Путь К Совершенству 18+

— Вставай, Роберто! Нам нужно идти на занятия!

Я швырнул на грешника подушку. Та с глухим шлепком врезалась в парня.

— Оставь меня, я просто хочу умереть, — пробубнил Йен и не думая подниматься.

— Прежде чем умереть, нам необходимо...

— Замолить грехи, — он глубоко вздохнул, — уже тошнит от этого слова.

— Что поделать, ты сам виноват. За девятнадцать лет жизни ты ни разу не подумал о своих поступках.

— Спасибо за новость, капитан очевидность.

— Ну что ты, всегда пожалуйста!

Он отбросил подушку, перевернулся на спину и, глубоко вздохнув, уставился на потолок сонными глазами. Холодный ветерок проникал сквозь открытые двери балкона, тюлевые шторы парили в воздухе лёгкими зефирами.
Было слишком приятно лежать в кровати, со смятой подушкой, холодным одеялом и теплыми простынями. Йен зашаркал по белому одеялу.

Он медленно поднялся на локти, после присев, бросил взгляд на балкон. Небо вновь не пропускало свет, свинцовые облака робко передвигались по небосводу, цепляясь за крыши домов и ветки деревьев.

Сагон добрался до ванной, где он тут же принялся охлаждать лицо.

Я сел на стиральную машину, позади него.

Он взглянул на меня сквозь зеркало.

— Ты как-то сказал, что все будут гореть в аду, — проговорил парень охрипшим голосом.

Я скрестил ноги.

— О да, так оно и будет, если человечество не возьмётся за ум.

— Я только уточнить хотел, – продолжал Йен. — Какой тогда смысл просить покаяния у Бога. Зачем ты носишься со мной, если я в любом случае буду гореть в пламени?

— Ищешь отмазку? Не слишком ли по-детски, Йен?

— Прекрати уходить от темы. Ответь на вопрос.

Голубые глаза снедали меня до самых костей. Сагон был настроен более чем серьезно. Пусть и охрипший, но голос его звучал твёрдо, сам он, будто вырос за ночь, став шире в плечах и выше ростом.

— Хм, — я почесал подбородок, не сводя глаз с парня. Мне нравилась эта игра. — Ты хочешь услышать прогноз конкретно о себе?

— Верно.

Эгоизм – Йен Сагон.

— Сознавшись в содеянном перед Кирсти, вымалив ее прощения, а после наладив отношения с Рхоной, возможно, температура твоего котла снизится.

— Постой, Мерси, — парень выпрямился. — Возможно? Чтобы я не предпринял, чтобы я не сделал для человечества, я все равно попаду в ад?

Нервная ухмылка тронула уголки губ парня.

— Возможно...

Йен врезал по моему отражению весьма неожиданно, отчего даже я вздрогнул. Он тяжело дышал, по напряжённой спине, усыпанной точечками невидимых веснушек, пролегли тени рельефных мышц. Я знал, что нельзя рассказывать ему о подобном. Я вовсе не занимался обманом, мне лишь хотелось, чтобы он взялся за себя, прекратил падать и наконец начал думать о людях, что окружали его. Я не хотел, чтобы он допускал очередной ошибки.

— Но... Я хотел сказать, что твое пребывание в аду зависит от тебя, Йен Сагон.

— Что это значит?

— Ты совершил большой грех, но ты раскаиваешься, ты хочешь исправить его, ты думаешь о нём. Люди, которые признают свои грехи и молят о прощении, сравни святым.

— Я буду гореть в аду некоторое время, а потом меня, значит, отпустят?

— Что-то вроде этого.

Он хмыкнул, покачав головой. Повернувшись ко мне, парень грустно улыбался.

— Оказывается, ваш мир куда абсурднее нашего, Мерси.

Он отправился на кухню. В одних спортивных штанах, которые заменяли ему пижаму и, впрочем-то, всю одежду в доме. Йен принялся за готовку. Поначалу мне думалось, что он сварганит свой фирменный сэндвич и заварит кофе. Но когда парень взялся за муку, вытащил из холодильника красные яблоки, яйца и другие продукты, я молча сел за стол, прося у Бога покровительства над его рабом. Ей-богу, не знал его побед в области кулинарии, поскольку передо мной он питался гадкими фастфудами. Он месил тесто, чистил яблоки и разрезал их. По дому распространялся приятный сладкий запах, совокупляясь с холодным воздухом, что продолжал царить в комнатах. Когда по коже парня в очередной раз пробежали мурашки, он попросил закрыть двери. Я закрыл и поспешно вернулся на кухню, так как ни за что на свете не хотел пропускать столь интересного зрелища. Весь он превратился в одну большую концентрацию. Парень точно не подпускал в голову ни одной лишней мысли, поглощая себя в приготовление шарлотки. И у него получалось. Йен старательно выкладывал на противень сдобное, после с такой же аккуратностью помещал пирог в духовку.

Через час дом буквально наполнился пряным ароматом. От приготовленной шарлотки исходили тонкие нити сладко пахнущего пара.

— В дорогу, — как-то неуверенно проговорил Йен, быстро направившись в спальню.

— В дорогу?

Когда мы поднимались по ступеням на третий этаж, я слышал, как бешено билось сердце Йена, как оно отдавалось эхом в его ушах, как оно больно колотилось о грудную клетку; как он сбивчиво дышал, как мысленно просил себя не трусить. Он поднимался шаг за шагом, не давая себе возможности передумать, но руки, держащие коробку с шарлоткой, выдавали его состояние. Нельзя убегать! Совсем чуть-чуть и жить станет хоть на капельку легче.

— Мне страшно, Мерси, — выдал он, внезапно обернувшись ко мне.

Я ободряюще улыбнулся и потрепал его по плечу. Пойманный в капкан Йен питал лишь жалость с моей стороны.

— Ее дверь наверху, поспеши Йен.

Он сглотнул. Был ли шанс, что Рхона простит его? Впустит ли бабушка в свою жизнь человека, по вине которого, как считала сама женщина, умерла ее дочь? Мама Йена. Могла ли она протянуть ему руку и вытащить из мглы, что сгустилась вокруг него? Он не знал, но продолжал подниматься.

Дверь перед ним была сравнима с вратами ада. Йен боялся провала больше собственной смерти, а неудача любила парня страстнее фортуны.

Он позвонил в звонок. Затем вновь.
Ожидание было для него мучительным, оно душило его, оглушало и ослепляло. Он слишком многое возлагал на эту встречу. Она была важна для него, как никогда прежде.

— Мерси... Я все знаю.

— Что?

Дверь перед ним распахнулась и его испуганный взгляд вперился в статную, высокую Рхону. Она не сумела скрыть своего удивления. Но только это самое удивление и вскинуло ее брови верх. Она застыла на месте, точно статуя, потеряв дар речи.

— Здравствуй, Рхона.

Она пошатнулась всем телом, и Йен быстро шагнул вперед, прося этим дать ему высказаться.

— Вот, гляди, — он резко протянул коробку шарлотки вперёд, чем испугал женщину. Парень опустил голову, смежив веки. — Я приготовил шарлотку, такую, какую ты готовила для меня и мамы. Я сделал всё сам, точно по твоему рецепту. Он получился вкусным.

Голос его дрожал и сбивался, он шмыгал носом, сдерживая горячие слёзы, что застлали за собой глаза.

— Прости меня, Рхона, пожалуйста... Ты единственный родной человек, которому я могу обратиться за советом, за... з-за любовью, — он судорожно всхлипывал, — только ты можешь дать мне шанс продолжить жить. Я скучаю по нам, Рхона... Я во всем виноват. Я был там, когда он сбросил его в море. Я был там! Прости!

Женщина вздрогнула всем телом, прижав руку ко рту.

— Простите меня!!

Он зарыдал в голос, уткнувшись лицом в коробку из-под пирога. Ее сердце не выдержало. На глазах женщины блестели слёзы, лицо бледнело после каждого вдоха парня. Она потянулась к нему и крепко обняла парня, вместе с шарлоткой. Он прижался к ней всем телом, как в прежние времена, когда возвращался со двора, обиженным и зареванным. Бабушка всегда обнимала его, усаживала на свои колени и покачивала его, целуя в макушку.

Я стоял позади них и слышал, как два потерянных человека пытались вернуться к начальной точке, как они сбивались в словах, крепко стискивали в объятиях и не отпускали друг друга. Что-то кольнуло слева, в груди.

Я развернулся и пошел прочь.