лорен
— Зачем пришёл?
Люблю ли я Рхону? Обожаю, поскольку эта женщина одним взглядом могла сделать многое, чего не смог бы никто другой ни делом, ни словом. Йен тоже мог, вот только в последнее время он утратил столь драгоценную способность.
Пальто черного цвета закрывал ее фигуру до колен. Рхона вся побледнела, лицо имело болезненную желтезну, а руки чуть-чуть дрожали.
Йен заметил кардинальное изменение в бабушке и был немало потрясён ее внешним видом.
— Я вот пришёл, как и обещал, — переборов жалость к ней, произнес он. К слову в руках он держал все ту же шарлотку, только купленную на этот раз.
— Да, но твоё обещание просрочено на два дня, Йен. Так что можешь твердо верить, что я не нуждаюсь в твоей помощи.
Йен был готов вновь расплакаться, упасть на колени, схватится ее за подол и кричать так, чтобы сердце ее вздрогнуло и снова раскрылось перед внуком. Я по дороге к Рхоне поклялся себе, что если Сагон приступит к симуляции с излюбленным им постоянством, я вырву его сердце и лично передам в руки Смерти.
Но Йен шмыгнул носом и неуверенно протянул пирог к Рхоне.
— Это тебе, — сказал он. — Мне, правда, жаль, что я не был рядом с тобой, когда тебе было страшно и больно. Я...
— Я ухожу, Йен. Пирог мне ни к чему, спасибо, — Рхона повернула ключ в замочной скважине и полностью повернулась к внуку, который с неописуемой тревогой наблюдал за ней. — Странно: смотря на тебя, мне кажется, ты до сих пор не в курсе.
— Не в курсе? Что-то произошло?
— А ты не общаешься со своим отцом? Он не звонил?
— Мы давно не созванивались, но на днях я должен был съездить в Лорен.
— Точно, там он и живёт после ее смерти, — презрительно усмехнулась она.
Йен нахмурился.
— Это была их общая квартира, так что он имеет полное право жить там.
— Тебе не известно на кого переписана квартира? Она не говорила?
Сагон замолчал. Ещё бы. После того, как он убил Ирвина, он прекратил всякое общение с матерью, которая была больна СПИД'ом. Себе он говорил, что этим спасает ее от осуждения и лишней нервотрёпки, когда на самом деле она умирала, до последнего защищая сына в глазах людей, что начинали подозревать в смерти юноши его друзей, которые вели себя весьма странно.Чтобы прийти в себя, он переехал в Лорен, где жили родители, но вскоре вернулся в город, полностью отдавшись учебе и работе. Но, как говорил Йен, с отцом он поддерживал слабое общение, которое то обрывалось, как лёгкая паутинка, то вновь сплеталось, как веревка, что готовилась задушить парня с концами. По логике Йен должен был свалить отсюда и жить в Лорене, но парень не мог смотреть в глаза своей семьи и семьи Ирвина, которая любила Йена так же сильно, как потерянного сына.
— Молчишь. Конечно, я и забыла, — властный голос Рхоны равномерной пленкой накрыл пространство. — Она переписала квартиру на тебя, Йен. Твои родители развелись перед самой смертью Лу и квартира должна была перейти к тебе с наступлением двадцатилетия, потому твой отец обживался в доме до сего момента. Вчера у тебя был день рождения, кстати прими мои поздравления.
Йен слушал ее с открытым ртом. Не стой он спиной к стене, то упал бы, а так он лишь беспомощно прислонился к холодной штукатурке.
— Вчера был мой день рождения?
— Да, ты что, забыл?
— Я?
Йен выронил пирог. Парень проскользнув по стене в сторону ступеней. Отрешенный он еле перебирал ногами, спотыкаясь и вовремя хватаясь за перилла.
— Йен, с тобой все хорошо? Что случилось? Йен!
Он не слышал её. Ему хотелось побыстрее сгинуть прочь из подъезда и более не видеть ее, не слышать и не вспоминать ни о чём, что связано с его семьёй. Он еле держался на ногах. Я схватил его за руку у выхода, заставив посмотреть на себя.
— Что тебя заставило так встрепенуться, грешник? — чуть отведя его в сторону, спросил я.
Мне в самом деле было любопытно. Он ненавидел всех и себя за смерть, что неизбежно приближалась к нему или за Лу, которая оставила квартиру ему, или за отца, который промолчал о наследстве, заставив парня влезть в долги? В любом случае повод для переживания был глуп и прост. Таким поверхностным, что я в самом деле начинал скучать и злиться на его сентиментальность.
— Мне вчера исполнилось двадцать, Мерси! У меня квартира за плечами, учеба и работа, у меня могла быть девушка, у меня на руках деньги, а мне приходится умирать! Какого хрена все появляется тогда, когда я должен гнить в земле ближайшие десятки лет?! Бог не мог дать мне всего хотя бы месяц тому назад?
— Как же ты жалок в своей слабости и жадности. Ты действительно готов упасть в обморок из-за денег и дома, которые теряешь?
— Из-за денег и дома? — он схватил меня за ворот. — Почему я слышу презрение и насмешку в твоих словах?
— Может, потому что я презираю и насмехаюсь над тобой?
— Правда? Не надоело строить из себя духовное божество, которому все не по чем? Что ты, живя на небесах и располагая всем, чем только пожелаешь, можешь знать о людях и жизни в целом? Ты думаешь человек может ужиться на земле, не имея ни гроша, зато яростно отдавая себя на служение богу? Что за примитивность?
— Примитивность? Это ты мыслишь излишне материально. Что тебя вообще волнует кроме денег и крова? Ты хоть на секунду задумался о себе? О своих ценностях, о жизни, которую ты ведёшь? Я вел твою душу к исцелению, надеялся сгладить твои грехи, но ты так гордо за них хватаешься, будто это единственное, чем ты можешь похвалиться!
— Ты прав! Ты прав, Мерси! Я ни черта не сто́ю в этом мире, у меня нет ничего, я сам одно большое "ничего". Я хотел покончить собой, но кишка была тонка! Я хотел умереть спокойно, но тут узнаю о боге, который будет решать за меня: гореть мне или наслаждаться послемраком! Я тебя ненавижу, Мерси!
Он толкнул меня в грудь и, размахнувшись, врезал по лицу с таким отчаянием, словно он ждал этого с первой секунды нашей встречи. Я ударился головой о стену с глухим стуком и от неожиданности припал вперёд, как мяч. Йен испугался не на шутку, но ярость не отпускала парня из своих когтей.
Он выбежал из подъезда, громко хлопнув за собой дверью.
— Я хочу убить его. Но мне нельзя. Нельзя. Я не убийца, я не Смерть больше.