изнанка реальности
У них получилось. Но с уроном: Ильяса уволили, охранника – тоже. Зато каждый остался при деньгах. Об обмене драгоценностей позаботился Антон, причем так быстро и чисто, что в происходящее сложно было поверить.
Сагон не верил удаче продолжительное время, пока деньги, что хрустели в его потных руках, не были переданы хозяину квартиры. Когда худощавый мужчина, с чахоточным румянцем на лице закрыл за собой дверь, Йен разразился неприятным смехом, обегал все комнаты, даже выбежал на балкон и хотел было закричать, но, к счастью, остановился.
Я наблюдал за ним с непередаваемым отвращением, но так счастливо улыбался, что, увидь меня Единый, он точно бы предал меня Дьяволу. Я бы поблагодарил Его за это.
Заплатив за свою жизнь, Йен оставался при деньгах, и теперь он яростно искал подработку, дабы в будущем не зависеть от Фешера. Вот только парень опоздал с этим на два года. Его глупости не было предела, а вот сроку был. Он должен умереть через неделю. Часики тикают, я появляюсь на глазах, напоминаю о смерти, но все бесполезно. Мне и самому претит говорить с ним о проклятых грехах, когда тот с дерзкой ухмылкой на лице рассуждает о моем безумии, как о чем-то тайном и разведанном только им самим. В такую секунду я призываю все небесные силы, дабы не спустить его в пучину огня и серы.
— Мне так жаль, Мерси. Я и сам не знаю, что делать с ним.
Ангел-хранитель прощался с парнем, пока тот безмятежно сопел в постели, с открытыми дверьми от балкона. Я смотрел на бедолагу с невыразимой жалостью: этот ангел натерпелся куда больше, чем я, так что стоило выразить благодарность и восхищение.
— Это бесполезно. Ведомым людям не помочь. Будь я проводником Фешера, тот бы куда быстрее остепенился, нежели эта рыжая бестия.
Ангел грустно улыбнулся.
— Не злись на него. Он ребенок и не виноват в том, что с ним произошло.
— Верно. Он виноват в том, что пускал всему происходить.
— Сейчас ты раздосадован, но у вас впереди целая неделя. Все может случиться с Отцовской милостью, не опускай руки.
— Мой милый друг, целый месяц я возился с ним, подготавливая к кончине и стараясь замолить грехи, в итоге пришел к тому, что каждое мое слово оказалось невидимым воздухом, которым он только дышал и более не делал. Я был шутом в его глазах, "обдолбанным хиппи", как он однажды выразился. И теперь жалею, что вообще потратил на него свое время.
Я любил ангелов-хранителей за их безучастность: они чувствовали тебя, касались тонких нитей прозрачных чувств, но молчали. Они не вмешивались. Видя злобу, они лишь нежно улыбались и раскрывали свои объятия, ожидая обиженного на весь мир изгнанника.
— Что ж, — ангел взял меня за руки, после того как с отеческой нежностью поцеловал смертника в лоб. — Мое время пришло. Не глумись над мальчиком.
Он отошел в сторону, встав в центр комнаты. Крылья за его спиной широко расправились, пепельные волосы озарились золотистым огнём, а кожа засияла так ярко, из-за чего мне пришлось отвернутся.
— Передай Ему, что я разочарован в Боге.
Он улыбнулся:
— Конечно. До встречи, Мерси.
Он отказывался ехать к Рхоне несколько дней, даже не звонил. Йен проводил свои дни сидя за кухонным столом, обзванивая все вакансии. Он не терял жалкой надежды обустроется на работу и отцепиться от Фешера. Но Фешер и не показывался на глазах Йена, он растворился в людях и, казалось, исчез навсегда. Однако Сагон не стал ждать у моря погоды.
Однажды я пригрозил, что если парень не возьмётся за ум, я застрелю его равно так же, как поступил с Отисом. Самодовольная улыбка исчезла тотчас.
Мы застали улицу сырой. Лужицы проливного дождя мешкались под лёгким дуновением осеннего ветра, листья шуршали и неспеша спускались на волглую землю. Он медленно бродил по кварталам, на удивление, людей парень встречал чаще, чем того хотелось. Проходя мимо магазинов, пабов и кафе, Йен с мрачным лицом смотрел себе под ноги.
Я думал, что мы так и дойдем до квартиры в гробовой тишине, но тут он сказал:
— Это проводники?
Я проследил за его взглядом, испуганным и недоумевающим. За некоторыми проходящими людьми валандались веселые, громкие, некоторые с напускной строгостью проводники. Над смертниками мирно витали ангелы-хранители, шепча на ухо молитвы. Светлые, добрые и бескорыстные, они создавали свой особый мир, который был непонятен и страшен для людей. Чистые создания парили над рабами в попытках уверить каждого в прекрасном, сильном и единственном.
Я не нашёл ничего удивительного, но вдруг вспомнил, что взор Сагона созерцает подобное в первый и в последний раз в жизни.
— Они самые.
Он остановился, с отвращением смотря на проходимцев.
— Но почему я вижу их?
Я взял его за плечи, поворачивая в сторону других людей.
— Со стремительным приближением смерти, Йен Сагон, каждый начинает видеть изнанку реальности.
Он глухо зарычал, встряхнув с себя мои руки с таким старанием, точно увидел во мне заразу, которая могла задушить его. Задушить. Мечтал об этом.
— Я... начинаю все больше ненавидеть...
— Избавь меня от нытья, уже тошно. Однако я хочу напомнить: ты совсем скоро умрёшь, Йен.
Он взглянул на меня убийственным взглядом.
— Ты наконец-то исчезнешь.
— Поди прочь, — рявкнул Йен, насупив брови.
— О, как я хочу этого! — я пожал плечами, улыбнувшись. — Но не могу.
Бешеные, налитые кровью глаза Сагона наполнялись слезами, губы и подбородок задрожали, а на лице проступили красные пятна. Йен вспомнил о себе, о сроке, о грехах, О Кирсти, о Рхоне и о смерти, которая дышала ему в спину, завлекая в свои крепкие объятия. Я хотел улыбнуться и успокоить грешника, но тот с непередаваемым рвением начал тереть глаза, царапая веки и кожу лица до крови.
— Не хочу, Мерси, — пропавшим голосом процедил Йен. — Я не хочу умирать... Это так глупо. Когда я впустил тебя в дом, я надеялся, что ты убьешь меня, ограбишь и свалишь на фиг, живя в своё удовольствие... Я не мог так проводить свои дни: перед глазами неуклонно стоял Ирвин. Вот только не тот Ирвин, которого я хотел помнить до конца жизни, а избитый, окровавленный и мертвый... Мертвый!
Сагон разрыдался в голос, спрятав лицо в изгибе локтя. Истерика парня привлекла к себе внимание проходимцев, те с сочувствием глядели в его сторону, а некоторые даже предлагали свою помощь, но Сагон лишь громче завывал, отворачиваясь от предложений.
— Не хочу умирать... Не хочу, Мерси! Как же Рхона, а Кирсти? Подумай, могу ли я...
Он захрипел, широко раскрыв рот и упёршись руками мне в грудь. Я с силой сжимал его за глотку и смотрел, как кожа бледнеет под красными пятнами, как слезы сменяются паникой, а рыдания – хрипами и тяжёлыми вздохами. Он еле-еле отталкивал меня от себя, царапал руку, безуспешно тянулся к моей шее. Его движения были слабы и хаотичны, как предсмертные судороги.
— Заткнись.
Я отбросил парня от себя на скопившихся зевак, что с ужасом наблюдали за припадками юноши, который то плакал, то задыхался, то бился в агонии.
— Как же Рхона, говоришь? Как насчёт сходить к ней? А может, тебе стоило быть с женщиной тогда, когда она просила об этом? — я подошёл к Йену и встал над парнем, который боязливо приподнялся на полусогнутые локти. — Пока ты ноешь и хнычешь, глотая сопли, твои часики тикают и забирают время, которым ты должен дорожить так же, как дорожишь деньгами. Поднимай свою задницу и тащи её к Рхоне. Йен, ради Бога, не заставляй убивать тебя раньше времени. Мое терпение не резиновое.