Лучшие бывшие

Мила

—♥—
Солнце нещадно светило в окна, заставляя меня разлепить глаза. На часах было уже одиннадцать, а на кухне слышалось бренчание посудой. Я откинула одеяло и осмотрела ногу. Опухоль сошла, слава Богу. А вот колени были в ужасном состоянии. Прощай короткие платья и шорты как минимум на неделю, пока царапины не заживут. Долбаный Вишневский, чтоб он сквозь землю провалился!
Попробовала встать на левую ногу. Боль была, но не такая сильная. Терпимо. Постаралась пройтись по комнате, чтобы оценить масштабы бедствия. Старалась не прихрамывать, но надолго меня не хватило. Придётся что-то придумать. Не говорить же маме правду. Она с ума сойдёт.

Прошмыгнула в ванную, прежде чем высовываться на кухню и привела себя в порядок. На кухне мама пекла блинчики, приглушённо работал телевизор, по которому крутили очередной русский сериал. Не знаю, почему мама их так обожает. Ну бредятина же! Хотя, пусть лучше отвлекается на наивных героев, которые никак в любви друг другу признаться не могут, чем горюет об отце.

— Проснулась, наконец. — Я подошла к маме и чмокнула в щёку. — Во сколько вернулась?
Мама пыталась сделать строгий взгляд, но вышло не очень, и я хихикнула. На что она закатила глаза.

— И нечего смеяться. Я ответственная за тебя, и переживаю, поняла?

Меня всегда очень веселили её попытки быть строгим и серьёзным родителем. С самого детства мы с мамой и папой общались практически на равных. На меня никогда не повышали голос, всё решалось разговором. Меня никогда не лупили ремнём. Практически всё разрешали (в пределах разумного, разумеется), но перед этим проводили беседу на тему «А точно ли оно тебе надо, дочь?» В итоге я научилась думать, прежде чем делать. И ничего не скрывать от родителей.

После смерти папы мама стала в два раза тревожнее. Пыталась начать меня опекать сильнее, чем в детстве, хотя я уже была совершеннолетней, заканчивала третий курс. Я не сердилась на неё, ни в коем случае. Понимала причины такого поведения. И поначалу действительно давала ей чуть больше власти над собой, исключительно чтобы ей было спокойнее.

Но шло время, опека превращалась в маниакальную, и уже мне пришлось с ней серьёзно разговаривать. Договорились на том, что я просто буду ставить её в известность, если куда-то собираюсь вне универа, и, если задерживаюсь, обязательно предупрежу. В остальном мама знала, что у меня есть своя голова на плечах и думать я ей умею довольно неплохо. Но иногда, например, сегодня, она пыталась включать тревожного родителя. И я обычно переводила всё в шутку.

— Знаю, мам. Но повторюсь, мне уже двадцать два, я окончила институт и вполне самостоятельная зрелая личность, которая умеет мыслить здраво. Мы об этом уже говорили. — Я стащила горячий блинчик с тарелки, за что сразу получила по рукам.

— Не хватай на ходу. Сейчас дожарю и сядем завтракать, — мама улыбнулась и вернулась к блинам.

— Бертов вернулся. — Рано или поздно она всё равно бы узнала. Пусть лучше от меня.

— Ростик? — Мама всегда его так называла. Так и не привыкла к тому, что я звала его Рос.

— Собственной персоной, — промямлила я.
Он нравился маме в качестве моего парня. А папа вообще был без ума от него. Сколько раз они вместе ходили на рыбалку, а потом коптили или засаливали пойманную рыбу. Папа мечтал о таком зяте. Да и мама тоже. Поэтому, когда я рассказала родителям о том, что мы расстались (не вдаваясь в подробности, конечно), они очень сильно расстроились. Всё выпытывали у меня, что стряслось. Но я не смогла рассказать им правду. Не хотела, чтобы они переживали. Поэтому для них официальная версия нашего расставания — отношения не выдержали расстояния и изжили себя. Мы были детьми, и обоюдно решили, что во взрослой жизни нам не по пути. Врала и не краснела. Мне очень хотелось облить Бертова грязью, рассказать, что он сделал. Как разбил моё сердце и наплевал в душу. Но я берегла нервы родителей. Папа бы обязательно поехал разбираться с ним. А я этого не хотела. Оно того не стоило.

— Вы виделись? — осторожно спросила мама, наливая нам кофе и раскладывая блинчики по тарелкам.

— Да. Вчера у бара, — как можно более непринуждённо ответила я.

— И? — выпытывала она.

— И ничего, мам. — Сделала слишком большой глоток кофе, обжигая горло. — Поздоровались и разошлись каждый в свою сторону.

— Спросила бы, как у него дела.

Я вытаращила глаза.

— Нафига?

— Ну вы в прошлом не чужие друг другу люди, всё-таки.

— Ага. Мы бывшие. Это ещё хуже. — Я запихнула блин себе в рот, надеясь, что мама больше не станет об этом спрашивать.

— Ну, всякое в жизни бывает. Что ж теперь, до конца жизни друг от друга шарахаться?

— Мам, к чему этот разговор? — не выдержала я.

— Может быть, вам стоит попытаться снова? Ростик хороший мальчик.

— Хороший мальчик не будет изменять своей девушке у неё на глазах! — я не успела заткнуть свой рот прежде, чем выпалила это.

— В смысле? — мама напряглась. Ну, вот кто меня за язык тянул? Зачем я вообще вспомнила про него?

— Забей, мам. Это было пять лет назад.
Спешно дожевала свой блин и поднялась из-за стола, чтобы как можно быстрее ретироваться в свою комнату. Но мама, конечно, не дала мне просто так уйти.

— Сядь, — велела она. Ох, и не понравился мне её тон. Я послушно опустилась обратно на стул, потупив взгляд. — Он изменил тебе?

Я молчала. Перед глазами снова пронеслись картинки прошлого, которые я упорно прятала в глубины своего сознания. Коридор, приоткрытая дверь, небольшая комнатка. Его руки на чужом женском теле. Её нога у него на поясе. Жадные влажные поцелуи, которыми они покрывали друг друга. Его пустой равнодушный взгляд на мой немой вопрос.

— Да, — призналась я. Надеялась, что, когда скажу это, во мне ничего не всколыхнётся. Но вдруг стало нестерпимо больно внутри, как в тот день. Почему я снова это чувствую?

— Милаша, почему ты сразу не рассказала нам?

— У мамы на глаза уже навернулись слёзы. Ну вот, еще и её расстроила.

— Потому что не хотела, что бы вы переживали. И чтобы папа марал руки о такого, как он. — В груди защемило ещё больше от упоминания отца. Я видела, что маме тоже тяжело. — Мам, это давно в прошлом. Твою дочь больше никто не обидит. Я обещаю, — дала обещание скорее самой себе, чем ей.

— Милаша, мне так жаль, что тебе пришлось испытать такое. — По щекам мамы уже текли слёзы, и я кинулась к ней чтобы обнять и успокоить.

Утро выдалось грустным. Мы с мамой просидели в обнимку минут сорок, пока обе не пришли в норму. Но мы сильные девочки, я всегда верила в это. Папа часто нам это повторял. А ему я верю, как себе.

После позднего завтрака отправилась к себе в комнату. Надо было позвонить Машке и Диме, узнать, как там у них дела. Не зря же я вчера коленки себе содрала. Хоть этот мой план должен был сработать.

Герасимова не брала трубку. Отправила ей сообщение. Трофимов тоже вне зоны. Куда все делись? Ну и ладно, посвящу этот день себе любимой. Буду залечивать физические и душевные раны.

Приняла горячую ванну, сделала кучу масочек, послушала расслабляющую музыку, залипла в любимый сериал.

Машка ответила только вечером.

Маша: «Всё хорошо, извини, что не отвечала, с родителями мотались по магазинам. Дима проводил меня до дома. Ты как? Как себя чувствуешь? Хочешь, приеду?»

Мила: «Да всё в порядке, не переживай. Я в норме. Только проводил и всё?»

Маша: «Ну...да. А что ещё?»

Трофимов идиот. Я всегда это знала. Но неужели, настолько? Ладно, потом с ним поговорю.

Мила: «Ну, вы довольно мило провели время вчера. Даже ни разу не поругались. Лёд тронулся?»

Маша: «Просто вчера он впервые не вёл себя, как придурок.»

Мила: «Так это же хорошо!»

Маша: «И странно...»

Мила: «Странно ей. Ты до сих пор не поняла?»

Маша: «Чего не поняла?»

Что ж все такие тормоза-то?

Мила: «Маш, протри очки!»

Маша: «Зачем?»

Господи, за что мне это?

Мила: «Трофимов сохнет по тебе с первого курса. Только дурак не поймёт. Ну или ты...»

Дима меня прибьёт, но молчать надоело. В конце концов, потом ещё спасибо скажет.

Маша: «Я не могу нравиться Трофимову...»

Мои нервы не выдержали, и я набрала номер подруги. Спустя два гудка Герасимова взяла трубку.

— Маш, серьёзно? Думаешь, я буду тебе врать?

— Я не могу нравиться Диме, потому что у него уже есть любимая девушка!

Подруга вдруг разрыдалась прямо в трубку. Я в шоке сидела на своей кровати, не в силах переварить услышанное. Когда Трофимов успел в кого-то втюхаться? Почему я не в курсе? Что происходит вообще?

— Это он тебе сказал?

— Да. Вчера, пока мы сидели у барной стойки. Он сказал, что со мной как с другом, может поделиться своим секретом. Говорит, влюбился, как мальчишка. А она такая... Такая красивая, умная и веселаяяяя, — Машка зарыдала громче. Я была готова задушить Диму на расстоянии.

— Бред какой-то, — пробубнила я. В трубке слышались всхлипывания. — Так, отставить сопли! Я тебе позже перезвоню, ладно?

И только попробуй, Трофимов, трубку не взять! На два фронта решил сыграть? Я тебе устрою голодные игры, мать твою!

Дима не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Я оборвала ему телефон, оставила кучу гневных голосовых, но друг упорно молчал. День отдыха отменяется.

Я быстро собралась, накинула первые попавшиеся джинсы с футболкой, наспех уложила непослушную челку и вылетела из квартиры. Боль в ноге теперь казалась несущественной в сравнении с тем, что моей подруге вчера так нагло и жестоко разбили сердце. И кто? Мой друг! Убила бы.

Доковыляла до остановки, надеясь, что долго ждать автобус не придётся. Но, как назло, общественный транспорт решил сегодня постебаться надо мной. Троллейбусы, маршрутки, трамваи шли в какую угодно сторону, но только не в тот район, где жил Трофимов. Видимо, Вселенная, прикрывает его зад.

За последние полчаса ни одного нужного транспорта. А кошелёк я с собой не захватила, чтобы вызвать такси. Только транспортную карту. Но как оказалось, это было лишь полбеды. Погода испортилась окончательно. Зонта, естественно, с собой я не взяла. Это знак что ли? Молнии располосовали небо, и на землю полетели первые крупные капли. Ненавижу грозу и дождь. Я спряталась в остановке, но она практически не защищала от налетевшего ветра и ливня. Апогеем стал грузовик, который на полной скорости пронёсся мимо и облил меня из лужи с ног до головы.

Знаете, бывают такие дни, когда лучше оставаться дома. И сама судьба прямо-таки намекает на это. Но мы ведь упрямые, идём напролом, твёрдо решив добиться своей цели. А потом расплачиваемся за это. Расплатой для меня стал внезапно затормозивший у остановки внедорожник, из которого хмуро выглядывал мой бывший. А я-то думала, хуже сегодня уже ничего быть не может. Надо было идти домой. Пусть бы я промокла до нитки (хотя я так была сырая насквозь), замёрзла, отказала бы нога. Пусть бы я на завтра свалилась с высокой температурой, но зато Бертов не увидел бы в меня в таком жалком виде.

— Подвезти? — снисходительно предложил Рос.

— Нет, спасибо, — огрызнулась я. Всё. Решено. Пойду домой, оттуда вызову такси и поеду к Трофимову. Но как только я встала левую ногу, меня пронзила такая острая боль, что я мигом опустилась обратно на скамейку.

— Сядешь в машину или будешь строить из себя героиню-страдалицу? — Вот же нахал! Язык ещё поворачивается так со мной разговаривать?!

Предательская нога заныла сильнее. А холод от мокрой одежды пробирал до костей. Как бы и правда не разболеться к вручению диплома.

Я гордо вздёрнула подбородок, стиснула зубы и подошла к внедорожнику. Не машина, а сарай на колёсах. Не в смысле, что старая и разваливающаяся. А огромная. Она реально огромная. И как в неё заползать?

Бертов распахнул пассажирскую дверь и самодовольно глазел, как я взгромождаюсь на сиденье рядом с ним. Плюхнулась, как мешок с дерьмом на его кожаные чехлы, разбрызгивая вокруг себя воду. Ну, хоть что-то хорошее сделала.

— Можно было и аккуратнее, — буркнул он.

— Ты сам предложил подвезти. Могу вылезти, — ответила я в том же тоне, уже хватаясь за ручку двери. Бертов цокнул языком и заблокировал замок.

— Куда тебе? — Рос уверенно вёл машину по залитым дождём дорогам, легко лавируя в общем потоке. Надо признать, ему очень шло водить. Я даже залипла на то, как свободно его рука лежит на руле, крутя его то вправо, то влево. Как вторая переключает передачи. Как его тело расслабленно сидит в кожаной обивке кресла...

— Алло, Снежина! — Я оторвала свой затуманенный взгляд от торса Бертова. Вот же засранец! Ну, полная дезориентация рядом с ним! Нет, так нельзя, Милана. Возьми себя в руки!

— На Автозаводскую, — небрежно проронила я и отвернулась к окну. Не смотри на него, Мила, не разговаривай, вообще не дыши в его сторону!

— Хорошо. — Рос больше ничего не сказал. Он вообще всю дорогу молчал. Даже удивительно. Ни едких комментариев по поводу того, что было вчера. Ни издёвок насчёт моего внешнего вида. Ничего. Полное безразличие. Что ж. Оно и к лучшему.

— Который дом?

Я почти задремала в тёплой машине и едва расслышала вопрос.

— Четырнадцатый, — ответила вяло. Ещё немного, Мила, потрепи ещё чуть-чуть и уберёшься из его комфортной тачки и от него самого.

Бертов припарковался у дома Трофимова, но разблокировать двери не спешил.

— Спасибо, что подвёз. — Я старалась не смотреть ему в глаза. Покрепче схватилась за ручку. Чего он тянет?

— Мне жаль твоего отца, — вдруг тихо обронил Рос. Этими словами он буквально пригвоздил меня к сиденью.

— Спасибо, — чуть слышно выдавила я. — Открой, пожалуйста, мне пора.

Я наконец, разрешила себе взглянуть в его глаза. Яркие, голубые, смотрящие прямо душу. Но той искры, за которую я любила смотреть в них, больше не было. Ушли тепло и свет, что они дарили мне каждый день. Пустые и холодные. Такими стали глаза Ростислава Бертова, когда он смотрел на меня. До сих пор не понимаю, за что он так со мной поступил. Но спрашивать не буду. Знать не хочу, какие бы ни были причины. Бередить старые раны я не дам.

Щёлкнул замок, и я выскочила из машины, даже не попрощавшись.