— Сперва мы поговорим, — опускается на сиденье Хосок.

— Прямо здесь? Я умираю с голоду, поехали в мою кофейню, перекушу, — ноет Мора.

— Тут нет людей, и будет лучше, — настаивает мужчина.

— Думаю, мне не понравится наш разговор, и пока ты не испортил мне настроение, я подарю тебе мой подарок, — протягивает ему завернутый в блестящую бумагу сверток девушка.

— Спасибо, — кладет подарок за руль Хосок, — но сперва я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала.

— Как скажешь, — скрещивает руки на груди Мора.

— Мора, я не хочу на тебе жениться, — выпаливает мужчина и наконец-то делает глубокий вдох.

— Что? — ошарашено смотрит на него девушка.

— Свадьбы не будет, потому что я не хочу жить с той, кого не люблю, — осторожно выбирает слова Хосок.

— Ты с ума сошел? — кричит Мора, которую трясет. — Это шутка такая? Если это не шутка, то сам и скажешь своему ребенку, почему ты бросил его беременную мать!

— Что? — очередь Хосока быть шокированным.

— Держи, — потянувшись за свертком, разрывает его девушка и вручает ему тест.

— Ты беременна? — не верит своим ушам Хосок.

— Я думала, у меня цикл сбился, не обращала внимание, а сегодня решилась и сделала тест, — утирает не прекращающиеся течь слезы Мора. — Хотела к врачу с тобой пойти, записала нас на завтра, а ты... — всхлипывает.

— О боже, — накрывает ладонями лицо Хосок не в силах переварить информацию.

— Ты и правда подлец, Чон Хосок, — тянется к дверце Мора.

— Постой, не уходи, — тянет ее обратно в машину мужчина, девушка особо не сопротивляется. — Прости мне мои слова, мы поговорим, обдумаем и все решим. Обещаю.

— Тогда отвези меня поесть, потому что я теперь ем за двоих, а потом поедем к моему отцу, скажешь ему в лицо, что хочешь отменить свадьбу, — заявляет Мора, и Хосок дрожащими руками тянется к кнопке на панели.

<b><center>***</center></b>

Хосок доходит до кабинета Чонгука только к вечеру. Он молча проходит внутрь, кивает сидящей рядом с сыном Исабелле и падает на диван. Он даже не сразу осознает, куда пришел. Хосок все последние часы словно в прострации, он просто подчинился ногам, и они привели его в место, где он и так проводит большую часть своего времени.

— Мог бы для приличия нормально поздороваться, весь день тебя не видели, — убирает бумаги Исабелла, а Чонгук удивленно смотрит на друга.

— Ты в порядке? — первым идет к нему Чонгук.

— Мора беременна, — вот так вот коротко отвечает истощенный этим днем Хосок.

— Поздравляю! — подходит к нему улыбающаяся Исабелла. — Какая чудесная новость.

— Я хотел с ней расстаться, — абсолютно без каких-либо эмоций говорит Хосок.

— Как так? — опускается на диван рядом с ним удивленная женщина, а Чонгук смеряет комнату нервными шагами.

— Я собирался отменить свадьбу, а она сказала о беременности, — ерошит волосы Хосок. — Я поехал к ее отцу, в итоге свадьбу перенесли на более ранний срок, пока живот не виден.

— Почему ты хотел расстаться? Что случилось, сынок? — кладет руку на его колено Исабелла. — Ты ведь можешь мне рассказать.

— Я не люблю ее, — накрывает ладонями лицо Хосок, каждое слово которому дается с огромным трудом. — И я не могу ее бросить, потому что она носит моего ребенка.

— Уйди от нее, — настаивает Чонгук, у которого в голове это все не умещается.

— И бросить беременную девушку? — удивленно смотрит на него мать. — Ты совсем с ума сошел?

— Так он ее не переваривает, и если все так, то зачем терпеть? — рычит Чонгук, шаря по бару в поисках стакана.

— А она, по-твоему, не страдает? — шипит Исабелла. — Думать раньше надо было и предохраняться! В любом случае, что было, то было, Хосок не подлец, он такого не сделает.

— Совместная опека, аборт в конце концов, раз уж для вас обоих это было неожиданностью, — хмыкает Чонгук.

— Аборт нашего ребенка? — мрачнеет Хосок. — Он в чем виноват?

— То есть, лучше ему родиться у родителей, которые друг друга терпеть не могут? — выгибает бровь Чонгук. — Хочешь, чтобы у него была такая же жизнь, как и у тебя?

— Чонгук, прекрати, — пытается остановить его Иса.

— Не хочу, и сделаю все, чтобы этого не было, — тихо говорит Хосок. — Это мой ребенок, и если Мора решит его родить, то у него будет все, чего не было у меня.

— Принесешь себя в жертву ради великой цели? — кривит рот Чонгук.

— Нет, подам на развод позже, — прикрывает веки Хосок. — Одно дело разорвать помолвку, а другое дело бросить беременную девушку, особенно Мору, которая перед обществом такое не поднимет.

<b><center>***</center></b>

Удивительная штука жизнь, ведь совсем недавно Чимин хотел умереть, а сегодня он хочет жить, и виной тому одна улыбка. Хозяин этой улыбки большой, как гора, на нем столько украшений, что Чимин поражается, как он носит на себе все это железо, а ладони у него такие широкие, что в них легко можно поместить обе руки парня. Чимин буквально летает, думая о нем, с трудом, но контролирует себя, когда Хандзо дома, и прячет телефон. Чимин наконец-то нашел в себе смелость писать ему, и каждый день ждет отъезда Хандзо, чтобы пусть и на пару минут почувствовать радость и заряжаться ей на тяжелые ночи. Он предвкушает их встречу, сильно переживает, что что-то может пойти не так, и уговаривает себя не сломаться и не подвести Медведя. По плану, который они придумали, Чимину нужно убедить Хандзо вызвать санэпидемстанцию, и он весь день репетировал речь, чтобы не запнуться, разговаривая с Хандзо. Чимин заканчивает поливать цветы, садится на ступеньки, чтобы перевести дух, и видит открывающиеся ворота. Хандзо сегодня рано.

— Почему ты на улице? — завидев его, идет к нему мужчина.

— Дома тараканы, — решает сразу перейти к делу парень.

— Не понял, — хмурится Хандзо и передает пиджак помощнику.

— На кухне тараканы, поэтому я все время был на улице, я их боюсь, — бурчит Чимин, не рискуя смотреть ему в глаза.

— Не говори глупости, пошли в дом, — протягивает ему руку Хандзо, но Чимин свою не тянет. — Хорошо, — закатывает глаза мужчина и садится рядом. — Утром я пришлю людей, а ты поедешь в мою квартиру, пока они их травить будут.

— Один? — шумно сглатывает парень. Ему нельзя уезжать из дома, тогда весь план насмарку.

— Боишься из дома выходить? — кривит рот Хандзо, поглаживая его колено. — Когда ты убегал, ты не боялся, — пальцы больно сжимают колено.

— Я люблю этот сад, я тут буду весь день, а потом могу в гостевом домике полежать, — просит его Чимин, который знает, как Хандзо любит, когда он его умоляет.

— Так нельзя, они будут распылять яд, а я не хочу, чтобы мое солнце плохо себя чувствовало, — теперь его пальцы в волосах парня, и тот еле терпит, чтобы не отодвинуться.

— Можно два часа не заходить, и все, я это точно знаю, — сам льнет к нему Чимин. — Не посылай меня туда, где много чужих людей, — давит на правильные точки.

— Раз уж ты такой послушный, я тебе разрешу, побудешь снаружи до моего приезда, — обхватив пальцами его подбородок, заставляет смотреть на себя Хандзо. — В субботу поедем за город, покажу тебе красивые места, выводить тебя в свет здесь мне не понравилось, — приближается, — слишком много внимания вызываешь.

— Но я не виноват, — хлопает ресницами Чимин, смотря в глаза, которые сам бы выколол.

— Виноват, — проводит языком по его сочным губам Хандзо, — потому что слишком красив, а еще за чистотой дома не смотришь.

Хандзо лежит голым на постели, а Чимин смотрит на покрытую татуировками грудь и думает, что спит с самым большим тараканом, который живет в этом доме. Отчаяние после секса с ним теперь уже другое. Сейчас Чимин относится к нему, как не к тому, что будет повторятся всю оставшуюся жизнь, ведь у Чимина есть Медведь, он обещал защитить, и каждая клеточка организма парня верит ему. Хандзо поворачивается на бок, кладет ладонь на его бедро, Чимин вытягивается в струнку. Он трахал его до трех часов ночи, заставил надеть дурацкий костюм с рюшками, который сейчас валяется на полу, и парню казалось, что этого будет достаточно. Рука скользит к талии, потом на спину, и вот Чимин, снова уткнувшись лицом в подушку, выгибается в спине, чтобы облегчить проникновение. Хандзо тянет его за волосы, заставляет стонать не от удовольствия, Чимин видит, как на подушке расплывается розовое пятно, и незаметно ее переворачивает. Он снова искусал губы до крови, потому что терпеть секс с тем, кого он ненавидит, настолько чудовищная пытка, что он шагнул под автомобиль. И как хорошо, что он это сделал, ведь это был автомобиль Медведя. Чимин перестает терзать свои губы, Хандзо переворачивает его на спину, но парень уже его не видит. Все его мысли рядом с Намджуном, он слышит его голос, любуется его улыбкой и даже забывает, что его тело прямо сейчас используют.

— Что так довольно улыбаешься? Нравится? — нагибается Хандзо и губами касается его щеки. Чимина словно током прошибает, он явно себя выдал. Парень коротко кивает, и теперь уже прикусывает щеку.

Чимин провожает Хандзо на работу, обещает, что будет гулять в саду, и, устроившись на ступеньках, ждет того, кому среди ночи еще скинул сообщение. В полдень во двор дома заезжает грузовичок с логотипом местной компании, занимающейся обработкой от насекомых. Чимин отсылает охрану, которая уже знает приказ Хандзо о гостях, и смотрит на двух мужчин, одетых в желтые защитные костюмы. Намджуна он узнает сразу же по росту.

— Босс, мне что делать? — догоняет устремившегося к парню Намджуна Уджи.

— Дави тараканов.

— Их же нет, — разводит руки Уджи и начинает смотреть под ноги.

— Так заведи! — рявкает Ким. — Покажите, где кухня, начнем оттуда, — говорит он, обращаясь к Чимину, и идет за ним.

Как только они скрываются от глаз охраны, Намджун снимает головной убор и лезет обниматься к растерявшемуся Чимину.

— Прости, рано, я не учел, — оставляет идею с объятиями мужчина. — Черт, не могу этот дурацкий костюм снять, и ты не видишь, какой я накачанный и красивый, — вздыхает Намджун, любуясь парнем, о котором думает все время.

— Я рад, что вы приехали, — смущается из-за его взгляда Чимин.

— Пока я пускаю тут пар, — снова водружает на лицо респиратор мужчина, — ты расскажешь мне все от начала до конца. Только так я могу тебе помочь, а помощь тебе с этим маньяком явно нужна, — Намджун начинает открывать дверцы шкафов. — И перестань мне выкать, я не виконт какой-то, а просто очень горячий мужчина.

Чимин отходит к окну, проверяет гуляющую охрану и вкратце начинает рассказывать Намджуну про Японию. Он опускает только моменты с насилием в отношении него от Хандзо. Когда он говорит о своей работе в Японии, он сгорает от стыда, ждет, что Намджун выдаст себя, не сможет скрыть искренние эмоции из-за его прошлого, но мужчина продолжает распылять пар, и внимательно слушает.

— Я все понял, но не понял, почему его забота о тебе такая маниакальная? — честно говорит Намджун. — Почему ты пытался покончить с собой? Из-за домашнего ареста? Неужели все так беспросветно? Или ты мне не все рассказал? Я хочу тебя спасти, но чтобы я был драконом, а ты принцессой, я должен знать все.

— Спасали, вообще-то, от Дракона, — бурчит Чимин.

— Я сказки не читал, бизнес делал, — пожимает плечами Намджун. — И вообще, на кой Хандзо Драконом быть, он, скорее, таракан, которого я поджарю.

— Я был шлюхой, и я правда не стою того, чтобы ты меня спасал, — прячет глаза Чимин.

— Бред, ты стоишь того, чтобы я еще раз надел этот портящий мою шикарную фигуру комбинезон, — твердо заявляет Намджун. — Он ведь бьет тебя? Скажи правду.

— Ремнем, — выдавливает из себя Чимин. — И заставляет спать с ним.

Намджун роняет распылитель на пол и, стащив респиратор, смотрит на него.

— Первый раз он меня изнасиловал, все остальное время я сам ему разрешаю, — с трудом сдерживает слезы Чимин.

— Сукин сын, — цедит сквозь зубы Намджун. — Как тебя можно трогать! Я дышать рядом с тобой боюсь, — восклицает мужчина и сразу прикусывает язык, боясь, что выдал себя. — Клянусь, я его урою, — делает шаг к парню.

— Нет, не надо, — с мольбой смотрит на него Чимин. — Ты просто не пропадай, с тобой мне не так страшно.

— Не-е, точно урою, и всем своим скажу, чтобы на его могилу нассали, — утирает лицо кипящий изнутри Намджун.

— Если с тобой что-то случится, мне будет очень плохо, я этого не хочу, — тихо говорит Чимин. — Хандзо очень сильный, и у него везде связи.

— У меня их побольше, — пытается успокоить его мужчина и прислушивается к шуму со двора. — Ты не переживай только, обещаю, что я тебя от него избавлю, а потом покажу тебе мою берлогу. Слово Медведя.

— Я тебе верю, — улыбается Чимин, и у Намджуна на сердце весна расцветает.

— Эмемдемсы лично выбирал, цыплятские, — вытаскивает из холщового мешка ведро Намджун, и Чимин сразу прячет его в шкаф. — Ты главное держись, — становится ближе мужчина. — Я быстро решу этот вопрос.

— Я буду ждать, — делает последний шаг к нему Чимин, и Намджун его крепко обнимает.

— Ты такой крошечный, не могу, задавлю, — расслабляет руки Намджун и смотрит в полные надежды глаза. — Так бы и зацеловал, умираю, — хватает распылитель и идет за зовущим его Уджи, который стоит на стреме. Лучше так, чем затолкать Цыпу в мешок и вывести со двора. Хотя, эту идею после сегодняшнего разговора Намджун тоже готов рассмотреть.

— Босс, а че, нормально заработать можно с этим делом? Ну, давя тараканов, — зевает сидящий за рулем фургончика Уджи. — Может, я вложусь? Не буду же я вечно из людей дурь выбивать.

Намджун молчит, кажется, он вообще не слушает своего помощника. Он все еще переваривает слова Чимина и не может успокоиться.

— Босс, вы в порядке? Вы же Цыпу увидели, радоваться должны, — не понимает Уджи.

— Уджи, родной, я узнал такое, о чем и подумать не мог, — трет переносицу Намджун. — Этот японский петух Цыпу обижает.

— Оно и видно, не просто так ваш Цыпа такой запуганный, — вздыхает Уджи. — Дайте команду, я его под пресс пущу.

— Тут все сложнее, чем кажется, с одной стороны, думаю, что, может, поговорю с ним, все цивильно решим, заберем Цыпу, — говорит Намджун. — С другой, хочу зубами ему в глотку вгрызться и похоронить в канализации. Видишь мои руки? — поднимает их. — Я не понимаю, почему после всего услышанного я все еще не замарал их в крови ублюдка.

— Вы только не нервничайте, я сам все решу, следов не оставлю...

— Он его украл, держит в доме и еще насилует. Уджи, собственного брата, — с силой сжимает кольцо на пальце Намджун.

— Ахуеть, — хватается за голову мужчина и отпускает руль, который ловит Намджун. — Босс, я убью его. Ни о чем не беспокойтесь, убью любого, кто вашего Цыпу обидел, и сяду.

— А как же полиция? — устало спрашивает Намджун. — Ты же топил, чтобы все было без крови. Мы же договаривались, Уджи, я разрушаю, а ты меня сдерживаешь.

— Он должен сдохнуть, а не сидеть!

— Нам нужно успокоиться и сделать все так, чтобы ни Цыпа, ни мы не пострадали, — твердо говорит Намджун и не понимает, почему Уджи так усиленно моргает. — Если меня упекут, то кто будет Цыпе эмемдемсы выбирать? Ухаживать за ним? А Алиса? Как она без отца-то?

— Нас прослушивают? — оглядывается по сторонам Уджи. — Босс, моргните, если что.

— Хандзо отдаст мне Цыпу, ты вообще в это не вмешивайся, я не позволю твоей семье пострадать, — тянется за телефоном Намджун.

— Да, и мы мирно разойдемся, все будет по закону, — громко заявляет Уджи. — Или вы его порубите, а я похороню слизняка по отдельности? — уже шепотом спрашивает босса, не переставая ему подмигивать.

— Кончай гримасничать, нет никакой прослушки. Это моя война, так что дальше я без тебя. Без обид, Уджи, но я сейчас максимально не в себе, поэтому чую, натворю делов, — кладет руку на его плечо Намджун.

— Значит, я с вами, — не задумываясь, отвечает Уджи.

<b><center>***</center></b>

Самый пугающий разговор у Хосока впереди. Он после офиса решает заехать сперва к себе, переодеть душащий его костюм, хотя душит его явно не идеально скроенная ткань, а потом позвонить Тэхену и встретиться. Хосок и думать не может о том, как он осмелится рассказать Тэ то, что произошло, а что еще хуже, как он вообще осмелится смотреть в его глаза, в которых застынет разочарование. Но Тэхен должен узнать от него. Хосок не собирается отказываться от него, и очень надеется, что он его хотя бы выслушает, потому что если Тэхен этого не сделает, то в нем умрет все лучшее, что и было только из-за него. Он проходит в квартиру, снимает пиджак и замечает свечи на столе в гостиной.

— Я не мог дождаться тебя и сам приехал, — виснет на его шее выбежавший из комнаты Тэхен, не замечает, что на Хосоке и лица нет.

— Тэхен.

— Я заказал еду в твоем любимом ресторане, достал вина, но десерта не будет, — тараторит целующий его Тэхен. — Десертом буду я сам.

— Тэхен, я не смог, — обнимающие его руки соскальзывают с него, и Хосоку внезапно холодно.

— Что? — делает шаг назад парень.

— Я сказал, что не хочу этого брака, я поговорил с ней, — отводит взгляд Хосок.

— И что? Тебя в наручниках потащат к алтарю? — борется со спазмами в горле Тэхен.

— Она беременна, — прислоняется к двери позади Хосок, не может смотреть на того, кто перед ним по швам расходится. У Тэхена нет никаких масок, он все снял еще утром, решил, что дальше будет только хорошо, и притворяться нет смысла. Нет масок — есть только боль, которая сочится через поры и накроет в этом коридоре двоих. Тэхена самого тоже нет. Вместо него иссохшая из-за так и не дорвавшихся к источнику питания чувств оболочка. Все, что за пределами этой комнаты — ширящаяся пустота, такая же мертвая, как и он сам.

— Нет, — совсем слабо, и то с огромным трудом, качает головой Тэхен и ищет руками стену для опоры. — Нет, это не правда, — не может проглотить раздирающий его горло комок. — Это не правда.

— Тэхен, прости меня, умоляю, прости, что провожу тебя через это, — делает шаг к нему Хосок. — Я все решу чуть позже, после рождения ребенка...

— Как ты мог? — жалобно, со всхлипами спрашивает Тэхен. — Как ты мог дать мне надежду, хотя я говорил, что не надо, что она меня убьет, — он липнет спиной к стене, скользит по ней на пол и прижимает колени к груди. — Ты подвел меня к самому краю, Хосок. Подвел, но не толкнул. Лучше бы толкнул, потому что я сам шаг не сделаю, и все, что мне останется — это жизнь на самой грани, — беззвучные слезы разбиваются о руки, но Тэхен ничего не видит и не слышит. Весь его мир скукожился до этой звуконепроницаемой комнаты, где все закончилось, так и не начавшись.

Хосок садится рядом, несмело берет его за руку, но Тэхен сразу ее отбирает.

— Не трогай меня, — как много оказывается сил требуется на простые слова.

— Тэхен, умоляю, дай мне время...

— Больше никогда не смей даже смотреть на меня, на то, что ты оставил от меня, — цепляясь за стену, поднимается на ноги парень, держится отстраненно, будто боится ненароком его коснуться, будто это и будет тем самым, что заставит его спрыгнуть вниз, и открывает дверь.

— Не уходи, пожалуйста, давай поговорим, — встает следом Хосок, но не осмеливается его задержать. — Ударь меня, хоть избей, только не уходи, — дверь захлопывается прямо перед его носом. У Хосока в ушах долго еще стоит отскакивающее от стен эхом «не уходи».

Тэхен идет, но не видит дороги. Он просто идет пешком, мимо проносятся автомобили, и только тогда он вспоминает, что к Хосоку приехал на машине. Уже не важно, ему надо идти и не останавливаться, потому что если он остановится — он умрет. Все кончено. Тэхен все взращивал в себе эти чувства годами, а вчера осмелился взрастить и надежду, которая прямо сейчас растворяет в агонии его. Он истерично смеется и приваливается к столбу. Какой же он идиот, что поверил в то, что вселенная принесет ему желанное на блюдечке, и ему останется только протянуть руку. Эти отношения были изначально обречены на боль, а он все пытался превратить ее в счастье. Счастье с болью под руку не ходят, и Тэхену только что затолкали эту истину в глотку. Это не цунами и другие техногенные катастрофы, то, чем небеса карают свое же творение. Это любовь, которая, не дорвавшись до своего объекта, убивает носителя. Тэхен никогда не был верующим, но на пике своего одиночества, небо — это единственное, с чем он может поговорить. Небо, на которое смотрят миллиарды людей, и кто-то видит там синеву или звезды, а кто-то, как и Тэхен, крышку от гроба. Сегодня его небо упало на него. Зареванного и трясущегося от истерики парня находит мать, которой позвонили из участка, куда Тэхена привезли патрульные из-за того, что тот переходил дорогу на зеленый и чуть не стал причиной крупного ДТП.

— Я игнорировала твои чувства, боялась, что сделаю тебе только хуже, и была неправа, — обнимает рыдающего у нее на груди в автомобиле парня Исабелла.

— Я устал карабкаться, мама, я несу на себе столько боли, что не могу подняться и пойти, как и все остальные люди, — задыхается от слез Тэхен.

— Плакать — значит уменьшать глубину горя. Поэтому не сдерживайся, дай выход этой боли, — покрывает поцелуями его лицо женщина. — Все будет хорошо, сынок.

— Не будет, ничего не будет, — еле слышно отвечает обессиленный парень. — Будет только пустота.

Пустота — самое страшное последствие любых когда-то великих чувств. Человек приручает человека, привязывает к себе и клянется в вечности, в которую в тот самый момент и сам верит, а потом уходит, оставляя того, для кого был расписан не только каждый час, но и будущее, наедине с самим собой. Обрекает на самую страшную участь. Один хлопок двери, и обнуление всей совместной жизни и мечтаний, один звонок, и добро пожаловать пустота. Это как дать человеку весь мир, а потом разом отобрать его и обязательно сказать «ты будешь в порядке». Какой порядок может родиться из хаоса, оставленного другим? Тэхену предстоит пожить в этой пустоте, выключить умение мечтать и научиться не реагировать на звонки и сообщения, на знакомый автомобиль, на третьих лиц, которые их связывали. Научиться не разрушаться от знакомого имени и четко принимать, что все кончено. Научиться балансировать на этой грани, которую со стороны назовут жизнью.

<b><center>***</center></b>

— Я не могу не видеть тебя.

Чонгук набирает сообщение во второй раз и снова удаляет. Он не пошлет ему его, да и глупо писать такое человеку, которого видел только вчера. Чонгука задевает, что Юнги ничего не сказал ему про отца, в то же время он восхищается его силой. Тэхен прав, Юнги никогда не умел жаловаться, но Чонгуку хотелось бы, чтобы он поделился с ним. Не потому, что ему хочется сыграть в рыцаря, да и Юнги сам отлично кулаки раздает, ему защита не нужна, а потому что хочется о нем заботиться. Хочется, что бы Нагиль уже раз и навсегда убрал от него свои мерзкие руки и перестал вымещать гнев на том, кто ни в чем не виноват. Да и Чонгук бы не стал бить Нагиля, он уже и так его ударил, что тот никогда не поднимется. Прошла ночь без Юнги, и Чонгук безумно скучает. Завтрашнее утро изменит все, и Чонгук к этому готов, но он не готов к тому, как на это отреагирует Юнги. И уж точно не готов к тому, что таких ночей у него может быть бесконечно много.

Юнги на работу не вышел. Он и домой вчера не вернулся, переночевал у брата, который обещал приехать и серьезно поговорить, и в итоге снова застрял на работе. Что-то явно происходит, потому что звонила секретарша отца и передала, чтобы он ни с кем не разговаривал. Юнги попробовал дозвониться до Сокджина, но в ответ получил сообщение, чтобы он его не беспокоил. Поняв, что его семья снова ни во что его не ставит, Юнги отправился на курсы. Что бы не случилось, они разберутся, они ведь всегда разбирались. Сегодня на курсах работают над новым десертом, Юнги вливается в готовку, быстро забывает о семейных передрягах, но не о Чонгуке. Он не сказал Чонгуку про отца и, как бы ни скучал, не покажется ему на глаза, пока синяк не сойдет. Юнги не любит, когда Чонгук ругает его семью, и не хочет, чтобы они опять из-за этого поссорились. Юнги сдает свой десерт на дегустацию и достает завибрировавший в кармане телефон:

— Скучаю.

Одно слово, и у Юнги настроение пробивает потолок.

— Я тоже скучаю.

— Тогда выйди и перейди дорогу.

— Я на курсах.

— Я тоже здесь.

Юнги прячет телефон, извиняется перед своим шефом и, стащив с себя фартук, бросается на улицу, где через дорогу стоит гелендеваген. Он даже про пока все еще заметный синяк забывает. Еле дождавшись красного света, он перебегает дорогу и идет к стоящему у автомобиля Чонгуку.

— Одно твое появление делает мой день лучше, — улыбается Чонгук, с трудом игнорирует синяк и открывает заднюю дверцу.

— Вау, — выдыхает Юнги, заглянув внутрь, и смотрит на огромный букет абрикосового цвета роз. — Сколько здесь цветов?

— Много, но и их мало, чтобы ты улыбнулся, — останавливается рядом мужчина.

— Я улыбаюсь, — подтверждает самой красивой улыбкой свои слова Юнги. — Это ведь розы «свит джулиет»?

— Да.

— Ты никогда не перестанешь делать мне подарки, — сплетает пальцы с его пальцами парень.

— Перестану, когда умру, хотя я знаю, что можно и после смерти распорядиться о ежемесячной поставке цветов, — усмехается Чонгук.

— Не говори так, — сразу хмурится Юнги.

— Пообедай со мной, — просит Чонгук.

— Не могу, у меня уроки, — кивает на здание через дорогу Юнги. — А мой учитель Минхао очень строг.

— Тогда посиди со мной хотя бы минут десять, я хочу поговорить, — настаивает мужчина.

— Меня пугает это «я хочу поговорить», — грустно говорит парень.

— Мы просто пообщаемся, я сильно соскучился, — открывает для него дверцу Чонгук.

Юнги плюхается на сиденье, ждет, когда и Чонгук сядет.

— Ты не вышел на работу? — поднимает окна Чонгук и скрывает их за тонированным стеклом.

— Нет, — не хочет говорить об этом Юнги. — Я смогу взять только одну розу, не хочу накалять обстановку дома, и так там не очень.

— Бери одну, — приближается Чонгук и целует самые сладкие для него губы.

— Мне жалко цветы, — шепчет ему в губы Юнги, поглядывая на заднее сиденье. — Они такие красивые.

— Я остальные Принцессе подарю, — заверяет его Чонгук. — Если я скажу ей, что такие же подарил тебе, она будет в восторге. Не знаю, как и почему, но ты покорил мою малышку.

— Я сам к ней очень привязался, она замечательная, — говорит Юнги.

— Она быстро выросла, и я зол на себя и свою семью за это, — с грустью говорит Чонгук. — Дети не должны расти раньше времени, и как бы я ни старался не давать ей поводов чувствовать одиночество, мне кажется, это именно то, что вас и связывает. Она не знает, где ее дом, и постоянно живет на дорогах. Ты знаешь, где твой дом, но не хочешь туда возвращаться.

— Возможно, так и есть, но тогда это прекрасно вдвойне, мы с ней нашли друг друга, — смотрит куда-то вдаль Юнги. — Ты помирился с Соной?

— Нет, — теперь очередь Чонгука хмурится. — Это все не важно, потому что сейчас самое главное — это ты. Я много думаю о нас.

— Серьезно? — спрашивает Юнги. — Я ведь тоже думаю. Мы с тобой как Ромео и Джульетта.

— Они были идиотами, а мы с тобой выживем, — кладет руку на его бедро Чонгук. — Я хочу, чтобы ты знал, что чтобы не случилось, тебя это не касается, мое отношение к тебе ничто не поменяет.

— Ты хочешь мне что-то рассказать? — с опаской спрашивает Юнги.

— Нет, мы просто общаемся, и я не хочу, чтобы в будущем у нас были недопонимания.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь, я сам тебе это сказал той ночью, и не думаю, что это может взять и пройти, — честно говорит Юнги.

— Я и хочу, чтобы это никогда не проходило, ведь если твой взгляд, обращенный ко мне, изменится, я боюсь, что это меня сильно подкосит, — тщательно выбирает слова Чонгук, озвучивает их мизерную долю.

— Ты будто прощаешься, — Юнги жаждал этих слов все это время, но сейчас, когда они озвучены, они почему-то делают ему больно.

— Я сделаю все, чтобы ты был в порядке, — продолжает Чонгук. — Поэтому, пожалуйста, не бойся завтрашнего дня.

— Я все равно боюсь, потому что между нами слишком много препятствий, — не воспринимает это «завтра» буквально Юнги.

— Между нами стоим только мы сами, и если ты не уберешь свою руку, я всегда буду держать ее, — тянет его на себя Чонгук, и Юнги сразу же его обнимает. — Ты моя куколка, Юнги, и ты делаешь меня счастливым одним своим присутствием, — легонько целует его в лоб мужчина. — Не забывай об этом.

— Ты никогда не говорил столько слов... — тревога в Юнги только усиливается.

— Я хочу быть с тобой несмотря ни на что, и мне важно, чтобы и ты этого хотел, — снова поцелуй, теперь уже в скулы.

— Я без тебя и не смогу, — утыкается в его грудь Юнги.

— Обещай, что и не сможешь, — заставляет его смотреть на себя Чонгук.

— Я боюсь давать обещания.

— Прошу, обещай, что любить ты будешь только меня, — настаивает Чонгук.

— Почему тебе это так важно? — нахмурившись, спрашивает Юнги.

— Потому что ты был и останешься единственным для меня, — твердо говорит Чонгук, ни разу не лжет. Столько лет вся его сущность вертится вокруг этого парня. Сколько раз он делал попытки его забыть, пытался стереть имя, будоражущее все его нутро, и ни разу не получилось. Мин Юнги вошел в жизнь Чонгука упертым крохой, который пытался победить всех и все вокруг, а в итоге победил только его. Чонгук его никогда не забудет, и его чувства к нему никогда не будут направлены на кого-то другого. Это как раз-таки то самое, что бывает один раз в жизни, и именно это делает их связь такой ценной. Чонгук потеряет его — потеряет себя.

— Даже если мы не будем вместе?

— Всегда.

Они сидят еще пару минут уже в тишине, Чонгука терзают не радующие его мысли, а Юнги распирает от счастья из-за признания. Потом, после долгого поцелуя Юнги забирает одну розу и возвращается обратно в кулинарную школу.

Юнги после встречи с Чонгуком сконцентрироваться не может, это замечает его шеф и по совместительству руководитель школы Минхао, но парень от ответов уходит. Юнги занимает последнее место в приготовлении второго десерта, рассеянно отвечает на вопросы и даже не расстраивается. Юнги в этом мире уже ничто не расстроит, потому что он влюблен, и его чувства взаимные. Он буквально летает от счастья, и сразу после курсов решает заехать домой за вещами, чтобы перевезти их к Джину, потому что с отцом он больше жить не будет. Юнги заходит в магазин рядом с домом за сигаретами и энергетиком, но его карта при оплате не проходит. Юнги пробует расплатиться другой, но все снова повторяется. Юнги расплачивается наличкой и решает утром позвонить в банк. Когда он подъезжает к дому, то сразу видит перед воротами несколько автомобилей, в том числе полицейских. Сердце парня пропускает удар. Он, испугавшись, что с отцом или братом что-то случилось, бросает автомобиль за воротами и, спрятав за поясом одинокую розу, бежит во двор. Перед домом много незнакомых людей в костюмах, все что-то записывают, обсуждают, Сокджина и отца нигде не видно. В доме их тоже не оказывается. Когда Юнги, достав телефон, возвращается во двор, к нему подходят двое мужчин и просят немедленно покинуть его.

— Где мой отец и брат? — сбрасывает с себя руку, пытающегося подтолкнуть его к выходу мужчины, Юнги.

— Они задержаны.

— Задержаны? — ошарашено переспрашивает Юнги и пятится назад. Он на ватных ногах идет на улицу и со взглядом, в котором осознанности ноль целых ноль процентов, смотрит на то, как его автомобиль загоняют во двор. Неудивительно, что он не мог дозвониться до Сокджина, учитывая обстоятельства. Это все какое-то ужасное недоразумение, и скоро отец позвонит и сперва накричит на него, потом все обязательно объяснит. Даже если это правда, если случилось непоправимое, Юнги все прояснит и со всем справится. Его эта новость не сломает, не подкосит, потому что он больше не один, потому что рядом с ним тот, кто не даст ему сорваться в пропасть. У него есть Чонгук. Юнги набирает номер Чонгука и, прислонившись к стене, ждет, когда он снимет трубку.

Чонгук стоит на террасе дома, ждет, пока выйдет мама, и они вместе поедут на ужин, который отпразднует их победу, и смотрит на экран, на котором высвечивается абонент «Куколка». Он слушает мелодию звонка, гипнотизирует имя, которое дал контакту, но впервые в жизни не осмеливается ответить. Чонгук не готов услышать голос того, кого он сам лично разбил. Юнги не готов слышать тишину вместо того, кто был ему так необходим в самый отчаянный момент его жизни.

Юнги убирает телефон в карман, прислоняется к стене и смотрит на мигающую лампочку на фонаре напротив. Вокруг нее кружатся идущие на свет мошки, бьются о стекло насмерть, но не служат примером другим. Фонари на улице Мин Нагиля всегда горят, и пусть раньше Юнги о них не задумывался, прямо сейчас он выныривает из поглощающей его тьмы и болеет, чтобы этот свет никогда не погас. Это не просто фонарь, а переход между двумя мирами, и Юнги из своего выходить не хочет. Он не замечает, как сильно сжимает в руке бутон розы и, только увидев осыпавшиеся на пол лепестки, понимает, что погубил цветок, который собирался хранить. Юнги садится на корточки, второпях собирает лепестки в ладонь и думает, что он обязательно проснется от этого кошмара и разложит их между страниц. Юнги не уснет вечным сном посередине улицы, в один миг лишившись всех и всего, и, получив в ответ одну тупую безысходную тишину, прямо сейчас разрушающую весь его только недавно окрепший мир. Чонгук придет, сперва его обнимет, успокоит, а потом скажет, что все решит, и сердце Юнги встанет на место. А пока только тишина, ложащаяся на него тонким слоем изо льда, обжигающие ладонь лепестки любви и вера в то, что тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.