Ромео должен умереть

Юнги просыпается с первыми лучами солнца, сладко потягивается на мятой постели и, повернувшись, обнимает лежащего рядом Чонгука. Эту ночь он запомнит на всю жизнь. Этой ночью Чонгук заставил его захлебываться в нежности, обратно водрузил на его голову соскальзывающую корону веры в себя и позволил почувствовать себя самым желанным в мире. Такие ночи случаются пару раз в жизни, но память о них живет до самой смерти. Юнги бы выключил солнце, чтобы утро не наступало, остался бы в этой ночи и добровольно отказался от света. Даже в темноте рядом с ним ему будет спокойнее, чем там, под огненным диском и без него. Юнги утыкается носом в его плечо, пытается вспомнить все счастливые моменты, которые он успел прожить за свою недолгую жизнь, и насчитывает только два. Первый связан с детством и мамиными ужинами, на которых царили веселье и тепло и на которых всегда присутствовала семья Чон. А второй — это то всеобъемлющее чувство свободы, когда он жил в Англии. Сколько он ни старается, ничего больше вспомнить не удается. Юнги добавляет эту ночь в список счастливых моментов, которых с Чонгуком у него намного больше, чем за все эти годы без него. Счастье, когда оно редкое, ощущается совсем по-другому. Будь Юнги счастлив всю или большую часть своей жизни, он, может быть, не испытывал бы так остро страх его потерять. Он обнимает его прямо сейчас, следит за его поднимающейся и опускающейся грудью и все равно боится остаться без него. Уйди Чонгук — Юнги потеряет не только любовь, но и это будоражащее каждую клеточку его организма чувство абсолютного счастья, с которым по-настоящему познакомил его именно он.

— Ты давно проснулся? — бормочет Юнги, целуя его татуировки.

— С чего ты взял? — легонько поглаживает пальцами его бедро Чонгук.

— Пахнешь гелем для душа.

— Были пару разговоров по телефону, а потом я заказал нам завтрак в номер, — поворачивается на бок Чонгук и закидывает его ногу на себя. — Полежим еще немного, потом мне надо по делам.

— Мне, вообще-то, тоже, — вздыхает Юнги, — хотя я так сильно этого не хочу.

— Надеюсь вечером тебя увидеть, — оставляет короткий поцелуй на его носу Чон.

— Я постараюсь, но сильно не надейся, я не могу не ночевать дома каждую ночь, — виновато говорит парень.

— Как же я хочу забрать тебя оттуда, — мрачнеет Чонгук, — хочу дать тебе полную защиту и свободу.

— Защиту от моей семьи? — вымученно улыбается Юнги. — Они строгие, но они мне не вредят.

— Они загоняют тебя в рамки, — приподнимается на локтях Чонгук. — Я бы все отдал, чтобы ты был не из этой семьи.

— Не говори так, — грустнеет Юнги.

— У меня сегодня прогулка с Принцессой, она про тебя все время спрашивает, поэтому, если будет время, приезжай в парк у реки, она будет рада, — меняет тему Чонгук. — Пока завтрак не принесли, я тебя поцелую.

— Я не особо люблю завтракать, — обнимает его за плечи Юнги.

— Я рассчитывал на это, — вжимает его в постель Чонгук и, нависнув сверху, горячо целует.

<b><center>***</center></b>

В офисе, как и всегда, давящая атмосфера. Юнги проходит к своему столу и, подняв крышку ноутбука, смотрит на обои на рабочем столе. Это продолжается следующие два часа, потом парень встает за водой и, вернувшись, снова изучает обои. Юнги не может сконцентрироваться ни на чем, все его мысли остались в номере, в теплой постели, в объятиях его любимого. Он порой корит себя, что он, в отличие от большой части молодежи их города, так легко получил хорошо оплачиваемую работу и этим не пользуется, но это быстро проходит, потому что Юнги ненавидит то, чем занимается его отец. Он не может заставить себя полюбить работу, которая никаким образом не отзывается в нем и которой он категорически не хочет посвящать всю свою оставшуюся жизнь. Юнги хочет заниматься тем, что он любит, и если его отец этого не понимает и все равно заставляет торчать здесь, то он даже не будет притворяться, что ему это все нравится. Юнги неумолимо клонит в сон, учитывая бессонную ночь, поэтому он радуется, когда Сокджин ставит перед ним кофе из его любимой кофейни.

— Так кто она? — не торопится уходить старший.

— Она? О чем ты? — трет лицо пытающийся прогнать сон Юнги.

— Ну перестань, ты явно влюбился, и, думаю, произошло это на приеме, ведь с того вечера ты летаешь, а сегодня, по словам охраны, и дома не показывался, — хлопает его по плечу Сокджин.

— А, ну, есть одна, — решает подыграть ему Юнги, чтобы было легче уходить от последующих вопросов. Легенда о девушке может в разы облегчить его вылазки из дома, и какой же он дурак, что раньше до этого не додумался.

— Это замечательно, уверен, ты выбрал девушку из достойной семьи, и как будешь готов, знакомь нас, — поднимается на ноги брат, собираясь уходить.

— Да ничего серьезного, не бери в голову, — отпивает кофе Юнги, которому очень плохо удается врать.

— Все равно, ты ешь, ты улыбаешься, и я рад, — усмехается Джин и идет в кабинет отца.
Нагиль сидит в кресле и с кем-то разговаривает по телефону. Сокджин проходит к его столу, терпеливо ждет, пока тот закончит, и замечает бумаги о поставке, которую курировал он сам.

— Ну что, есть новости? — кладет телефон на стол Нагиль и наливает себе воды из бутылки на столе.

— Это ведь морская поставка для алюминиевого завода? — поднимает папку Сокджин. — Контракт, который я выбил. Я убивался, чтобы его получить, а мне даже не сообщили, что он наш, — зло смотрит на отца мужчина.

— Ваш, наш, какая разница? — хмурится Нагиль. — Мы работаем на одну компанию.

— Если разницы нет, то почему нигде нет моего имени? — кривит рот Сокджин. — Все, что я делаю, все, что хочу исправить и исправляю, ты берешь на себя. Я понимаю, это твой бизнес, ты все начал, и я благодарен, что из-за тебя мы так многого добились, но я тоже хочу минуту славы, ведь эта компания принадлежит и мне тоже!

— И я этого не отрицаю, все, что у меня есть, будет твоим, и ты достойно продолжишь дело семьи, — разводит руки Нагиль.

— Но ты мне не позволяешь это делать, — нервно ходит по кабинету Сокджин. — Это все мое только на словах! Чтобы начать новый проект, я бегу к тебе за подписью, потому что ты так одержим властью, со мной ничем не делишься и только кормишь обещаниями, что когда ты уйдешь на покой, все будет моим, но когда, отец? Я слышал это и пять лет назад, и вчера, но ничего не меняется.

— Отец твоей дорогой Амбер обещал тебе новую должность у себя, но на деле ничего нет, чего ты на своего тестя не наедешь, а мне тут хвост как павлин распустил? — багровеет Нагиль. — Этот брак должен был укрепить наше положение, но ты, как жених, видимо, вообще никакой, раз уж, имея такого тестя и возможности, скандалишь со мной из-за завода.

— Не мешай одно с другим, — идет обратно к столу Сокджин. — Мне подачки от Амбер не нужны, но ты мой отец, и я хочу понять, сколько еще ты собираешься централизовать всю власть? Будь честным со мной хоть раз в жизни.

— Как ты смеешь? — бьет ладонью по столу Нагиль. — Хочешь списать меня со счетов? Хочешь быть директором всего холдинга? Думаешь, я не понимаю по твоим инсинуациям, к чему ты стремишься?

— К тому, чтобы наш бизнес процветал! — шокировано смотрит на него младший.

— Ты хочешь присвоить все мое! — срывается на крик Нагиль. — Иди и сделай все с нуля, как сделал я, и не смей меня в чем-то обвинять.

— Ты делишь все на «мое» и «твое», я думал, это наше, — усмехается Сокджин.

— А я думаю, что ты заигрался в большого мальчика и забыл, что главный здесь я.

— Теперь все понятно, ты никогда мне ничего не передашь, и замечательно, можешь забрать этот бизнес в могилу, я обойдусь, — развернувшись, идет к двери Сокджин и игнорирует требования отца вернуться.

<b><center>***</center></b>

Вместо перерыва на обед Юнги отправляется на курсы и получает первое место в конкурсе. Он очень рад своему достижению, хвалит себя за то, что репетировал дома с блюдом, и решает не останавливаться на достигнутом. Юнги в очередной раз понимает, что результат по любимому делу даже не сравнить пусть и с самым крупным успехом на нелюбимой работе, а значит, он на верном пути. Юнги обожает готовить, притом он любит весь процесс, начиная с выбора продуктов, а потом их предварительной подготовкой. Он порхает на кухне, забывает о всех проблемах и направляет всю свою любовь на блюдо, которое создает сам. Готовка не просто успокаивает его нервы, обогащает душу, она делает Юнги значимым в своих глазах, стоит ему снять пробу и понять, что у него получилось. Юнги не расстраивают неудачи на кухне, напротив, они подстегают его еще больше, и он не останавливается, пока не доведет свое блюдо до совершенства. Жаль, его любовь к этому разделяет только один человек в мире, но ничего, именно для него Юнги будет готовить свои лучшие блюда. Юнги празднует победу яблочным пирогом в кофейне через дорогу от офиса, отмечает для себя, что бы изменил в его рецепте, просматривает блоги любимых шефов и отправляется на работу. Перейдя дорогу, он замечает разложившего на картонке на обочине украшения парня его же возраста и решает подойти поближе.

— Сам делаешь или скупаешь? — нагнувшись, Юнги берет в руки браслет с железными подвесками в виде зверьков.

— Заказываю детали, но собираю их сам, — с гордостью заявляет парень.

— Этот крутой, — Юнги и правда нравится браслет, и он его примеряет. — Почем?

— Тебе за сорок дам.

— Чувак, это просто железо.

— А ты молодой бизнес поддержать не хочешь? Тебе же понравилось, — обижается парень. — Возьми его, и подарю сверху кожаный, сам сплел, — роется в рюкзаке.

— Ладно, давай, — усмехнувшись, тянется за портмоне Юнги.

— Меня Трэвис зовут, — возвращает сдачу парень, — я тут недавно, в основном у реки торгую, приходи, скоро новинки будут. Можешь и друзьям порекомендовать.

— Были бы у меня друзья, — любуется браслетом на руке Юнги.

— Да ты гонишь, как без друзей-то, — вылупив глаза, смотрит на него пацан. — Короче, приходи, и новинки покажу, и пивом угощу.

День проходит тихо, если не считать того, каким злым утром Сокджин вышел от отца. Нагиль Юнги к себе не вызывает, более того, парню удается ускользнуть из офиса пораньше. Он уже получил сообщение от Чонгука о времени встречи, поэтому он успевает заехать домой, переодевается в джинсы и, прихватив кожанку, отправляется в парк. Принцесса замечает Юнги первым и тут же бежит к нему. Юнги сразу делает комплимент ее очаровательному платью, а самое главное — броши божьей коровки на ее желтом жакетике.

— Ваше высочество, чем занимались? — легонько обнимает девочку парень и кивает остановившемуся рядом Чонгуку.

— Кормили уток, купили попкорн, ждали тебя, чтобы поесть мороженное, — докладывает малышка.

— Ждала ты, я и так был готов его есть, — усмехается Чонгук и поднимает девочку на руки.

— А можно, мы потом к тебе пойдем, ты мне свои игрушки покажешь? — спрашивает Принцесса Юнги, пока они все вместе гуляют на набережной. Юнги, который все время смотрит то на дорогу, то на гуляющих в парке людей, не сразу слышит вопрос. После слов отца о том, что его видели с Чонами, он очень боится, что это может повториться.

— Дело в том, что у Юнги сейчас нет своего дома, — опускается с ней на руках на скамейку Чонгук.

— А он на улице живет? — расстроенно поглядывает на парня девочка.

— Нет, я же не умер, чтобы он на улице жил, — смеется Чонгук, играя с ее волосами.

— А когда у тебя будет свой дом? — спрашивает Принцесса Юнги.

— Как только будет, первым делом приглашу тебя в гости, — улыбается ей Юнги и снова оглядывается по сторонам.

— Можешь идти, — резко говорит Чонгук, который замечает его каждое движение.

— Ты знаешь, что это привычка, — Юнги сразу понимает, почему он разозлился.

— Появиться со мной в людном месте для тебя трагедия вселенского масштаба, — не скрывает раздражения в голосе Чонгук. — Ты меня этим унижаешь, поэтому чем быть здесь и оглядываться, просто уходи.

— Ты не должен на это злиться, ты ведь все понимаешь, — делает к нему шаг Юнги. Он очень не хочет расстраивать Чонгука, а еще больше не хочет слышать эти холодные нотки в его голосе.

— Я не злюсь, но мне неприятно, хотя, знаешь, — задумывается Чонгук, — ты когда-то меня поймешь.

— Ладно, думаю, мне правда лучше уйти, — отступает Юнги, у которого испорчено настроение, и, присев на корточки, прощается с Принцессой.

<b><center>***</center></b>

Дилан возвращается домой абсолютно вымотанным. Он проходит внутрь и, бросив куртку и пакет прямо на пол, валится на покосившийся диван. Нужно хотя бы пару минут отлежаться, а потом начать готовить ужин. Старшая сестра готовится к экзаменам, и Дилан сам запрещает ей делать что-то по дому, лишь бы она посвящала все время учебе. Кто-то из этой семьи должен вырваться, пусть Дилану с учебой и карьерой не повезло, но он очень хочет, чтобы его девочки покинули это болото и смогли создать себе лучшее будущее. По мнению Дилана, образование — самый главный шаг в этом направлении, ведь оно откроет им куда больше возможностей, чем было у него. Он поворачивается на бок, просит мелкую не сидеть на холодном полу и только сейчас замечает, что остальные сестры сидят за столом, который завален пакетами из супермаркета.

— Откуда это все? — с трудом поднявшись с места, идет к ним парень.

— Постучали и убежали, — поедает шоколадный торт прямо из коробки средняя сестренка.

— Нельзя ведь брать еду от незнакомцев, а вдруг она отравлена, — злится Дилан, который прекрасно знает, кто послал продукты. — Я лишнюю смену взял, мясо купил, хотел барбекю вам сделать, — уже тихо говорит парень, косясь на брошенный на пол пакет с ребрышками.

— Диди, прости, пожалуйста, — обнимает его за ноги младшая, глаза которой наполняют слезы. — Я ничего не ела, я ждала тебя.

— Не говори так, — поднимает ее на руки расстроенный парень и прижимает к себе, — тебе не за что извиняться. Раз уж все едят, и тебе надо было, просто обещайте, что в следующий раз не возьмете, — усаживает сестренку за стол Дилан и сам открывает для нее коробку эклеров.

Дилан выходит наружу и, опустившись на бордюр, достает недокуренную сигарету. Чертов Мин Сокджин снова сделал это. Пусть у Дилана нет толкового образования, и в психологии он особо не шарит, он понимает, что все это делается только для того, чтобы вывести его из себя и заставить принять поражение. И, честно говоря, у Дилана почти нет сил бороться. Все, о чем он мечтает последние дни — это возможность поспать хотя бы сутки. Он не противник Сокджину, если даже на споры у него нет сил. Его сестры заслуживают только лучшее, и прямо сейчас Дилан давится ненавистью не к Сокджину, а к себе. Сколько бы он ни работал и ни старался, они все равно живут впроголодь. Дилан никак не может заплатить за свет, и к концу месяца его отключат, не говоря уже об обновках для старших. А впереди еще холода, и пусть он прошлой зимой обещал себе поставить в каждой комнате по обогревателю, этой зимой они снова все будут спать на кухне, вокруг одного единственного обогревателя, который остался еще от отца. Говорят, что любой труд дает плоды, и если усердно трудиться, можно всего добиться. Дилан не понимает, куда еще усерднее, ведь он буквально работает на износ. Его сверстники проживают лучшую жизнь, наслаждаются возможностями, которые открывает перед ними мир, а вся жизнь Дилана — это смена места работы и непосильный труд. Дилан не боится работы, он готов пахать столько же, но в чем смысл, если радовать сестер мясом удается не чаще раза в полтора месяца. Раньше он обижался на судьбу, даже родителей винил, которые не дали ему ни образования, ни направления, чтобы он мог вкладывать только в себя, а потом понял, что только сам человек может подарить тебе лучшую или, в его случае, хотя бы терпимую жизнь, и начал работать не покладая рук. Пока всего, что он зарабатывает, хватает только на школы девочкам и еду. И страшно от мысли, что эта картина его всей оставшейся жизни. Завтра у Дилана снова тройная смена, поэтому, убрав остатки ужина в холодильник, он забирает из маминой комнаты мусор, выключает ее тарахтящий телевизор, укладывает младших спать, и сам валится на диван.

Следующим вечером Дилан, у которого не гнется спина из-за того, что он постоянно был на ногах, заканчивает третью смену за сутки и буквально волочит себя к остановке, где надеется поймать попутку, учитывая, что в это время даже автобусы не ходят. Он не доходит до остановки, когда видит подъезжающий к тротуару мазератти, и выругивается себе под нос.

Сокджин не оставляет попыток выйти победителем из этой схватки. Именно так Джин говорит себе. Не важно, что его постоянные визиты не имеют ничего общего с изначальной целью, пока ему все еще удается заниматься самообманом. Дилан не может бежать вечность, он не в том положении, чтобы продолжать игнорировать Джина и его предложение, и, возможно, что последний уже у цели. Джина раздражает упертость парня, которая в то же время и стала тем, что его в нем привлекло. Джин не понимает, насколько надо быть глупым человеком, чтобы не пользоваться возможностями, которые перед ним прямо сейчас открывает мир. Неужели Дилану так сильно нравится работать без перерывов и недоедать? Нравится наблюдать за тем, как тяжело приходится его сестрам? Или же Дилан просто упирается из-за своего эгоизма и принципов и готов пожертвовать и их благополучием. Как бы Джин не считал себя умным и способным анализировать людей, ему и правда этого всего не понять, ведь «сытый голодного не разумеет».

— Садись, — спустив стекло, говорит парню Сокджин.

— У меня сейчас нет сил бить тебя, — честно отвечает Дилан, которого качает из стороны в сторону. — Приезжай через пару часов.

— И нет сил самостоятельно дойти до дома, — Сокджин сжимает руль, потому что это новое чувство, которое напоминает жалость, ему не нравится. Парень вымотан, у него даже язык заплетается, и впервые Сокджину некомфортно в установленных им самим рамках. Бедняков жалеть нельзя. У них тоже две руки и две ноги, так с чего у Джина под грудиной свербит, и из него так и прет забота. — Сядь уже, ты на ногах не стоишь.

— И похуй, сяду, — Дилан подходит к автомобилю и, открыв дверцу, падает на сиденье рядом. Он аж прикрывает глаза от удовольствия, почувствовав, как в салоне хорошо и тепло.

— Сколько тебе лет, напомни-ка? — выезжает на дорогу довольный его согласием Сокджин и включает для парня подогрев сиденья.

— Я совершеннолетний, если ты об этом, хотя не знаю, может, ты еще и педофил, учитывая твое предложение, — прислоняется к стеклу Дилан.

— Я просто поддерживаю беседу, — усмехается Сокджин, ловко лавируя между автомобилями.

— Двадцать два.

— Почему не учился? — все-таки Джину нужно составить более конкретную картину о человеке, который его так сильно интересует. Он должен попробовать понять, играет ли с ним Дилан, или он и правда глуп. Не важно, что Джин вряд ли что-то поймет, учитывая, насколько они из разных миров. Человеку, который с рождения имел все и для которого были открыты все двери, будет нелегко осознать, что наличие одного только здоровья не приносит этого же и остальным, ведь дело тут вовсе не в упорстве, а в базе, с которой все и начинается. Дилан пришел в мир голым, сколько бы ни старался, так ничего для себя заработать не смог. Джин тоже пришел в мир голым, но его мир бесплатно дал ему все, о чем только может мечтать человек.

— Я ответил, чтобы ты отстал, а ты продолжаешь, — вздыхает Дилан. — Тяжело учиться, обеспечивая семью. Последний раз предупреждаю, не шли нам еду.

— Откуда в вас, бедняках, столько гордости? Я правда не понимаю, почему, буквально умирая с голоду, вы отказываетесь принимать помощь, — заезжает в туннель Сокджин и упирается в пробку. — Я буду ее слать, потому что это не тебе, а им.

— Ты же ненавидишь бедняков, — поворачивается к нему Дилан. — Каждое твое слово говорит об этом, так чего ты ко мне прицепился? Почему шлешь еду? Точнее, почему ты делаешь это, прекрасно зная, что тебе меня не сломать, я унижаться не буду.

— Все еще надеюсь, что ты поумнеешь, что поймешь, что в жизни гордость и благополучие обычно не уживаются. Особенно в твоем случае. Тебе бы пойти учиться, принять предложение о работе, и когда я говорю «работа», я не имею ввиду грузчика, — брезгливо говорит Сокджин и убирает руки с руля.

— Это тоже работа, — мрачнеет Дилан. — Мы не сидим в парках и не просим милостыню, мы пашем, не разгибая спину, и каждый цент зарабатываем честным путем, но откуда тебе это понять? Ты не голодал, не был в отчаянии, и всю жизнь прожил за счет денег родителей.

— Ты прав, возможно, этого я не понимаю, — спокойно говорит Сокджин, любуясь его хмурым лицом, и еле давит в себе желание погладить его по щеке. Дилан напоминает дикобраза, и Сокджин знает, что если прикоснется, то его сразу же пронзит глубоко и больно, но, не прикасаясь, он все равно чувствует эти колючки, шевелящиеся в нем с каждым движением. — Но также я не понимаю, почему ты и не пытаешься подняться? Ты так и сдохнешь в том болоте, которое называешь домом, если не научишься подчиняться разуму, а не эмоциям.

— Если не буду спать с тобой? — цедит сквозь зубы Дилан, который думает на полном серьезе уже выйти из автомобиля.

— Это открыло бы для тебя огромные возможности, — скалится Сокджин и получает смачный плевок в лицо. Это все, на что хватило сил вымотанного Дилана. Сокджин реагирует мгновенно, он хватает его за шею и, не дав парню опомниться, тянет на себя и впивается в его губы. Дилан бьет его по плечам, пытается вырваться, но Сокджин сильнее, он держит в стальной хватке и сминает его пропахшие табаком губы в кровавом поцелуе.

— Ублюдок, — наконец-то отталкивает его Дилан, чей взгляд мечет молнии.

— Я вернул твой плевок, — облизывает свои губы Сокджин.

— Ненавижу тебя, и терпеть больше не буду, — Дилан, воспользовавшись тем, что они все равно стоят в пробке, открывает дверцу и выходит наружу.

— Сядь в машину, — кричит ему Сокджин. — Ты на ногах стоять не можешь, и мы посередине магистрали.

— Я доползу, — собирается захлопнуть дверцу Дилан.

— Обещаю, целовать больше не буду, — в голосе Сокджина проскальзывает отчаяние, ему страшно, что если движение откроется, то Дилан угодит под колеса. — Пожалуйста, сядь в машину, это опасно, — и парень, который правда не в состоянии идти, снова падает на сиденье.

— Я устал, притом так сильно, что даже разговаривать не могу, — выдыхает Дилан и прикрывает веки. — Выбросишь меня на лужайке, а пока молчи.

— Выбрасывать не буду, но помолчу, ты поспи, — тихо говорит Сокджин.

<b><center>***</center></b>

Хосок постукивает по столу пальцами, со скучающим видом поглядывает на снующих туда-сюда официантов и почти не слушает рассказывающую ему про планы на свадьбу Мору. Мора очень приятная и красивая девушка, может, в другой жизни она могла бы стать его любимой, но в другой, в этой он любит Тэхена.

— И думаю, еще одна обложка будет наша, — накалывает на вилку листья салата Мора.

— Ты же знаешь, я это все не люблю, — подносит к губам стакан с водой Хосок.

— Но я люблю, — обиженно дует губы девушка. — Разве ты не хочешь сделать мне приятно?

— Ты все выбираешь и решаешь, я все оплачиваю, значит, хочу, — уже мягче говорит Хосок, который в такие моменты ненавидит себя. Она не виновата в том, что все его мысли о парне, который одним взглядом в нем все плотины прорывает.

— Папа оплатит журналы, раз уж тебе они не нравятся, остальное все будет на тебе, — отодвигает тарелку Мора, а Хосок просит официанта принести десерт.

— Я не буду десерт, мне нужно скинуть еще пару килограмм, чтобы платье смотрелось шикарно, поэтому сам его съешь, — хмурится Мора.

— Как скажешь, — пожимает плечами Хосок, — хотя я тебе уже сто раз сказал, что тебе скидывать нечего.

— Это будет свадьба года, я должна шикарно выглядеть, — хмыкает Мора, — и если ради этого нужно отказать от десерта, я спокойно это сделаю.

— Ты и так очень красивая, но я знаю, что мои слова твой настрой не поменяют, поэтому делай, что хочешь, — подтягивает тарелку с шоколадным муссом к себе Хосок.

— Ты черствый, Чон Хосок, и ты меня не любишь, — снова это обиженное выражение лица. Хосоку очень хочется сказать, что она не ошибается, но он давит в себе этот порыв.

— Почему ты так думаешь? — откидывается на спинку стула Хосок и внимательно смотрит на девушку. Ему правда интересно, откуда она это знает, учитывая, что он никогда ничего для нее не жалел, всегда был рядом, и даже в моменты, когда ему этого не хотелось. Мору называют «принцессой» именно из-за него и того, как он за ней ухаживает. В соцсетях в одно время даже был тренд, который создали девушки, и его суть была в том, что «зачем мне мужчина, если он не Чон Хосок». Все это, потому что Хосок дарил ей умопомрачительные подарки и выполнял любое желание. Он и сейчас это делает, но после ночи в квартире с Тэхеном ему кажется, что его маска лучшего любовника сломалась, и ему хочется подтвердить эти подозрения.

— Потому что ты на все соглашаешься, — тихо говорит Мора. — Ты не споришь, не предлагаешь свои варианты. У меня ощущение, что тебе плевать на свадьбу и на меня.

— Я просто доверяю твоему вкусу, — мягко улыбается ей Хосок, а сам думает, как же ему все-таки поговорить с ней о том, что его беспокоит.

— Тогда, пожалуйста, до свадьбы переделай дом, который купил, — заявляет девушка. — Ты со мной не посоветовался тогда насчет ремонта, и я вижу его другим.

— Когда я покупал его, мы даже знакомы не были, — мрачнеет Хосок. — Более того, я не буду скрывать то, что все еще считаю, что ты торопишься со свадьбой.

— А я снова тебе повторю, что не вижу смысла тянуть, — спокойно отвечает Мора. — Насчет дома, ты ведь чуть ли ни с детства знал, что женишься на мне, и понимал, что и я буду там жить, — скрещивает руки на груди девушка, — значит, у меня есть право голоса.

— Хорошо, как скажешь, — отмахивается Хосок, — мой дизайнер тебе позвонит.

— И тебе бы стоило поменять машину, — продолжает Мора, игнорируя опасный блеск в глазах мужчины. — Отец вернулся из Токийского автосалона, там презентовали...

— Я доволен авентадором, — грубо отрезает Хосок, — если это все, то я отвезу тебя, куда хочешь, и поеду на работу.

— Я не хотела тебя злить, — шмыгает носом девушка и тянется за салфеткой, — просто мы будем семьей, за которой будут наблюдать сотни глаз, для меня очень важно быть на высоте.

— Мне все равно надо на работу, — просит счет Хосок, игнорируя ее попытки вызвать его сожаление.

Он оставляет Мору у ее подруг, целует ее на прощание и, пообещав созвониться вечером, отправляется в офис. Хосок заканчивает работу к десяти вечера. Чонгук сегодня на объекте, поэтому, когда мужчина покидает кабинет, то в офисе уже никого нет. Он спускается на лифте на подземную парковку и, уже подходя к одинокому ламборгини, видит прислонившегося к его дверце Тэхена, который прижимает к груди Грогу.

— Зачем ты пришел? — останавливается напротив Хосок и понимает, как он безумно по нему скучал.

— Ты пахнешь кофе и сигаретами, — делает шаг к нему Тэхен и замирает, уткнувшись лицом в его плечо.

— Тэхен, — Хосок не может поднять руки и коснуться его, знает, что на этом не остановится, что захочет прижать ближе, почувствовать тепло, которое во всей вселенной способен дать ему только он. — Почему ты пришел, ведь я держу слово и не приезжаю к вам.

— Поэтому и пришел. Оказывается, не видеть тебя куда больнее, чем видеть и осознавать, что нас с тобой никогда не будет, — вновь прислоняется к дверце парень. — Поэтому приходи, Хосок, я буду хоронить себя, ты только приходи, — Тэхен говорит чистую правду. Все эти часы он думал только о них, о том, что запретил Хосоку появляться, и сходил с ума из-за невозможности его видеть. Тэхен будто бы сидит на мощной дури и с каждым следующим днем без него его все жестче ломает. Он прекрасно знает, что будущего у них нет, а настоящее призрачное, знает, что сегодняшняя боль может удвоится, и все равно делает шаг к нему. Ему кажется, пока он окончательно себя не разобьет о него, он не переродится, не сможет начать новую жизнь, в которой не будет места даже воспоминаниям. Тэхен будет приходить к нему, будет жаждать его ласки и внимания, чтобы потом собственными руками выскоблить нутро, опечатонное его именем, и наконец-то умереть и воскреснуть.

— Но я не готов тебя оплакивать, — отводит взгляд Хосок, борется с чувствами, которых так ни разу и не победил.

— Хорошо, — вновь этот пропитанный фальшью веселый голос, — я пришел, потому что хочу бейби Йоду.

— Он же у тебя в руках, — оглядывается по сторонам Хосок, надеясь, что Чонгук, который порой проводит в офисе всю ночь, сюда не приедет.

— Хочу еще одного, того, который разговаривает, — объявляет Тэхен.

— Вот и купи его, — не может скрыть улыбку Хосок, который уже решил заказать все существующие виды этой игрушки для него и даже поставил себе напоминание.

— Хочу, чтобы ты мне его купил, — бурчит Тэхен. — Первого же ты подарил.

— И все? Если да, то позволь мне уехать, — хочет обойти его мужчина, но Тэхен не пропускает его к дверце. — Тэхен, пока я могу уехать, разреши мне это сделать, — не лукавит, ведь каждая следующая секунда с ним рядом привязывает к нему все крепче и крепче, еще немного, и уйти Хосок сможет только если оставит здесь часть себя.

— А меня не подвезешь? — не отступает Тэхен, которому уже плевать, он подсел на боль.

— Подвезу, — подсел на нее не он один.

— Скинешь на полпути, как тогда, много лет назад? — прыскает Тэхен, Хосок только усмехается и поднимает дверцу. Они садятся в автомобиль, но Хосок не успевает завести его, как Тэхен, прильнув к нему, шепчет:

— Ты же хочешь меня поцеловать, ты все время смотришь на мои губы.

— Хочу, — убирает руки с руля Хосок и, обхватив ладонями его лицо, делает то, от чего так усиленно себя отговаривал. Он целует его жадно и глубоко, не дает им надышаться, крепче прижимает к себе, и, увидев, как Тэхен прикрывает ладонями глаза кукле, смеется. Долго смеяться не получается, потому что бейби Йода летит в сторону, а Тэхен взбирается на его колени и торопливо стаскивает с себя кофту.

— Черт, черт, Тэ, прошу, оденься, — Хосок разводит руки, показывая, что касаться не будет, а Тэхен видит борьбу в его глазах и не отступает. Он сам расстегивает его брюки, продолжая целовать его, трется о него, распаляет этот вечный огонь между ними и улыбается в поцелуй, когда любимые руки обхватывают его за задницу.

— Мы и так умрем на твоей свадьбе, так сожжем себя дотла до нее, — шепчет ему в губы Тэхен, пока Хосок, который больше не может слушаться своего разума, тянет вниз его брюки.

— Сгореть должен только я, — выдыхает Хосок, покрывая поцелуями его горло. — Только я, Тэхен, а не ты.

Хосок оставляет Тэхена у ворот его дома, и после еще одного болючего поцелуя, учитывая, что губы обоих растерзаны, парень покидает автомобиль.

<b><center>***</center></b>

Вечером следующего дня Хосок паркуется на своем месте внизу их офиса, с улыбкой вспоминает их вчерашнюю встречу с Тэхеном на этом же месте и идет к лифту.

— Мы на финишной прямой, — ставит стакан с виски на стол Хосок, пока Чонгук убирает бумаги в папки.

— Верно, осталось совсем мало, и Мины падут, я сделаю маме подарок на ее день рождения, — потягивается в кресле Чонгук после тяжелого рабочего дня.

— Ты хороший сын, Чонгук, уверен, отец бы гордился тобой, — чокается с ним Хосок и опускается в кресло напротив.

— Это и твоя заслуга, брат, — отпивает из стакана Чонгук. — Без тебя мне было бы тяжело, и я этого никогда не забуду. Все складывается как нельзя лучше, и я очень доволен ходом событий, единственное, что меня беспокоит — это Тэхен.

— Что с ним? — напрягается Хосок, услышав имя, которое носит в сердце.

— Расслабься, — смеется Чонгук, — ты всегда реагировал на все, что связано с ним, острее, чем я. Будто это ты его родной брат.

— Ты же знаешь, как я отношусь к твоей семье, — уже спокойнее говорит Хосок, боясь, что выдал себя.

— Тэхена что-то мучает с самого приезда, и, я думаю, это личное, — разминает шею Чонгук. — Если моего братика обижает какой-то мудак, то я рано или поздно это узнаю, а потом расчленю его, а ты поможешь его закопать, — внимательно смотрит на друга, и Хосоку не нравится его взгляд.

— Как всегда, — подтверждает Хосок и решает, что он сам себя накручивает, ведь явных поводов он Чонгуку не давал.

— Мой мелкий — мое все, Джей, — продолжает Чонгук. — Обидеть его — это обидеть лично меня.

— Я знаю, Чонгук, — он точно что-то подозревает.

— Вот и не забывай, — снова тянется за стаканом Чонгук. — Я уже купил место в конгрессе, наши светлые умы закрыли глаза на прошлое моего отца, стоило показать им купюры. Скоро мы начнем работать вдвое больше, мне мало денег и власти на улицах, я хочу быть там, где пишут душащие мой бизнес законы.

<b><center>***</center></b>

Намджун громко зевает, потом потягивается и, выйдя из красного мустанга 1964 года наружу, болезненно жмурится.

— Солнце, братом будь, кончай слепить, я понял, что ты можешь, — ворчит мужчина и, нагнувшись, ищет в автомобиле солнцезащитные очки.

— Дядя Медведь!

Намджун слышит визг и, обернувшись, видит бегущую к нему семилетнюю дочь Уджи Алису. Девочка с разбегу прыгает на его руки, и Намджун кружится вместе с ней по двору. Алиса слезает с мужчины и терпеливо ждет, пока тот достает ей из автомобиля большое ведро эмемдемс.

— Босс, она будет беззубой, — причитает вышедший за ребенком Уджи, наспех натягивая на себя пиджак.

— Я тоже был беззубым после той драки в доках, потом вставил же, — хохочет Намджун. — И малышке зубки вставим, если что, пусть ест на здоровье, — он тянется за телефоном и набирает очередное сообщение, зная, что снова не получит ответа. Намджун и так постоянно думает о Цыпе, а тут желтое ведро с эмемдемс и ассоциации с ним, ведь некоторые цыплята тоже бывают желтенькими.

— Я хочу много детей, — отправляет сообщение Намджун.

— Вы Цыпе пишете? — пытается заглянуть в экран через его плечо Уджи, но Намджун хватает его за шею и толкает к машине.

— Куда вот ты лезешь, вдруг я что-то интимное написал!

— Да вы Цыпе только романтику какую-то пишете, — кривит лицо Уджи. — Так что, выдвигаемся?

— Он не отвечает, Уджи, вообще ничего мне не пишет, а я отправил ему сто девятнадцать смс-ок, мне что, к Хандзо в гости пойти? — жует пирсинг на губе мужчина. — Калым за Цыпу заплатить? Я-то могу, сам знаешь, не беден.

— Можно крыс запустить, тогда все выбегут, пока санэпидемстанция там работать будет, и вы Цыпу увидите, — это самое умное, что может выдать Уджи утром без кофе.

— Помню, мы такое выкинули с тайцами, но вдруг Цыпа крыс боится, я не буду его травмировать, сам понимаешь, он у меня ранимый, — Намджун достает телефон, оповещающий о входящем сообщение, и не веря смотрит на экран. — Он ответил! — носится вокруг мустанга мужчина, пока набившая рот конфетами Алиса в шоке смотрит на него. — Всем эмемдемс за мой счет.

— Я тоже люблю детей, — пишет в ответ Чимин.

— Давай заведем много детей?

— Я не знаю, что мне вам отвечать. Вы странный.

— Совсем чуток. А так я нормальный, только ем за троих. Ты меня не бойся, можно, я позвоню?

— Нет, это опасно.

— Ладно, что тебе прислать? Хочешь эмэмдемсы?

— Я люблю желтые.

— Я всю ночь этому посвящу, выберу тебе только желтые, целое ведро наберу. Только хочу лично передать, подумай об этом.

— Если я выйду из дома, он узнает.

— Тогда я приду.

— Но как?

— Я подумаю, — отправляет Намджун и поворачивается к Уджи. — Обеспечь мне много пакетов эмемдемсов, вечером будем выбирать желтые в клубе.

— Босс, у нас вечером кастинг новых танцовщиц, а после мы с японцами встречаемся, две недели назад договорились, и они прилетели, — недоумевает Уджи.

— Да хоть с Папой Римским! — отмахивается Намджун. — Желтые эмемдемс сейчас приоритет.

— Как скажете. Моя рыбку жарит, если не едем к нашим, может, поедим? — вдыхает доносящийся из дома запах Уджи.

— Как мне попасть к Хандзо, чтобы он не узнал? — игнорирует страдания урчащего желудка друга Намджун.

— Может в маске? Я знаю гримера, информатором у меня был, — выдает Уджи.

— Ты гений, — притянув его к себе, целует в лысину Намджун. — Я надену маску, но она будет частью формы.

— У вас есть тараканы? — сразу пишет Чимину.

— Нет.

— Сделай так, чтобы они появились, а я приду их травить.

— Так вот вы чем занимаетесь?

— Серьезно, цыпленок, убеди своего братца, что завелись тараканы, или заведи их, он вызовет людей, а я их перехвачу и принесу тебе эмемдемсы, и мы поговорим.

— Я боюсь.

— Не бойся, потому что я с тобой. Слово Медведя.

— Я попробую, — шлет смайлик Чимин, Намджун прикладывает телефон к сердцу и идет есть рыбу.

<b><center>***</center></b>

От Юнги ничего не слышно. Чонгук сидит в автомобиле перед воротами своего дома, но поднимать их не торопится. Он продолжает разблокировывать автоматически блокирующийся экран телефона, но никуда не заходит и ничего не пишет. На самом деле, Чонгук зол, он каждый раз думает, что Юнги уже перестанет всего бояться, научиться стоять за себя и не плясать под дудку отца, но вновь бьется о стену недопонимания. Чонгук теряет терпение, он словно возится с маленьким ребенком, который продолжает в страхе оглядываться по сторонам и из-за этого лишает его своего общества. Был бы на месте Юнги любой другой, то Чонгук бы церемониться не стал, давно бы послал его подальше, но этот мальчик — другое дело. Чонгука он никогда не интересовал из-за фамилии, из-за семьи или мести, а только из-за себя самого, и как бы его ни нервировали его слова и действия, лишать себя его общества он не станет. Он и не сможет, потому что прямо сейчас злость на него конкурирует с тоской. Чонгук скучает по нему. Юнги — его мальчик. Чонгук и так долго боролся с собой, отрицал такую неправильную тягу, и даже из-за своей нерешительности обрек себя на годы без него. Больше через такое проходить он не хочет. Никто в этом мире не способен дать Чонгуку даже толику тех чувств, которые дает Юнги одним своим присутствием, поэтому он всегда должен быть рядом. Чонгук нажимает на пульт, ждет, пока ворота поднимутся, и въезжает во двор. Он поговорит с мамой о делах, поинтересуется, как там Тэхен, поцелует Принцессу и поедет к себе. Может, к тому времени и Юнги объявится, а если нет, то он сам ему позвонит. Последняя ночь с ним была слишком хороша, чтобы привыкать к тем, что могут ждать его без него. Чонгук только выходит из автомобиля, не успевает закрыть дверцу, как к нему на встречу, кутаясь в шаль, быстрыми шагами идет Исабелла.

— Ты чего вышла, мам, прохладно же, — удивленно смотрит на нее мужчина, замечает, как она обеспокоена.

— Не думала, что приедешь, — преграждает ему путь Иса, словно не хочет, чтобы он вошел в дом.

— Я же говорил, что хочу с тобой вопрос выборов обговорить, — хмурится Чонгук, которому не нравится состояние матери. Она явно нервничает и что-то скрывает.

— Я устала, давай завтра поговорим, езжай к себе, — берет его за руку женщина и ведет обратно к автомобилю.

— В чем дело? — убирает руку Чонгук и, услышав плачь Принцессы, срывается в дом. Исабелла еле успевает за ним. Ребенок сидит на ковре у ног рыдающей матери, в руках Соны салфетки, а на ее лице красуется свежий синяк. Также у девушки разбита губа. Чонгук ничего не говорит, сразу же разворачивается и идет обратно к двери.

— Чонгук, не смей, — переступив через малышку, бежит за вышедшим во двор мужчиной Сона. За ними бежит Исабелла, ловит его прямо у машины и, мертвой хваткой вцепившись в него, молит одуматься.

— Мам, отпусти мою руку, иначе я могу сделать тебе больно, а я этого не хочу, — у Чонгука челюсть дрожит от нервов.

— Сынок, пожалуйста, полиция разберется, я сама поеду с ней писать заявление, умоляю, не рискуй, — не отступает Исабелла.

Чонгук все равно резко выдергивает руку и, сев за руль, оставляет после себя клубы пыли. Исабелла вызывает шофера, и через пять минут выезжает к дому дочери. Дома Вея нет, зато прекрасно видны следы потасовки, в ходе которой он, видимо, и избил Сону. Чонгук снова садится за руль и едет в излюбленный паб Вея, который точно решил отметить победу над безоружной женщиной. Чонгук видит его сразу же, как заходит в это воняющее потом и сигаретами темное помещение. Он идет прямо к его столику, отталкивает преградившего ему путь бармена, и за шкирку вытаскивает Вея из-за стола. Хозяин паба сразу набирает полицию, но Чонгука сейчас никто не сможет остановить, потому что все, что он видит перед собой — это разбитое лицо сестры. Он легко раскидывает пытающихся его унять двух мужчин, подряд бьет кулаками Вея по лицу, оставив вместо него кровавую кашицу, и останавливается, только услышав сирены. Кулаки горят, гнев в нем не унимается, поэтому, вдобавок он разбивает о голову мужчины бутылку и, поправляя залитые кровью рукава рубашки, идет на выход. Чонгук проходит мимо еще только выходящих из автомобилей полицейских, садится за руль и набирает Хосока. Он не отъезжает, видит машину скорой помощи, как полиция допрашивает очевидцев и, только заметив приехавшего Хосока, вылетает из парковки. Руки трясутся как у наркомана, из-за адреналина, разгоняющегося в крови, сердце грозится взорваться. Он давит на педаль, не различая дороги, не думая о маршруте, и приходит в себя, только остановившись перед воротами Мин Нагиля.

— Какого черта я здесь делаю? — морщится из-за запаха крови, забившегося в салон автомобиля, Чонгук, и отвечает на звонок Хосока.

— Брат, у него сломан нос, сотрясение, швы накладывают, ты перестарался.

— Я защищаю, оберегаю свою семью, дрожу над каждым их шагом, чтобы какой-то ублюдок со стороны мог так избивать мою кровь и плоть? — рычит Чонгук, жалея, что не добил сукиного сына.

— Я тебя не осуждаю.

— Так и не осуждай.

Чонгук сбрасывает звонок и, открыв контакт Куколка, пишет смс:

— Выйди.

— Ты здесь?

— Да. Выйди.

— Ты псих?

— Прошу тебя.

Юнги бежит к гелендевагену через пять минут, на ходу натягивает на себя бомбер и останавливается, увидев вышедшего из автомобиля Чонгука.

— Блин, зачем ты приехал прямо сюда? — тараторит парень, подходя ближе. — Ты понимаешь, что подвергаешь меня риску, что не уважаешь мои желания...

— Замолчи, — тянет его на себя Чонгук и, зажав в руках, крепко обнимает. Юнги давится возмущением, чувствует, как хрустят кости из-за его объятий, просит его немного расслабить руки.

— Чонгук, все нормально? — с беспокойством спрашивает Юнги и знает, что не нормально. У Чонгука дрожат руки, его зрачки расширены из-за ярости, явно случилось что-то плохое, ведь таким он его никогда не видел.

— Я должен был тебя увидеть, — уже спокойнее говорит Чонгук, прислоняясь лбом к его лбу, и Юнги только сейчас замечает его разбитые костяшки и кровь на рубашке.

— Чонгук...

— Просто обними меня и молчи, прошу, ничего не говори, — вновь прижимает его к груди Чонгук, и будто бы обхватывает руками весь мир.

— Я здесь, я с тобой, — кладет голову на его грудь Юнги и слышит, как понемногу успокаивается до этого мечущееся в клетке из костей сердце.

Что есть любовь? Безумье от угара, игра огнем, ведущая к пожару. Воспламенившееся море слез, раздумье — необдуманности ради, смешенье яда и противоядья.

От автора: следующую главу можно прочитать на бусти: https://boosty.to/liyamovadin